Текст книги "Волшебное пестрое море"

3

Бей-Ридж – один из самых многоликих районов Бруклина. Он расположен на западной оконечности Лонг-Айленда и первым встречает корабли из далеких стран, когда они входят в нью-йоркскую гавань. Большую часть его населения составляют итальянцы – мост Веррацано-Нарроуз назван в честь тосканского путешественника, владевшего когда-то большим замком, находящимся близ Флоренции. Однако здесь также проживают норвежцы и ирландцы, арабы и турки, греки и албанцы, русские и китайцы – представители практически всех уголков земного шара. Можно увидеть, как, стоя бок о бок на пирсе напротив Оулс Хед Парк, они ловят полосатого окуня, бегают трусцой, катаются на велосипедах по Шор-роуд и Белт-Паркуэй, торгуются в дисконтных магазинах на 86-й улице.

Кроме того, в Бей-Ридже жила горстка евреев, которые молились в захудалом Иудейском центре на углу 86-й и 4-й авеню. Храм занимал первый этаж здания, а цокольный этаж предназначался для общественных мероприятий, бар-мицв, торжественных обедов, лекций и заседаний комитетов. В этот воскресный день здесь был организован марафон по поиску донора костного мозга для Эмили Нуссбаум.

Команда специалистов из банка крови устроила в центре помещения импровизированную площадку для взятия крови и маркировки пробирок. Тут же находился стол с закусками и фруктами, рядом с которым в огромном кресле с подушкой за спиной сидел раввин Иосиф. Сара и другие прихожане суетились вокруг него, но ему хотелось, чтобы они оставили его в покое.

– Я не инвалид, – сказал он жене.

– Не вставай! – велела она. – Ты болел всю неделю и вообще не должен сегодня здесь находиться.

Спорить было бессмысленно. Сара командовала с тех пор, как в старших классах они начали встречаться. Она выбирала ему еду в школьной столовой, ходила с ним по магазинам одежды, организовывала их светский график. Он никогда не возражал. На самом деле он даже восхищался ее способностью принимать решения, поскольку сам немного терялся в повседневной жизни.

Тем не менее сегодня днем он страстно желал принять участие в борьбе за Эмили и не хотел, чтобы его состояние помешало процессу. Не то чтобы его не беспокоило, как он чувствует себя в последнее время, эти мрак и тревога, раздражающая пелена перед глазами. В понедельник, после того как он не смог закончить службу в синагоге, ребе отправился к доктору Сокелю. Тот провел тщательный осмотр, но не нашел ничего подозрительного.

– Может, ты чем-то расстроен? – предположил он. – Почему бы тебе не отдохнуть и не позвонить мне, если у тебя появятся другие симптомы?

Иосиф знал, что никакой болезни нет, но решил сделать вид, что у него грипп.

Лучше винить в ситуации что-то определенное и физическое, а не смутные, не поддающиеся диагностике признаки, которые лишали его сил. Таким образом, для всех у Иосифа был грипп, и поэтому он сидел чуть в стороне.

– Я рада, что вы чувствуете себя немного лучше, ребе, – сказала Пенни Берстейн, подруга его жены. – Вы же знаете, как мы за вас беспокоимся. Слава богу, Сара здесь, чтобы поддержать и подменить вас. Мероприятие получило огромный отклик.

Они наблюдали, как Сара уговаривает подростка, испугавшегося большого шприца, вернуться на свое место.

– Пойдем, Питер. Меньше чем через минуту у тебя на счету будет мицва[18]18
  В данном контексте – доброе дело, похвальный поступок.


[Закрыть], – говорила она, мягко подталкивая его. И продолжала отвлекать его вопросами о школе и летнем лагере, пока процедура не закончилась, затем одобрительно погладила его по голове.

Сара, как обычно, оказалась на высоте, она не только объединила их прихожан, но и координировала свои действия с общиной по всему Бруклину. В течение двух часов собрали сотни образцов, и Сара была в своей стихии, потому что именно здесь и сейчас ощущала преимущество того, чтобы быть частью сплоченного сообщества евреев – помощь друг другу.

– Мы должны сами заботиться о себе, – напоминала она Иосифу, – потому что никто другой этого не сделает.

Это заставило его задуматься о том, сумел бы он убедить своих прихожан явиться в таком же количестве для человека другого вероисповедания, например, из церкви отца Лаззаро? Вряд ли. И как ни больно ему было признавать, но отношение было бы еще хуже, если бы больной был из мечети имама Хусейна.

