Текст книги "Турнир"

Проходя мимо дверных проемов, Дитрих очень хотел хотя бы бросить беглый взгляд направо, хоть мельком увидеть обеденный зал и трапезничающих посетителей, однако он удержался от опрометчивого поступка, который, вполне вероятно, был бы истолкован шедшим позади охранником и его прячущимися дружками как грубое нарушение установленных в заведении правил.

Остаток пути до лестницы и сам подъем по ней прошел без каких-либо происшествий. И вот Дитрих очутился на втором этаже, в точно таком же по размеру, освещенности и убранству коридоре, у которого, однако, было одно существенное отличие от прохода первого этажа. Здесь были двери, много закрытых, а возможно, и запертых, добротных дубовых дверей, из-за которых не доносилось ни звука. Возле каждой из них дежурило по бдительному охраннику. Одни стражи сидели на стульях, опершись широкими спинами на дверные створки, другие расхаживали взад-вперед, охраняя покой постояльцев. Лишь перед одной из дверей не было выставлено часового, именно к ней Квирт Дитриха и подвел. Когда же разбойник принял приглашение провожатого пройти внутрь, выраженное не словом, а жестом руки, тот сразу закрыл за гостем плотные, не пропускающие звук дубовые створки, запер дверь на ключ и встал на часах, охраняя таинство вот-вот должной начаться беседы.

* * *

В мире нет совершенства, а наши планы всегда расходятся с действительностью: когда немного, а когда и существенно. Каким бы умным ни был человек, но ему никогда не учесть бесчисленное множество случайных объективных и субъективных факторов, влияющих на ход реализации его замыслов.

Желая обделать темные делишки, влиятельные особы со всего королевства или их доверенные лица приезжали в Мелингдорм ради всего одной краткой встречи с мастерами удавки и отмычки, подобранными для них господином Гарвоном. Однако порою вельможам приходилось ждать несколько дней, прежде чем обговорить с наемником намеченное злодеяние, ведь далеко не во всех случаях хозяин «Рева Вепря» решался обращаться к мелингдормцам. Будущие вершители коварных замыслов тоже частенько проделывали долгий путь из других городов, чтобы заключить выгодный контракт. В дороге же, как известно, всякое могло приключиться. Разбойник мог стать жертвой другого разбойника, искусного наемного убийцу могли задержать стражники по какому-либо пустяковому поводу, например, за пьяную драку в придорожном кабаке, а мастер взлома замков мог потерять в дороге котомку с драгоценными инструментами. Одним словом, иногда обстоятельства складывались так, что и напыщенным особам благородных кровей приходилось задерживаться в Мелингдорме на несколько дней, а предусмотрительный господин Гарвон делал все, чтобы аристократам не докучали и чтобы их вынужденное бездействие протекало как можно приятней.

Комната, в которую привели разбойника, была наилучшим образом приспособлена как для праздного времяпрепровождения, так и для хорошего отдыха; как для проведения беседы по важным делам, так и для спокойных раздумий за бокалом вина в удобном кресле перед мирно горевшим камином. Просторное помещение, походившее по размерам скорее на залу, нежели на гостевую комнату, было обставлено предусмотрительными устроителями так, что как будто состояло из нескольких отдельных комнат, не имевших ни перегородок, ни стен. По левую руку от двери вдоль всего окна был сооружен невысокий, но широкий помост, на котором величественно возвышался добротный обеденный стол с пятью креслами, обшитыми звериными шкурами. Судя по натюрморту из грязных тарелок, скомканных салфеток, недоеденных яств на золотых блюдах и не опустошенных до конца графинов с вином, постояльцы только что оттрапезничали, и как следствие, наверняка пребывали в хорошем расположении духа. Кроме того, Гангрубер отметил, что скрывавшиеся под видом дамочек путешественники обладали отменным аппетитом и тугим кошельком. Даже в дни очень удачного грабежа разбойник не мог позволить себе подобных диковинных деликатесов да еще в таких количествах. Впрочем, в тех заведениях, где он привык бывать, набор предлагаемых блюд был куда проще.

