Текст книги "Советский шпионаж в Европе и США. 1920-1950 годы"

Жан Креме и кризис 1927 года

Следуя примеру Великобритании и Италии, Франция в 1924 году признала СССР. Работа советских секретных служб значительно облегчилась из-за новых возможностей, которые возникли в связи с открытием посольства и торгового представительства. Как НКВД, так и ГРУ имели своих доверенных лиц в посольстве, вализы курьеров и коды были теперь в распоряжении разведывательной машины. Руководителем сети ГРУ стал Месланик (Дик)[23]23
  D papers, FRe 28; Action Franςaise (Paris), Sept. 19, 1917.


[Закрыть].

Сбор информации персоналом посольства затруднялся тем обстоятельством, что официальные лица были известны контрразведке и все их передвижения и контакты не составляло труда отследить. Связь между посольством и шпионским аппаратом осуществлялась всего одним или двумя особо доверенными людьми. В 1925 году советское правительство направило в Париж Узданского-Елейского, человека лет 45, офицера, ветерана службы разведки, если только так можно сказать применительно к еще столь молодой организации. Узданский выполнял важную миссию в Варшаве и в 1924 году был выслан польским правительством. В 1925 году его переводят в Вену, откуда он руководит операциями на Балканах. С таким послужным списком он прибыл в Париж, что было для него серьезным продвижением по службе[24]24
  Posledniya Novosti (Paris), Nov. 10, 1929.


[Закрыть].

Под именем «Абрама Бернштейна» Узданский вел жизнь свободного художника. Положение его жены в советском посольстве и торговом представительстве служило хорошим объяснением для его частых визитов туда. Стефан Гродницкий, литовский студент, был назначен помощником «Бернштейна»; он отвечал за встречи с французскими агентами, получал их письменные доклады и передавал их ему.

От «Бернштейна» через Гродницкого французская подпольная сеть получала точные задания. Требовалась информация о французской артиллерии, новых формулах пороха, противогазах, самолетах, военных судах, о перемещении войск и т. д. Была сделана попытка под видом инженеров внедрить агентов в танковое конструкторское бюро в Версале и в военную академию Сен-Сир. «Бернштейн» развернул беспрецедентную по размаху деятельность.

Был придуман остроумный план проникновения в Версаль и в центр военных исследований. Несколько членов коммунистической партии стали наборщиками в типографии и брали пробные оттиски всех бумаг, печатавшихся по заказу центра французской военной науки. Эта группа эффективно работала с 1925-го до конца 1927-го.

В то время во Франции, так же как и в других странах, советские разведслужбы широко применяли сомнительный метод вопросников. Инженеры и специалисты военной промышленности СССР составляли длинный список интересующих их технических вопросов. Затем списки поступали к военным атташе за рубежом. Ни сами атташе, ни кто-либо из их штата не могли дать ответ на специальные вопросы, поэтому вопросники спускались в самые низы агентурной сети. «Бернштейн» получал их в посольстве, переписывал и распределял копии среди своих агентов. Эта процедура шла вразрез с правилами конспираций: часто такой вопросник, написанный от руки, мог выдать французской полиции его автора.

И вскоре доклады об этом из разных источников стали попадать в Сюрте Женераль.

В 1925 году Луиза Кларак связалась с неким Руссе, старым коммунистом, имевшим связи в тулонском арсенале, и попросила его заполнить вопросник по поводу морской артиллерии. Руссе доложил о ее просьбе полиции.

Как свидетельствовал позже Руссе, «я понял, что вопросы не касались профсоюзов и рабочего движения. Это был явный шпионаж, в который меня пытались вовлечь. Возмущенный поведением партии, которая поощряла такие попытки под предлогом помощи Красной Армии и защиты рабочего класса, я донес об этих фактах М. Борелли, комиссару спецслужбы в Марселе. Он посоветовал мне не отвергать предложение Луизы Кларак, чтобы разоблачить ее. Поэтому я дал ей некоторые документы. Я послал также бумаги и Креме. Следуя его инструкции, я передал их в запечатанном конверте с одним из членов партии»[25]25
  Action Franςaise, July 20, 1927.


