Текст книги "По малым городам. По рекам и морям"

Глава 6. Тутаев, 25 сентября 2023, понедельник. Волга что улица!

Пришвартовавшись к пристани Тутаева еще до полуночи, «Дягилев» всю ночь провел у причала. Но трап не спускали и туристов на берег не выпускали.

По привычке, проснувшись намного раньше подъема, нацепив шорты и майку, я выбрался на борт приветствовать новый город. Но насколько вчера было тепло в Ярославле, настолько сегодня в Тутаеве было свежо. Если даже не морозно. Меня не хватило даже на один круг по палубе, и, начиная дрожать всем теплом, я быстро ретировался обратно внутрь теплохода. Но лишь для того, чтобы утеплиться.

Только что закончился дождь, остатки тяжелой лиловой тучи, разваливающейся на гигантские лохмотья-облака, нехотя очищали небо. Охлажденный воздух до боли в глазах был чист и прозрачен, казалось, можно было разглядеть каждый листик на застывших в утреннем безмолвии деревьях на берегу. Сам же берег, играющий удивительным сочетанием красок и оттенков, в эти мгновения походил на рисованную художником гигантскую картину.

В осенней куртке, под которой дополнительно согревала теплая безрукавка, утренняя свежесть уже не ощущалась такой пронизывающей. Несмотря на пар, плотными облачками сопровождающий каждый выдох, находиться на борту было комфортно, так что до завтрака можно было смело намотать несколько кругов по палубе. Самое то, чтобы немного размять ноги, еще до конца не пришедшие в себя после вчерашней рекордной прогулки.

Вторым бортом к нам стояла «Княжна Анастасия», такой же, как и мы, большой четырехпалубный теплоход, вероятно, пришедший глубокой ночью. Палубы его были безлюдны, а двери все плотно закрыты, полностью скрывая от моего любопытного взгляда внутренние интерьеры.

Тем временем солнце поднималось все выше и все смелее прорывалось сквозь остатки тучи, временами ярко подсвечивая городской берег. Из местных жителей обозначился лишь одинокий рыбак, разместившийся неподалеку от пристани, в остальном вся видимая набережная была пустынной. На широкой ровной площадке перед причалом, явно предназначавшейся под стихийную торговую площадь, тоже пока еще никого не было – официальное прибытие у нас значилось лишь в девять утра, отчего ждать местных ремесленников имело смысл именно к этому времени.

По той же причине трап по-прежнему пока еще не спускали, не позволяя пассажирам разбрестись по берегу.

Зато после завтрака ситуация радикально изменилась. На площади уже расположился десяток коробейников с лотками, полностью наполненными всякими товарами, могущими заинтересовать речных путешественников, а по дороге, круто опускавшейся с высокого берега прямо к пристани, растянулся целый караван машин, стремящихся, судя по всему, сюда же и спешащих представить туристам свое ремесло.

Тут же, в центре этой торговой площади, уже собирались и экскурсоводы, готовые минутами спустя схватить нас в охапки и увести знакомить со своим городом.

Туристов с двух теплоходов на берег высыпалось порядочно. И у коробейников пошла торговля! Тут были и съедобные рыбные и сладкие деликатесы, и всевозможные украшения, и большое предложение теплой одежды из овчины. Массовое отоваривание гостей продолжалось бы и дальше, если бы не громкий клич гидов, начинающих свои экскурсии.

Нашей группе, как и всем другим, предстоял пеший формат прогулки, в которой нас обещали познакомить с историей и главными достопримечательностями Тутаева, среди которых, помимо многочисленных красочных и величественных храмов, значилась и романовская овечка (по прежнему названию Тутаева, когда он назывался Романов-Борисоглебск) эксклюзивной уникальной породы, шерсть которой особенно славится теплосберегающим эффектом.

Неспешный путь наш сразу начался по крутому подъему по улице Донской. Экскурсовод то и дело делала остановки, давая возможность туристам отдышаться и рассказывая городские легенды и были. На очередной из таких остановок обнаружилось, что нашу группу, можно сказать, сопровождает небольшая местная собака «смешанной» породы, держащаяся на некотором расстоянии, за едой не пристававшая, а словно вместе с нами слушавшая рассказ гида. У меня и вовсе сложилось впечатление, что действия ее больше похожи на действия пастушьей или сторожащей, не дающей своему стаду разбрестись. «Стадом» в данном случае выступала наша экскурсионная группа.

