Текст книги "Дневник налетчика"

Дэнни Кинг
Дневник налетчика

1. Борьба с гомерическим хохотом

– Клади в сумку! – крикнул Гевин хорошенькой юной кассирше.

Она уставилась на него, остолбенев от страха, и зашевелилась, только когда Гевин добавил:

– Деньги!

Девушка быстро начала перекладывать содержимое кассы в холщовую сумку, которую бросил ей Гевин, и так увлеклась процессом, что ему пришлось прервать ее, когда она принялась совать туда монеты.

– Только бумажки, пожалуйста, прелесть моя.

Тут он снова вынужден был остановить кассиршу, поскольку та усердно начала вылавливать все попавшие в сумку монетки.

– Послушай! Оставь их и передай сумку вон той, что сидит рядом с тобой.

Девушка посмотрела на свою коллегу, потом снова на Гевина.

– ДА, ЕЙ! – рявкнул он.

Винса все это достало, и он крикнул кассирше от двери:

– Ты что, издеваешься?.. Дай ей сумку, да поскорее, не то я здесь такую пальбу устрою!

Старая дама рядом с Винсом вконец потеряла голову и истерически взвизгнула. Не знаю почему, но мне стало безумно смешно. Ну просто до колик! Нервы, должно быть.

– Живее! – пытался орать я вместе с остальными, давясь от смеха.

Гевин, Винс, кассирша, ее коллега, посетители банка застыли и все как один уставились на меня. Все, кроме старушенции, которая, совсем съехав с катушек, начала валяться по полу и выть, словно одержимая злыми духами кликуша.

– Что с тобой? – спросил меня Гевин.

– Все нормально, – выдавил я.

Но я соврал. Меня так распирало со смеху, что чуть пистолет из рук не вывалился.

– Возьми себя в руки, сопляк, и держи всех на мушке. А ты давай скорее сумку! Мы спешим, ясно?

Я пытался не смотреть на старую мымру, но не мог. Вот умора! Животики надорвешь! Я был не в силах отвести от нее взгляд. Мешали потоки слез, катившиеся по щекам и застившие пеленой все вокруг. Я вытер слезы и постарался взять себя в руки. Не тут-то было! Стоило мне бросить взгляд на старушку, которая сучила ногами, выставив на всеобщее обозрение длинные рваные панталоны, как я тут же выпал в осадок.

– Прекрати! – рявкнул Гевин, испепелив меня грозным взглядом.

Я глубоко вдохнул и постарался досчитать до десяти. Дошел до трех – и снова прыснул со смеху, вообразив старушонок, валяющихся на холодном кафельном полу.

Вспоминая об этом сейчас, я и сам в толк не возьму, что меня так развеселило. Ну не было в той ситуации ничего смешного! Хотя, в сущности, приступы неконтролируемого хохота не всегда бывают вызваны чем-то действительно забавным (и слава Богу, иначе мы все надорвали бы животики в том банке и никогда не выбрались бы из него). Весь ужас в том, что, начав, ты уже не в силах остановиться. Актеры, насколько я знаю, называют это "гомерическим хохотом". С ними такое случается сплошь и рядом. В воскресенье по вечерам по телику часто показывают клипы, где они падают в безудержной ржачке на пол, называют друг друга "дорогушами" и хлопают себя по заду за то, что провалили сцену в спектакле.

Гевин крикнул мне что-то еще, но я ничего не соображал. У меня началась натуральная агония. Несмотря на разухабистый вид, мне было отнюдь не весело. Я просто не мог с собой совладать. Очевидно, увидев, как я, словно слабоумный, содрогаюсь в пароксизмах смеха, старуха совсем офонарела и, показывая на меня пальцем, а другой рукой закрыв глаза, поползла в сторону, пытаясь протиснуться за громадный цветочный горшок. Мне, в свою очередь, от этого легче не стало – я зашелся в истерике, пока не почувствовал тепло, растекающееся по левой ноге.

– Бог ты мой! Нет! – выпалил я, стараясь притормозить, однако мышцы живота напрочь обессилели от попыток прекратить спазмы гомерического хохота.

