Текст книги "Турнир"

Несмотря на внешнюю привлекательность и даже красоту, Дитрих просто не в силах был смотреть на незнакомку как на объект вожделения. В ее резких, угловатых движениях не было ничего женственного, а уж о благородстве происхождения и хороших манерах даже заикаться было смешно. Девица сморкалась в подол, бесстыдно чесалась в срамных местах, а когда протяжно шмыгала носом, то казалось, что сопит здоровенный кабан. На какое-то краткое мгновение Гангруберу даже показалось, что перед ним вовсе не дама, а переодетый в женское платье, гладковыбритый юнец с намертво приклеенным к голове париком. Однако вскоре сомнения на этот счет отпали, поскольку воспитанная то ли на конюшне, то ли в свинарнике особа запустила обе руки в декольте своего многострадального платья и извлекла наружу две очаровательные, при иных обстоятельствах весьма соблазнительные прелести.

– Чудесный способ проветривать взопревшую плоть! – раздался за спиной Дитриха дрожащий голос очарованного зрелищем напарника, явно не столь требовательного к дамским манерам, чем он.

– Слюну подотри! – сквозь зубы прошептал разбойник и больно ткнул затрясшегося всем телом Марка локтем под дых.

Удар оказался не сильным и вызвал не всхлип боли, а всего лишь смешок. К счастью, за ним не последовала дерзкая реплика. Как ни странно, но юный разбойник проникся серьезностью момента и предпочел замолчать, пока ему взаправду не досталось от не желавшего ни шутить, ни язвить компаньона.

Не успела любительница забористых словечек и дурных манер освежить свои прелести легким ветерком, как из экипажа появились еще две, так сказать, дамы; так сказать, благородные. Внешность обеих была куда скромнее и неприметней, чем у рыжеволосой, оголившейся почти по пояс бестии. Одна была маленькой, полненькой, с выбивающимися из-под кружевного чепца жидкими волосенками и огромной бородавкой, занимающей почти все пространство между округлым подбородком и пухлой нижней губой. С удаления в несколько шагов, а именно на таком расстоянии находились притаившиеся разбойники, казалось, что у довольно молодой толстушки растет куцая, неухоженная поросль черных волос, которая через пару месяцев непременно разовьется в полноценную козлиную бородку. Ее движения были столь же резки и грубы, как у ее бесстыжей подружки, а дорогое платье пребывало в чуть лучшем состоянии, то есть на нем было поменьше хлебных крошек и всего парочка жирных пятен.

Чтобы размять затекшие во время долгой поездки конечности, полная веселушка решила немного побегать вокруг пенька, задрав при этом чуть ли не до головы подол платья и множество нижних юбок. Дитрих как-то привык, что не только дамы благородных кровей, но и обычные горожанки, даже некоторые крестьянки носят под платьем кальсоны. Но розовощекая прелестница с крошечной бородкой предпочитала обходиться без лишних частей гардероба, да и удаление волос с ног, видимо, считала пустой тратой времени. Глазам изумленных разбойников предстала парочка аппетитных, пухленьких, покрытых густым ковром черной растительности ножек, призывно сотрясающихся при беге. Вместо изящных туфелек девица так же, как и ее рыжая подружка, носила добротные солдатские сапоги с коваными подошвами.

Третьей персоной, соизволившей почтить опушку своим присутствием, оказалась статная, но совсем некрасивая дама в возрасте. На первый взгляд она годилась обеим спутницам в старшие подружки, но на самом деле была намного старше обеих и уж скорее претендовала на роль почтенной мамаши. Ни чудодейственная мазь из далеких, заморских стран, наверняка каждый день втираемая в кожу рук и лица; ни виверийская краска для волос; ни прочие ухищрения стареющей дамы не могли обмануть знатока и в какой-то мере ценителя женской красоты, Дитриха Гангрубера. Можно умело закрасить седину на висках. При помощи омолаживающих мазей можно на время загладить морщины; а далеко не молодую шею спрятать под массивным ожерельем из драгоценных камней, но опытный мужчина все равно поймет: что-то тут не так, все равно почует подвох еще до того, как посмотрит молодящейся даме в глаза или услышит ее хриплый голос.

