Текст книги "Как стать плохим"

Глава вторая
Моя девочка

Вечером ровно в восемь я подъехал к дому Каро. Она жила на втором этаже с видом на ботанические сады Кью. Удома стоял спортивный «BMW», по сравнению с которым мой «фиат» выглядел колымагой для старушек. Борясь с испугом и радостным возбуждением, я позвонил в дверь. Каро – уже без гипса – открыла дверь, обняла меня и приветствовала фальшивыми поцелуями, которые так свойственны женщинам среднего класса.

В ресторан мы отправились пешком. Шли рядом, не касаясь друг друга. Стоял не очень холодный, но довольно ветреный февральский ветер. Под ногами кружились опавшие листья и обрывки мусора. Я похвалил машину Каро:

– Наверное, неплохо зарабатываешь, раз на такой ездишь.

Каро хрипло рассмеялась.

Мы пошли во французский ресторан, сели у окна, так что прохожие имели счастье любоваться моими страшными манерами. Все посетители были богаты и хорошо воспитаны, В своем лучшем, немного идиотском костюме я как нельзя более вписывался в обстановку.

– Ты уже была здесь? – спросил я.

– Нет. А ты?

– Приходилось пару раз. Это лучший ресторан в Ричмонде, если не считать индийского ресторанчика «Нью-Манзил».

– Где бесплатно дают вино?

– Да. И спичечные коробки у них со слонами.

В ресторане тихонько играла музыка.

– Слушай! Это же наша песня? – поразился я.

Звучала песня «Трахай меня, а не мои мозги» Сола Хоррора в исполнении оркестра Мантовани – как на той вечеринке, которая нас свела.

– Это судьба, – сказал я.

– Сомневаюсь, – хмыкнула Каро.

За соседним столом сидели седовласый мужчина и женщина, годившаяся ему в дочери – по годам, но не по внешности.

– Гляди-ка, – громко заявила Каро, – красавица и чудовище. У нее вся жизнь впереди, а толку? Он обещал ради нее оставить жену. Только никакие деньги не помогут, когда ей стукнет сорок, а ему – семьдесят пять, и он будет ссать в штаны.

Каро изменилась. В семнадцать, несмотря на попытки казаться невозмутимой, она была так же ошеломлена жизнью, как и я. Теперь она стала чудовищно хладнокровна (если это, конечно, не игра на публику).

– Да уж… – Я не нашелся, что возразить, – Ты всегда такая циничная?

– Не циничная, – возразила Каро. – Циники не верят, что на свете бывают хорошие люди.

– И много ты знаешь хороших людей?

– Донни Осмонд.

– Неужели? Донни Осмонд?

– А что тебе не нравится? Если вдруг выяснится, что Донни Осмонд наркоман, насильник или педофил, я потеряю веру в людей.

Мы заказали бутылку шардонэ.

Вино наливал тощий французишка. Он лебезил перед Каро, как перед особой королевской крови. Даже вино дал пробовать ей, несмотря на то, что платил я. Каро одобрительно кивнула.

– Прекрасное вино для прекрасной дамы, – заявил официант.

– Спасибо.

Официант обслуживал и другие столики, но не сводил глаз с Каро. Гумберт Гумберт за соседним столом также был очарован ею. Не знаю, почему я о них так пренебрежительно говорю. Я ведь тоже не мог от нее оторваться.

Первый бокал я осушил одним глотком – так волновался. Когда я принялся за второй, Каро похлопала меня по руке:

– Я никуда не спешу.

– Чем ты Занимаешься? – спросил я.

– Это что, допрос? – хмыкнула она.

– Да.

– Фигней страдаю, – ответила Каро. – А ты чем занимаешься?… Как же, помню. Редкие книги продаешь, как Хью Грант в «Ноттинг-Хилле».

– Он продавал не романы, а путеводители.

– Ничего себе! И ты помнишь?

– У меня цепкая память.

– Цепкая задница, хочешь сказать.

Я решил пропустить корявый выпад мимо ушей.

– Если у тебя есть первые издания Ника Хорнби, я мог бы купить. Это моя специализация: книги, написанные мужчинами про мужчин.

– Нет уж. – Каро энергично затрясла головой. – Все эти мужские сопли не про меня.

Я терпеливо улыбнулся, желая показать, что ее презрение к моей работе не умаляет моего желания с ней переспать.