Почуяв мою абсолютную беспомощность, тело открыло краны на полную мощь, и через пару секунд по вельветовым брюкам растеклось большущее темное пятно. Тут я обрел некоторый контроль над конечностями и начал лихорадочно расстегивать ширинку. Это оказалось куда труднее, чем кажется, поскольку в одной руке я держал увесистый старый револьвер и к тому же был в толстых шоферских перчатках, которые ни в какую не желали ухватиться за замочек молнии.

Когда пятно добралось до колен и поползло к кроссовкам, я наконец освободил своего дружка из штанов и направил его подальше от собственных ног. В процессе я невольно забрызгал нескольких посетителей и служащих банка, распростертых на полу, и, надо сказать, они этому совсем не обрадовались, особенно изящная блондиночка, от которой я старательно отводил глаза.

– Ах ты, скотина! – воскликнула она. – Свинья вонючая!

Надо было, конечно, повернуться и обмочить ее как следует, чтоб не вякала, но меня охватило такое блаженное чувство облегчения оттого, что мне наконец удалось справиться с собой! Хотя, возможно, кое-кто не согласится с тем, что стоять посреди банка "Беркли", ржать как гиена и мочиться на людей, которых держишь под прицелом, означает справиться с собой. Какой-то прилизанный типчик в дорогом костюме в полоску начал тихонько отодвигаться от подползавшей к нему лужи мочи. Другие тоже зашевелились – но тут Винс от дверей заорал, чтобы они не двигались.

И только тогда он увидел, почему, собственно, они зашевелились.

– Какого хрена ты делаешь? – крикнул он с отвращением.

Видите ли, все случилось почти мгновенно. Сумасбродная старуха, припадок ржачки – и открытые шлюзы. Прошло всего десять – двадцать секунд, не больше. Да и вся наша работа длилась три, от силы четыре минуты, но когда грабишь банк, время замедляет свой ход, будто черепаха. Я и сам не знаю почему. Может, потому, что в течение этих коротких минут ты весь на нервах и замечаешь больше обычного? У меня полно ярких воспоминаний, я помню уйму подробностей – но когда пытаюсь заново прокрутить их в своей башке, это занимает как минимум минут двадцать.

Короче говоря, все случилось так быстро, что Гевин и Винс, занятые своими собственными делами, не сразу обратили на меня внимание. Но тут – чтоб я сдох! – они заметили.

– Ты чего вытворяешь, мать твою? – воскликнул Винс. – Глазам своим не верю!

Гевин резко развернулся и уставился на меня. Я стряхнул последние капли.

– Что... Что... Что ты делаешь?

– Прости, не смог удержаться, – ответил я.

– Не смог удержаться! Да ты... Да я... Ты, вонючка сопливая! Убери свой стручок и сейчас же займись делом! Тебе что было велено? Держать этих недоумков под прицелом! Вот и держи!

Я и держал их – под прицелом своей струи...

– Мы поговорим об этом потом.

– Но, Гевин... – начал было я.

– ПОТОМ! – рявкнул он.

Для меня это прозвучало словно звон будильника. Ведро холодной воды в лицо. Антипохмельная таблетка. Не дай вам Бог заиметь Гевина своим врагом! Страшнее не придумаешь, поверьте. Он же не просто главарь банды, крутой парень и профессиональный преступник – помимо всего прочего, он мой старший брат. А я, как последний салага, который еще и бриться-то тол-ком не начал, просрал свой единственный шанс доказать ему, что достоин стать членом его команды! Гевин оскалился, глядя на меня из-под лыжной шапочки с прорезями. Я прекрасно знал, что означает этот оскал. В нем смешались глубокое разочарование и неодобрение – а также едва заметная, но притом еле сдерживаемая бешеная ярость. Я знал, что меня ждет. У нас уже случались подобные "разговоры", а Гевин слов на ветер не бросает. Вдруг мелькнула шальная мысль – а не пристрелить ли его, пока я держу в руках пушку? Или застрелиться самому и избавить легавых от лишних хлопот... Или же, еще лучше, шлепнуть старую вешалку, из-за которой я обмочился. В конце концов, это она во всем виновата!