Почти половину противоположной ко входу стены занимал огромный камин, в котором успокаивающе потрескивали поленья. В двух-трех шагах от горевшего очага на каменном полу был разложен огромный красно-зеленый ковер, на котором состязались друг с другом в грации и в фантазиях пластики тела три обнаженные танцовщицы (разноцветные, прозрачные накидки и павлиньи перья в волосах вряд ли можно было считать одеждой). То, что бесстыдницы девицы выделывали, вряд ли можно было назвать танцем, скорее это был акт медленного, вялотекущего, коллективно-однополого соития под музыку, которую из последних сил вымучивал из старенькой, заигранной лютни скромно стоявший в сторонке и уже давно безразличный к созерцанию женских прелестей музыкант. Дитрих знал, что многим мужчинам подобные зрелища нравятся; а некоторые даже приходят от них в безумный восторг, однако ему самому было противно смотреть, как наложницы изображают страстные ласки, мечтая при этом лишь о том, чтобы музыка побыстрее закончилась и их наконец-то отпустили.

Вымученные кривляния танцовщиц экзотической наружности (одна девица была темнокожей эфиопкой, привезенной, видимо, с далеких южных островов, а две другие – смуглыми намбусийками) напоминали пляску прирученного медведя под надрывное кукареканье отменно выдрессированного петуха. Антураж другой, так сказать, облагороженный, а смысл тот же, разве что бродяги-артисты кормили скитавшихся с ними по городам животных куда хуже, чем господин Гарвон содержал поневоле развратных девиц.

В какой-то мере Дитрих был занудливым моралистом, он не терпел ни фальши, ни оков. Именно это и мешало ему насладиться красотой изысканного действа на ковре, в то время, как та особа, ради которой и было устроено представление, не задумывалась о мелочах и получала истинное наслаждение от плавных изгибов точеных женских тел и от ритмичных движений манящих потрогать округлостей. Этим эстетствующим развратником, точнее, развратницей, была та самая дама почтенного возраста, которую они с Марком видели в лесу возле кареты. Старшая из трех ведьм развалилась в кресле возле камина и, медленно потягивая вино из бокала, внимательно следила за каждым движением откровенного танца. Не только ее прищуренные глазки и мерзко ухмылявшиеся губки, но и все морщинистое лицо выражало похоть и нараставшее желание.

Гангруберу было противно смотреть, как старая похабница пожирала телеса молодых девиц своими маленькими, крысиными глазками, но куда большее отвращение разбойник испытывал от вида самой дамы. Дело в том, что на высокой, худощавой старухе совсем не было одежды, только ночной пеньюар, такой же прозрачный, как и накидки танцовщиц. К сожалению, тонкая ткань не могла скрыть одряблостей и отвислостей увядающего женского тела; того, что много лет назад было красивым, а теперь могло испугать до потери сознания самого отважного из мужчин. Неприглядность картины гармонично дополняли длиннющие руки-плети, напрочь лишенные мышц; костлявые, угловатые коленки, весьма похожие на набалдашники зубчатых булав; и изобилующие уродливыми узелками раздувшихся вен ступни, которые дама, ничуть не стесняясь присутствующих, возложила на приставной табурет.

«Хоть бы ногти хрычовка подстригла, что ли! Отрастила с волчьи когти! Теперь понятно, почему в сапожищах ходит. Как надевает туфельки – сразу дырявит, а коль пальцы случайно сжимает – в клочья рвет носки!» – повеселил себя Дитрих забавным предположением.

Не в силах долее созерцать ни развратную старуху, ни ее убогую душевную утеху, гость перевел взгляд в дальний угол комнаты. Там, согнувшись над огромным письменным столом, с гусиным пером в зубах корпела над толстой книгой вторая участница ведьминской троицы, а именно рыжеволосая красавица; вульгарная, как отставной солдат, и дерзкая на язык, как пьяный моряк.

