Текст книги "Надежда патриарха"

– Скажите Арлине, что я… – Кажется, неприятностей и так слишком много. Она все равно узнает. Я закрыл глаза, позволив поглотить меня бездонной темноте.

5

Все было как в тумане. Какие-то люди наклонялись надо мной и задавали совершенно неуместные вопросы. Я засыпал, просыпался. Арлина неизменно сидела рядом, держа меня за руку.

Острая боль. Я застонал. Мне сделали укол. Я заснул.

Меня откуда-то везли…

– Где я? – В горле было так сухо, что я едва мог говорить. Я облизал губы.

Медсестра в белом халате повернулась от голографовизора, который помогал ей не спать.

– В госпитале Боланда, сэр. – Она поднесла чашку так, чтобы я смог сделать глоток. Никогда вода не казалась мне такой вкусной.

Я напряг память:

– Взорвалась бомба. – И вдруг меня охватила паника. – Марк Тилниц?

– Его пока нет. Поднимается на этаж. У нас у всех есть карточки с именами. – Она показала свою, приколотую к халату.

– Как долго я…

– Четыре дня.

– Есть на небе Господь. – Я попытался откинуть одеяло. Тут же что-то словно вонзилось мне в бок. – Меня ждет работа.

– Лежите спокойно, господин Генеральный секретарь. – Она что-то требовательно проговорила в мобильник.

– А где Бранстэд? Что с моим графиком встреч? – По одеялу змеились трубки. Некоторые были присоединены к моим венам. – Освободите меня.

– Подождите, сэр. Я позову врача.

Я попытался спустить одну ногу с кровати, но у меня ничего не получилось.

– Я привязан? Помогите мне встать. Дверь распахнулась.

– Он проснулся? Хорошо. Сэр, я – доктор Рэйнс. – Незнакомец был одет в белый халат, как и положено людям его профессии.

– Приветствую. Позвольте мне уйти отсюда.

– Лежите, мистер Сифорт. – Это был приказ, причем достаточно резкий, чтобы я приумолк. Мягко, но решительно доктор помог мне опуститься обратно на подушки. – Вы ранены.

– Насколько серьезно?

– Лоб у вас только рассечен, и контузия проходит. Слух почти полностью восстановился. Рана в боку закрыта кожезаменителем и зашита. Еще есть два сломанных ребра, но мы каждое утро сращиваем кости стимулятором роста.

– Так в чем же дело? – Мне надоело слушать его подробный рапорт.

Он откинул одеяла, обнажив мое тело и катетеры, прикрепленные к сосудам. Я вздрогнул.

– Господин Генеральный секретарь… – Его голос странно помягчел. – Подвигайте правой ногой.

– Что за чепуха…

У меня ничего не вышло. Я попробовал еще раз.

– А теперь левой.

Я даже застонал от напряжения. Он постучал по моей лодыжке.

– Чувствуете что-нибудь?

– Нет. – И вдруг меня прошиб пот.

– Имеет место… хм… травма спины. Мы сделали операцию, чтобы стабилизировать ваше состояние, соединить поврежденные спинные позвонки с-целью…

– Как долго будет идти лечение?

– Это неизлечимо, – произнес доктор Рэйнс. Меня начало рвать. Но ничего, кроме слюны, из меня не вышло: я не ел несколько дней. По спине пробежал холодок ужаса.

– Мистер Сифорт, надеяться можно. У нас есть процедуры, чтобы…

– Убирайтесь!

– Нейрохирургия – процесс долгий.

– Не хочу этого слышать. – Я заерзал что было сил, пытаясь освободить ноги.

– Мы поможем вам приспособиться…

Я сделал усилие, чтобы сесть, согнув колени. Но ног все равно не чувствовал. Начиная с бедер все онемело. Доктор Рэйнс схватил меня за руку:

– Так вы сделаете себе еще хуже.

– Дайте мне уйти!

– Сестра, двадцать кубиков алмонела, внутривенно.

– В чем дело? – Я отчаянно пытался освободиться.

– Это успокоительное.

– Нет! – Я ударил его по запястью. – Не усыпляйте меня!

Он схватил меня за предплечье и приготовился вонзить шприц.

– Марк! Марк, помоги!!

Дверь резко распахнулась. Вбежал мой начальник охраны с лазером наготове:

– Отойдите от него!

– Он нуждается в успокоительном.

– Бога ради, не позволь им сделать это! – Я попытался вырваться.

– Отойдите! – Лицо Марка приняло смертельно опасное выражение. Лоб его покрылся сетью глубоких морщин. Тилниц опустился на колено, подняв лазер.

