Текст книги "Страхов много, смерть одна"

Дэннис Крик
Страхов много, смерть одна
(сборник)

Любовь до гроба

 
Кати!
До исступления, до боли
Терпел мучения любви.
О, если б тяготы мои
Наперекор ужасной воле
Нам принесли покой любви…
Остановился бы. А вы?
Смогли бы вы остановиться?
Она мне будет долго сниться,
Но демоном уже, увы…
 

Асир Варак, то ли ангел, то ли демон…

Этой ночью дул холодный ветер. Я вышел из леса и зашагал по протоптанной в снегу тропинке. Я старался как можно скорее преодолеть расстояние, отделяющее меня от дома, чьи окна горели вдалеке.

А вот и крыльцо. Я поднялся по ступеням и затаил дыхание. Еще бы шаг… Но нет. Я вдруг остановился. Вцепился в мерзлые перила и замер, не решаясь на последний шаг.

Я вспомнил, как сотни раз до этого во сне пытался войти в этот дом, но снова и снова не доходил до двери, снова и снова ругал себя за трусость, за безволие, которые нельзя было оправдать ничем. За страх, стремительный и беспощадный, что вновь лишал меня надежд. Сколько слов я перебрал, чтобы найти те единственные, которые прозвучали бы без боли, но с грустью прожитого времени.

«Здравствуй, Кати́, я вернулся домой».

Мужчины влюбляются в детали. И Кати была не безупречна. Но я был Ангелом и нашел в ней совершенство.

Спустившись на Землю в тот роковой день, я и не думал, чем это может для меня закончиться. С тех пор девушка с волосами цвета золотого янтаря и синими, как лед, глазами, поселилась в моем сердце навсегда. О большей любви и мечтать было глупо. Вопреки законам Неба я остался вместе с ней.

Время шло, и я стал замечать, что Кати часто впадает в уныние, становится неразговорчивой и отрешенной. И я спросил ее однажды:

– Любимая, почему ты грустишь? Неужели ты не рада нашему счастью?

– Асир, дорогой, я рада, – ответила она, и в голосе ее была печаль. – Не представляешь, как я счастлива с тобой. Но годы летят… Я человек. Со временем я буду стареть, как и все люди. А ты оставаться молодым и таким же красивым. Время убьет нашу любовь.

Конечно, я пытался возразить. Убеждал, что всегда буду оставаться верен ей и любить ее даже тогда, когда она состарится. Но сам прекрасно понимал, что вряд ли это возможно.

Поэтому я вернулся в Рай и попросил у Бога помощи. Попросил даровать моей Кати вечную молодость и красоту. Я знаю, Он бы смог. Если бы захотел. Как-никак, в Раю я был весьма приближенным к Трону поэтом, слагал свои вирши и ангелам, и Богу. Словом, был на хорошем счету. Но после того, как решил остаться с земной девушкой, доверие ко мне пропало. И Всевышний не внял Асиру Вараку, эдемскому поэту с привилегированной родословной. Он не удосужил меня ни взглядом, ни жестом, ни ответом. Я был словно пустое место для Него.

Мне ничего не оставалось делать, как обратиться к его извечному противнику. Тому, кто по ту сторону Небес. И Князь Тьмы согласился, но с одним условием. Я должен был встать на его сторону.

С того дня в его полку прибыло.

Многие годы я провел там, где сбываются самые худшие человеческие кошмары. Я видел боль изнутри. Я познал в полной мере, каким беспредельным бывает отчаяние. Каким всемогущим может быть страх. Я бесконечно долго лицезрел страдания и ужас, каждый день пропуская их через себя. Я умирал вместе с сотнями проклятых душ и горел в пламени всепожирающего огня. С меня заживо сдирали кожу, закапывали, когда я еще дышал. Топили в зловонных водах Стикса, выворачивали наизнанку, жгли каленым железом и разрубали на куски.