– А толку? – продолжала Каро. – Что, книги Хорнби чего-то стоят?

– «Футбольную лихорадку» можно за двадцать фунтов продать. Подписанное издание на все сорок потянет.

– Неужели?

Вот тут мне стало не по себе.

– Да, не все сразу, – согласился я. – Но вот увидишь, через пару лет цена на них взлетит.

– А если нет? А если старина Ник станет одним из никому не нужных бумагомарателей? Вроде Матвея, Марка, Луки и Иоанна.

– Значит, я потратил время зря.

Каро удовлетворенно кивнула. Разговор определенно не клеился.

– Тебе Сильвия Плат нравится? – попытался я поддержать беседу. – У меня лежит «Колосс», интересно?

– У меня он уже есть.

– Да, но у тебя старая затасканная книжка, а я тебе предлагаю первое издание в твердом переплете. Первое британское издание, тысяча девятьсот шестидесятый год. Могу даром отдать.

– С какой стати?

– Хочу тебя отблагодарить. За то, что пришла сюда со мной.

Каро нахмурилась.

– Но стихи там ведь те же самые?

– Конечно.

– Спасибо. Спасибо, не надо.

– Почему?

– Мне на первые издания плевать. Я их не собираю. Вообще меня от коллекционеров тошнит. Хомяки, которые щеки орехами набивают. Коллекционеры пытаются отсрочить смерть. К тому же, хоть сто книг мне подари, время вспять не повернуть. Не могу я взять и в тебя влюбиться. И спать с тобой я не хочу.

Я не нашелся, что сказать в ответ на столь содержательную тираду.

Первой заговорила Каро:

– Да, ты про работу спрашивал… Я пыталась работать. Два с половиной года в журнале на Флит-стрит.

– Ты журналистка?

– Писала статьи в женский журнал. Сочиняла умные советы, как удержать мужика.

– И каков ответ?

– Настоящий или тот, который я давала читательницам?

– Настоящий.

– Каждые два года надо полностью меняться. Только так. Иначе парень сбежит. Отношения длятся два года. Потом секс приедается, и все цветы мира не спасут от ссор, разочарования и тайных искушений.

– Ты что, правда так думаешь? Вот мы с тобой всего полгода встречались.

– Ага. – Она улыбнулась – так открыто и радостно, что у меня дрогнуло сердце. – Именно поэтому ты мне не надоел.

– Что же ты тогда меня бросила?

– Мне было семнадцать. На меня запал мой любимый учитель… Если бы я знала, что ты нас застукаешь, в жизни не стала бы этого делать! По крайней мере в ближайшие полтора года.

Подали первое блюдо. Больше всего оно походило на гигантскую личинку, вгрызающуюся в лист салата. Каро быстро расправилась со своей порцией и покосилась на мою. Возражать я не стал.

– Значит, по идее, у нас с тобой в запасе еще полтора года? – рассуждал я.

– Хватит!

– Зачем же ты тогда просила позвонить?

– Подумала, что здорово будет встретиться со старым другом.

– Я тебе больше не нравлюсь?

Каро колебалась.

– Да нет, ты славный парень. В этом-то все и дело. Ты слишком славный.

– Не такой уж я и славный.

– Нет, Марк, славный. Ты наверняка даже посуду моешь.

– Предпочитаю вытирать.

Основное блюдо оказалось чем-то рыбным. А я-то думал, что заказал салат. Вот и подтверждение неважного знания французского.

– С кем-нибудь встречаешься? – будто невзначай спросил я.

– Последние восемь месяцев одна.

– Сколько у тебя было парней?

– Я уже счет потеряла. А у тебя сколько девушек было?

– Четыре. Актриса, детсадовская воспитательница, стюардесса и девчонка из колледжа.

– С кем ты дольше всего встречался?

– С той, из колледжа. Четыре с половиной года. Вторая по значимости девушка. Ты – первая. На третьем месте – воспитательница. А стюардесса и актриса делят четвертое.

Каро рассмеялась.

– Что с тобой?

– Да ничего. А что?

– Ты все время составляешь списки.

– Правда?

– Да. Сначала рестораны. Теперь вот девушки.

– Действительно.

Каро не издевалась. Ей правда было интересно.

– Списки. Сплошные списки. Идиотизм! Эпидемия списков поразила современных мужчин.

– Я как-то не задумывался…

– Ясное дело, – фыркнула Каро. – Твой отец составляет списки?