[Закрыть].

В другом случае, который произошел в октябре 1925 г., члену группы Креме, некоему Сэнгре, механику арсенала в Версале и секретарю тамошней ассоциации профсоюзов, приказали встретиться с человеком по имени Пьер Прево. Тот задал Сэнгре множество вопросов о производстве пороха и средствах доставки оружия. Механик удивился, ни один из вопросов не имел ничего общего с профсоюзным движением, хотя ему сказали, что речь пойдет о защите рабочих. Сэнгре решил доложить об этом инциденте руководству завода. В результате полиция снабдила его документами, которые он должен был передать Прево, и велела поддерживать контакт[26]26
  Le quotidien (Paris), July 20, 1927.


[Закрыть].

Примерно в то же время аппарат Креме потребовал от Кошлена, активиста коммунистической партии, работавшего в Версале и Сен-Сире, дать информацию о танках, порохе и т. д. Тот хотел было отказаться, но некто Серж, человек из окружения Креме и член муниципального совета Сен-Сира, был очень настойчив и даже вскользь упомянул, что связан с посольством, что советские граждане активно работают в группе и что их руководитель – женщина (явно – Луиза Кларак). Кошлен доложил об этом секретарю военного министерства, и доклад о шпионских происках снова попал в Сюрте Женераль[27]27
  Ibid.


[Закрыть].

В 1925–1926 годах политический климат в Европе стал благоприятным для Москвы. Французское правительство возлагало большие надежды на дипломатическое признание Советского Союза и не решалось объявить войну организации, чьи корни вели в советское посольство. Был, конечно, риск, что важные военные секреты могут стать известны Москве, но Париж предпочитал дезинформировать советскую разведку вместо того, чтобы подавить ее сеть. Для этого в военном министерстве стряпались фальшивые документы, которые затем передавались через агентов Луизе Кларак, Креме и Прево, но как много подлинных сведений попало в посольство, никому неизвестно.

В 1927 году было решено положить конец деятельности группы Креме. Это был год, когда весь мир разочаровался в советской политике, год разрыва Великобритании с Москвой. Пятого февраля 1927 года Кошлен, который постоянно отказывался сотрудничать с Креме, получил вопросник от одного из помощников Креме и через несколько недель вошел в контакт со Стефаном Гродницким, чтобы передать ему ответы, подготовленные в военном министерстве, и получить новое задание. Полиция наблюдала встречу с Гродницким на площади Мадлен в Париже, видела, как Кошлен передаёт бумаги, и следила за Гродницким, когда тот встретился с «Бернштейном». Девятого апреля 1927 года эти бумаги были найдены у него при аресте.

Прокатившаяся волна арестов вызвала сенсацию во Франции. В это самое большое шпионское дело послевоенного периода было вовлечено больше сотни людей. Обнаруженные документы вскрыли существование обширной шпионской организации. Возникшая картина громадной разведсети и ее широкого сотрудничества с французским коммунистическим движением свели на нет многие предыдущие дипломатические достижения. И крупный обыск в «Аркос» – советском торговом представительстве в Лондоне в мае того же года во многом явился продолжением французского дела.

Суд признал виновными лишь восемь человек. Среди них были два гражданина СССР – Бернштейн и Гродницкий, а из французов – Креме и Луиза Кларак, которые потом уехали в Россию, и их главные помощники. Однако приговоры не были слишком суровы: Стефан Гродницкий, характеризуемый судом как «молодой и элегантный, которому поручали деликатные задания», был приговорен к 5 годам, «Бернштейн» – к 3 годам, один из французских агентов – к шестнадцати месяцам, а другой – к трём месяцам тюремного заключения.

Осужденные агенты были разосланы по разным тюрьмам, отбыли свои сроки и надолго исчезли с политической сцены. Двое из них – Пьер Прево и Жорж Менетрие – объявились после Второй мировой войны и занимали важные посты в советских разведслужбах.