Все, что я видел в Преисподней, осталось со мной навсегда. Лишь по ночам, когда мне снилась милая Кати, сердце мое оттаивало, и я вновь становился прежним. Во сне я часто видел нас вдвоем в доме на опушке леса, счастливо живущих безмятежной земной жизнью. И душа моя рвалась в объятия ее. Но просыпаясь рано утром, я снова становился свидетелем безумных зверств, что учиняли демоны во славу Сатаны. Слышал стоны и крики изнемогающих от боли нечестивцев, чьи безумные голоса сводили меня с ума.

Спустя годы это сделало меня настоящим исчадием Ада, перед которым все живое меркло. Мое имя стало символом Зла. Наряду с Люцифером и Вельзевулом. Люди произносили его шепотом, чтобы не навлечь на себя мой гнев. Потому что если бы я его услышал, я бы уничтожил их за это.

Я оставлял за собой шлейф кровавых смертей и горы трупов. Каждый день моя душа наполнялась яростью, страхом, бессердечием и злобой. Каждый день она жила ненавистью, алчностью, завистью и местью. И каждый следующий день повторял предыдущий. Грехи людей заполонили мою душу. И сердце ангела сгорело во тьме невыносимых страданий, превратившись в пепел.

Когда я увидел себя в отражении адских болот, то ужаснулся. Я стал монстром. Нет, мое лицо не изменилось. Оно по-прежнему оставалось ангельски-красивым. Но глаза… В них затаилась скверна. В них жили образы тысяч проклятых душ, приговоренных мной к ужасным, бесчеловечным пыткам и смертям. В них звучали душераздирающие вопли обреченных на вечные муки, падших. В них горел огонь безумия и вражды. Я увидел в них Ад, каков он есть на самом деле. Кромешный ужас и беспросветная боль.

Дальше так продолжаться не могло. Любовь еще жила во мне, тысячекратно проклятом и позабытом. И я решил бежать.

Покинуть обитель Дьявола было невероятно трудно. Это стоило мне месяца кропотливого труда и двух пальцев на левой руке, которые я потерял в схватке с Астаротом. Но я готов был жертвовать и прошел все девять кругов по восходящей. И когда оказался на Земле, сначала не поверил собственным глазам. Как же давно я не видел небо и Луну! Не ступал по белому снегу и не дрожал от холода.

Я замер, стоя по колено в снегу. Асир Варак, черный демон из недр Преисподней, несущий смерть всему живому… Зачем я ей? Ведь столько лет прошло! Но если любовь была, разве может человек забыть ее?

Последний шаг, и вот я на пороге дома номер семь по улице Листвы и Снега. На этот раз я пересилил себя и тихонько постучал в дверь. Минута длилась бесконечно. Потом послышался скрип половиц и голос.

– Кто там?

Ее голос.

– Кати?

И снова пауза длиннее века. Как много я хотел сказать ей. Как много объяснить…

– Кто вы? Что вам нужно?

– Это я… Асир. Асир Варак.

– Что? – она насторожилась. – Убирайтесь прочь.

– Открой мне дверь, Кати. Я здесь, я снова твой, я весь принадлежу тебе…

– Кто бы вы ни были, – ее голос дрожал. – Уходите! Уходите немедленно! Тот, о ком вы говорите, умер много лет назад.

Я припал к двери.

– Ты будешь спать, любимая, а я буду любоваться твоим лицом, черпая нежность в нем, лелея красоту.

Она наверняка вспомнила эти слова, которые я ей говорил когда-то перед сном.

– Я умер, Кати. Но я воскрес. И стал другим. Я вернулся к тебе. Ты слышишь мой голос? Неужели он так изменился за эти годы?

Тишина.

– Неужели ты не чувствуешь меня? Мы были так близки. Мы были одним целым. Ничто не могло разлучить нас. До тех пор, пока я не исполнил твою мечту. Открой мне дверь и посмотри на меня. Я все тот же ангел, которого ты знала.