– Нет.

– И мой тоже. Правда, он придурок, так что не в счет. Моего деда ранили на войне – японская пуля пробила селезенку. Думаешь, он списки составлял? Десять сослуживцев, которые погибнут в следующем бою?

– Сомневаюсь.

– Вот и я сомневаюсь. Он дрался за выживание. Неудивительно, что в Америке и Европе осталось так мало мужиков с яйцами. Зачем современному мужчине тестостерон? Ему проще сидеть дома и нервничать.

– Я не нервничаю. Просто работаю. И живу.

Для пущей убедительности я махнул рукой и случайно опрокинул бокал. Вино растеклось по скатерти и закапало на пол.

– А работа нервная. Собирательство – неспокойное занятие.

Я понимал, что она имеет в виду.

– Парни вроде тебя просто не готовы, – заключила Каро.

– Не готовы? К чему не готовы?

– Не знаю… к жизни… к смерти…

– С чего ты взяла, что к твоему мнению стоит прислушаться?

– У меня было много мужчин. И я выявила определенную тенденцию. Мужчины, прошедшие Вторую мировую, вышли из нее закаленными. Надежными. Как Хамфри Богарт. Не то что всякие бесхребетные придурки.

– Вот какого ты обо мне мнения…

– Ну, ты мог бы быть и потверже. Спорить не станешь?

– Ты прямо как мой отец говоришь.

– Он тоже виноват, хотя и не осознает этого. Он когда-нибудь брал тебя в лес? Учил охотиться?

– Я по субботам работал у него в магазинчике.

– Видишь?

– А ты что предлагаешь? – удивился я. – Возврат к мужчине, который не плачет, не умеет готовить и не в состоянии сменить подгузник?

Каро закурила. Должен признаться, я был в шоке. О вреде курения столько всего было сказано. Я и забыл, что некоторые люди нарушают границы дозволенного и пренебрегают опасностью.

– Вообще-то я увлекалась всеми этими феминистическими штучками, – сказала Каро, выдыхая дым. – Однако теперь думаю, что женщины вместе в водой выплеснули из купели и младенца. Конечно, полезно, когда мужчина стирает и гладит. Но полезно и когда мужчина сохраняет спокойствие в тяжелые времена. Когда мужчина способен убить, чтобы защитить свою семью.

– Так выходи замуж за солдата.

– Я тебя достала, да? Отрадно.

– Почему?

– Если я тебя раздражаю, может, ты прекратишь заявлять, что любишь меня.

Я глотнул дыма и закашлялся.

– Кто сказал, что я тебя люблю?

Каро продолжала, будто не слыша меня:

– Ты милый, Марк. В том-то вся беда. Меня привлекают подонки.

– Я могу стать подонком.

– С каких это пор? – хмыкнула Каро.

– С сегодняшнего утра. Я прошел мимо нищего и не подал ему.

– Да, только наверняка ты ему улыбнулся.

Я пожал плечами.

– Воспитание не пропьешь.

Каро не слушала. Я проследил ее взгляд и увидел, что из-за окна на нас таращится злобная красная рожа. На какое-то мгновение я решил, что нищий, которому я не подал, пришел меня поддразнить.

– Черт! – прошипела Каро, и я понял, что она знает человека за окном. А он знает ее.

Когда я снова повернулся к окну, его уже не было.

– Кто это?

– Уоррен, – устало ответила Каро.

– Кто?

– Мой бывший парень. Никак не поймет, что все кончено.

– Что-то у тебя их много. – Я положил вилку и поглядел на Каро. – По-моему, Уоррен немного не в себе.

– Ну, просто псих. Когда мы познакомились, он сказал, что работает в звукозаписывающей компании. А потом выяснилось, что он толкает наркоту местным неудачникам.

– Странные у тебя знакомые.

– Я их собираю. Коллекционирую. – Каро смотрела мне прямо в глаза.

Я заплатил по счету и проводил ее домой. По дороге Каро взяла меня под руку.

– Классный ужин, – призналась она. – Я отлично провела время.

– Спасибо.

– Хотя спать с тобой я все равно не буду.

– Я и не надеялся.

– Ну конечно. И не думал.

– Не думал. Я не предаюсь мечтам, пока не получу конкретное предложение.

– Точно. А я и забыла! – рассмеялась Каро. – У таких, как ты, даже не встанет, пока женщина не попросит.