Обычно люди в возрасте ведут себя более степенно. Высокая, худощавая дама, чем-то напоминавшая курицу, не стала неприятным исключением из этого правила. Она не задрала подол и уж тем более не поспешила освободить свое тело из оков тесного платья. Ее разминка с дороги ограничилась лишь легкими наклонами назад и растиранием кистей рук да затекшей поясницы. Дитрих сразу определил, что именно она была старшей во всех отношениях в этой комичной, но в то же время и пугающей троице. Вскоре он получил наглядное подтверждение своему предположению.

– Ко мне! – по-армейски четко скомандовала пожилая дама резвящимся девицам, а затем, лишь слегка повернув голову, обратилась к кучеру: – Ты уверен, что здесь?

Шляпа кучера опустилась вниз, наверное, он кивнул или подал иной утвердительный знак. Затем, поправив конскую упряжь, возница скрылся за каретой. Чем слуга там занимался, Дитрих видеть не мог, но отсутствовал он довольно долго.

И рыжеволосая красавица, и задорно верещавшая во время всего забега толстушка мгновенно повиновались властолюбивой спутнице и тут же подошли, правда, одна забыла поправить декольте, а другая не сочла нужным опустить подол платья. Дамы встали в кружок и какое-то время шептались; больше всех говорила рыжеволосая. К сожалению, слова их разговора не долетали до кустов, но, судя по активной жестикуляции всех троих барышень, беседа была не из приятных. Спутницы спорили, притом не стеснялись одаривать несогласных с их мнением оппонентов легкими тычками и затрещинами, но до настоящей драки не дошло: в волосы друг дружке благородные дамы не вцепились. Когда же согласие, по всей видимости, было достигнуто, из-за кареты вновь появился кучер. «Человек-гриб» сказал своим хозяйкам всего несколько слов, а затем вручил старшей спутнице три предмета: лист бумаги, чернильницу и гусиное перо. Смачно сплюнув на сапоги рыжеволосой подружке и громко выкрикнув: «Опять я!», толстушка-веселушка согнулась и предоставила собственную спину в качестве походного письменного стола. Водрузив на спину подруге листок и поставив на поясницу чернильницу, рыжеволосая отвесила «столу» звонкий шлепок и принялась скрипеть пером под диктовку пожилой дамы. К сожалению, текста послания разбойники не услышали: то ли дамы настолько боялись посторонних ушей, что перешептывались даже в лесу, то ли наложили заклятие, не дающее посторонним услышать их голоса.

– Что делать-то будем? Дамочки, сразу понятно, ведьмы! Грабить-то бум или нет? – оторвал Дитриха от созерцания странного действа тихий, но настойчивый голос Марка, дергавшего к тому же его за локоть… за больной локоть.

«Колдуна с ними нет. Кучер не в счет! Чародей не стал бы махать кнутом да под конские хвосты заглядывать! Спесива магическая братия, спесива и горда, до такого низкого занятия никогда не опустится! Чары на карету наложены, это факт, но прав ли Марк?! Действительно ли троица сумасшедших – ведьмы, или только одна… или они кто-то еще?! О Небеса, как же паренек наивен, как мало знает о мире, в котором живет! – торопливо размышлял старший и более опытный разбойник, пытаясь лишь на основе недолгих наблюдений докопаться до истины, пересчитать все «за» и «против», взвесить риски и наконец-то выдать скупой и лаконичный ответ: «да» или «нет». – С ведьмами мы справимся, и даже если заморыш-кучер окажется колдуном, это нам не помеха. В бою все решает натиск и быстрота! Когда кинжал приставлен к глотке, нет времени да и желания читать мудреные заклинания… склянками с магической пакостью тоже пошвыряться затруднительно! Ах, если бы они были всего лишь колдуньями!..»