И все же он был доволен. В синагоге любили Эмили Нуссбаум и были потрясены драматическим поворотом событий. Шесть месяцев назад в этой самой комнате они праздновали ее бат-мицву, а теперь она боролась за свою жизнь, лежа на больничной койке. В тот вечер, когда девочка упала на сцене, все решили, что это обморок, потому что в зале жарко и она ничего не ела весь день. Но анализы крови показали высокий уровень лейкоцитов, низкий уровень эритроцитов и тромбоциты на самой грани. Миссис Нуссбаум заметила, что последние несколько недель Эмили выглядела уставшей, но до злополучного вечера не было никаких признаков, указывающих на что-то серьезное.

Все прояснилось после биопсии костного мозга. У Эмили диагностировали лейкемию, агрессивный тип, который, по словам врачей, часто бывает устойчив к химиотерапии. Предполагали, что девочке понадобится пересадка костного мозга. Поскольку ни один из ее братьев и сестер не подошел в качестве донора, пришлось искать его на стороне. Оказалось, что при переливании крови достаточно простого анализа, а вот пересадка костного мозга требует гораздо более сложного генетического тестирования. И пока ни в одном из регистров доноров костного мозга по всей стране и за рубежом не удалось найти совместимого материала для Эмили.

Раввин покачал головой. Как такое могло случиться? В голову пришло стихотворение Уильяма Блейка, где червь пробирается в ложе из светящихся красных роз.

 
О, мир, ты болен.
 

Он попытался отвлечься, сосредоточившись на происходящем. Люди выстраивались в очередь, чтобы пройти тестирование. Он смотрел, как они протягивают руки лаборанту; темно-красная жидкость течет через иглу в стеклянные пробирки; они помещаются в пластиковые ящики; ящики складываются один на другой. В лаборатории собранный материал проверят на наличие специфических генетических маркеров на белых кровяных клетках, а затем сравнят с кровью Эмили. Есть надежда, что совпадение обнаружится.

По мере того как Иосиф наблюдал за присутствующими, его настроение улучшалось. Несмотря на наличие червей в розовой клумбе, хороших людей немало. Всегда будут болезни и страдания; всегда найдутся те, кто лжет, обманывает и бьет своих жен. Но большинству людей не все равно, не так ли? Глядя, как его прихожане отдают частичку себя, чтобы облегчить страдания другого, Иосиф про себя ответил: «Да».

4

Как и все остальное в Иудейском центре Бей-Риджа, кабинет раввина, с его обшарпанными темными панелями, облупившейся краской на стенах и пожелтевшими гравюрами в рамках, нуждался в ремонте. Но, несмотря на это, ему здесь нравилось. В окружении книг Иосиф чувствовал себя уютно. Всегда. И когда читал, сидя в большом мягком кресле, и когда размышлял в тишине об утренних службах и дневных встречах.

Иосиф взялся за Экклезиаст, одну из частей еврейской Библии, и не мог оторваться. Он, как и многие его коллеги, всегда считал эту книгу вызывающей, предпочитая обращаться к ней лишь в случае крайней необходимости. Содержание было столь сомнительным, что кое-кто даже утверждал, будто оно граничит с богохульством. Теперь же, после стольких ужасных событий, слова царя Соломона взывали к нему. Сам древний патриарх находился в середине жизни, в равной степени обеспокоенный тем, что Божье обещание смысла может не исполниться:

Суета сует! Все суета! Что пользы человеку от всех трудов его, которыми трудится он под солнцем? Род проходит – и род приходит… Восходит солнце – и заходит солнце… не может человек пересказать всего…

Неужели все напрасно? Еврейское слово хевел было переведено одним из толкователей не как суета, а как пелена перед глазами. Именно это происходило с Иосифом в последнее время – легкий белый туман словно отделял его от внешнего мира. Когда несколько месяцев назад это случилось в первый раз, он решил, что с его глазами что-то не так, и отправился к офтальмологу. Доктор заверил, что зрение у него отличное.

Появление пелены сопровождалось ощущением непомерной тяжести, давящей на него сверху вниз, от макушки до шеи и плеч, сжимающей легкие так, что становилось трудно дышать. Доктор Сокель уверял, что проблем с сердцем нет. Порой, и не всегда из-за того, что случилось что-то плохое, Иосиф вдруг начинал плакать. Он понимал, что, несмотря на вполне физические симптомы, проблема заключена больше в сознании, чем в теле. Может, у него кризис среднего возраста? Или того хуже – депрессия? Стоит ли ему обратиться к психиатру? Что скажет Сара – Сара, которая ни разу в жизни не болела? Или его покойный отец – добросовестный, трудолюбивый владелец обувного магазина на Ностранд-авеню, проживший жизнь абсолютно уверенным в себе человеком?