Через некоторое время я услышал звук поворачивающегося в замке ключа. Дверь открылась, я увидел свет свечи и ступил на порог. В мерцании бледного огня я лицезрел ту, что когда-то пленила мое сердце. Любимые черты лица, покатые плечи, роскошные золотистые волосы, собранные сзади в длинный хвост и обнажающие высокий гладкий лоб. Тот же молодой румянец на щеках, те же спелые губы, те же глаза… Ее большие синие глаза хранили вековую грусть. И то ли скорби о потере ангела в них было больше, то ли страдальческой любви, которую не пережить.

– О, господи… – она закрыла рот рукой. – Асир…

Наши взгляды встретились, и я понял, что она увидела в моих глазах. Я почувствовал запах невинной души. Все эти годы она оставалась молодой и красивой. У нее никого не было. И она продолжала любить меня. А я ее убил.

Как волк чует кровь и устремляется к ней, я устремился к смерти. Едва-едва я успел подхватить ее за талию, а она лишь вздрогнула и замерла. В то же мгновение я увидел ее дух, исходящий из тела. Он устремился ввысь, в объятия загробной жизни. Свеча упала на пол и погасла. Но не для меня. В чертогах Преисподней я научился видеть в кромешной темноте.

Я смотрел, как на моих руках Кати превращается в дряблую старуху. Пышные светлые волосы седели прямо на глазах, клоками падали к моим ногам. Лицо медленно опускалось, трещинки расползались паутиной по белой коже, что твердела с каждым мигом и теряла свой некогда нежнейший цвет. Руки исхудали, стали костьми, обтянутыми кожей, плечи ввалились. Лоб покрылся бороздками морщин и складок, рот искривился, губы высохли и почернели. Ужас – беспощадный вестник смерти, и нечеловеческая боль – застыли в синих, меркнущих глазах моей любви.

И все.

Мне не осталось ничего.

Я шел по снегу, обратив свой взор к небу на холодные звезды. С тяжелым сердцем и путаными мыслями. Я держал на руках Кати и знал, что сейчас она ближе ко мне, чем когда-либо.

Мама

Посвящается Нине Л.

Помню, как ты любила и верила.

И не забуду никогда.

– Мое время пришло, – сказала Анна Винская и устремила свой взгляд в окно. Там далеко в темнеющем небе загорались первые звезды. Солнце катилось за горизонт и медленно угасало.

– Не говори так, мама, – я присел рядом с ней на край кровати и взял ее руку в свою.

– Боль забрала все мои силы. Но мне не страшно умирать. Я знаю, что готова.

Я смотрел на нее и думал о том, как же она изменилась за этот год. Некогда румяное лицо превратилось в исхудалую бледную маску; глаза потухли, в них вместо жизни поселилось невыносимое страдание. А та внутренняя энергия, которой я всегда восхищался, растаяла как первый снег на опушке леса, вид на который открывался из окна ее спальни.

– Я так устала. Эта усталость чудовищна. Я не могу с ней бороться. Да и не надо уже.

У нее были волнистые светлые волосы и синие, как море, глаза. Милая улыбка и неиссякаемый свет в душе. У нее впереди была еще долгая жизнь…

– Мам, – я почувствовал, как отчаяние овладевает мной. На несколько секунд я закрыл глаза и от бессилия заплакал. Жизнь покидала ее. Опустошенный и разбитый, я знал, что ничего страшнее быть не может. И был уверен, что теперь останусь на веки вечные один.

– Ты просто перестала бороться. Эта безысходность… это следствие твоей апатии к жизни. Не смиряйся с ней, не будь равнодушной к самой себе. Прошу тебя, мама, умоляю, не смиряйся… – я ощутил ее пульс: слабая ниточка то вздрагивала, то пропадала. Усталая ладонь выскользнула из моей руки, пальцы судорожно сжали белую простынь. Я осторожно коснулся ее лица. Она прошептала, что любит.

– Мама…

Я больше не мог говорить, я только плакал.

Когда моя мама умерла, я стал самым несчастным человеком на свете.