К сожалению, далеко не все красивые женщины блещут умом, а уж толстенные труды ученых мужей читают редкие единицы. Притворявшийся этой девицей авантюрист допустил грубую ошибку. Ему было бы лучше скрыться под личиной дурнушки, тогда хоть как-то можно было бы объяснить его или ее тягу к чтению. Ведь если бы даже Дитрих в лесу не заподозрил чародейской иллюзии, то, увидев прелестницу за книгой, точно почуял бы неладное.

Уделив вошедшему в комнату гостю ровно столько ж внимания, сколько и ее похотливая подружка преклонных лет, то есть абсолютно никакого, рыжеволосая ведьма продолжила делать выписки и что-то при этом невнятно бормотала себе под нос. Примечательно, что чернильницу она держала не на столе и не в руках, а в прорези декольте, удобно зажав ее двумя упругими округлостями.

Присутствовала в комнате и третья компаньонка, правда, гость ее не сразу приметил. Справа от двери стояла кровать, размерами напоминавшая лежбище великана. Неизвестно, сколько человек могли бы уместиться в этой огромной постели. Гангрубер на вскидку прикинул, что с полдюжины, но затем присмотрелся и решил, что влезет и целый десяток, притом не заморышей-доходяг, а крепких, широкоплечих и рослых деревенских парней. Там, среди гор подушек, пледов и одеял зоркий глаз разбойника в конце концов разглядел тихо посапывающий во сне бугорок тела.

«А вот и бородатая толстуха-веселуха! Почти вся сумасбродная компашка в сборе, – констатировал Дитрих, по-прежнему мявшийся возле двери и не знавший, что ему дальше делать: терпеливо дожидаться приглашения подойти или вести себя более смело, например, усесться за стол и приняться за остатки ужина. – Что же они кучера-то с собой не прихватили? Раз у них такие панибратские отношения, могли бы и его с собой за стол посадить да в постель уложить. Думаю, плюгавый возница был бы рад узреть потуги девиц на ковре… Впрочем, это нарушило бы их маскарад. Раз они до сих пор еще не сбросили женские обличья, значит, в притворстве не отпала нужда. Ну, что ж они медлят-то?! Вот он я, здеся… пришел! Чего с разговором-то тянут?!»

Возможно, худощавая старуха прочла мысли застывшего возле двери гостя, а может быть, его несвоевременное появление мешало ей полностью отдаться созерцанию плавных движений прекрасных тел. Как бы там ни было, но она начала разговор, правда, обратилась не к гостю:

– Милена, милочка, он пришел. Займись! – отдала указание старуха, не отрывая похотливых глазенок от зрелища.

– Сама, – буркнула в ответ рыжеволосая, не вынимая гусиного пера изо рта и даже не приподняв головы над книгой.

– Ты что, не видишь?! Я занята! – раскапризничалась, как младенец, старуха. – Когда еще случай представится, такой танец узреть! Глянь, ты только глянь, какие девицы красивые, и двигаются сносно… правда, вон та, с красным пером, что-то лениться стала. Нету в ней страсти, ох, нету! Иссякла вся страсть!

Рыжеволосая проигнорировала жалобу старшей подруги. Видимо, книга была столь увлекательна, а содержащиеся в ней сведения столь полезны, что ведьме не было дела ни до танца, ни до нытья компаньонки, ни до гостя, которого они сами пригласили, притом явно не для праздной беседы. Поняв, что ее просьба не будет удовлетворена, старуха тяжко вздохнула и, обиженно надув щеки, хлопнула в ладоши, положив тем самым конец мучениям изрядно подуставших извиваться и трогать друг дружку девиц.

– Что в дверях встал-то? Проходь да садись! – на этот раз старая дама обратилась к гостю, правда, как-то недружелюбно, обойдясь даже без легкого кивка вместо приветствия, сразу избрав приказной тон и перейдя на неуважительное «ты».