Ее слова меня задели, но достойного ответа я не нашел. Мы подошли к дому Каро и замерли как вкопанные: на крыше ее машины примостился какой-то человек. Заметив нас, он спрыгнул на землю и завопил. Это был Уоррен.

– Осторожно! – предупредил я. – Я вооружен обширным словарным запасом.

– Уоррен, – вздохнула Каро, – когда же ты вырастешь?

Длинные волосы Уоррена ниспадали на широкие плечи.

– Это он? – ревел бывший дружок Каро. – Тот ублюдок, с которым ты трахаешься?

– Давайте успокоимся, – предложил я.

Уоррен меня не слышал.

– Нет-нет, – заговорила Каро, – ты все не так понял. Я с ним не трахаюсь. – Уоррен умолк. – Я сосу его член.

Уоррен как-то криво покосился на нас. Я уж было решил, что он сейчас нас прибьет, а он застонал, повернулся и поковылял прочь.

– Кажется, ушел, – сказал я. – Что у него с глазами?

– Один глаз искусственный. Несчастный случай.

– Ты встречалась с одноглазым парнем?

– Да. Ну и что?

– Да ничего. Похвально, что ты относишься к инвалидам так же, как к нормальным людям.

– Помолчи, – перебила меня Каро. – Меня сейчас стошнит.

– Извини.

– Будешь кофе?

Я нечасто пил кофе – старался не употреблять кофеин, – но на этот раз решил, что отказ утвердит Каро в уверенности, что я ненастоящий мужчина.

– С удовольствием.

Каро жила на втором этаже четырехэтажного дома. Окно гостиной выходило на оживленную улицу, вдалеке виднелся ботанический сад. На стенах висели полки, заставленные, как я и предполагал, дешевыми изданиями книг – всех книг, признанных в свое время крутыми. «На дороге», «Заводной апельсин», «Двери восприятия», «На игле». Даже «Билли Блантер едет в Блэкпул».

На журнальном столике лежали колода Таро и потрепанный перевод «Книги Перемен». Там же стояла изящная пепельница с окурками.

Мы сели в гостиной и стали слушать приглушенный шум машин. Над домом пролетали самолеты; они летели в Хитроу так низко, что рев двигателей заглушал автомобильный гул.

– Ты доволен жизнью? – спросила Каро.

– Думаю, ты сама знаешь ответ.

– У меня тоже все фигово, – кивнула она. – Я в долгах по самое не хочу.

– Сколько?

– Когда последний раз смотрела, было тысяч пятьдесят.

Я восхищенно присвистнул.

– Мама умерла, – продолжала Каро. – Я тебе говорила?

– Нет. Жаль.

– Она всю жизнь на отца потратила: давала ему лекарства по часам и все такое. Если бы она пережила его, мы бы тратили его миллионы, так нет, у мамы прошлой зимой случился сердечный приступ. Как только ее похоронили, отец нанял себе домоправительницу. И знаешь? У него с шестьдесят первого года член не стоит, а тут на тебе, воспылал страстью. На прошлой неделе заявил, что они намерены пожениться. Скоро перепишет завещание, если еще не переписал. И что мне прикажете делать?

– A «BMW»? Твоя машина?

– Да.

– Так продай ее!

– Я за нее еще не расплатилась.

– Если бы у меня были деньги, я бы тебе дал. А пока – сделаю, что могу. Ты только попроси.

– Представляю! – фыркнула Каро. – Предложишь работу в своем магазине? Если не буду есть, покупать шмотки и включать электроприборы, году так к трехтысячному расплачусь с долгами.

Я пошел на кухню попить воды. Когда я включил свет, в первое мгновение мне показалось, что кого-то вырвало на пол. Потом я понял, что это всего-навсего кошмарный коричнево-желтый линолеум. Под потолком сиротливо качалась лампочка без абажура. На окнах не было ни штор, ни жалюзи. Обычная лондонская дыра.

В холодильнике нашлась полупустая бутылка «Перье» без газа. Я налил в стакан, выпил, снова налил. Поглядев в зеркало, убедился, что рубашка не помялась, а волосы лежат так же гладко. Затем последовал удар. В окно влетело что-то тяжелое – и угодило прямо мне в голову. Я пошатнулся и ухватился за стол, чтобы не упасть.

– Что случилось?