* * *

Она долго болела. От постановки диагноза до того момента, как она полностью выгорела, прошел год. Год мучительных страданий и безосновательных надежд. Год скитаний по клиникам и врачам, апологетам нетрадиционной медицины. Год, проклятый год ожидания смерти. Последний месяц своей жизни она провела дома, лежа в постели.

– Я хочу умереть дома, Саша, – сказала она мне за несколько дней до смерти, маскируя боль под грустную улыбку. – Так угодно Богу.

А я задавался вопросом, что же это за бог такой, если ему так нужна смерть ни в чем не повинного человека, матери, в одиночку воспитавшей двоих детей? Всю себя отдавшей им.

И не находил ответа.

Моей маме было пятьдесят два года.

* * *

– Умоляю, встань, – говорил я, стоя на коленях у ее кровати, – Встань и иди, – я касался ее пальцев, сжимал ладонь, словно пытался передать ей то тепло, что еще осталось во мне. Чтобы оно согрело ее холодные руки.

– Встань и иди!

После морга ее тело привезли домой. Я попросил, чтобы они оставили ее до похорон. Я хотел быть с ней до самого конца. До тех пор, пока слой земли не покроет крышку гроба, и она не уйдет от меня навсегда.

– Мне нет жизни без тебя, мама. Так случилось, что тебя больше нет. Но ты всегда в моем сердце. Ты всегда со мной. Я верю, однажды я снова услышу твой нежный голос. И увижу твои синие глаза. Они будут полны любви. Я верю в это, мама. Верю, – говорил я тишине, поселившейся в нашем доме.

В такой атмосфере проще осмысливать пройденное и думать о тебе.

Когда ты умирала, я видел ангела у твоих ног. А ты держала меня за руку и звала Константина.

Мой сводный брат, Константин, старше меня на десять лет. Уехал в другой город пять лет назад. Уехал в надежде на лучшую жизнь. С тех пор от него не было ни весточки.

Мама любила его больше, чем меня. И хоть она никогда об этом не говорила, я это чувствовал. И знал. Я связывал это с нашими отцами.

Первый муж моей матери, Роман, отец Константина, был красавцем и при деньгах: мечта любой женщины. Мой же отец, бывший военный, алкоголик и лоботряс – являлся темным пятном в судьбе Анны Винской, грустной иллюстрацией на тему «герой берет в жены разведенку с лишним ртом». И второй ее неудачной попыткой устроить свою личную жизнь.

Он умер, когда мне было пять лет. По сути, я его не помню. Отца мне заменил старший брат, который прожил с нами до своего двадцатипятилетия.

Для меня он был примером. Я подражал ему во всем. Одевался во все черное и носил высокие чопперы. Повязывал бандану и слушал хэви металл, старался не пропускать концерты его любимых групп. Ходил вразвалочку и в диалогах с оппонентами не стеснялся в выражениях. Даже перенял некоторые черты его характера. Скажем так, не самые приятные. Но когда он уехал, я возненавидел его. И решил, что второго Константина не будет никогда. Хватит в семье одного предателя.

Я выкинул старую одежду, отдал друзьям пластинки, забыл про музыку и снял бандану. Я стал самим собой. И вдруг обнаружил, что я, настоящий, кардинально отличаюсь от своего брата. Я совсем на него не похож.

О судьбе Романа я ничего не знал. После смерти мамы в нижнем ящике стола я обнаружил письмо, написанное ее рукой еще давным-давно, но так и не отправленное адресату.

В нем она просила отца моего брата забыть тот случай, приведший к их разводу, когда она не смогла простить ему измену во времена своей беременности. Простить ее за то, что была молода и глупа и не понимала ценности семьи и всесильности прощения. Она много наговаривала на себя, между строк признаваясь Роману в любви и проклиная свою гордость.

Да, моя мама была однолюбом. Пронеся через всю жизнь свою самую сильную и, судя по всему, единственную любовь, она перенесла ее на своего первенца, плод этой любви. В его глазах она видела глаза того мужчины, которого однажды не простила. В его речах она слышала голос своего возлюбленного.