Почти на самом верху у памятника Романовской овечке мы повернули на Луначарского, подъем прекратился, и дальше повествование побежало быстрее и веселее. На пути нас ждал превосходный по своей экспозиции музей «Борисоглебская сторона», с головой погрузивший нас в далекие годы бытности СССР и где-то даже вызвавший ностальгию. Покинуть музей без сувенира не было никакой возможности, и лучшим из таковых стали зимние перчатки из местной овчинки, на ощущения предельно комфортные, а по согревающему эффекту ожидаемо безукоризненные.

Помимо музея, нас ждало также знакомство и с настоящими представителями той самой Романовской овцы, обитающими в небольшом загоне во дворе бывшей усадьбы Степана Вагина. И музей, и усадьба с ее обитателями вызвали бурный восторг у нашей группы, все более переводя экскурсию по городу в одну из самых душевных и интересных на маршруте.

Дальнейший наш путь пролегал вдали от больших домов по тихим улочкам старого города среди частного сектора к шикарному огромному Воскресенскому собору. Своим внешним убранством и изяществом отделки он запросто мог бы стоять в одном ряду со многими храмами обеих столиц. Удивительно, но мы все так же безмолвно сопровождались местным четвероногим «смотрящим».

Проведя отдельную экскурсию об истории собора и дав возможность заглянуть внутрь, наш экскурсовод под благодарные аплодисменты простилась с нами, обратив наше внимание на расположившуюся рядом смотровую площадку, с которой открывался замечательный вид на левый берег Волги, где разместилась вторая половина Тутаева, и обрисовав для возвращения несколько маршрутов.

Конечно, не воспользоваться предложением и не сделать несколько фотографий на память на смотровой площадке было бы опрометчиво с нашей стороны. Удивительно, но именно на другом, левом берегу оказалась Казанская-Преображенская церковь, выступающая в роли полноценной визитной карточки Тутаева – именно она, а не Воскресенский собор, чаще других встречается на открытках и сувенирных «магнитиках» этого города.

Вообще, Тутаев один из немногих городов, расположившихся на обоих берегах реки, где сама эта река выступает в роли самостоятельной улицы. А здесь именно так, Волжская набережная, растянувшаяся вдоль обоих берегов, имеет по правому берегу —Борисоглебской стороне – четные номера, а по левому – Романовской стороне – нечетные. Чем не своеобразная тутаевская «фишка».

От смотровой площадки резко вниз убегала новехонькая большая лестница, по которой можно было спуститься прямо к Волге. Это было первым вариантом обратной дороги, вторым выступал путь, каким мы пришли сюда. Мы же для возвращения выбрали третий – пройтись по Ярославской улице до Романовского спуска и попробовать успеть в местную пивоварню «Романовский продукт» отведать местного пива, уж больно экскурсовод нам его хвалила.

Однако если к пивоварне мы и успели, то выстоять огромную очередь из любителей пенного напитка, состоящую сплошь из речных путешественников с двух теплоходов, времени бы уже не хватило.

По этой причине дегустацию пива решили оставить на другой раз, благо теперь знаем, где его искать, и отправились дальше к теплоходу. Спустившись по Романовскому спуску к Волге, мы прямиком вышли к местной паромной переправе, соединяющей в отсутствие моста обе стороны города. Паром как раз заканчивал грузиться на Романовской стороне и вот-вот должен был двигаться на нашу сторону.

Помимо непосредственно парома, на переправе работали и вольные «таксисты», готовые за определенную таксу переправить желающих с одного берега на другой на лодке. Данный сервис так и остался бы незамеченным, если бы не огромное кожаное кресло, установленное прямо на песчаном берегу, выступающее местом дислокации «таксиста». Одинокое и пустующее в настоящий момент, оно, словно забытый реквизит из фильма «Матрица», абсолютно сюрреалистично смотрелось в данном месте.

Большая стоянка в Тутаеве подходила к концу. Город оставил доброе впечатление и желание оказаться здесь еще раз – пиво-то осталось непопробованным, да и к перчаткам отлично бы подошла выполненная из той же овчинки аккуратная и стильная душегрейка.

Отчалили мы одновременно вместе с «Княжной» и парой отправились дальше на север в сторону Рыбинска. В этот раз я решил удержаться от дневного сна, во что бы то ни стало решив дождаться прибытия в еще один новый для себя город на палубе.

***

Известие о том, что по реке в город пришла большая белая лодка, застало меня на Верхнем Пруду. Плешивое Ухо принес ее на своем хвосте еще до зари, когда мы гоняли здесь какого-то залетного гастролера: догнать не догнали, драпал он знатно, не иначе кормился хорошо, но развлеклись основательно.