Я лежал на диване. Каро прикладывала холодную мокрую тряпку мне ко лбу.

– Уоррен, – коротко ответила она. – Я видела, как он убегал.

– Что это было?

– Кирпич. Тебе еще повезло. Крепкая черепушка. У тебя теперь шишка на шишке.

– Ты вызвала полицию?

– Нет. Просто забила окно фанерой.

– Может, все-таки вызвать?

– А толку? Полиции о моем бывшем парне прекрасно известно, я уже сто раз звонила. Вот убьет он меня, тогда они и возьмутся за дело.

– Но тут же Ричмонд-на-Темзе! Хороший район!

– Да. А Уоррен – сыночек врача. Увлекающаяся натура. На данный момент увлекся мной.

– Часто он объявляется?

– Когда как. Иногда его неделями не видно. Только подумаю, что от него избавилась, а он тут как тут – сидит на крыльце и воет, как собака на луну.

Я попытался приподняться, но голова так кружилась, что сил не хватило.

Каро вздохнула.

– Похоже, придется тебе остаться на ночь.

Мой член напрягся. Увы, как оказалось, надеяться мне было не на что.

– Можешь спать на диване, – разрешила Каро. – Почему бы и нет? Выглядишь ты неважно.

Я хотел осмотреть свою голову, так что она принесла зеркало. На лбу красовалось произведение размером с яйцо: последняя шишка напоминала желток.

Каро впихнула в меня какие-то таблетки и укрыла лоскутным одеялом. На ночь она поцеловала меня в лоб – так Флоренс Найтингейл целовала умирающего солдата.

Глава третья
Убойная лихорадка

Утром Каро приготовила мне настоящий английский завтрак: бекон, помидоры, глазунья, сосиски, фасоль и тосты. Обычно я стараюсь не есть жирную пищу, но это было так трогательно, что я проглотил все до последнего кусочка. Каро сидела напротив и вяло теребила тост. В утреннем свете ее глаза сияли пронзительной голубизной. Я ощутил неожиданный и безнадежный приступ желания.

– Хватит уже…

– Что хватит?

– Я и так знаю, что сногсшибательна.

– Я же ничего не говорил, – удивился я.

– И не надо, – лукаво улыбнулась Каро. – Все на твоей перемазанной яйцом морде написано.

– Не буду отрицать, ты мне небезразлична.

– И какие чувства ты испытываешь? Возвышенные, грязные?

– Да уж не слишком чистые.

Она кивнула.

– Не можешь смириться, да? Ты все присваиваешь: книги, песни, пытаешься присвоить людей. Ты все хочешь присвоить.

– Я просто пытаюсь держать обещания, – возразил я тоном оскорбленного достоинства. – Ты как-то сказала мне, что никогда не полюбишь никого так сильно, как меня. Твои слова.

– И что? В семнадцать люди много чего говорят.

– Ты любишь другого?

– Марк, я никого не люблю. Ни тебя, ни кого бы то ни было. Я не испытывала настоящих чувств с тех самых пор, как окончила школу.

Синяки на голове налились зеленым и фиолетовым. Я был похож на человека будущего из старых серий «За гранью возможного».

Наверное, Каро стало меня жаль. Когда я собрался уходить, она предложила прогуляться. Мы вышли на улицу, купили воды, орехов и шоколадку. Затем не спеша зашагали вдоль стены ботанического сада Кью, пока не уткнулись в дорожку к Темзе, которая связывает Кью и Ричмонд.

Справа катила темно-зеленые воды река, слева возвышалась ограда ботанического сада. Между дорожкой и забором тянулась канава. Из-за ограды шла труба, по которой в реку стекали нечистоты. Каро запрыгнула на трубу и пошла по ней. Почти перейдя канаву, обернулась ко мне.

– Давай!

– Что ты делаешь?

– А то ты не видишь.

– Лезешь в ботанический сад без билета?

– Поразительно, Холмс!

– Я бы лучше заплатил.

– Не дури. Тут за билеты три шкуры дерут.

Чувствуя себя последним оборванцем, я последовал за ней, и мы проникли в сад через дыру в заборе. Вот так Каро и жила: не открывала дверь, не подходила к телефону, ловчила и пряталась от налоговиков и кредиторов.

Мы посидели – глядя на реку, жевали орехи с шоколадом, – затем медленно пошли вдоль череды скамеек. Каждая была посвящена кому-нибудь, кто любил гулять в этом саду. На ум пришла песенка «Все круто» группы «Сирены» – моя любимая.