На самом деле я никого не пристрелил, и не в последнюю очередь потому, что Гевин перед ограблением дал мне незаряженный револьвер. Очевидно, глядя на то, как я нажимаю на спусковой крючок, чтобы проверить, насколько он тугой, мой старший брат побоялся попасть под шальную пулю. Кстати, принимая во внимание развитие событий, нельзя не признать, что поступил он вполне разумно.

Однако тогда я ничего не знал. Обнаружил я это, только когда решил почесать ногу стволом и случайно спустил курок. Гевин, несмотря на общую сумятицу, похоже, услышал щелчок, поскольку быстро глянул на меня (возможно, желая узнать, куда нацелен револьвер) и сделал в уме пометку провести со мной еще один "разговор" на тему обращения с оружием. Кроме Гевина, звук спускаемого курка услышал тип в крутом костюмчике, поскольку его отношение ко мне резко переменилось. Дрожащий от страха недоносок, готовый валяться в луже мочи и радоваться, что остался в живых, мигом испарился. Передо мной лежал человек, смотревший на меня с ненавистью и не пытавшийся ее скрыть. Человек, который унизился и опустился до предела, который размазался по полу только для того, чтобы его не прикончили, вдруг понял, что в револьвере нет ни единого патрона! Он готов был убить меня, но не посмел: в конце концов, даже незаряженный револьвер – тяжелая штуковина, ею можно запросто вмазать по затылку. А кроме того, нас было трое. Поэтому он по-прежнему лежал вместе с остальными, сверля меня взглядом и не шевелясь. Вернее, почти не шевелясь. Краешком глаза я заметил, как он поднял вверх средний палец, когда мы уходили. Надо думать, он по сей день рассказывает друзьям о своем героическом поступке.

Когда мы выбежали из банка и запрыгнули в "кортину", ждущую у дверей, меня вдруг охватил жуткий страх. Я знал, что мне предстоит, и очень хотел избежать порки. Гевин, толкнув меня на заднее сиденье, тут же шлепнулся в машину сам. Сид вдавил педаль газа в пол, и мы рванули. Похоже, Гевин понимал, что со мной творится. У машины я на секунду замешкался, соображая, не сделать ли мне ноги. По идее, я мог заскочить в автобус и уехать домой к маме, чтобы старший брат не задал мне трепку.

Но это лишь по идее.

В тот день, пока Сид с Винсом делили бабки (на три части), Гевин преподал мне хороший урок правил грабежа. Он повторял эти правила по нескольку раз, чтобы убедиться, что я их не забуду, то и дело спрашивая: "Ну что, теперь тебе не смешно? Давай, гаденыш, посмейся! Что же ты?"

Винс хотел было помочь, но Гевин не подпустил его ко мне. Сам он мог дубасить младшего брата сколько влезет, однако все остальные – руки прочь!

На то мы и братья, верно?

Тот урок я запомнил навеки. У меня осталась от него отметина на всю жизнь.

В буквальном смысле.

Это было мое первое ограбление. Мне тогда стукнуло семнадцать, и я думал, что оно будет последним. Гевин поклялся, что никогда больше не возьмет меня на дело.

Никогда.

Я умолял его всего пять лет, пока он наконец не сменил гнев на милость.

И получив свой шанс, я был полон решимости на сей раз его не просрать.

2. Воспоминания о Мелвине

Прежде чем выйти из машины, я проверил пушку и с немалым удивлением обнаружил, что она заряжена. Судя по всему, Гевин забыл о моей небрежности и доверил настоящее оружие (если, конечно, оно было настоящим). Я тут же возгордился до небес, почувствовав себя полноценным членом команды, и твердо решил оправдать оказанное доверие, то есть не выстрелить случайно в самого себя или в кого-то из корешей в течение следующих десяти минут. Я стал старше, мудрее, я уже не был мокрозадым салагой – и мне дали второй шанс, на что я уже не надеялся.