– Вставай, Иосиф! – рявкал он на рассвете. – Не время бездельничать, когда есть школа и работа.

Именно этого ему сейчас не хватало: энергии и убежденности, которые двигали вперед его отца и Сару. Конечно, в какой-то момент они были присущи и ему, но куда же они делись? Кресло, обитое мягким красным бархатом, вдруг стало не слишком удобным. В горле пересохло. «Вставай, Иосиф!» – рявкнул отец из могилы. Раввин выполз из комнаты в коридор, где бил фонтан, и плеснул водой себе в лицо.

Он попытался не поддаваться унынию, перечисляя в уме все положительные моменты своей жизни. Помимо небольшого избыточного веса и нескольких незначительных проблем вроде шума в сердце и высокого уровня холестерина его здоровье не вызывало опасений. По меньшей мере три раза в неделю он бегал трусцой и ездил на велосипеде по Шор-роуд. Раввин был женат на прекрасной сильной женщине и после двадцати пяти лет брака все еще был очарован тем, как она щурится, делаясь при этом строгой и соблазнительной одновременно.

Он любил своего сына Самуила, несмотря на всю боль, которую тот причинял. Мальчик был незрелым, безрассудным. Он делал глупости. «Как и многие дети его возраста, – объяснил школьный психолог. – Они экспериментируют и изучают пределы возможного, пытаясь понять, кто они, и в процессе совершают ошибки, некоторые больше, чем другие». Самуил в конце концов вырастет. Достаточно вспомнить, как он появился на мероприятии в поддержку Эмили с восемью одноклассниками из «Поли».

– Восемь, Сара, – тихо ликовал он, говоря об этом жене, – и я готов поспорить, что ни один из мальчиков даже не был евреем.

Став взрослым, Самуил не станет воровать или бить свою жену. Это невозможно!

Находясь в храме, в своем убогом кабинете, читая, откинувшись в кресле, раввин ощущал себя счастливым. Возможно, у него была не самая престижная и прибыльная должность, не такая, как у коллег в роскошном Вестчестере и Лонг-Айленде, но это его устраивало. Здесь почти не было известных личностей и всезнаек, с которыми приходилось бы подолгу общаться, что позволяло ему тратить время на чтение текстов вроде Экклезиаста. Нет, в его жизни не было ничего плохого, абсолютно ничего.

Стоило ему прийти к такому выводу, как на глаза опять навернулись слезы, будто было недостаточно того, что все в порядке и что, несмотря на такое обилие положительных моментов, чего-то все еще не хватает. Возможно, проблема была в том, что он слишком много думал. «Просто переставляй одну ногу за другой, – услышал он, как отец кричит на клиента. – Тебе не нужно об этом думать».

– Иосиф?

Он вздрогнул, услышав свое имя. Его жена стояла в дверях и выглядела больше суровой, чем соблазнительной. Он быстро смахнул слезы, чтобы она не заметила.

– Так вот что ты здесь делаешь весь день – спишь? – съязвила Сара.

– Я читал, – ответил он, поднимая упавшую на пол книгу.

Она покачала головой.

– Почему ты не рассказал мне о неприятностях с Самуилом?

Он покраснел. Они давным-давно поклялись ничего не скрывать друг от друга, после того как он заподозрил, что у мужа Пенни роман с другой женщиной, и не сказал об этом Саре. Она так разозлилась, что не разговаривала с ним целую неделю.

– Я сегодня заехала за ним в школу, – сказала она. – Он был наказан.

– Мне очень жаль, Сара.

Она просто влетела в кабинет и встала над ним.

– Ты знаешь, почему он взял деньги?

Иосиф не имел представления, он лишь покачал головой.

– Я надеюсь, что он не делал этого.

– О, я уверена, что сделал, – парировала она. – У них был план, у него и у тех сорванцов, с которыми он общается.

Иосиф закрыл глаза, боясь того, что последует дальше.

– Они использовали деньги в массажном салоне на Бруклин-Хайтс.

Массажный салон?