Судьба французских руководителей агентурной сети сложилась трагично. Покинув Францию, Креме и Луиза Кларак жили в Москве на положении политических эмигрантов. По некоторым сведениям, работая в Коминтерне, Креме на самом деле продолжал сотрудничать с французским отделом советской военной разведки, а потом был послан с секретной миссией на Дальний Восток. Там в 1936 году он исчез. В Москве ходили слухи, что он упал за борт судна и его не смогли спасти. Но в действительности он был ликвидирован НКВД по пути в Китай на португальском острове Макао близ Кантона.[28]28
  D papers, FRe 15, 19, 20, 21.


[Закрыть] Луизе Кларак в 1934 году было приказано покинуть Россию, она вернулась во Францию, где долгое время жила, скрываясь и не проявляя никакой активности ни в пользу коммунистической партии, ни в пользу Москвы.

Группа наборщиков из Версаля, о которой упоминалось выше, продержалась всего девять месяцев после ареста Креме. Сотни конфиденциальных и секретных документов поступали в наборный цех типографии военного исследовательского центра, а это означало, что частично гражданский и частично военный персонал типографии давал обязательство строго хранить секретность. Около десяти человек, бывших активистами коммунистической организации типографии, передавали оттиски всех документов, проходящих через наборный цех, Жану Ружайру, субагенту Луизы Кларак. Информация оплачивалась весьма щедро. Солдат Марсель Пийо как посредник получал 400 франков в месяц, Ружайру перепадали более крупные суммы, и он даже открыл счет в банке.

Работа, начатая в 1925 году, шла благополучно. Ее исполнители не вызывали никаких подозрений до того дня, когда капрал из Центра аэронавтики не доложил своему начальству о том, что Ружайр предложил ему деньги за информацию о мобилизационных планах и об авиации. Ружайр был арестован. Он во всем признался и выдал Сюрте имена, как своих субагентов, так и руководителей. Все его помощники были арестованы, а его русский шеф, таинственный Поль, который принял дела после отъезда Луизы Кларак и чье имя и адрес никто не знал, так и не был найден[29]29
  Le quotidien, March 13, 1928.


[Закрыть].

Суд над наборщиками состоялся в марте 1928 года, но он не возбудил таких страстей, как дело Креме. Судебное заседание шло при закрытых дверях, и только некоторые детали просочились от очевидцев в прессу. Одиннадцать подсудимых получили сроки лишения свободы от шести месяцев до пяти лет, все они были французскими коммунистами, среди них не было ни одного русского.

Дело Креме во Франции было только одной из целого ряда разведывательных операций в мире, о которых стало известно в те времена.

История советской секретной службы за рубежом представляла собой ряд достижений и провалов, побед и поражений. В 1927 году произошла первая из трех главных неудач, которые определили ее курс. Вторая случилась в 1933—1934-м, третья – в 1949–1950 годах. Три года, с 1924-го по 1926-й, ознаменовались серьезными успехами советской дипломатии, признанием страны крупными державами – Англией, Италией и Францией – и открытием советских посольств и консульств почти во всех странах Европы. Благоприятный международный климат позволил повысить разведывательную активность, основанную на тех же методах, которые применялись до этого. В первые годы после прихода к власти Сталина шпионская сеть развивалась так быстро, что вскоре покрыла большую часть стран Европы и Ближнего Востока. Кризис стал неизбежен.

В 1926 году Рудольф Гайда, герой чехословацкого корпуса, известного по мятежу в Сибири, был арестован в Праге за связь с советской секретной службой.[30]30
  New York Times, Jan. 9, 1927 and Aug. 4 1929.


[Закрыть] В марте 1927 года бывший белогвардейский генерал Даниил Ветренко был арестован в Польше, как глава крупной советской шпионской сети[31]31
  Ibid., March 3, 1927.


[Закрыть]. Неделей позже в офисе советско-турецкой торговой компании были найдены компрометирующие документы, а один из ее руководителей, некто Акунов, оказался замешан в шпионаже на турецко-иракской границе.[32]32
  Ibid., March 13, 1927.


[Закрыть] Через три дня швейцарская полиция объявила об аресте двух советских агентов, Бюи и Эфони, работавших на Фридберга, который сумел скрыться[33]33
  Ibid., March 17 and 18, 1927.


[Закрыть].