К сожалению, любовь ее большого сердца не передалась по наследству ее старшему сыну. Константин не испытывал аналогичной привязанности. С детства он хотел быть чересчур самостоятельным, а назойливая опека мамы лишь подавляла его безразмерное эго, что ему очень не нравилось. Когда он покидал нас, сказал только, что уже вырос, и ему пора обзаводиться собственной семьей.

Все эти годы ни мама, ни я ничего не знали о Константине. Где он живет и с кем. Чем занимается. Все это было для нас тайной. Она часто вспоминала его. Вспоминала и плакала.

Кто знает, почему это случилось с моей мамой. Но одно я могу сказать точно – хандрить она начала сразу после отъезда Константина. И если бы он в течение долгих лет своего отсутствия хотя бы изредка напоминал о себе, может, она до сих пор была бы жива.

Что касается меня, то я давно смирился с исчезновением ее блудного сына, и от того для меня была столь неожиданной новость о нем.

Две недели назад пришло письмо из Москвы, подписанное человеком по фамилии Сабалетов с инициалами К. Р. Это был мой брат.

На конверте стоял адрес отправителя. В письме говорилось, что у Константина все хорошо, что он живет со своей женой, у него есть дети, и он вполне счастлив в своей новой жизни. Ни слова беспокойства о матери, обо мне. Ни слова заинтересованности в наших судьбах.

После того, как мама прочитала письмо, сквозь слезы она попросила меня, чтобы я его нашел. Чтобы привел в наш дом. Чтобы она увидела его в последний раз. Она так хотела его увидеть…

Я тут же помчался в Москву. Я пришел по тому адресу, что был указан на обратной стороне конверта. Дверь мне открыл заросший мудак средних лет. За его спиной пряталась толстая тетка по виду гораздо старше него, и двое малолетних детей, которые все время что-то кричали, пытались вырваться из ее рук и посмотреть, кто же там пришел.

– Саша? – спросил он, явно удивленный моим появлением. – Ну, здравствуй. Рад тебя видеть. Проходи. А что случилось?

Мы сели на кухне и стали разговаривать. Жена его с недовольным лицом, забрав детей, удалилась в гостиную.

Я рассказал брату о том, что наша мама умирает. И перед смертью хочет видеть своего старшего сына, постоянно вспоминает его и плачет. Я рассказал ему все как есть.

Константин выслушал меня, но ничего не ответил. Он погрузился в раздумья и долго молчал. А когда начал говорить, старался избегать моего взгляда и ответа на немой вопрос, буквально витающий в воздухе.

– Скажи ей, что я ее очень люблю. Но… но не могу сейчас приехать. У меня работа, с которой меня не отпустят ни на один день. Да что там говорить, даже на час! У меня неработающая жена, двое детей, за которыми нужен постоянный присмотр. Плюс эти гребаные кредиты. Нет, сейчас я точно не могу.

Презрение и гнев переполняли меня, и, не выдержав, я вцепился подлецу в плечо. Сжал так сильно, что он скривился от боли.

– Она рыдает из-за тебя. Слышишь? Рыдает!

На лице моего брата не дрогнул ни один мускул, словно оно было сделано из камня.

– Ты сам поедешь и скажешь ей об этом, – сквозь зубы процедил я, еле сдерживаясь от того, чтобы его не ударить.

– Как ты не понимаешь… – его попытки оправдаться выглядели жалкими, и мне до сих пор непонятны безразличие и жестокость его маленькой души.

– Она дала тебе жизнь. А сейчас она умирает.

– Я непременно навещу. Дай мне немного времени.

– Знаешь что? Можешь не приезжать.

Могу ручаться, что любой, кто оказался бы на месте этого урода в тот момент, сгорел бы от стыда. Но это был мой брат. Всего лишь.

– Почему это?

– Потому что это ты виноват в ее смерти.