Одежда благородного человека, в которую исключительно ради этой встречи облачился Дитрих, не была принята прозорливой дамой почтенных лет всерьез. Она (или он) знала, что перед ней стоит обычный разбойник, но, видно, не ведала, кем он был до того, как избрал своим делом низкий лесной грабеж. Гангрубер про себя отметил этот факт и тут же сделал заключение, что знакомство с персоной, на которую лжеведьмочки ссылались в послании, было шапочным. Скрыв свою догадку под маской холодного безразличия, разбойник неторопливо пошел к камину, стараясь не соприкоснуться плечами с быстро пробежавшими мимо него к двери танцовщицами. Бесспорно, смотреть на их прелести было куда приятней, чем на старческое недоразумение, да и рукой дотронуться до них хотелось, но Дитрих боялся, что даже мимолетное соприкосновение с нежной кожей девиц или пахнущими благовониями волосами собьет серьезный настрой, так нужный для предстоящей беседы.

– Давай-давай, пошевели ж топталками! Чего такой неживой?! И так полночи из-за тя коту под хвост, так хоть теперь пошустри! – торопила гостя дама, призывно помахивая костлявыми плетьми рук и колыхая тем самым безобразием, которое, к сожалению, не в силах был скрыть слишком тонкий пеньюар. – Не стесняйся, не стесняйся, родимый! Что оробел?! Тетки голой не видел, что ль?! Садись живей, да и уж начнем о дельце болтать, – рассмеялась престарелая бесстыдница и совсем уж неучтиво подтолкнула ногой в сторону гостя тот самый табурет, на котором только что покоились ее когтистые нижние конечности.

– Совсем, хрычовка, сбрендила на старости лет! Чтоб я на скамью сел, которую твои лапища провоняли?! – проворчал Дитрих сердито и метким ударом ноги отправил табурет прямиком в камин.

Огонь в очаге ярко вспыхнул, получив новую порцию пищи. Старуха ехидно захихикала, показав зубки с гнильцой. Перо в руке рыжеволосой на миг перестало скрипеть. В недрах подушек на кровати что-то пришло в движение. А больше… больше ничего не произошло. Дерзкая выходка разбойника и его оскорбительные слова были восприняты как должное, как достойное начало плодотворного разговора.

– Ну что, тянуть не будем! К делу, развратницы! Я Дитрих Гангрубер, разбойник, – представился гость, предусмотрительно встав к собеседнице вполоборота… так, чтобы держать в поле зрения письменный стол и кровать, где находились подружки старухи. – Зачем благородные дамы презренного мерзавца звать изволили?

– А ты сам-то как думаешь? – ухмыльнулась старушка, между делом ища, куда бы поставить почти пустой бокал, но, так и не найдя достойного места, отправила его вслед за табуретом в камин. – Какой же подлец, позволь узнать, тебя научил так бессовестно врать и благородных дам обманывать? – с издевкой произнесла собеседница почтенных лет, лукаво глядя на стоявшего перед ней вруна снизу вверх. А затем, неожиданно изменив выражение лица с игривого на серьезное, назвала другое имя: – Дарк Аламез, моррон!

В горле разбойника застрял ком. Это было его имя; имя, которое он не слышал уже целых три года; имя, не известное никому не только в графстве Дюар, но и во всей огромной Геркании.

«Я был прав! Они такие же, как и я, они морроны! Только с собратьями по клану Мартин мог так разоткровенничаться, что назвал мое настоящее имя! Наверняка он их и подослал! Что ж сам, прохиндей, не пожаловал?! Боится, что ль, мне на глаза показываться?! Ведет себя как несмышленыш-кутенок: нашкодил в башмак и прячется в дальний угол!» – пронеслось в голове хоть ожидавшего такого развития разговора, но все равно застигнутого врасплох Аламеза.

Уж слишком рьяно компания путешествующих притворщиц взяла быка за рога; он не успел присмотреться к странным особам, и пока еще не знал, как себя повести, в частности, сознаться сразу, что это он, или какое-то время прикидываться дурачком?

– Давай избавим друг друга от совершенно излишней части беседы: «…Ой, да это ж не я! Вы обознались!..» – пришла на помощь сомневающемуся гостю запищавшая тонюсеньким голоском и закривлявшаяся старушка. – А щас еще сделаешь глазища с тарелки, изумленно вскинешь брови и задашь всем вопросам вопрос: «…А кто такие морроны?» Иль нет? Просто по-мужлански хамить начнешь? Поверь, дружок, не надо всего этого дешевого дерьмеца! Мы и сами спектаклю устроить могем!