А потому никто и ничто не встанет у меня на пути!

– Готов? – спросил Гевин, сурово посмотрев мне в глаза.

– Да, готов, – ответил я, в свою очередь одарив его стальным взглядом.

– Ладно. Стой, Сид, – сказал Гевин, когда мы подъехали к зданию строительной компании. – Запомните все! Максимум три с половиной минуты – и линяем. Ясно?

Мы все ответили, что ясно, натянули на лица маски, вылезли из тачки и пошли к дверям. Буквально у самого порога Винс, ткнув меня в спину, прошипел:

– Ты, сикун несчастный! Попробуй только напустить в штаны – я тебя урою!

Что значит репутация, мать твою!

Нет, серьезно. Даже сейчас, хоть я уже двадцать лет занимаюсь профессиональными грабежами и провернул больше сотни дел, я время от времени замечаю, как ребята краешком глаза косятся на мои штаны. Я давно бросил попытки объяснить, как это случилось и почему, и смирился с тем, что дурная слава прилипла ко мне до могилы. Об этом, наверное, напишут даже в моей эпитафии. Я так и вижу ее:

Рип Крис Бенсон

1962 – 20??

Он написал в штаны в банке "Беркли"

Не такую память хотелось бы по себе оставить, но, боюсь, я мало что могу изменить. Как там говорил Оскар Уайльд? "Когда о вас сплетничают, это плохо, но еще хуже, когда сплетничать перестают". Чушь собачья, конечно. Если бы светское общество Лондона постоянно шутило о том, как Оскар обосрался, я не сомневаюсь, что он очень скоро почувствовал бы желание заткнуть им рот.

Винс не хотел брать меня с собой. Сид, кстати, тоже. Но Гевин сказал им, что я иду на дело, и все. Оба знали, с какой стороны намазан их бутерброд, и не хотели ссориться с Гевином. Само собой, сидя в полицейском фургоне по дороге в суд, они ныли бы и упрекали друг друга: "Я же тебе говорил!", но против Гевина не пошли бы. Есть вещи, которые делать просто не стоит. Гевин сказал, что я им нужен. Представляете, какой кайф? Я им нужен! Тип, которого я заменил в тот день, простудился (даже грабители банков порой болеют), так что меня взяли в качестве запасного в последний момент. Остальные потенциальные кандидаты кто сидел в тюрьме, кто отдыхал, а кто просто скурвился.

– Все на пол, это ограбление! – гаркнул Гевин, ворвавшись в зал.

Я метнулся вправо, чтобы уложить всех на землю, а Винс остался прикрывать выход.

– Ложись! Ложись! – орал я разрозненной толпе посетителей.

А может, это были не посетители, а служащие компании, кто их разберет? В любом случае я за пару секунд уложил их рожами в линолеум. Знаете, что интересно? Чем мужественнее они выглядят, тем быстрее бухаются на пол. Казалось бы, сильные молодчики в костюмах с иголочки должны устроить сцену, хотя бы бравады ради, а пожилые толстые домохозяйки – хлопнуться ниц, как увядшие фиалки. Ничуть не бывало! Судя по моему богатому опыту, именно эти толстухи ноют и пререкаются дольше всех, обзывая тебя негодяем за то, что ты машешь пушкой под носом у дамы, и вопят: "Был бы тут мой Рон, он бы тебе показал!", в то время как молодые люди в костюмах-тройках, лежа на полу, орут на них благим матом и требуют, чтобы те заткнулись, пока их всех не перестреляли. Да, старые кочережки причиняют больше всего хлопот, и, кстати, из-за них какого-нибудь бедолагу в конце концов почти всегда убивают. Эти грымзы либо катаются по полу и вопят о кровожадных убийцах, либо поносят тебя на чем свет стоит, либо гордо противостоят агрессии лицом к лицу.

Я их ненавижу.

Хотя, надо признать, в тот раз таких хлопот у нас не было.

– Лежать! – крикнул я, припечатав ботинком какого-то молодого болвана.