В мае того же года в Ковно литовский генерал Клещинский был задержан в момент передачи секретных военных документов служащему советской миссии[34]34
  Ibid., May 25 and 26, 1927.
  Следует отметить, что название Ковно этот город носил до революции. А с 1920 г. это был уже Каунас – столица Литовской республики. После освобождения Красной Армией захваченных панской Польшей украинских, белорусских, литовских территорий (в 1939 г.) и советизации Литвы (в 1940 г.) столица переехала в Вильнюс. (Прим. ред.)


[Закрыть].

В Вене работник представительства СССР – Бакони был разоблачен как резидент Москвы. Венгр по рождению, сын одного из вождей партии Кошута и советский гражданин, он установил контакт с работниками министерства иностранных дел и добывал через них секретную информацию, пока австрийская контрразведка не положила конец его деятельности в мае 1927 года.[35]35
  The Times (London), May 17, 1927.


[Закрыть]

Шестого апреля 1927 года пекинская полиция совершила налёт на советскую дипмиссию. Через четыре дня разразился скандал Бернштейна – Гродницкого – Креме во Франции. Наконец, 12 мая грянула буря в Англии, где «Аркос» прикрывал советские шпионские операции. В результате Лондон разорвал дипломатические отношения с Москвой.

Репутации СССР на международной арене был нанесен большой урон. Сталину эта цепочка арестов и судебных процессов представлялась неизбежными потерями, и он не видел причин сворачивать свои разведывательные усилия. Единственный вывод, сделанный Москвой из этих инцидентов, состоял в требовании проявлять осторожность и усилить конспирацию.

Всемирное фиаско советской разведки задело все три её элемента: дипломатические учреждения, коммунистические партии и шпионское подполье. Теперь им было предписано разделиться и продолжать работу порознь.[36]36
  D papers, FRe 14.


[Закрыть] Посольство в Париже получило инструкции отрицать любые факты, держаться в стороне от текущих разведывательных дел, порвать связи с коммунистическими организациями и прекратить прямую финансовую помощь им. Документы, накопленные в посольствах военной разведкой и НКВД, необходимо было просмотреть, часть отправить в Москву, а часть уничтожить. Подобные инструкции были переданы всем советским миссиям за рубежом.[37]37
  Вот как описывает события середины 1927 г. Г. С. Агабеков, бывший сотрудник ИНО ОГПУ: «Инструкции, присланные в посольство, торгпредство, Разведупр и ГПУ в Тегеране требовали просмотреть все архивы и уничтожить документы, которые могли бы скомпрометировать нашу деятельность. Посольство и торгпредство немедленно начали проверять архивы и отобрали громадную кучу документов для уничтожения. Эти бумаги целую неделю сжигали во дворе посольства. ГПУ получило еще более строгий приказ. Москва предписывала уничтожить все архивы и в будущем хранить корреспонденцию только за последний месяц, но даже эти документы должны храниться таким образом, чтобы их можно было быстро уничтожить в случае налета на посольство… За первым циркуляром из Москвы последовал второй. Сотрудникам посольств и миссий было строго запрещено поддерживать связь с членами местных коммунистических организаций».


[Закрыть]

«Генерал Мюрейл» и Ян Берзин

Провалы 1927 года положили конец карьере двух важных агентов: Бернштейна, который отбывал трехлетний срок тюремного заключения, и Креме, который оказался в Москве. Появилась другая французско-советская пара лидеров, возглавившая советскую разведку во Франции.

С советской стороны дело взял в свои руки новый выдающийся человек, известный под целой дюжиной кличек – «Поль», «Анри», «Альбер», «Буассон» и многих других, (на самом деле его звали Стучевский Павел Владимирович). Из этих кличек в памяти его сподвижников более всего сохранилась самая необычная – «генерал Мюрейль». Имя это явно вымышленное, хотя и звучало привычно для французского уха, но звания генерала в то время в России не существовало. На самом деле он был военным комиссаром во время советско-польской войны 1920 года, а в последующие годы перешел на службу в разведку.