«Большая лодка – это всегда хорошо, – подумал я, неспешно плетясь за Плешивым Ухом, – знать, утром к пристани слетятся двуногие продавцы, будут харчеваться, глядишь, перепадут и нам крошки. Главное, Молявинские чтоб не пронюхали, а то повадились на наши поляны набеги совершать».

При мыслях о Молявинских я невольно оскалился, шерсть на загривке встала дыбом, и, не удержавшись, я злобно гавкнул. Ухо остановился и удивленно обернулся.

«Что, Седой, почуял кого?» – прочитал я вопрос Плешивого.

Плешивое Ухо был мой хороший друг. Он, я и еще трое – Бим, Косой и Лютый, что сейчас нагоняли нас от Пруда, были известны на улицах старого Тутаева как Белая стая. Мы держали под контролем Борисоглебскую правобережную сторону города.

Волга делит наш город на две части, выступая в роли естественной границы. На заволжской Романовской стороне заводилами были Рыжие, вожаком у которых водил одноухий Немец – пес крупный, имевший в дальних родственниках кого-то из немецких овчарок.

С Немцем я имел старую дружбу. Летом наши стаи не пересекались, промышляя каждая на своем берегу. Зимой, когда Волга сковывалась льдом и становилось совсем туго, мы периодически хаживали к ним. Романовская сторона больше нашей и откровенно великовата для одних Рыжих, отчего Немец благородно разрешал там порыскать по несколько дней.

Свой берег мы делили еще с двумя стаями – Заводской и Молявинской. Первые жили в огромной промзоне за Моторным заводом, мы с ними пересекались редко, а вот со вторыми сходились иногда крепко, выпадая из строя, порой на целые дни. Молявинские – от Молявинского поля, района Тутаева, отделенного от основного города небольшой речкой Рыкушкой, что чуть выше по течению впадает в Волгу. В последние лета Рыкушка особенно мелела, отчего эта шайка нашла совсем узкое место и стала хаживать в наши владения и пугать здешнюю детвору и пришлых двуногих. Последнее было совсем недопустимым, потому как сюда относились и прибывающие на больших белых лодках гости, весьма важный для нас контингент. По этой причине или я, или кто-то из наших считали своим долгом всегда сопровождать группы беззаботно гуляющих двуногих, чтобы впечатление от нашего небольшого городка оставалось у них радостным и беззаботным.

До восхода было еще далеко, так что спешить к берегу не было большого смысла. Я повел своих по Комсомольской до зеленого парка, где предполагалось немного передохнуть, а может быть, даже перекусить. Там мы и кружились до того момента, как сначала рассвело, а затем мимо протарахтел старый тарантас Рыбного старика: из-за стойкого запаха копченой рыбы спутать его нельзя было ни с кем другим. Стало быть, пора и нам к причалам.

Больших лодок было две, стоящих бок о бок. Покрытые сплошь росой, своих пассажиров они еще не выпускали, только служивые большими щетками смахивали лужи с палуб за борт. Этих я не любил, поесть редко дадут, а вот шума и криков от них немеряно. Но вот в дальнем конце ближней лодки я заприметил того самого двуного, из-за кого эти самые лодки у нас в большом почете.

Расставив своих на берегу, я потрусил по пирсу к дальнему краю. Я моментально настроил мысленный канал с двуногим на палубе, призывая его оставаться на борту. Канал действует безотказно, не понимаю, почему двуногие не общаются с нами таким же образом.

Вот и сейчас нужный мне человек хотел было скрыться за железной дверью, но, взявшись за ручку двери, остановился, обернулся, увидел меня и заулыбался. Добрый знак. Я подбежал ближе и сел прямо напротив него. Двуногий, в белом фартуке и белом колпаке, пролепетав какую-то несуразицу навязчиво ласковым голосом, скрылся в железном чреве лодки, но я точно знал, что он правильно понял мой запрос. Я проглотил подкатившую слюну, перешагнул передними лапами и включил в работу хвост. Не знаю, как, но виляние хвостом всегда благотворно действует на двуногих, располагая их на общение.

Так и есть, двуногий в колпаке вскоре вернулся с двумя сосисками и перекинул их мне на пирс. «Благодарствую, добрый человек!» – сказал я взглядом, не жуя, проглотил колбасный деликатес, тявкнул для благодарности и побежал обратно.

Плешивое Ухо что-то уже жевал рядом с Рыбным, рядом с ним кружился Бим, пытаясь выудить у него свою долю, Косой дежурил на углу Донской, а Лютого я отправил на разведку к Большой Лестнице. Уже скоро будут выпускать прибывших гостей, и они начнут разбредаться по городу, надо было быть начеку.