Дарк Аламез, он же Дитрих Гангрубер, еще не вышел из оцепенения и не решил, как себя повести, но, впрочем, каких-либо ответных действий с его стороны и не потребовалось. Едва рот старушки закрылся, как иллюзорная пелена спала с его глаз, а в кресле возле камина сидела совсем иная особа: мужского пола, примерно тех же лет, что и пропавшая дама, одетая, к сожалению, в тот же самый прозрачный пеньюар. Ноги сидевшего в кресле стали чуток короче, а ступни избавились от уродливых узелков вздувшихся вен и мерзких наростов вместо ногтей. Кожа по всему телу по-прежнему осталась морщинистой, старческой, но уже не свисала мешками с костей, поскольку у собеседника появились мышцы, притом в довольно большом количестве для его почтенных лет. Но более всего поразило Аламеза то, какие разительные изменения претерпело лицо притворщика. Мало того, что оно мгновенно превратилось из женского в мужское, а из человеческого в полуэльфийское, оно еще и стало знакомым, чего моррон никак не ожидал.

– Фанорий, ты? – с удивлением и немалой долей сомнения прошептали губы Дарка, среагировавшие куда быстрее, чем затуманенный мозг хозяина, упорно отказывающийся поверить, что его разыскали не просто морроны, а полукровки-изгои, чьей смерти три года назад желал почти весь Одиннадцатый Легион.

– Польщен, что признал, – довольно шмыгнул носом старик, почему-то в своем истинном теле засмущавшийся откровенной наготы. Об этом свидетельствовало то, что он извлек из-под кресла плед и поспешил прикрыться им по пояс. – Виделись-то давненько, так что мог и рожу мою, и имечко запамятовать.

– А маскарад пошто затеял? – пришел в себя Дарк. – Кстати, когда в следующий раз девицами да дамами с дружками притворяться будете, ведите себя соответственно. Платья жрачкой не марайте, сапожища не обувайте, да и манеры!..

– Так ты все-таки нас видел?! – настала очередь полуэльфа удивленно вскинуть брови. – Дай догадаюсь… в лесу, когда тебе послание составляли!.. То-то Милене показалось, что кто-то за нами приглядывает, а мы еще, дурни, не поверили. Теперь понятно, как ты так быстро посланьице наше нашел. Только с опушки вроде отъехали, и тут же сигнал пошел, что его с дерева сняли. Недаром Милена кору зельем обмазала…

Дарк был разбойником, ранее воином и не разбирался в хитрых уловках ученых мужей и дам, попросту называемых в народе магическими чарами. Он и не подозревал, что троица узнала о получении им послания, как только лист бумаги был снят с придорожного деревца. Дарк не знал об этом, но не подал виду, отчасти из-за того, что боялся расписаться в собственном невежестве.

– Говори яснее, старик! Зачем меня искали, кто такая эта Милена и кто эти пресловутые «мы»?! Люблю ясность, а загадками уже объелся! Они мне еще в Альмире поднадоели…

– Ну, красавицу нашу Милену ты сможешь узреть, если взором своим суровым меня, червя недостойного, пожирать прекратишь, и щечки надутые вместе с остальным личиком вон туда поворотишь! – ничуть не испугавшись грозного вида, который, надо признаться, мастерски изобразил Аламез, откровенно насмехавшийся старик указал пальцем в сторону стола, за которым восседала рыжеволосая прелестница.

Ученая дама уже не листала толстую книгу и не делала выписок. Ее прекрасные очи неотрывно следили за ходом встречи старых знакомых, точнее, за движениями Дарка. Не понравилось гостю и то, что чернильница исчезла из глубокого выреза платья (где весьма пикантно смотрелась), а руки красавицы опустились под стол. Неизвестно, что именно находилось теперь в ее тонких, изящных пальчиках, но Аламез мог поклясться, что это было оружие. Милена и избранный ею инструмент убийства были готовы поставить жирную точку в беседе, если бы та пошла не так, как компаньоны рассчитывали.