 
Куда ни повернусь,
Куда я ни пойду,
Я вижу тех, кто рай обрел
В том лондонском саду.
 

Все мужчины и почти все женщины оборачивались на Каро и улыбались. Так же было и когда нам едва исполнилось семнадцать. Другой бы, наверное, загордился от общества столь блистательной особы, я же всегда чувствовал себя не в своей тарелке от внимания, которое выпадало на ее долю. Мне было бы проще, если бы она производила впечатление Лона Чейни в роли Призрака Оперы, а ее истинную красоту мог разглядеть я один.

У сосен возле домика королевы Шарлоты Каро остановилась покормить белок. Пушистые грызуны так привыкли к ней, что ели прямо из рук. Я последовал ее примеру, и вскоре белки брали орехи и у меня. Одна белка соображала довольно туго и каждый раз не успевала схватить орех. Я не оставлял надежду накормить беднягу, присел на корточки и протянул руку. До белки наконец дошло, и она приблизилась ко мне.

– Осторожно! – предупредила меня Каро. – По-моему, у нее с головой не все в порядке.

Я не внял уговорам. Белка обнюхала мою левую руку, затем взялась за большой палец и вонзила в него зубы. Боль была мгновенной и ошеломляющей. Я подскочил и заорал от боли. Грызун висел у меня на пальце, как какое-то идиотское украшение. Через несколько секунд он упал, но эти секунды показались мне такими же длинными, как гитарное соло семидесятых.

Я обернул палец салфеткой. Бумага тут же пропиталась кровью, словно промокашка, и в долю секунды стала красной.

Произошедшее будто парализовало Каро. Она прижала руку ко рту и скрестила ноги. В школе все было так же: проявление жестокости ее возбуждало. Не знаю, часто ли такое бывает. Может, все женщины возбуждаются при виде крови. Может, публичные казни – всего лишь способ испытать оргазм. А что, интересная мысль.

– Не тянешь на Франциска Ассизского, да? – спросила Каро.

Она сняла шарф и перевязала мне палец.

Мы погуляли еще немного, потом зашли выпить кофе в кафе в оранжерее. Большое кафе смахивало на пещеру, по залу отдавался перезвон ножей и посуды. Палец разрывался от боли, но я молчал, боясь сойти за нытика.

– А что с твоими песнями? – поинтересовалась Каро. – Я думала, ты станешь рок-звездой.

– Не смог подобрать подходящих музыкантов, – признался я. – Все кандидаты либо ненавидели мои идеи, либо валялись в постели.

– Значит, теперь тебе двадцать три года, и ты считаешь, что жизнь пошла коту под хвост. Что ж, ты нашел единомышленников.

– Наверное, я взрослею, – сказал я. – Вот включаю телик, вижу какую-нибудь группу и понимаю, что это просто сборище позеров. Не на что смотреть. Все достойные люди умерли. Наверное, последним настоящим рокером был Курт Кобейн.

– Назови-ка пять рок-н-ролльных самоубийств всех времен и народов.

– Хороший вопрос, – кивнул я, не задумываясь. – Несчастные случаи не в счет?

– Не в счет.

– Ну тогда… Пятое место – Брайан Эпштайн. Четвертое – Майкл Хатченс. Третье – Иен Кертис. Второе – Ник Дрейк. Ну и первое место – Курт Кобейн.

– О как! – Каро рассмеялась. – Вот тебе еще список.

Она подошла к прилавку, взяла ручку и обрывок бумаги. Села, нацарапала несколько строк и передала листок мне. На нем значилось три имени.

1. ОТЕЦ

2. УОРРЕН

3. ИИСУС

– Это еще что? – удивился я.

– Мой личный список, – пояснила Каро. – Список людей, которых ты должен ради меня убить.

Я рассмеялся. Каро сохранила серьезность.

– Ты говоришь, что любишь меня, но едва я прошу о малейшем одолжении, как сразу складываешь лапки. Что это за любовь? Вот Хитклифф пошел бы на убийство ради Кэти?

Я молчал.

– Ты серьезно? – спросил я наконец. – Ты на полном серьезе предлагаешь мне кого-то убить? Убить твоего отца?

Она уверенно кивнула, не отводя прозрачно-голубых глаз от моего лица.