В качестве руководителя обширной разведсети «Мюрйель», возможно, был самой интригующей фигурой в длинной череде доверенных лиц Берзина во Франции. «Удивительный человек, авантюрист высокого класса», – так отзывался о нем один видный французский коммунист того времени. Для «Мюрейля» войны, революции, баррикады – «прямые действия» – были всем, а политические действия – почти ничем. История, по его мнению, вершилась на поле битвы, а не в парламенте. Агитация и пропаганда не идут ни в какое сравнение с пушками и торпедами. А значит, парламентарии и другие лидеры, работающие легально, играют второстепенную роль, в то время, как подпольщики, предводители вооруженных бунтов, будущие командиры революционных армий, а вместе с ними и разведчики-герои являются движущей силой истории[38]38
  В Париже «Мюрейль» финансировал журнал, в котором популяризировал русский и германский революционный опыт и уличную борьбу. Журнал выходил в течение 18 месяцев.


[Закрыть]. Его идеи несколько отличались от догматов марксизма, и он был просто рождён для подпольной работы[39]39
  D papers, FRe 10.


[Закрыть].

Большевик старой ленинской гвардии, «Мюрйель» в 1929 году достиг сорокапятилетнего возраста. В предреволюционные времена он прошел тюрьму и сибирскую ссылку, жил в Швейцарии как эмигрант, после Октябрьской революции колесил по всему миру. В середине двадцатых годов он побывал с разведывательной миссией в Китае. Он часто приезжал во Францию, говорил по-французски как овернский крестьянин и презирал французских левых вождей, в особенности – «любующегося собой мелкого буржуа» Мориса Тореза. По его мнению, Французская коммунистическая партия была недостаточно революционна.

«Мюрейль» обладал врожденным даром уходить от слежки и водить за нос полицию. В 1927 г. его хотели взять по делу Креме, но он скрылся, когда Гродницкий и Бернштейн были схвачены. На процессе работников типографии в 1928 году «Мюрейля» назвали получателем документов, но его так и не смогли разыскать. Три года полиция получала доносы из разных провинций о похождениях таинственного «Поля», часто даже добывала его адрес, но, явившись туда, узнавала, что тот «только что уехал». Его агентов и помощников не раз арестовывали и приговаривали к тюремному заключению, некоторые из них сбежали в Россию, но «Мюрейль» никогда не попадал в руки полиции.

Среди его французских сподвижников, в основном молодых энтузиастов, этот закаленный в битвах ветеран, всегда бравший верх над полицией, пользовался уважением, смешанным со страхом. Даже грубые черты его простого лица удивительно совпадали с этим образом. В контактах с вождями коммунистической партии «Мюрейль» старался представить свои действия как совершенно невинные. Дело Креме послужило уроком, московские приказы не допускали отклонений: все нелегальные разведывательные операции должны проводиться отдельно от коммунистической партии.

В этот период частой смены руководства «Мюрейль» умел работать с каждым, кто вставал у руля Французской компартии. В 1928–1929 годах с благословения Москвы «оппортунистическая группа», руководимая Марселем Кашеном и Жаком Дорио, уступила место другой группе, во главе которой стоял Анри Барбе. Молодой и преданный «боец», он год провел в тюрьме и теперь был на нелегальном положении. Он взял на себя связь с Коминтерном, часто ездил в Москву и обратно и поддерживал по поручению «Мюрейля» контакты с Политбюро.

Задачей «Мюрейля», как он сказал Барбе, было отобрать способных юношей и девушек из коммунистической молодёжи и послать их на год учиться в советской разведшколе, после чего они могли бы стать ведущими кадрами партии и занять в ней руководящие посты. Такая акция в международном плане не считалась нелегальной, и Политбюро французской партии охотно согласилось оказать помощь. Барбе свёл его с различными молодёжными группами в партии и круг контактов «Мюрейля» быстро вырос.[40]40
  Ibid.


[Закрыть]

Но вскоре партийное руководство поняло, что цели «Мюрейля» не так уж безобидны, как им казалось. Из разных ячеек партии начали приходить сообщения о разведывательной активности. Молодые люди, рекрутированные Барбе, не видели причин скрывать от партийных лидеров факты, свидетельствующие о нелегальных операциях. Лавировать между требованиями Москвы и угрозой испортить отношения с коммунистической партией становилось все труднее.