* * *

Мама, ты знаешь, как в детстве я хотел быть похожим на Константина. Но не для того, чтобы казаться взрослее и серьезнее, чем я есть на самом деле. А для того, чтобы завоевать твое сердце. Я просто хотел доказать, что тоже достоин твоей любви. Теперь у меня есть такой шанс.

– Умоляю, встань. Оживи, мама. Встань и пойди! – повторял я как заклинание, уткнувшись носом в подушку, на которой покоилась ее голова.

Всю ночь я находился с ней в одной спальне, я умолял ее ожить. Я снова, как и в прошлый раз, надеялся на чудо. Тогда мы вместе с братом пытались спасти нашу умершую сестру. Сейчас я в одиночку пытался оживить нашу маму.

Многие говорят, что дьявола нет. Многие в него не верят. Бог это такой антипод Дьявола, который должен помогать людям. Но если Бог молчит, почему бы не обратиться к его врагу в надежде, что он тебя услышит?

* * *

В тот год на нашу семью обрушились несчастья. Одно за другим. Сначала умер мой отец. Спустя два месяца умерла моя новорожденная сестра. Мама была беременна ей в последний год жизни моего отца. Девочка, которой еще даже не успели придумать имя, ушла тихо во сне. Мама не любила обсуждать эту тему. И всякий раз, когда я пытался поговорить с ней об этом, она отмалчивалась и уходила от ответа, пространно рассуждая на тему плохой медицины.

– Я знаю, кто нам поможет, – сказал тогда мой брат и задумал провести обряд воскрешения.

В то время он был повернут на черной магии. Виной тому – древняя книга заклинаний, которую ему вручил черный проповедник, один из адептов «Южного креста».

В книге подробно описывался странный обряд, заканчивающийся словами: «Встань и иди!»

Я был еще ребенком, когда Константин приказал мне помогать ему. Я расставлял свечи, двигал тело малышки в нарисованной на полу пентаграмме. Я не понимал, что делал, но повиновался брату полностью, потому что искренне верил ему.

Мы мучились целый день. Дома никого, кроме нас, не было. В итоге все, чего мы добились – свечи догорели и потухли. Запах благовоний заполнил весь дом. А девочка… как лежала на своем месте недвижимая, так и осталась лежать.

В тот раз не получилось. Но тогда главным был Константин. Я был лишь его слугой в великом деле воскрешения. А сейчас, решил я, все будет по-другому. Сейчас вызывающим буду я. И я положу всю свою боль на алтарь страдания и скорби. И у меня обязательно получится.

Уезжая из родного дома, мой брат забыл на чердаке ту самую книгу, о существовании которой я вспомнил, когда мама умерла. Все эти годы она лежала там.

Я вызвал Дьявола.

Я просил его только об дном. Чтобы он вернул к жизни мою маму. Я обещал ему, что если будет надо, я отдам свою душу за это благое дело.

– Сатана, я остался без мамы. Я знаю, оттуда еще никто не возвращался. Но я хочу, чтобы она была первой. Помоги мне!

Беде моей безмерной нет конца, и сердце кровью обливается мое, и пред Тобой я на коленях, и я молю лишь об одном. О ней, о матери моей.

Открой врата Ада и выйди из пропасти, дабы приветствовать меня как своего брата. И дай мне милости, о которой я прошу. Имя Твое я взял как часть себя. И нету больше мне пути назад, как нет Тебе причины отказать мне в повелении своем, – повторял я в течение всей ночи. А когда предрассветные сумерки сменили темноту, явился он.

– Встань и иди! Встань и иди! – поглядывая на маму, я продолжал произносить свою молитву. Я шептал заветные слова даже тогда, когда надо мной нависла черная тень, и я уже не чувствовал ни ног, ни рук. Шептал до самого последнего момента. А потом затих.

В наступившей тишине услышал я стук сердца. То было сердце не мое.

* * *

Наконец, приехал блудный сын.

Он вошел в дом и с порога спросил.

– Когда ее похоронили? Я не успел… – он постоял немного перед большой фотографией мамы, повешенной на стене и перевязанной черной лентой, а потом растерянно посмотрел на меня.