«Какое счастье, что Марк рядом и что он видит все то же, что и я, если не больше… Рыжая хоть девка, похоже, и отчаянная, но у нее нет шансов. Друг прикроет мне спину», – просчитал ситуацию Дарк и, успокоившись, вызывающе повернулся к красавице спиной, показывая тем самым, что он ее ничуть не боится, да и всерьез-то не воспринимает. Милена правильно истолковала намек и, раскрасневшись во всех местах, которые не скрывало платье, сердито поджала губки.

– Кто такая? – спросил Аламез у Фанория нарочито громко. – Тоже одна из полукровок-изгоев?

– Мда… всего каких-то три года в захолустье и уже отстал так от жизни, – произнес старик с сочувствием. – Разногласия между нами и остальными морронами давно исчерпаны. Мы полноправные легионеры, дружок, – рука старика потянулась, чтобы по-дружески похлопать Дарка по локтю, но замерла на полпути, а затем вернулась на подлокотник кресла. – Нет, Милена обычный моррон; до воскрешения была человеком. Скажу даже больше, она взаправду женщина, а не иллюзия, подобно той отвратной старушенции, которую ты видел вместо меня. Можешь ее потрогать и убедиться, хотя нет, пардону просим, глупость сказанул… Видишь ли, наша уважаемая спутница слегка недолюбливает мужчин, и к ней лучше не прикасаться. – Фанорий вдруг перешел на вкрадчивый шепот: – Между нами, говорить с ней тоже не советую… никакого удовольствия от беседы, но куча растраченных попусту нервишек. Она считает всех мужиков эдаким своеобразным гибридом шелудивого пса и обожравшейся отрубями свиньи…

– Воняете, как свиньи, а повадки чесоточных кобелей! Я именно так говорила! – уточнила ангельским голоском по-прежнему сидевшая за столом дама. – Фанорий, противный старикашка, я не глухая, я все слышу!

– Впрочем, ее более чем странная точка зрения касаемо мужеского пола не должна тебя тревожить, – успокоил старик, продолжавший разговор в манере общения старых, закадычных приятелей, которыми они с Дарком никогда не являлись.

– Что так? – недоверчиво спросил разбойник, которому минуту назад напомнили, что он моррон, а следовательно, существо по природе своей докучливое, стремящееся узнать как можно больше, если не все…

– А то, мой друг, – то ли с печалью, то ли с насмешкой ответил Фанорий, – что мы сейчас с красавицей Миленой шмоточки свои соберем и заведеньице это, не столь уж и уютное, как нам рассказывали, покинем. А когда двери за нами закроются, ты нас уж боле не увидишь, по крайней мере, ближайшие несколько лет, а там… там, как знать, быть может, дорожки наших судеб вновь пересекутся.

– Слышь, пень трухлявый! – Одним быстрым броском не на шутку рассерженный Дарк оказался за спинкой кресла, а его правая рука схватила горло старика, сжала его, но не очень сильно. – Сколь раз повторять можно?! Надоели загадки, обрыдли! Говори, зачем звал, какое у тя ко мне дело?!

Моррон не хотел придушить собрата по клану, он лишь обозначил серьезность своих намерений, а также наглядно показал, что устал и пребывает далеко не в лучшем расположении духа. Слишком поздно заметив враждебное действие со стороны гостя, Милена было рванулась из-за стола, но тут же села обратно. Девушка поняла, что упустила момент, и теперь, движимая желанием помочь товарищу, могла ему лишь навредить. Большую часть тела противника заслоняла высокая спинка кресла и, конечно же, сидевший в нем Фанорий. Открытыми оставались лишь половина правой руки и верхняя часть головы Аламеза, слишком маленькие мишени, чтобы стрелять навскидку, практически без прицеливания.