Доктор Рэйнс поспешно встал. В коридоре послышались шаги.

– Уберите это. – Тилниц захлопнул двери прямо перед испуганными лицами двух дежурных.

– Он нуждается…

– Ну!

Доктор Рэйнс медленно опустил шприц:

– Этот человек – мой пациент.

– Он собирался… – Я постарался говорить твердо. – Убери его отсюда!

– Вам не нужно успокоительное, сэр?

Через «не могу» я постарался сказать как можно спокойнее:

– Нет, мне нужно, чтобы меня оставили одного.

– Так и будет сделано, господин Генеральный секретарь. – Марк вместе с доктором Рэйнсом и медсестрой пошли к дверям. – Я буду снаружи.

Уже на выходе я окликнул его.

– Долго ты тут дежуришь?

– Четыре дня.

– Я так и думал.

– Когда ухожу в ванную, меня заменяют Карен и Томми. Охрана находится двумя этажами ниже и выше. Вы в безопасности.

– Благодарю тебя. – Голос у меня задрожал. – Поспи хоть немного. Скажи Алексу, он посидит.

Марк приблизился к кровати и встал на колени, словно ребенок, который просит благословения у отца. Он коротко взглянул на меня и тут же отвел взор. Тем не менее голос его был твердым:

– Капитан Тамаров мертв.

Дикий крик эхом разнесся по холодным равнодушным коридорам. Только через некоторое время я осознал, что это мой вой.

– Как… когда…

– Бомба, сэр. Он ничего не успел почувствовать. Зато я чувствую это. Мои глаза остановились на двери.

Тилниц понял намек, мягко похлопал меня по плечу и вышел.

Снова и снова я бил руками по матрасу. Почему это не я, Господи? Он должен был жить!

Я подавил стон. Господь все еще играет со мной. Забрал моего лучшего друга, лишил меня возможности двигаться, приковал к постели, без всякой надежды на выздоровление. Жалкий старик. В открытом шкафу, рядом с одеждой, стояла моя отделанная серебром трость. Больше она мне не понадобится. Меня стало подташнивать.

Приди, ночь. Забери меня в свое лоно.

Не знаю, как долго я лежал, страдая. Наискосок через комнату мягко ворковал голографовизор. Он был настроен на программу новостей.

«…согласно последним сведениям из госпиталя Боланда…»

«…за любую информацию о том, где скрывается…»

«…источники в верхних эшелонах власти полагают, что речь идет о нескольких днях, хотя, по слухам, Генеральный секретарь будет прикован к постели несколько месяцев. С новостями был Фил Бансел из госпиталя Боланда. До новой встречи на нашем канале».

«Между тем исполняющий обязанности Генерального секретаря Валера утверждает, что есть небольшой прогресс в деле с Лигой экологического действия, которая объявила, что эта третья террористическая атака…»

Послышался негромкий щелчок. Через приоткрытую дверь проскользнула Арлина.

– Ты снова с нами. – Она подошла к кровати.

Я попробовал повернуться, но мне подчинялась только верхняя часть тела.

– Ник… – Она положила ладонь на мою руку. Я сильно вздрогнул, и ее глаза расширились. – Что, любовь моя?

Я освободил руку:

– Терпеть не могу жалости.

– Что в целом мире… – Она села, лицо ее было усталым.

– Всего лишь… Мне… – Я попытался отвернуться. – Не сейчас, Арлина. Пожалуйста… – Я молил Бога, чтобы она ушла, пока я не потерял контроль над собой.

– Ник, что бы ни случилось, мы пройдем через это. Я буду с тобой.

– Разве ты не видишь… – Мой голос стал наливаться яростью. – Арлина, если ты любишь меня, дай мне возможность побыть одному! Ради бога!

Когда я наконец поднял глаза, ее не было.

Целыми днями я лежал в постели, равнодушно смотря голографовизор. Пища, которую мне приносили, большей частью оставалась нетронутой. Я машинально отвечал на вопросы врачей, пытался шевелить членами, когда меня просили, позволял медперсоналу перекладывать меня в кресло на колесиках, когда надо было переменить постель.

Джеренс Бранстэд в очередной раз навестил меня, попытался говорить о делах, но я ни во что не хотел вникать:

– Это не имеет значения, Джер. Со мной все кончено.

– Что – все?

– Служба. Жизнь… – И я устало закрывал глаза.

– О, вы прошли такой долгий путь. – В его голосе появился некий оттенок презрения.

– Начиная с?.. – Я не мог позволить ему спровоцировать меня.