– Я нашла карточку в его комнате. Но я не думаю, что это на самом деле был массаж. Я думаю, они пошли туда, чтобы заняться сексом с проститутками. Нашему сыну, Иосиф, двенадцать лет, у него скоро бар-мицва.

Это невозможно!

Сара ходила взад и вперед, качая головой.

– Вечно беспокоишься обо всех, кроме собственного сына, а теперь выясняется, что он, возможно, спит с проститутками. Это отвратительно. Что дальше?

Иосиф был в растерянности.

– Не могу поверить, что Самуил…

– Поверь! И это твоя вина! Ты выбрал этот район, отправил его в эту гойскую школу! – Сара замолчала и придвинула к нему стул. Она глубоко вздохнула, пытаясь взять себя в руки. – Я знаю, ты считал, что поступаешь правильно, – сказала она уже более мягким тоном, – когда отказался от традиционного воспитания в пользу современной позиции, которой ты придерживался в колледже, проповедуя плюрализм и терпимость между различными религиями и расами. Я знала, как много это значит для тебя, и хотела поддержать. Но разве ты не видишь, что она никуда не ведет? Когда все и вся меняется, нет никаких реальных ценностей, нет определения правильного и неправильного. Наш сын заблудился в этом!

Раввин почувствовал, как на глаза снова наворачиваются слезы.

Сара наклонилась вперед и обхватила его лицо ладонями.

– Только не говори мне, что у тебя нет сомнений. Я вижу, ты тоже расстроен. Ты сам не свой. Пора прекратить все это безобразие.

Иосиф очень не хотел в это верить.

– Иначе, боюсь, с Самуилом случится что-нибудь плохое.

Собрав волю в кулак, он попытался возразить:

– Я поговорю с ним.

– Поговоришь?! Он больше не нуждается в разговорах. Он должен быть наказан. Ты должен установить правила. Обещай мне, Иосиф!

В этот момент в дверях появился бидл Бенни Левин.

– Здравствуйте, миссис Нейман, – сказал он. – Извините, что врываюсь, но дело срочное.

– Все в порядке, – ответил раввин, благодарный за то, что неприятный разговор прерван. – Что случилось?

– Я не уверен, что могу…

– Пожалуйста, я ничего не скрываю от своей жены.

Иосиф почувствовал пристальный взгляд Сары.

– Джудит Саферштейн…

– Что с ней?

– Она в приемном покое больницы «Маймонид», – сказал Бенни. – Боюсь, ее избили. Она заявила, что на нее напали соседские дети.

– Это ужасно! – воскликнула Сара. – Как она?

– Врачи считают, что все обойдется.

– Детей поймали?

– Судя по тому, что мне известно, никто ничего не видел.

Иосифу пришлось схватиться за край стола. Он чувствовал, что задыхается. Потолок и стены комнаты сжимались вокруг него, словно пытались раздавить.

5

Раввин Иосиф всегда с нетерпением ждал вторника. В этот день он отправлялся в закусочную «Мост» на встречу с друзьями – отцом Лаззаро и имамом Хусейном. Ему было приятно сознавать, что он не сидит сложа руки, пока уродство и ненависть правят миром. По крайней мере, он вносил свою лепту, демонстрируя добрую волю. Его всегда восхищали периоды в истории человечества, когда благодаря терпимости и мирному сосуществованию люди разных рас и религий уживались и даже процветали: Испания в пятнадцатом веке, Голландия в семнадцатом, еще совсем недавно город Сараево, пока несколько месяцев назад сербские националисты не сошли с ума. Почему бы Бей-Риджу не последовать этой впечатляющей традиции, раз уж он тоже представляет собой плавильный котел рас и религий?

Его приятные собеседники – настоятель церкви Святого Петра и духовный наставник из соборной мечети Масджид Аль-Фарук – высказывали схожие мысли. Втроем они взяли на себя обязательство возвести мосты между тремя великими религиями Книги. Они проводили дискуссии и дебаты, спонсировали совместные мероприятия в школах и социальные проекты в общинах. Они верили, что их работа наряду с усилиями местных политиков и газет принесет свои плоды. В закусочной этих троих – одного в мантии, другого в церковном воротничке, третьего в ермолке – принимали как знаменитостей и провожали к особому столику у окна в глубине зала.

Однако в нынешний вторник, прибыв на встречу, раввин Иосиф выдавил улыбку с трудом.