– Остынь, слышь, остынь! – обратился к весьма пассивному душителю Фанорий, ничуть не напуганный его выходкой. – Сейчас тебе все расскажу, хотя, собственно, рассказывать-то и нечего. Мы с Миленой прибыли в Мелингдорм по делу, которое тебя никак не касается. А встретиться с тобой пожелала совсем другая особа, естественно, тоже моррон. Мы просто ехали вместе, одной компанией. Дороги, знаешь ли, ныне не безопасны, всякий сброд по кустам прячется… – Фанорий был настолько уверен, что Дарк не причинит ему вреда, что не постеснялся между делом ехидно подначить хозяина положения, – да и в компании со своими как-то веселее. Сейчас мы вас деликатно вдвоем оставим, вот ту особу если приспичит, то и души! Мое же горлышко, будь любезен, в покое оставь. Еще, чего доброго, ноготком грязным неудачно обцарапаешь, грязюку занесешь, нарыв вскочит. И как ты мне тогда прикажешь девиц пышных с такой «красотою» на шее охмурять?

– Ну, и где ж та особа, что по мою падшую разбойничью душу аж в Мелингдорм заявилась? – спросил Дарк, разжав пальцы на горле Фанория, а затем медленно убрав руку. Выходить из-за кресла Аламез не спешил, ведь грозно взиравшая на него Милена до сих пор держала руки под столом. – Только не говори, что это ваша бородавчатая спутница, которая сейчас под одеялами с подушками преет. Я ни ее, ни ее волосатых ляжек в жизни не видывал, выходит, и дел у нее ко мне никаких быть не может!

– Забавное рассуждение! Раз на кровати нежится, значит, девица; коль до сих пор не видел, то и впредь знаться незачем! – внезапно прозвучал в комнате незнакомый мужской голос; приглушенный и искаженный, как будто кто-то говорил из сундука или из шкафа.

Аламез закрутил головой, пытаясь определить, откуда же вещает невидимый собеседник. У него возникло несколько предложений, включая помост под обеденным столом, но почему-то на кровать моррон не подумал. И лишь когда груда подушек, пуфиков, одеял пришла в движение, гость понял свою ошибку, в частности и ту, что на кровати почивала совсем не веселая толстуха. Сперва из мягкой горки высунулась волосатая, оголенная по коленку нога, судя по худобе, явно не принадлежащая дородной даме; затем показалось довольно тощее седалище в штанах, обшитых потертыми кусками кожи; и наконец, кряхтя, выползло и все остальное тело; тело кучера, управлявшего гербовым экипажем. На этот раз обладавший довольно странной фигурой возница был, конечно же, без огромной шляпы, и, к великому удивлению, Дарк сразу узнал в нем своего старого боевого товарища.

– Мартин?! Мартин Гентар, собственной персоной, не верю глазам! – не столь радостно, сколь удивленно выкрикнул Дарк и, неосмотрительно позабыв об осторожности, вышел из-за кресла.

Рыжеволосая воительница тут же воспользовалась оплошностью гостя и бойко вскочила из-за стола. В ее руках оказались сразу два заряженных охотничьих арбалета, которые она, как нетрудно догадаться, тут же нацелила на Аламеза.

– Убери! – приказали одновременно и проделавший неблизкий путь на козлах некромант и вальяжно развалившийся в кресле Фанорий.

Милена безропотно послушалась, хотя в ее сверкавших злостью глазах можно было легко прочесть желание продырявить подставившегося противника.

– Так, значит, это ты решил мой покой растревожить! Разве я неясно тогда… после альмирской заварушки, сказал, что устал, что хочу отдохнуть и не желаю принимать участие в твоих делишках?! – вместо приветствия выпалил на одном дыхании Аламез, глядя хитро прищурившемуся некроманту прямо в глаза, а затем, подумав немного, смягчил чересчур категоричную формулировку: – Пока не желаю!..