Рядом с причалами была точка посадки на переправу. Сегодня дежурил старина Дед – только он так вальяжно разваливался в огромном кресле, стоящим прямо на берегу, в ожидании желающих переплыть на другой берег.

Я решил, что успею добежать до Деда и поприветствовать его до того, как двуногие с лодок начнут сходить на берег. Добрый двуногий, в его кармане всегда есть чем угостить нашего брата, да и бока он чешет лучше других. Мне кажется, все от того, что он может «говорить» с нами мысленно. В начале лета он как-то предложил мне сплавать вместе с ним на Романовский берег, откликнувшись на мой призыв.

– А, Седой! Иди сюда, бродяга! – сказал Дед, когда я подбежал к нему вплотную и сунул голову под его руку.

«Блаженство!» – ответил я ему, подставляя макушку под его сильные пальцы, которые стали чесать ее в самых чешущихся местах.

– Хороший пес, хороший! Давно тебя не видал!

«Да тут я, рядом, лодки стерегу», – ответил я, но тут же выдернул из-под руки Деда голову, навострил уши и замер.

Откуда-то издалека шел сигнал Лютого: «Молявинские тут. Их много!»

– Что? Что случилось, Седой? Чего насторожился? – Дед аж привстал в кресле и тоже обернулся посмотреть в ту же сторону, куда смотрел и я.

Лютого видно не было, но я знал, что он несется к причалам во все ноги. Он успел дойти до Водонапорной башни и там поймал след Молявинских – стало быть, они уже перебрались через Рыкушу. Я лизнул руку Деда и побежал навстречу Лютому по Волжской набережной.

«Седой, лодка спустила лестницу», – прилетел вдогонку доклад Бима.

«Бим и Косой – с пассажирами лодок, Ухо – ступай на гору к Овце, будь там на стреме», – отправил я обратную команду.

Уже у Большой Лестницы до меня долетело ворчание Уха: «Веселое утро намечается, смотрю!»

Тут и Лютый объявился, взмыленный и с вывалившимся языком, он выскочил из частного сектора на улицу прямо передо мной.

«Сколько?»

«Много. Идут двумя группами. Одна прошла к реке, вторая – к Парку, думаю, возьмут наш след и пойдут по нему».

«Возвращаемся. Сейчас группы пойдут, будем с ними».

Мы поспешили назад к причалам, где уже начинали формироваться группы двуногих гостей, вот-вот готовые отправляться в город.

«Ухо, что у тебя?»

«Все тихо».

«Бим, сколько групп с двух лодок получилось?»

«Девять. Сейчас поймем, сколько сразу пойдет вверх по Донской, а сколько потянется к Лестнице».

Расклад получался не в нашу пользу. На каждого из нас выходило по две группы. По итогу с пятью группами, которые пошли по Набережной к Большой Лестнице, я отправил Бима, Косого и Лютого, а мы с Ухом отправились сопровождать четыре группы, что стали не спеша подниматься по Донской. Я велел Уху дожидаться нас на развилке у Овцы, а сам плелся в арьергарде экскурсионной колонны.

Все шло спокойно, пока наши группы не дошли до Усадьбы. Здесь во дворе нашими двуногими устроен полноценный вольер с двумя настоящими овцами тутаевской породы. Гостям нравится быть у этого вольера, смотреть и фотографировать рогатую животину, обильно поросшую шерстью, но для меня это настоящее мучение – дух овец откровенно сшибает с ног и забивает все остальные запахи.

Чтобы не терять бдительность, я оставил Ухо рядом с Музеем Федора Ушакова, что напротив Усадьбы, а сам выдвинулся чуть дальше в Советский парк. Вот тут-то с порывом свежего воздуха я явственно почуял запах Молявинских. Какое-то их количество ошивалось у другого вход в парк рядом с Пионерами.

«Ухо, у нас гости», – тихонько послал я сигнал напарнику, старательно вглядываясь сквозь тени деревьев в даль парковых дорожек. Ветер шел из города, стало быть, меня они почувствовать не могли. Я попробовал позвать Лютого, уточнить, как у него дела, но до того было слишком далеко, и сигнал тонул в городских кварталах.

«Я никого не чую», – ответил Ухо.

«Что группы?»

«Пока выходят из музея, скоро пойдут дальше».