Интересы «Мюрейля» были такими же многосторонними, как и вся военная наука и промышленность. Почти каждое управление советского Генерального штаба желало получить ответы на вопросы, касающиеся Франции, и сеть «Мюрейля» работала день и ночь, чтобы добыть информацию об авиационной промышленности и военно-воздушных силах, о последних моделях пулеметов и автоматических винтовок, о военном флоте, о военных поставках в Польшу и Латвию. В средиземноморских портах – Марселе, Тулоне и Сен-Назере – «Мюрейль» держал группы агентов, которые сообщали о конструкции торпед, подводных лодок, заградительных сетей и прочих подобных нововведениях.

Особый интерес для «Мюрейля» представлял военный комплекс близ Лиона. В Лионе его люди ухитрились похитить кальки с чертежами самолетов, и после того как Мюрей снял с них копии, их вернули обратно. Когда это воровство было раскрыто, арестовали только одного его агента, остальным удалось скрыться за границей.[41]41
  Le matin, April 30, 1931.


[Закрыть]

В процессе сбора информации в портах «Мюрейль» постоянно перебрасывал своих агентов с места на место. Например, он послал Мориса Монро, рабочего-металлиста, из Парижа в Нант, снабдив его деньгами, которых хватило, чтобы открыть рыбный магазин. Объявление о «прямой доставке товара» появилось над новым прилавком. А сам Монро ездил в порты Северного моря, откуда возвращался с донесениями. И такая работа продолжалась несколько лет.[42]42
  D papers, Fre 11.


[Закрыть]

Другими агентами «Мюрейля» были Винсент Ведовиани, секретарь коммунистической ячейки в Марселе, и инженеры марсельского военно-морского арсенала. Ведовини поставлял информацию о химических заводах, производстве торпед, современного оборудования для подводных лодок. В начале 1930 г. «Мюрейль» попросил его заполнить написанный от руки вопросник, посвященный артиллерийскому вооружению эскадренных миноносцев. Ведовини, который к тому времени почувствовал отвращение к разведывательной работе, передал вопросник полиции[43]43
  Le matin, May 6, 1931.


[Закрыть]. В последний момент «Мюрейль» сумел скрыться за границей. Однако он потом вернулся и в апреле 1931 года был наконец арестован.

Следствие, а потом судебный процесс продолжались пять месяцев. Его вина, без всяких сомнений, подтверждалась письменными документами, показаниями Ведовини и другими доказательствами. Опровергнуть обвинения было невозможно, но, с другой стороны, советский агент не мог признать себя причастным к шпионажу. Защита «Мюрейля» настаивала на «сентиментальном» объяснении его деятельности во Франции – якобы здесь была некая любовная интрига, а «Мюрейль», как джентльмен, не мог разглашать подробности. Это был стандартный прием разведчиков, который позволял оправдать свое нежелание давать показания. (В 1949–1950 году Джудит Коплон в Соединённых Штатах применила тот же приём, чтобы оправдать свои встречи с Валентином Губичевым).

«Мюрейль» заявил, что он писатель и ему нужны материалы для романа, которые он и собирал во Франции в течение почти четырех лет. Когда его спросили, где рукопись романа, он ответил, что оставил ее в Германии, но не может сообщить, где именно, по «сентиментальным причинам». Полиция и суд не знали, что жена «Мюрейля», Луиза Дюваль, жила во Франции и поддерживала тесную связь с разведывательной сетью. Она, проявляя чудеса изобретательности, несколько лет избегала ареста, пока в 1934 году два других агента не выдали ее.

В момент ареста в карманах «Мюрейля» нашли два паспорта, много коротких записей и значительную сумму денег. Он не смог по тем же «сентиментальным причинам» объяснить, где он взял такую круглую сумму. Ведовини, естественно, признал, что знаком с «Мюрейлем», но тот утверждал, что никогда в глаза не видел своего агента. Такая защита, к которой прибег «Мюрейль», в наши дни едва ли смогла бы произвести впечатление на публику, прессу и суд, но в 1931-м во Франции так и случилось. Его приговорили всего к трём годам тюрьмы.[44]44
  Posledniya Novosti, Oct. 7, 1931.