Дитрих не сомневался, что троица странниц, да и забавный кучер в придачу, мягко говоря, были немного не в себе, зато суровые опасения одолели разбойника по иному поводу… Женщина всегда остается женщиной, носи она хоть королевскую корону, хоть ведьмин колпак, хоть выцветший крестьянский платочек. Любую представительницу прекрасного пола волнует, насколько привлекательно она выглядит и, главное, какими глазами на нее смотрят другие! Женщины желают нравиться прежде всего мужчинам. Это стремление заложено в них природой, и его не отнять, не вытравить из души ничем и никогда. Те же, кого Марк принял за ведьм, весьма пренебрежительно, даже наплевательски относились к своей внешности. Они делали все, чтобы отвратить от себя взоры мужчин, а не, наоборот, привлечь, следовательно…

«Вот и выходит, что никакие они не женщины! – пришел ко вполне логичному, но в то же время и абсурдному заключению Дитрих Гангрубер. – Все трое мужчины, возможно, колдуны, по какой-то причине вынужденные создать иллюзию, что они женщины; или, что еще хуже, наемные мерзавцы на службе у чернокнижника. Чары стабильны, мнимая картинка не пропадает и даже не дрожит. Вывод очевиден, чародеи сильны, хоть нас с Марком почему-то до сих пор не приметили. Связываться с ними – все равно что с тростинкой наперевес скакать на рыцаря! Интересно, что же такие могущественные мужи в нашей глухомани забыли?»

– Одичалые они уж больно, пропустим подобру-поздорову! – сообщил свое решение Дитрих, посчитавший, что несвоевременно посвящать молодого и горячего напарника в суть своих рассуждений.

– Ты что ж, бабья испужался?! – не смог скрыть негодования и презрения Марк, не веривший своим ушам, поскольку ожидал совершенно иного ответа. – Ты ж только представь, что по их сундукам припрятано! Да только герб один на карете…

– И зачем тебе злато надобно будет, коли они порчу на тебя наведут? – задал встречный вопрос Гангрубер. – Иль ты не против, до конца своих дней в штаны опорожняться по нужде малой да великой?! Иль рискнешь тягу к женщинам на всю жизнь потерять?! Это еще не самое страшное, что ведьмы с таким дурнем, как ты, сотворить могут. А если они потешиться над тобой вздумают?! Вот влюбят в козла или свинью! Ты только представь, как страстно бока жирнющей, грязнущей свиноматки губами ласкаешь, прям посреди рыночной площади, прям посреди лужи!

К счастью, у паренька было богатое воображение, и именно поэтому Дитриху не составило труда его переубедить.

– Пес с ними, пущай едут! – быстро выпалил Марк, мгновенно преисполнившись страхом вперемешку с отвращением. – Но только учти, я до ночи отсиживаться не собираюсь. Коли вскоре не уедут…

Договорить паренек не успел. Ведьмы, как будто услышали его ультиматум, по-быстренькому завершили дела и стали собираться в путь. Как только рыжеволосая пышногрудая бесстыдница затрясла в воздухе готовым письмом, давая чернилам просохнуть, ее подружки уже скрылись в карете, а тщедушный кучер в огромной шляпе вновь оказался на козлах. Затем рыжеволосая ведьма, а может, колдун (Дитрих был до конца не уверен в своем заключении) подошла к дереву и ловко приколола листок бумаги к стволу откуда-то появившимся у нее в руке ножом. Подгоняемая выкриками своих нетерпеливых подруг, красавица быстренько добежала до кареты и скрылась внутри. В следующий миг кучер уже щелкнул хлыстом, и лошади шустро рванулись с места. Всего через несколько секунд экипаж скрылся в лесу, а разбойники наконец-то смогли покинуть укрытие.