Молявинских я пока не видел, но стойко их чувствовал. Ухо дождался всех гостей и потихоньку погнал их дальше по Луначарского. Обычно двуногие доходят до Чапаева, а там сворачивают налево к Большому Собору, откуда потом возвращаются либо по Ярославской обратно, либо спускаются по Большой Лестнице вниз к реке и по берегу бредут к лодкам.

«Ухо, обгоняй группы и иди вперед, я останусь сзади», – послал я команду Плешивому, обернулся посмотреть на сопровождаемых и в этот самый момент кончиком хвоста почувствовал мчащуюся с другого конца парка в нашу сторону толпу ног.

«Началось!» – только и успел понять я.

Молявинских было пятеро. Почуяв-таки неместных, они в своей привычной манере бросились всей сворой, в надежде застать их врасплох и порядочно напугать. Хотя они все были мелкие, и я, и Ухо были выше и крупнее каждого, но их было больше.

Увлеченные своей вылазкой, меня они не заметили. Молча, скалясь и обнажив зубы, они готовились выскочить сзади на группы и окатить их своим гадким визгливым лаем. Я уже слышал клокочущее внутри каждого из них и готовое вырваться наружу рычание.

Я накинулся на них у Школьницы. Пропустив двоих, я выскочил из своей засады прямиком в центр их группы, вцепившись в загривок третьему. Эффект неожиданности сработал – Молявинский совсем не был готов к такому нападению, завизжал, и мы кубарем покатились по газону сквера.

Мой маневр внес в ряды атакующих серьезную сумятицу. Они однозначно держали связь между собой, но на своей «частоте», отчего мы их слышать не могли. Краем глаза я заметил, что последние двое удивленно притормозили и или решали, что делать дальше, или ждали команду от своего вожака.

Времени у меня было мало. Послав образ ситуации Плешивому Уху, я выплюнул мелкого и резко метнулся к оставшейся паре. Вовремя – они получили команду работать со мной и с лаем кинулись на меня.

Двое – все-таки не трое. Я услышал, что Ухо уже работает с первой двоицей, и по доносящемуся визгу понял, что до групп гостей Молявинские не добрались, Ухо их встретил на выходе из парка схожим с моим маневром, жестко сграбастав первого.

Дальше я сосредоточился на своих целях. У них почти получилось обойти меня с разных сторон, но я был на своей территории и знал этот парк как свои четыре лапы. Вот за спиной того, кто был передо мной, сейчас будет небольшая канавка, и, пятясь, он оступится, и в этот момент я кинусь. Так и случилось. Два броска случилось одновременно: доли секунды замешательства было достаточно, мелкий споткнулся, метнул взгляд на препятствие, и тут же мои челюсти сомкнулись на его ухе. Второй в это же мгновение бросился на меня сзади и почти смог вцепиться мне в правую заднюю ногу – если бы я не ринулся вперед, точно прокусил бы, а так лишь полоснул своим мелким зубом.

Тот, в чьем ухе осталось пять дырок от моей пасти, заголосил гадким визгом и бросился прочь. Последний, поняв, что остался со мной один на один, решил не испытывать судьбу и бросился наутек за своим напарником.

Преследовать их я не стал. Вернулся к месту первой схватки, но там было уже пусто.

«Этот долго будет выкарабкиваться», – констатировал я и позвал мысленно Ухо.

Тот уже успел отогнать последнего целого молявинского за пару кварталов и теперь возвращался ко мне.

«Где гости?» – улетел мой вопрос.

«По программе, уже на Ярославской», – вернулся четкий ответ.

«Я с ними. Ты метнись до Большой Лестницы, свяжись с Лютым».

«Сделаю».

Нога ныла. У Большой Церкви я нагнал своих подопечных и прилег под большой березой передохнуть. Я решил зализать раны, пока двуногие любовались Собором, фотографировались и слушали рассказ тутаевских повествователей.

Вернулся Ухо: «Лютый наш, как всегда, лют. Дело свое знает, они с Косым разнесли тех, кто на берег ушел. Биму досталось, порвали немного, но заживет».

«Хорошо. Группами не меняемся, мы с тобой вниз по Лестнице пойдем, а Лютый пусть со своими здесь по Ярославской возвращается».

Через час мы снова все собрались у причалов. Двуногие гости, не подозревавшие о случившихся событиях, спокойно забирались на свои большие белые лодки, которые уже собирались отплывать.

Дед уплыл на другой берег, и большое кресло его сейчас пустовало.

Лютый с Косым и Бимом вернулись к Большой Церкви, а меня Ухо зазвал к Рыбному старику. Оказывается, копченая рыба не так уж и плоха.