[Закрыть]

«Мюрейль» отбывал свой срок заключения в Пуасси, после освобождения в 1934 году его депортировали в Россию. Судьба этого выдающегося человека неизвестна. Среди французских коммунистов в 1938 г. ходили слухи о том, что в годы большой чистки в России «Мюрейль» сошел с ума. Правда, были люди, которые поговаривали, что он симулировал сумасшествие, чтобы избежать репрессий, но другие утверждали, что он на самом деле лишился рассудка.[45]45
  D papers, b. 812.


[Закрыть]

В 1931 году Анри Барбе вызвали в Москву для доклада о ситуации, которая в глазах Советов и Коминтерна выглядела отнюдь не удовлетворительно. Барбе встретился с руководителями Коминтерна – Пятницким и Мануильским, чтобы доложить им о подвигах и методах работы «Мюрейля». Однако тщательно подготовленное и документированное сообщение не произвело должного впечатления.

Пятницкий начал объяснять всю важность разведывательной работы за рубежом: «Прискорбно, что коммунистические партии вовлечены в такого рода деятельность, но работу надо продолжать». Пятницкий потом связался с Яном Берзиным, и Барбе был приглашен в кабинет высшего начальника советской военной разведки.

Потом Барбе писал в своих мемуарах:

«На следующее утро ко мне в гостиницу «Люкс» прибыли два офицера Красной Армии. Мы пересекли Москву и подъехали к большому зданию, на котором не было никаких специальных знаков, которые указывали бы на его назначение. Это был главный штаб советской военной разведки.

Меня провели в большую комнату, где на стенах висели громадные карты Европы и Азии. За письменным столом стоял человек лет пятидесяти в военной униформе с двумя орденами Красного Знамени на груди. Это был крепкий мужчина, ростом около пяти футов и восьми дюймов, с наголо обритой головой. Он смотрел на меня живым и проницательным взглядом голубых глаз. Генерал бегло говорил по-французски. Он был оживлен и немного нервничал.

Берзин сердечно приветствовал меня, пожал руку и распорядился подать чай и печенье. Потом он много говорил о важности информации и разведывательной работы для обороны советской родины… Он дал мне понять, что знает об отношении руководства французских коммунистов к использованию членов партии в разведке. Он допускал, что это доставляет нам неудобства, но ничего поделать не может».[46]46
  Barbe memoirs in D papers, FRe 13.


[Закрыть]

Долгий разговор закончился неожиданным для Барбе предложением установить «близкие отношения» с Четвертым отделом и работать под его руководством. Это было слишком для действующего, хотя и неформального генерального секретаря большой коммунистической партии.[47]47
  Неформальным либо формальным лидером, тем более – генеральным секретарём ФКП Анри Барбе не был никогда. В описываемый период он являлся одним из 4-х секретарей ЦК. В дальнейшем стал ренегатом, а во время нацистской оккупации Франции – коллаборационистом. (Прим. ред.)


[Закрыть]

«Я был ошеломлён этим предложением, – вспоминал Барбе. – Я объяснил, почему мы отвергаем шпионаж, и заговорил о традициях французского рабочего движения, которое не признает такого рода деятельность. Закончил я тем, что попросил генерала не вербовать больше агентов из наших активистов. Сделанное мне лично предложение я, конечно, отклонил.

Покрасневший от бешенства Берзин заявил, что если я не понимаю важности этой работы, то другие и подавно не поймут. Я почувствовал, что не завоевал друга в лице генерала Берзина, скорее всего, наоборот. Прощаясь со мной, Берзин попросил меня еще раз подумать».

Когда Барбе вернулся в Париж, Андре, сотрудник советского посольства и представитель Берзина во Франции, встретился с ним, чтобы услышать окончательный ответ. Идея состояла в том, чтобы разведывательной работой во Франции руководили двое – Андре и Барбе.

«Я ответил, что начал уставать от всего этого, – продолжает свой рассказ Барбе, – и снова сказал о решении политбюро. Андре рассмеялся. «Это несерьезно», – отмахнулся он и повторил предложение Берзина без околичностей: он хотел, чтобы мы регулярно встречались и координировали свои действия. Потом он сказал, что обойдется и без меня и наладит дела с другими ведущими членами партии».