– Вот уж славный киллер! – усмехнулся я, разглядывая покусанную руку. – Даже белка меня победила.

Каро словно и не слышала:

– Я сама не могу, понимаешь, у меня есть мотивы для убийства всех троих. Это ясно как день.

– А мне ясно как день, – перебил я, – что ты не понимаешь, о чем говоришь.

Она уставилась на меня так, как уставились на меня девчонки, когда мне было тринадцать. Тогда я спросил их, что чувствуешь при менструации. В молчании мы проследовали мимо дворца и присели у фонтана. Сколько я себя помню, ни разу не видел, чтобы он работал.

– Почему ты просишь об этом меня? – нарушил я тишину. – Кажется, мы оба пришил к выводу, что я славный малый.

– Поэтому-то ты идеально подходишь на эту роль. Никогда не привлекался. Кто тебя заподозрит?

– Каро, моя жизнь и так не сахар. С какой стати мне садиться в тюрьму ради тебя или кого-либо еще?

– Значит, дело не в том, что они не заслуживают смерти, – презрительно бросила моя спутница. – Ты просто боишься сесть в тюрьму.

– Именно.

– Бесхребетное поведение, не находишь?

– Дело не в трусости, – возразил я. – Дело в здравом смысле. Какой бы оборот ни приняла моя жизнь, мне претит срать и мочиться в ведро под присмотром сокамерника.

– Марк, ты ведь меня хочешь?

– Сама знаешь.

– Я бы стала твоей, – сказала Каро, прижимаясь ко мне. – Я бы стала твоей на те восемнадцать месяцев, которые я тебе должна. Ты сможешь делать со мной что угодно. Так часто, как только захочешь.

Я пристально посмотрел на нее.

– Да ты и впрямь чокнутая.

– Нет. – Она слегка покраснела. – Многие легко назвали бы пяток людей, которым желают смерти. Единственная разница в том, что у них кишка тонка это признать, а у меня нет. Мир – скверное место, Марк. Хорошие люди голодают и мрут, а плохие процветают и богатеют. Думаешь, убийство пары мерзавцев тебе карму подпортит? Не скажи. По-моему, Господь и все его ангелы запоют от радости, если какой-нибудь подонок сдохнет. Ну? Не хочешь порадовать Господа?

– Вряд ли Господа обрадует убийство Иисуса.

Каро даже не улыбнулась.

Кажется, она была разочарована. Впрочем, я тоже. Я-то надеялся, что Каро подросла со школы, научилась хоть капельку сопереживать окружающим. А она осталась той же сучкой, только сиськи отрастила.

Между нами повисла чумная завеса горечи. Мы вышли через Львиные ворота и свернули направо. У дверей своего дома Каро приникла ко мне, поцеловала в губы и пожелала счастья.

Я поехал домой на машине, с трудом продираясь сквозь пробки. На душе у меня было паршиво: как и много раз прежде, я чувствовал, что Каро – неуравновешенная, непредсказуемая девчонка и что вряд ли стоит из-за этого переживать.

Дома за чаем с вареным яйцом я почувствовал, что у меня сводит горло. Я дрожал, хотя было тепло. В ванной я изучал синяки и заметил, что глаза у меня сверкают силой, которую я в себе не чувствовал. Знакомые симптомы.

Я был одержим любовью. Несмотря на то что у Каро напрочь отсутствовали понятия о человеческой доброте (а может, именно поэтому), ни одна женщина не возбуждала меня так, как она. Только вот мне было ясно, что я ни капли не возбуждал ее. Один из тех, с кем она как-то переспала, песчинка в горсти, я не выделялся из множества других ни личными качествами, ни внешностью, ни геройством в постели. Просто мальчик из прошлого, наивный мальчик, который вошел в ее жизнь девственником и покинул ее дрожащим рогоносцем.

Мне следовало успокоиться, и я пошел к Лизе. У нас с Лизой были совершенно тупиковые отношения, поэтому я даже не упомянул о ней в разговоре с Каро. Тупик в отношениях был полностью на моей совести. Лиза, на десять лет старше меня, мать-одиночка, жила в Новом Элтхеме.

Нас свел Гарри Поттер. Лиза вполне логично рассудила, что если Дж. К. Роулинг не окажется руководителем сети детских борделей, ее книги обязательно вырастут в цене. У Лизы четырнадцатилетний сын по имени Элиот. Лиза принялась покупать у меня подписанные книги Роулинг из первого тиража, полагая, что сможет продать их с неплохой наценкой и таким образом оплатить обучение Элиота в колледже.