Винс у меня за спиной занимался тем же самым – укладывал на пол и запугивал потенциальных героев.

Гевин кинул сумку ближайшей девушке и велел наполнить ее, да поскорее. Малышка – настоящее золотко! – высыпала всю кассу и передала сумку налево.

– Живо, живо! – кричал Гевин, хотя в этом не было необходимости, поскольку, как мне казалось, они и так очень старались.

С другой стороны, Гевин – босс и давно набил на этом руку. Что же до меня, вряд ли я мог бы научить свою бабушку грабить банки.

Гевин, по-моему, вел себя так же, как ковбои, которые гонят стадо по равнинам Дикого Запада. От Монтаны до Мехико эти беззубые простаки кричат: "Э-гей! Давай-давай! Шевелись!" громадным толпам коров, которые и так не собираются останавливаться. Ковбои орут, просто чтобы подстегнуть стадо, а может, от скуки.

– В сумку, быстро! – разорялся Гевин. – Шевелись!

– Две минуты! – крикнул Винс откуда-то сзади. – Давайте скорее!

Кто-то справа от меня на долю секунды приподнял голову и был вознагражден пинком под ребра.

– Лицом вниз, козел! – гаркнул я.

– Передай ему сумку, живо!

Последняя женщина за стойкой протянула сумку Мелвину. Мой брат приказал ему сложить туда деньги из кассы. Не знаю, действительно ли его звали Мелвином. Сомневаюсь. Но ему шло это имя, и про себя я именно так его назвал. Для меня он всегда будет Мелвином.

Сначала он, как и все остальные, подчинился, высыпав содержимое кассы в сумку. Винс напомнил нам с Гевином, что осталась одна минута.

– Ладно, ладно, хватит! – рявкнул Гевин, глядя, как Мелвин запихивает в сумку остатки денег. – Кидай сюда сумку!

"Кидай" – совершенно точное слово, поскольку в этой строительной компании, как и во многих фирмах и банках в наши дни, имелся пуленепробиваемый экран от стойки и почти до потолка. Я лично никогда не видел в этом смысла. Возможно, изобретатели таких экранов считают, что грабители банков жутко тупые и ленивые типы, а потому не способны заметить брешь в системе защиты и использовать ее. "Не полезу я на стойку, ну ее на хрен!" – так, по их мнению, должен сказать грабитель. Кстати, с таким же успехом они могли надеть на сотрудников пуленепробиваемые жилеты.

– Кидай ее сюда! – крикнул Гевин.

Мелвин застыл на месте, сделал глубокий вдох и сказал:

– Нет.

– Нет? Что значит – нет? Брось мне сумку сей же момент, ты, сволочь! – заорал Гевин, перепугав всех до смерти.

То есть всех, кроме Мелвина.

– Нет, – повторил тот, дрожа как осиновый лист и прижимая сумку к груди.

Такое за время моей долгой и неординарной карьеры случалось несколько раз, но я все равно не перестаю изумляться. Зачем люди так делают? Зачем рисковать своей жизнью, выступая против вооруженной и бешеной от злости банды, чтобы спасти деньги, которые тебе не принадлежат? Не понимаю, ей-богу! Мало того что деньги не твои – они принадлежат твоему боссу (то есть козлу паршивому). Боссу, который платит тебе сто пятьдесят фунтов в неделю и, не задумываясь, уволит, стоит кому-нибудь изобрести машину, способную тебя заменить. Деньги, ради которых Мелвин рисковал жизнью, – мелочь по сравнению с доходами компании за день. Мало того, они, конечно же, застрахованы, и фирме возместили бы все до последней полушки.

Что он надеялся за это получить, жалкий клерк? Хлопок по спине и сердечное рукопожатие? Или выстрел в упор из пистолета? Впрочем, как я уже говорил, Мелвин был не единственным потенциальным героем в моей жизни, зато он оказался первым, а потому я вспоминаю о нем с особой теплотой. Я бы на его месте отдал сумку глазом не моргнув. Если подумать, я бы исподтишка прикарманил пару сотен, пока остальные по очереди набивали сумку бабками, а потом молил Бога, чтобы мою фирму грабили каждую неделю.