– Я тоже рад тебя видеть, – проигнорировав упрек, кивнул Гентар, видимо и не рассчитывавший на теплые, дружеские объятия после трех лет разлуки. – Как правильно заметил уважаемый Фанорий, у меня к тебе важное дело. Мне кажется, обсудить его лучше с глазу на глаз, заодно и претензии свои выскажешь. К чему посвящать в нюансы наших с тобой отношений… – Мартин замялся, ему очень не хотелось употреблять в адрес двух собратьев по клану весьма резкое и обидное словосочетание «посторонних людей», – …тех особ, которым они совершенно неинтересны, – немного пораскинув мозгами, вывернулся некромант.

– Так за чем же дело встало? – развел руками Аламез, отразив на лице искреннее недоумение. – Давай почтительно попросим твоих спутников удалиться, тем более что у них в захолустье нашем убогом тоже какие-то делишки имеются.

Отвлекшись на Гентара, Дарк всего на несколько секунд выпустил из поля зрения двух других участников встречи. Когда же он вновь посмотрел в их сторону, то был поражен тем, с какой скоростью проходили сборы нежеланных свидетелей серьезного разговора. Красавица Милена уже одной рукой прятала под капюшон плаща копну густых рыжих волос, а другой бережно собирала в дорожную котомку свитки с выписками из книг. Изрядно поношенное, заштопанное во многих местах верхнее одеяние унылого темно-серого цвета надежно скрывало от посторонних глаз не только прелести точеной девичьей фигуры, но и два небольших арбалета с походным арсеналом остального оружия, которое Дарк не видел, но которое у воительницы явно имелось.

Ее компаньон тоже не терял времени даром. Более не желая пребывать в образе пожилой дамы, Фанорий поспешно облачался в мужской дорожный костюм, а рядышком, на кресле, своей очереди дожидались широкополая шляпа с длинным фиолетовым пером, новенький черный плащ, меч и пара кинжалов. Дарк так и не понял, откуда появились у старика одежда с оружием. Он мог поклясться, что буквально несколько мгновений назад всех этих вещей в комнате не было.

Завершив сборы, морроны не прошествовали к двери, а замерли на месте, явно чего-то ожидая.

– Ну, и что они время тянут? – спросил Аламез у пристально смотревшего на него и загадочно улыбавшегося мага.

– Не они, а ты… – лаконично ответил Гентар, но, видя, что его тонкий намек остался непонятым, решил объяснить более доходчиво: – Мы ведь уже оговорили, что будем дела обсуждать с глазу на глаз, то бишь один на один. Мои друзья готовы оставить нас, дело лишь за тобой!

Дарк изумленно вскинул брови, весьма убедительно придав своему лицу выражение: «Не понимаю, о чем речь!» Однако мимическими ужимками такого прожженного хитреца, как Мартин Гентар, было не обмануть.

– Отменные у тебя ножны, редкие, поди… да и перевязь особенная, не встречал еще такой, – усмехнулся некромант, а затем, не дав разбойнику опомниться, метнул ему в грудь молниеносно выхваченную из-за толстого пояса возничих штанов склянку.

Неизвестно, из какого сорта стекла был изготовлен необычный снаряд, но только он не разбился, а лопнул при соприкосновении с перевязью. Абсолютно ничем не пахнущая, бледно-зеленая жидкость мгновенно растеклась по одежде Дарка огромным пятном и тут же впиталась в ткань да дубленую кожу. В тот же миг пострадавшего от дерзкой выходки затрясло, но это были не судороги его тела, а сильная дрожь, исходившая от «заплясавших» на боку ножен и от внезапно больно сдавившей грудь перевязи. К счастью для Аламеза, неприятное ощущение продлилось недолго. Еще до того, как Дарк открыл было рот, собираясь сказать проказнику-некроманту, что он о нем думает, перевязь сама собой развязалась и вместе с ножнами свалилась моррону под ноги. Через миг сталь и кожа стали вдруг течь, превращаясь в однородную, разноцветную, жалобно побулькивающую массу. Загадочная метаморфоза, которую Дарк видел впервые, продлилась недолго. Из мерзкой лужицы на полу вдруг выросла фигура Марка. Напарник Аламеза был почти гол, если не считать дырявых коротких кальсон, едва доходивших юноше до колен и плохо скрывавших причинное место, но зато с мечом в руке.