Это был конец прямых переговоров. Через некоторое время французское Политбюро даже перешло в наступление и сняло с ответственных постов нескольких известных ему советских агентов. Удивительно, но ни посольство, ни Коминтерн не проявили беспокойства по этому поводу. Однако вскоре стало известно, что два французских товарища уже ведут ту работу, которую Берзин предлагал Барбе: Жак Дюкло и Андре Марти начали сотрудничать с советской тайной службой.

От Анри Барбе следовало избавиться, и Москва взялась за дело. Когда пришло время убрать его из руководящего органа партии, шпионские дела, естественно, не упоминались. С другой стороны, никаких вразумительных объяснений, почему должна уйти «группа Барбе – Селора», которую привела к руководству сама Москва, тоже не было. Пресса в Москве и Париже писала неопределенно и туманно: грехи группы Барбе – Селора заключались в «групповщине» и «сектантстве», в том, что «его политика не соответствовала тактике Коминтерна»[48]48
  Communist International (Moscow), Dec. 15, 1931.


[Закрыть]. События для Барбе могли повернуться иначе, если бы он принял роль, предложенную ему Пятницким и Берзиным. Тремя годами позже, в 1934-м, он порвал с коммунистической партией.

Ему на смену пришел Морис Торез, а «специальные службы» были переданы в ведение восходящей звезды французского коммунистического движения Жака Дюкло. Его назначение означало, что сопротивление сломлено и с этого дня Французская коммунистическая партия будет исполнять любое требование Советов. Как и Барбе, Дюкло пришел в партию после долгих лет работы в молодежном коммунистическом движении, где он с юных лет принимал участие в нелегальных операциях. Он часто вступал в конфликт с законом, ему приходилось уезжать за границу, не раз его спасала амнистия или парламентский иммунитет. Его восхождение началось в 1926 году, когда как молодёжный лидер он был избран в члены Центрального Комитета ФКП. Одновременно его провели в члены парламента. Вначале внутри партии он поддерживал Барбе. В 1931–1932 гг., когда Барбе убрали, Дюкло стал членом Политбюро и одновременно руководил «специальной службой».

В 1937 году советские агенты в Швейцарии убили «Игнатия Рейсса», отступника НКВД, а в Париже несколькими месяцами ранее загадочным образом исчез архив Троцкого. Сам Троцкий был уверен, что к этим инцидентам приложил руку известный «старый агент ГПУ». 12 ноября того же года он шлет из Мексики телеграмму премьеру Камиллу Шотану: «В связи с убийством Игнатия Рейсса, кражей моих архивов и другими подобными преступлениями разрешите мне настаивать на допросе, хотя бы в качестве свидетеля, Жака Дюкло – вице-президента палаты депутатов и старого агента ГПУ».[49]49
  Троцкий ошибался насчет кражи документов в Париже в ноябре 1936 г. Позже стало известно, что эту операцию провел русский троцкист, агент советской спецслужбы.


[Закрыть]

Примечательно, что Дюкло промолчал, когда в июле 1952 года бюллетень Ассоциации международной политической информации напечатал посвященный ему материал: «Дело Дюкло существует двадцать лет. Двадцать лет Дюкло обвиняли в том, что он является «соавтором и исполнителем» и ведущей фигурой коммунистического шпионажа во Франции в пользу Советов. И в течение двадцати лет в этом не появлялось ни малейших сомнений».

Беспрецедентный 20-летний рекорд работы Дюкло как доверенного и тайного сторонника Москвы объясняется экстраординарной способностью этого человека совмещать образ борца против капиталистического французского правительства с верой в светлые идеалы освобождения человечества, символом которых была Москва, переносить любые тяготы, если они исходят от советской стороны, и укрывать любой акт шпионажа, если он поручен ему советской разведкой. Дюкло принадлежал к новому поколению коммунистических лидеров – верных, понимающих, всегда готовых к поддержке своей второй Родины – СССР, которые вытеснили старых большевиков, которые думали, спорили как бараны и учились.