Дитрих поднялся и тут же ощутил боль в коленях, ступнях, икрах, пояснице – одним словом, во всей нижней части тела. Это были последствия долгого сидения в засаде. Еще не успел Гангрубер и шага ступить в сторону деревца, к которому была приколота трепыхавшаяся на ветру записка, как его прыткий напарник уже оказался там и читал оставленное странной компанией послание. Как ни странно, но обычно любящий побалагурить и поязвить Марк на этот раз воздержался от остроумных комментариев. Когда же он дочитал до конца, то его веснушчатое, вечно жизнерадостное и почти всегда улыбающееся лицо было белее листа бумаги.

– Ну, что там? – заподозрил неладное Дитрих.

– На, сам глянь! – ответил юноша, протягивая товарищу слегка помятый листок, отнюдь не слегка дрожащей рукой. – Оно… оно адресовано тебе!

Слова Марка поразили и немного напугали Гангрубера, но совсем не застали его врасплох. Коль в графство пожаловали столь самобытные личности непонятно какого пола, то следовало быть готовым ко всему. Желая немного успокоить и подбодрить чуток напуганного и сильно обескураженного напарника, Дитрих широко улыбнулся, беря листок из его рук.

– А вот и оно, долгожданное признание ограбленных масс! Гордись, мы теперь знаменитостями стали. Надо бы тебе кафтанчик новенький справить, не дело герою, о котором слава по всему королевству идет, в рванье ходить! Да и с девицами впредь поразборчивей быть придется, только с отпрысками почтенных семейств шашни крутить! Мы теперь люди солидные, со статусом и положением, а их блюстить надоть, в грязь не ронять и на сеновал кого попало не таскать! – удачно отшутился разбойник, подняв настроение растерянно моргавшему глазищами другу, а затем развернул суливший, по всей видимости, лишь неприятности листок.

«Наипочтеннейший господин Гангрубер!

Мы наслышаны о Ваших деяниях от Вашего СТАРОГО приятеля, с которым Вы последний раз виделись примерно три года назад, невдалеке от геркано-филанийской границы. Просим прощения, но по причинам, понятным, надеемся, и Вам, избегаем имен. К сожалению, не знаем точного места Вашего нахождения, поэтому уже написали несколько подобных писем и развесили их по дорогам графства Дюар, в котором Вы, согласно нашим сведениям, в настоящее время изволите промышлять. У нас отнюдь не праздный интерес к Вашей, бесспорно, выдающейся персоне, а весьма конкретное и, уверены, прибыльное дело. Надеемся, Вы найдете время выслушать наше предложение. Ждем Вас ближайшие три ночи в самом уютном и, на ваш взгляд, изысканном местечке Мелингдорма, где собираются люди, подобные Вам.

В предвкушении скорой встречи,

доброжелатели».

– Что скажешь? – с тревогой во взоре и голосе спросил Марк, убедившись, что Дитрих дочитал письмо до конца.

– А что тут сказать? Все и так ясно… – пожал плечами Гангрубер, скомкав листок и засунув его за пазуху, чтобы впоследствии использовать для разведения костра. – Дельце какое-то ведьмочки замыслили, вот и ищут мужичка-дурачка, чтоб всю грязную работу за них сделал. Видать, и с разбойным людом впервой связываются, вот даже кабак открыто назвать побоялись, хоть и ежу понятно, что это «Рев вепря», самый надежный из всех воровских притонов.

– Я не о том, – уточнил Марк. – Встречаться-то с ведьмами думаешь? И что это за знакомый такой, на которого они ссылаются?

– Вот уж понятия не имею! Три года назад меня жизнь со многими людишками сталкивала, причем как раз вблизи геркано-филанийской границы… по обе стороны тогда промышлял! – изобразил недоумение Гангрубер, на самом деле очень недовольный тем, что приходится врать полностью доверявшему ему пареньку. Он точно знал, на кого именно ссылалась компания, и уже начинал догадываться, из кого именно она состоит. – Что же касаемо встречи, так нам все равно в Мелингдорм идти, кое-чем закупиться надо… Там уж как выйдет. Настроение будет, в кабак зайду, бред ведьминский, так уж и быть, послушаю… Но сперва мы с тобой на стоянку двинем, всхрапнем для услады сонных очей да в желудки пару кусков мяса закинем, а то мой разнылся, зараза! Ну, что застыл?! Пошли, топай-топай молодецкими ножками!