– Почему ты не сказал, что она так близка к смерти? Почему? – в глазах его виднелись слезы. Скорее, от обиды на самого себя, чем от горя.

– А с чего ты взял, что ее похоронили? Она еще дома.

Брат был в шоке. Он так спешил покинуть родной дом, едва в нем появившись, что мне, признаться, было смешно.

– В своей спальне.

– Почему ты не отправил тело в морг?

– Зачем? Я хочу побыть с ней перед тем, как проводить в последний путь.

– Господи…

– Тебе этого не понять. Ты ехал слишком долго и приехал слишком поздно.

Один взгляд на тебя мог бы продлить ее жизнь хотя бы на день. Одно прикосновение к тебе могло придать ей новых сил. Возможно, ее борьба за жизнь еще бы продолжилась какое-то время. Но ты не приехал.

– Ты же знаешь, я не мог! – возмущению его не было предела.

– Неблагодарный глупец. Мой своенравный и эгоистичный братец. Знаешь, что я тебе скажу? Это не мама умерла, это ты умер. И давно уже разложился.

Наконец, я сказал ему то, что думаю. И к своему удивлению, не получил по лицу.

Проигнорировав мои слова, он отворил дверь в спальню. И медленно вошел. Словно боялся чего-то.

У кровати он присел на корточки и посмотрел на маму. Минуты две он не отрывал от нее взгляда и не двигался. Хотя мог приблизиться к ней, мог прикоснуться к ней руками. Но мой братец был брезглив и холоден. Он так и не коснулся мамы.

– Она ждала тебя. Ждала так же терпеливо, как и твоего отца. Все, что ей было нужно, это знать, что ты ее любишь.

* * *

Если бы мой братец знал, что я воспользуюсь его старой книгой. Если бы он хотя бы вспомнил о ее существовании, я бы никогда не смог прибегнуть к той молитве. И душа моя была бы чиста и не подвластна колдовству. Но теперь она попадет в ад.

Маму должны были похоронить на следующее утро. Ночь перед этим я в одиночестве провел в ее спальне, стоя на коленях с раскрытой книгой в руках. Я все сделал, как в тот раз. Расставил свечи. Нарисовал пентаграмму.

– Встань и иди, – снова и снова повторял я, произнося на латыни диковинные словосочетания.

В моей памяти всплывали отголоски слов, что я слышал в далеком детстве. Я вспоминал образ младенца, лежащего на полу в нарисованной пентаграмме. И надеялся на чудо.

Константин вернулся рано утром.

– Я уж думал, ты уехал, – я открыл ему дверь и впустил в дом.

– Я решил остаться на похороны.

– Похорон не будет.

– Что? – он скривился. – Почему?

В ответ я бросил книгу молитв на стол. Глаза моего брата округлились от удивления. Кровь отлила от его лица. И он понял истину.

Понял, почему у нас не получилось воскресить нашу маленькую сестренку. Просто жрец сам никогда не верил в силу дьявольских молитв, заключенных в древнем фолианте. А без веры эти молитвы всего лишь слова. И еще он не отдал свою душу. А я отдал.

– Тебе повезло. Ее сердце устроено так, что оно не помнит зла.

Брат хотел что-то сказать, но не успел.

Мама вышла из темноты спальни. Она протянула к сыну руки в желании обнять. Сколько было в этом жесте теплоты и нежности! Сколько материнской заботы, которую ее старший сын никогда не ценил. И вот сейчас, спустя пять лет, Константин, увидев свою мать, вместо восторга и радости лишь побледнел и потерялся.

Мама обняла его. Я понимал, что меня так любить она не будет никогда. Но все равно я был счастлив. Потому что была счастлива она.

Брат замер. А потом вдруг резко стал ловить ртом воздух, с каждым мгновением все сильнее и сильнее, жаднее и жаднее. Он явно задыхался. Терял сознание. Падая, он осел на руках матери. И она его поцеловала.