– Что случилось? – спросил имам Хусейн. – Надеюсь, вы не собираетесь снова читать мне лекции о статусе Палестины или праве на возвращение? В прошлый раз нам пришлось отказаться от обеда.

Раввин покачал головой.

– Значит, до сих пор болеете гриппом? – уточнил священник.

– Нет, – ответил Иосиф. – Просто чувствую себя немного подавленным.

– Это хорошо. Потому что с телесными недугами я помочь не могу, а с этими… – произнес имам и указал на свою голову. – Вот над ними мы определенно можем поработать.

Иосиф не слишком в это верил. Он все больше и больше ощущал, что тонет в своих душевных терзаниях.

– Начнем с маленьких радостей жизни, – меж тем продолжил Хусейн, поднимая указательный палец. – Слышите этот чудесный запах?

Как по команде, появилась официантка с дымящимся кофейником.

– Я в точности следовала вашим инструкциям, – заверила она священнослужителя.

– Отлично, – улыбнулся имам. – Я заказал эти кофейные зерна из Йемена, у лучшего производителя во всей стране, на небольшой ферме в горах Хараз на севере. Прекрасная, темная арабика. Чувствуете насыщенный шоколадный запах? – поинтересовался он и сделал глубокий вдох. – И немного горечи – все как в жизни. Пейте, ребе. Это лекарство от всех ваших болезней.

– Salute[19]19
  На здоровье! (итал.)


[Закрыть], – произнес священник.

Раввин пил черный шоколадный кофе, ощущая горечь, которая обжигала ему горло. Обычно, встречаясь, они были откровенны друг с другом, но сегодня он не мог поделиться тем, что сверлило ему мозг. Джудит Саферштейн оказалась в отделении неотложной помощи в значительной степени из-за него, потому что он ничего не предпринял для ее защиты. Какой лицемер! Он был полным, прямо абсолютным неудачником – и как раввин, и в попытках навести мосты между людьми, и даже его вера в Бога начала ослабевать. Ему было неловко и очень стыдно. Особенно сейчас, когда он смотрел через стол на своих друзей, излучающих ту самую силу и убежденность, которых так не хватало ему.

– И как только мы закончим с маленькими прелестями, – продолжал Хусейн, – мы сможем заняться более трудными темами, такими как сектор Газа и Западный берег. А если вы настаиваете, раввин, то и ролью женщин в духовенстве. Вот, возьмите инжир, мой друг. Он из Египта. Сладкое хорошо сочетается с горьким кофе, – объяснил имам и положил на стол пластиковую коробку с плодами. Иосиф взял одну смокву.

– Заболела девочка, – сказал он, помолчав. – Эмили Нуссбаум, подруга моего сына. Ей нужна пересадка костного мозга. Мы организовали марафон среди членов нашей общины и нескольких других конгрегаций в Бруклине. Мне только что сообщили – из этого ничего не вышло. Подходящего донора не нашлось.

– Мне очень жаль! – произнес священник, поставив чашку с кофе.

– Если бы только мы могли что-нибудь сделать, – заговорил имам.

– У меня идея, – произнес отец Лаззаро и поднял указательный палец. – Почему бы нам не увеличить вероятность? Мы можем организовать еще один марафон, более масштабный, более разнообразный. Я обращусь к своим прихожанам и поговорю со священниками из других церквей. Имам…

– Конечно, отличная идея! Я сделаю то же самое в мусульманской общине.

– Очень любезно с вашей стороны, – поблагодарил раввин, – но, боюсь, это не поможет. Как мне стало известно, найти себе пару за пределами своей этнической группы практически невозможно. Эмили, как и большинство наших прихожан, еврейка-ашкенази.

– Но это не значит, что мы не должны попытаться, – возразил имам. – Разве не в этом смысл наших встреч? Солидарность между различными религиями. Наши вторничные сессии по наведению мостов в закусочной «Мост», я прав? – улыбнулся он. – Это прекрасная возможность. Кто откажется помочь больному ребенку?

– Да, вы правы, – согласился Иосиф. Он глотнул кофе и откусил инжира, как только что показал имам. Это было правильно – уравновесить горькое сладким. Вспоминая о длинном списке горечи в мире, раввин попытался обнадежить себя, позволяя сладости задержаться на языке. И стараясь это сделать, он внезапно понял, что второй марафон позволит ему реализовать возможность, упущенную в первый раз. Он тоже пройдет проверку, как и все остальные прихожане. Иосиф еще раз откусил инжир и позволил сладости проникнуть в горло.