Хотя я вообще не оказался бы на его месте. Я давным-давно загнал бы своих коллег под дулом пистолета в сейф и удрал с его содержимым в Акапулько. Кстати, в отличие от Флориды Фила, охранника банка "Секьюрикор", который так и сделал несколько лет назад, я не оставил бы своим бывшим коллегам их зарплату. Скорее всего, пока они сидели бы в сейфе, судорожно глотая воздух, я забрал бы у них бумажники и портмоне.

– Дай мне эту чертову сумку! – снова заорал Гевин, прицелившись в голову Мелвина. – ЖИВО!

– Нет, – умудрился выдавить Мелвин со слезами на глазах.

– Дай ему сумку! – крикнул Винс.

– Дай ему сумку! – подхватил я.

– Отдай ему эту паршивую сумку, – велел Мелвину управляющий.

– Нет, – ответил он каждому из нас по очереди. – А теперь убирайтесь отсюда.

– Тридцать секунд! – гаркнул Винс.

Гевин быстро глянул на меня. Я посмотрел на него и спросил: – Что?

– Прыгай туда и забери у него сраную сумку!

– Что? Туда? Я?

– Живо! – рявкнул он.

Что мне оставалось делать? Это был мой второй шанс. И последний. В прошлый раз я так капитально прокололся, что теперь нужно было стать Джеймсом Бондом, чтобы меня восприняли всерьез. За долю секунды я понял, что выбора нет. Я должен забрать деньги.

И пусть кто-нибудь попробует встать у меня на пути!

Когда я запрыгнул на стойку и перебросил одну ногу через экран, Винс возвестил, что осталось двадцать секунд. Я взлетел наверх и посмотрел на Мелвина, тупо глазевшего на меня. Самое интересное (поэтому я никак не могу его забыть), что у него не шевельнулся ни единый мускул. Он просто стоял и пялился на Гевина и на меня, как упрямый первоклашка, восставший против школьного громилы.

Я приземлился по ту сторону экрана и прицелился в Мелвина.

– Брось сумку!

– Нет, – сказал Мелвин, и тут я заметил, как он покосился на хорошенькую молодую кассиршу, сплошь сиськи и макияж.

До меня вдруг дошло, почему он так себя ведет. Мелвин не собирался производить впечатление на босса или противостоять преступлению – он пытался привлечь, внимание девчонок. Судя по виду, ему это давалось нелегко, поскольку был он рыжий, в конопушках, почти безбровый, с мятым воротничком. Увы, но, послав подальше вооруженных людей и хлюпая носом, будто восьмилетний пацан, он ни на кого не произвел особого впечатления, тем более на сисястую, не сводившую с меня завороженных глаз.

Видите ли, что касается женщин, негодяи вроде меня, Гевина или Винса привлекают их куда больше, чем все Мелвины в мире. При одном только виде байкера в кожанке на "харлее" бабы млеют и истекают соком. Я не собираюсь читать вам лекцию об особях женского пола и их предпочтениях. Сужу лишь по собственному опыту – и, по-моему, что бы женщины ни говорили, им нравятся мерзавцы. А причина в том, что бабы сами по природе своей порочные и зловредные твари и больше всего на свете обожают строить со своими любовниками планы, как нагадить ни о чем не подозревающему простофиле-муженьку, который действует им на нервы. Поверьте, я не раз это видел. Подонки притягивают красоток. Очевидно, в этом есть элемент приручения тигра. Они считают: раз им удалось обворожить какого-нибудь злобного психа, которого боятся все на свете, значит, они, то есть женщины, действительно особенные. Естественно, очень скоро чары любви слабеют, и их ненаглядный параноик открывает свою истинную кровожадную сущность.

Точно так же бывает, когда вы пытаетесь приручить тифа.

Только поймите меня правильно: я в жизни не ударил женщину. Нескольких пристрелил, но не бил никогда.