Не дав юноше опомниться и замучить себя вопросами, Дитрих развернулся и пошел в лес, не оставляя дружку иного выбора, как пойти следом. К своему глубочайшему сожалению, Дитрих Гангрубер был вынужден признать, что за три года скитаний по герканским лесам окончательно одичал и разучился убедительно врать. Не таким уж и простачком был Марк, чтобы ему поверить, но все равно следом пошел и дальнейшими расспросами не докучал.

Глава 2
Кровавые следы

«Коли утро не задалось, то и денек выдастся не из лучших!» – в который раз Дитрих убедился, что эта народная мудрость не врет, и что беда никогда не ходит одна. Она прогуливается только под ручку со своими подружками, с такими же вредными, как и она, любительницами поизмываться над смертельно уставшим и готовым душу продать за подушку человеком.

До тайной стоянки посреди леса в тот день разбойникам добраться не удалось, так что мечты о плотном обеде с приятным сном так и остались мечтами, манящими и, увы, несбыточными. Когда Дитрих с Марком уже прошли добрую треть пути, замыкавший молчаливую процессию паренек вдруг зашмыгал носом, да так громко и протяжно, что Гангрубер даже испугался. Ему показалось, что напарник всерьез простыл и что завтра, а быть может, и в ближайшие дни, ему придется без него идти на дело да и в город в одиночку податься. Однако отнюдь не насморк стал причиной громких носовых звуков, в этом Дитрих убедился, как только еще раз дунул ветерок, донесший и до его ноздрей неприятный запах гари. Невдалеке, шагах в двухстах – двухстах пятидесяти к северо-востоку от того места, где они находились, что-то горело, притом не обычная древесина; к привычному запаху угольев примешивался еще какой-то, совсем незнакомый аромат.

Когда не просто часто бываешь в лесу, а живешь в нем пару лет, то знаешь каждый его закуток, каждую просеку, болотце или чащу. Оба разбойника тут же смекнули, откуда потягивает странный дымок и что могло стать причиной его возникновения. Маль-форнский тракт шел вдоль леса, но примерно в ста шагах от места, где они недавно сидели в засаде, у купеческой дороги имелось небольшое ответвление, петляющее узкой змейкой средь зеленых дубрав и выводящее в конечном итоге к Гендвику. Это была не обычная деревенька, а поселение лесорубов, вблизи которого ни они, ни другие разбойники очень не любили показываться. Бородатые и пахнущие, пожалуй, посильнее кабанов, мастера пилы и топора, мягко говоря, не питали теплых чувств к представителям лихого промысла, так что путь в деревушку разбойникам был заказан. На лесной дороге лиходеи появлялись, но редко, вдали от Гендвика и группками не менее дюжины. Те же, кто нарушал неписаные правила соседства с лесовиками, обычно в свои шайки не возвращались, точнее, возвращались лишь их отчаянные головы, но только после того, как дружки снимали их с шестов, воткнутых вдоль неказистой лесной дороги.

А странным дымком потягивало как раз от того места, где заросшая травою колея делала крутой поворот, огибая небольшой ручеек, и где на опушке частенько отдыхали головорезы Кривого после ночного дежурства на маль-форнском тракте. По этой, дальней от Гендвика, части лесного пути практически никто не ездил, разве что лесорубы возили обтесанные бревна в город, но это случалось довольно редко, не чаще раза в три месяца, так что в остальное время небольшие разбойничьи отряды, в основном из шайки Кривого, любили устраивать там стоянки.

– Проверим? – подал голос из-за спины Марк, наконец-то отшмыгав носом.

– Зачем? – спросил в свою очередь Дитрих, сам не понимая, почему остановился.