Узнав, что у Лизы есть сын, я заинтересовался. Стать приемным отцом мальчику, который никогда не имел дела с мужчиной, значило бы попытать себя в роли из репертуара Ника Хорнби. Такого я еще не пробовал. К сожалению, Элиот не разделял моего настроя.

Я позвонил в дверь. Открыл Элиот. Увидев меня, он брезгливо отвернулся, словно бы я был не я, а кровавая авария на дороге.

– Мать твою…

– Привет, Элиот! – Я навесил на лицо самую обаятельную улыбку – я приберегал ее как раз для таких малолетних ублюдков.

– Чего надо?

С Лизой мы встречались уже семь месяцев. За исключением случайного перемирия (оно продлилось полдня), наши отношения с Элиотом оставляли желать лучшего.

– Слушай… – Я улыбнулся еще шире. – Я знаю, у тебя в школе проблемы. К тому же ты скучаешь по родному отцу… Честное слово, я не пытаюсь его заменить. Возможно, в чем-то я тебя разочаровал. Честно говоря, я сам себя порой разочаровываю. Но, Элиот, пойми, это не значит, что мы не можем подружиться. Я просто хочу стать твоим товарищем, вот и все!

– Отвали, козел жеманный.

Умный мальчишка, ничего не скажешь. Ну какой четырнадцатилетний пацан употребит слово «жеманный»? Пока я придумывал достойный ответ, Элиот ушел. Уже лучше: обычно он захлопывал дверь у меня перед носом.

Я заглянул в щель.

– Лиза! Привет!

Через пару минут стало ясно, что Элиот не соблаговолил сообщить маме о моем приходе. Он никоим образом не собирался упрощать наши отношения.

Я зашел в дом. Малолетний гаденыш сидел в гостиной, телевизор смотрел. Сверху доносилось жужжание фена, Лиза – кстати сказать, парикмахер – укладывала волосы.

Я присел на кухне и подождал, пока она спустится. Завидев меня, Лиза улыбнулась, на щеках у нее проступили ямочки. Этакая девочка тридцати лет от роду. Каждый раз, как она улыбалась, у нее на лице проступало природное благодушие и полное отсутствие образования. Лиза с завидным упорством красилась в блондинку и укладывала длинные волосы какими-то невероятными волнами. Короче, моя подруга представляла собой типичный пример сапожника без сапог, точнее, парикмахера без нормальной прически.

– Я не слышала звонка, – извинилась она. – Тебя впустил Элиот?

Я полуутвердительно кивнул. Лиза изобразила улыбку, долженствующую означать: «Ах какая приятная новость, ты так быстро нашел с ним общий язык!» Она предпочитала игнорировать тот факт, что ее сын только порадовался бы, если бы бешеная собака отгрызла мне яйца. Мы с Лизой собирались провести законные полтора часа в пабе. Перед уходом она спросила у сына, может ли она ему чем-нибудь помочь.

– Да, – кивнул Элиот, не отводя глаз от экрана телевизора. – Пошли к черту эту кучу дерьма.

С Уоллесом мы виделись часто – особенно после того, как он развелся. Пока я учился в университете, мой друг устроился на работу, женился, у него родились дети. Работал он в компьютерной фирме и как-то раз переспал с девчонкой-программисткой. На свою беду, Уоллес имел глупость признаться в этом жене. В ответ на честность та попросила его уйти. Пришлось ему переехать в кошмарный дом – стены там такие тонкие, что слышно, как соседи ветры пускают.

Пару раз в неделю мы заглядывали в бар. Сейчас мы пошли в маленький паб неподалеку от того места, где жила Каро. В таком баре, рассчитанном на средний класс, редко можно нарваться на неприятности. Настроение у нас было расслабленное. Бармен, Фил, почему-то всегда ходил в ковровых тапочках.

Уоллес, похоже, обрадовался, что я провел ночь с Каро и отделался всего-навсего очередной шишкой. Неудачный брак и короткая интрижка с той девчонкой подорвали его веру в себя. Уоллес был моим ровесником, но чувствовал себя стариком. С детьми он виделся только по выходным, и это его угнетало. Он слишком поздно понял, что счастливый брак не стоит пяти потливых минут в ближайшей кладовке.