Я схватил сумку, однако Мелвин отпрянул, вцепившись в нее изо всех сил, и заорал:

– Нет! Нет! Нет!

– Пора! – рявкнул Винс. – Хватай эту проклятую сумку!

Я попытался ее отобрать, но Мелвин не сдавался.

– Ты ее не получишь, – прорыдал он сквозь слезы, текущие по щекам.

– Отдай ему сумку! – кричали ему все хором. – Отдай!

– Нет, не отдам, не отдам, не отдам, – повторял Мелвин, в то время как я пытался ослабить его железную хватку.

Все глядели на нас не отрываясь. Гевин с Винсом орали, чтобы я поторопился, я осыпал Мелвина оскорблениями, но он держался, как стойкий оловянный солдатик. Я обернулся на Гевина. В глазах его застыла жуткая злоба, и я не мог понять, на кого он так зол – на меня или на Мелвина. Очевидно, на меня, быстро решил я.

Он злился потому, что я не мог отобрать сумку. Он злился потому, что я не справился с заданием. Он злился потому, что я снова его подвел.

Мелвин выдрал сумку из моих рук и судорожно прижал к груди. Вам, очевидно, в жизни тоже встречались придурки. Круглые и безнадежные. Не стоит искать какие-то причины или объяснения их поступкам – они просто придурки, вот и все. Такими они родились, такими и умрут. Тут уж ничего не попишешь. Мелвин был придурком. Но мне-то что делать? Пристрелить его?

Конечно! А что же еще?

И я выстрелил.

Я грабил банк с оружием в руках, а он встал на моем пути. Чего, собственно, он ожидал?

Не знаю, убивали вы кого-нибудь или нет, но самый потрясающий момент – это когда жертва через полсекунды после того, как пуля входит в плоть, с ужасом осознает происходящее. "Бог ты мой, меня застрелили! Это плохо. Как бы я хотел вернуть время вспять!"

Лицо у Мелвина застыло, как на снимке. Классный момент для "кодака". Жаль, что у меня не было фотоаппарата, иначе я обязательно щелкнул бы его. Хотя присутствующие, наверное, сочли бы меня несколько бессердечным.

Сделав пару неуверенных шагов назад, Мелвин рухнул навзничь. Лицо его побелело от шока прямо на глазах, а под коленом, куда попала пуля, появилось большое бурое пятно. Посетители ахнули, кассирша взвизгнула, а блондинка с большими сиськами чуть не впала в экстаз от желания поиметь меня.

Вырывая сумку из его уже ослабевших рук, я приготовился к тому, что он по-прежнему будет сопротивляться, однако мысли Мелвина были заняты другим, и он почти не обратил на меня внимания. Я бросил добычу Гевину поверх экрана и быстренько перемахнул через него сам. Никто не пытался меня остановить. Все отводили глаза. Теперь они поняли, что со мной шутки плохи. Я вдруг стал самым страшным и опасным для них человеком.

Меня внезапно зауважали.

Когда мы выбежали из здания и сели в машину, мне даже уезжать не хотелось. Звучит странно, я согласен, но в крови у меня бурлил адреналин, и больше всего я жаждал вернуться обратно и напугать этих людишек еще сильнее.

Гевин вернул меня на землю, выхватив у меня из рук пушку и сдернув маску.

– Ты подстрелил его, черт возьми! – грозно рыкнул он на меня.

Не знаю почему, но я вдруг брякнул:

– Прости, Гевин! Не говори маме, ладно?

Гевин, Винс и Сид заржали, как сумасшедшие, и до меня лишь через пару секунд дошло, что они смеются не надо мной, а просто от радости. Они радовались, что сумели улизнуть из здания компании, что в машине у них набитая бабками сумка и что новичок из шкуры вон лез, стараясь справиться с заданием.

Да, меня и впрямь зауважали. Причем не только те фраеры, но и моя банда. А это было для меня важнее денег.

Спасибо тебе, Мелвин, придурок мой ненаглядный! Где бы ты ни был – спасибо тебе!