– Да так, – пожал плечами напарник, – интересно ж узнать, чем так смердит? К тому ж а вдруг будет чем поживиться…

– Ага, как бы те топором в лоб не поживиться! – недовольно проворчал Гангрубер, вспомнив последнюю встречу с лесорубами. – Не ровен час лесосеки бревна в город раньше повезли, а недотепы Кривого про то не прознали. Щас заявимся и попадем под раздачу! Нет, лучше уж в чужие дела не встревать, тем более с поножовщиной!

– Не-а, лесорубы с топорами хорошо управляются, зачем им ножи? Не их размерчик! – пошутил Марк, но затем, выйдя из-за спины напарника и встав перед ним, произнес весьма серьезно: – Хорошо, коли так! Мне прихвостней Кривого не жаль. А вот если дурни со становья ушли и костер за собой не затушили? Пока лишь слегка дымком потягивает, а что будет, если огонь дальше пойдет, если лес вспыхнет? Зверья мне жаль, да и…

– …и народу много лишнего в чащи пожалует: пожар тушить, а заодно и виновников искать, – продолжил за друга мысль Дитрих. – Нет, слуги графа да деревенщины с ними, конечно, олухи, нас ни за что не споймают, а вот на тайничок наш натолкнуться могут! Жаль мне добра, так что, считай, уговорил. Пошли, струйками бодрыми благое дело свершим: огонь затушим да зверье лесное спасем!

Тогда еще разбойники не знали, как во многом они были правы и в то же время как во многом ошибались. Они точно определили место возникновения лесного пожара и догадались о причастности к этой беде шайки Кривого, но ошиблись в главном, в самой причине, по которой разгорелся огонь. Ведь они не могли даже предположить, что экипаж, везущий странную компанию, не помчится прямиком в Мелингдорм, а свернет в лес и направится в Гендвик.

Двести пятьдесят шагов – не такое уж и большое расстояние. Это недолгий путь, который можно преодолеть за пять-десять минут, неспешно идя по дороге. Но если тебе приходится продираться сквозь лесную чащу да перебираться через глубокие овраги, кишащие гадюками или заполненные холодной, стоялой водой, то эти жалкие двести пятьдесят шагов превращаются в довольно долгое, утомительное и не всегда безопасное путешествие. На то, чтобы добраться до опустевшей бандитской стоянки, друзьям понадобилось примерно три четверти часа. Лесных бродяг дважды чуть не покусали встревоженные их появлением змеи, и чуть не задрал медведь, на которого они едва не наступили, не приметив такую громадину, спящую в густой, доходившей до пояса траве.

Если бы их предположение было верно, и в лесу действительно разгорался обычный пожар, вызванный недосмотром разбойников, то за это время огонь охватил бы чащу, и «бодрыми струйками» в борьбе с разгулявшейся стихией было бы уже не обойтись. Однако, по воле судеб, лесному несчастью не дано было свершиться. Объятый языками пламени предмет хоть и был большим, но находился в самом центре лесной поляны, вдали от зарослей кустов, деревьев и сухой травы, так что жадно пожиравшему древесину, кожу, краски и ткани огню просто не на что было более перекинуться. Возможно, это было всего лишь счастливое совпадение, а возможно, и благой умысел устроителей большого костра, желавших избавиться от улик своего преступления… но не ценою лесной трагедии.

Когда запыхавшиеся и изрядно надышавшиеся заполонившим округу дымом разбойники наконец-то добрались до места возникновения пожара, то их глазам предстала жуткая картина кровавого побоища. Дитрих уже давненько отвык от таких зрелищ, и ему вдруг стало не по себе, как будто кто-то покопался в его памяти и извлек из ее глубин наглядное свидетельство его прошлой, весьма жестокой и отнюдь не спокойной жизни. Что же касалось изумленно таращившегося Марка, то, скорее всего, подобное пареньку довелось видеть впервой. Лицо юноши побелело настолько, что веснушки на щеках и на лбу смотрелись как ярко-красная сыпь; крепко сжавшиеся губы слегка дрожали, а все тело трясло от озноба. Гангрубер всерьез обеспокоился состоянием паренька и на всякий случай даже отодвинулся от него подальше. Не привыкший видеть последствия столь зверской расправы, напарник мог в любой миг начать невольно освобождаться от съеденного.

В середине поляны, кстати, довольно далеко от заросшей травою колеи, догорали остатки перевернутой набок кареты. Огонь уже поглотил крышу, днище и борта с обивкой и теперь лениво, как набивший утробу обжора доедает последний кусок десерта, догладывал крепкие доски остова и защищенные железными пластинами колеса. По внешнему виду уже нельзя было определить, тот ли это экипаж, что разбойники повстречали на дороге, или нет, но Дитрих осмелился предположить, что это был именно он. Во-первых, других карет в тот день по дороге не проезжало, а во-вторых, ни у кого из мелингдормских вельмож не было такого большого, небывало роскошного по меркам удаленного графства экипажа. Размеры карет, сделанных мастерами из графства Дюар, были намного скромнее, поскольку местные дворяне были не столь богаты, не совершали долгих путешествий, а если и выбирались из поместья в другое поместье или в город, то только вдвоем или втроем.

Значительное удаление догоравших останков от колеи могло означать лишь одно. Экипаж подожгли не разбойники, которые, скорее всего, были застигнуты врасплох его внезапным появлением на поляне, а сами путники, почему-то пожелавшие после столкновения с шайкой продолжить путь пешком или верхом и не собиравшиеся оставлять экипаж отменной работы гнить в лесу. Кстати о разбойниках – их обезображенные, порубленные на части тела были разбросаны по всей поляне, и именно вид чудовищных рваных ран стал причиной плохого самочувствия Марка. Паренек хоть силился до последнего, но так и не сдержался: зажав обеими руками рот, поспешно удалился в чащу, откуда вскоре донеслись не оставляющие сомнений о его занятии звуки.

Умертвить человека можно по-разному, это касается не только способа убийства, но и степени его жестокости. Обычно в бою, тем более с превосходящими силами противника, мало кто тратит время на педантичное, постепенное расчленение тел и зверское потрошение внутренностей с последующим разбрасыванием их по всей округе. Всего одного точного укола или сильного рубящего удара достаточно, чтобы враг или умер, или окончательно выбыл из схватки. Напавшие же на разбойников (Дитрих так до конца и не был уверен, что это был именно тот экипаж и именно те мнимые дамочки) или были сумасшедшими, которым доставлял наслаждение вид бьющейся в предсмертной агонии, разрезаемой на куски еще живой плоти, либо вымещали на разбойниках былые обиды. Впрочем, нельзя было исключать, что таким зверским, устрашающим способом странники пытались передать Кривому послание-предупреждение, некое дикарское подобие благородного рыцарского заявления: «Иду на ВЫ!», сопровождаемое поднятием забрала.

Пока напарник тщательно удобрял кусты, Дитрих осторожно расхаживал по полю побоища, стараясь не наступить ни на багровые пятна впитавшейся в траву крови, ни на куски еще теплой, порой подергивающейся в механических конвульсиях плоти. Судя по количеству нарубленных фрагментов и разрубленных на части туловищ, трудно было сказать, сколько именно людей встретило смерть на этой поляне: дюжина, полторы или две. Попытка посчитать убитых по отрубленным головам тоже не увенчалась успехом. В глазах Гангрубера все сливалось. Перед ними простиралось одно сплошное багрово-зелено-коричневое пятно; безумный натюрморт из фрагментов тел, обагренной травы, кое-где все же сохранившей естественный цвет, и коры деревьев; ужасающее и в то же время приковывающее человеческий взор полотно, исполненное самим сатаной. К счастью, дым так глубоко проник в ноздри разбойника и так впитался в его одежду, что иных резких и, без сомнения, тошнотворных запахов Гангрубер просто не ощущал.

Примерно через пару минут на поляне вновь появился Марк. Опустошившего желудок паренька изрядно шатало, его кожа была по-прежнему бледной, а одурманенные видом бойни глаза то и дело закатывались. Однако молодой напарник Гангрубера нашел силы взять себя в руки и вернуться. Для человека, ни разу не бывавшего на войне, это был подвиг, настоящий, мужественный поступок, достойный восхищения и наивысших похвал. Нет, конечно, в разбойничьем ремесле без крови тоже частенько не обходится, и избалованные неженки не могут освоить в нем даже азы, не то чтобы достигнуть вершин мастерства. Неспособный убить лиходей либо сам становится жертвой, либо его изгоняют из шайки разочарованные дружки. Но не стоит забывать, кровь крови рознь! Далеко не каждый, кто способен убить, а затем посмотреть в глаза мертвецу, может выдержать вид искромсанного на куски тела. К такому можно привыкнуть, но не сразу… Дитрих очерствел очень давно, будучи еще солдатом. Он побывал в тех неприятных для мирного человека компаниях, где убийство такое же привычное дело, как прием пищи, а чужая кровь воспринимается всего лишь как очень вредная жидкость, липнущая к сапогам и портящая мечи, если ее, конечно, вовремя не оттереть.

– Как ты? – спросил Гангрубер, аккуратно перешагнув через один из обезображенных трупов и на несколько шагов приблизившись к напарнику.

– Обвыкся вроде, – простонал юноша, правда, не сразу, а вначале удобно опершись на незапачканное кровью и мелкими кусочками внутренностей деревцо. – Что… что здесь было-то?

– Не ясно, что ль? Бойня, обычная бойня! – хмыкнул Дитрих, продолжая свой путь. – Давай-ка выбираться отсюда, а то, не ровен час, дымок кто-нить еще учует и заявится. Не знаю, как ты, а я не желаю чужие грешки на свою и без того неправедную душонку брать…

– Грешки?! Ничего себе грешки! – громко возмутился Марк, видимо окончательно придя в себя и решив чуток повыступать. – Неужто это сбрендившие бабенки такую резню устроили?! Что-то не верится, да и не ведьмин то почерк!.. Колдуны с колдуньями чары накладывают да склянки всякие с зельями пакостными метать привычны, а тут мясник поработал, мясник с топорищем огромным! Не вишь, что ль, как ребят Кривого нашинковал?!

– Послушай, дружище, – прошептал Диртрих, приблизившись к напарнику, и, взяв его под руку, настойчиво потащил в лес. – Начнем с того, что ведьма ведьме рознь! Одна лишь глазками стрелять способна да портки соседям втихаря травками натирать, чтобы потом, значица, у обидчиков ейных все срамные места прели, зудели, пухли да чесались. Другая же настолько сильна, что даже инквизиция святая с нею не связывается: дружить не дружит, но без нужды крайней колдунью не тревожит…

– Ну, и зачем о том рассказываешь?! То и без тя знаю! – удивился Марк, не сопротивляясь тащившему его обратно в чащу напарнику, но и не проявляя должной прыти, чтобы быстрее покинуть поляну.

– А затем, дурья башка, чтоб ты копытами живее шевелил! – прошипел сквозь зубы Дитрих и сильно ткнул костяшками парню в бок. – Не слышишь, что ль, народище уже близко. Ладно, коль деревенщины набежали, а если графские люди иль, того хуже, олухи Кривого пожаловали? Хошь без вины виноватым стать и в святые попасть?! Я ж лично совсем не тороплюсь за чужие грехи на Небеса отправляться!

Гангрубер был прав. С дороги уже доносились голоса и конское ржание. Если бы их застали на месте побоища, то не стали бы разбираться, что да как… Крестьяне их повесили бы, предварительно перемолов все кости дубинками да истыкав бока вилами. Солдаты графа Дюар тоже вначале довели бы их до бессознательного состояния при помощи кованых подошв сапог, конских копыт да цепов, а затем отвезли бы в город, где, погноив в сыром подземелье месяцок-другой да изведя изощренными пытками, в конце концов милосердно казнили бы. Что придумали бы озверевшие головорезы из шайки Кривого, товарищи не знали… Об этом парочке разбойников было даже страшно подумать.