– Начиная с «Виктории», унылый сукин сын.

То есть с корабля, на котором мы десятилетия назад возвращались с Надежды.

– Как ты смеешь… – пораженный, крикнул я.

– Да, как я смею! Мне известна вся ваша подноготная. – Джеренс бросил свой голографовизор на кровать, едва не попав мне по ногам.

– Убирайся!

– Охотно! – Он двинулся к дверям.

– И забери свой долбаный голограф!

Джеренс вернулся, взял его с одеяла. Я схватил Бранстэда за запястье:

– Что ты имел в виду, говоря о «Виктории»?

– Я тогда не ради Флота завязал с наркотой. А ради вас.

Я покраснел:

– Знаю.

Все эти годы мы никогда не говорили, каких неимоверных усилий стоило ему отказаться от своего пагубного пристрастия.

– Я страстно желал походить на вас. Вы никогда не сдаетесь. Как бы плохо ни ложились карты, вы продолжаете игру. – Он поймал мой взгляд. – И вы всегда побеждаете.

– Благодарю. – Мой голос звучал грубовато.

– Так было до сих пор.

– Мне больше незачем жить.

– Я чувствовал то же самое. – Он по уши втянулся в наркотики, не думая о том какие разрушительные последствия это могло для него иметь.

– Ты еще мальчишка, у тебя вся жизнь впереди…

– Трус! – Его глаза засверкали. Он показал пальцем на окно. – Если б они только знали.

– Кто?

– Никто вам не говорил? – вскинул он бровь.

– Скажи мне, в чем дело, черт подери! – Я изрек богохульство, но сейчас мне было не до этого.

Джеренс подошел к двери, распахнул ее:

– Марк, Карен, помогите мне. – Он открыл тумбочку рядом с кроватью. – Причешитесь.

– Зачем?

– Причешитесь! – Я смиренно подчинился. Такого Джеренса мне еще не приходилось видеть. – Помогите его поднять.

Он подкатил к кровати огромное кресло на колесиках.

– Куда мы его повезем? – Тилниц встал у моей руки.

– К окну. – Они совместными усилиями пересадили меня в кресло.

Джеренс раздвинул занавески.

– Выгляните, вы, себялюбивый ублюдок.

– Ну-ну, полегче, – холодно заметил Марк.

– Заткнись. Смотрите, черт вас возьми.

Я глянул вниз. Моя палата была на пятом этаже госпиталя, в районе бывших городских трущоб. Двенадцать лет назад лазеры с орбитальной станции сожгли дома, прошлись по улицам, и тысячи людей нашли здесь свою смерть. Сейчас это был смешанный район, бизнесмены и иммигранты среднего класса все больше населяли его, предвещая будущее возрождение города.

У меня перехватило дыхание. На улице, у ворот госпиталя, толпились сотни – нет, тысячи людей. Некоторые были в пестрых одеждах разных племен, остальные – просто в летних костюмах. Многие держали плакаты, которые на таком расстоянии не представлялось возможным разглядеть.

Кто-то показал рукой в нашу сторону. Послышались голоса. Скоро все смотрели наверх. Гул перешел в рев.

– Помашите им.

– Увезите меня назад.

– Помашите. Вы обязаны сделать это для них. Я взмахнул рукой.

– И сколько они здесь…

– Всю неделю. С каждым днем все больше.

Я махнул еще раз, попытался что-то приветственно крикнуть, а на сердце у меня было гадко и тоскливо.

– Положите меня на кровать.

– Сэр, настало время вам подумать…

– Немедленно! – велел я тоном, не допускавшим возражений.

Как будто воздух вышел из воздушного шарика. Так и Джеренс весь поник, послушно подкатил кресло к кровати. Я схватился за матрас. Марк помог мне перебраться на кровать.

Я взял свою ногу рукой и положил ее на другую, чтобы лучше видеть то, что происходит за спинкой кровати.

– До свидания.

Я не слышал, как они ушли.

Через некоторое время медсестра принесла ужин. Он остался нетронутым. Палата медленно погрузилась в темноту.

Раздался негромкий стук в дверь.

– Уберите. Я не голоден.

– Это я, па. – Филип закрыл за собой дверь, пододвинул кресло.

Я ничего не сказал.

– Я слышал, у тебя трудности. – Голос его был едва ли не веселым. Он застыл в ожидании ответа. – Я побуду здесь немного. Давай я тебе почитаю?

– Я не в том настроении, чтобы принимать гостей.

– Мне так и сказали.

– Пожалуйста, уйди.

– Нет, сэр.

Я сжал его руку, подтянул поближе, потом схватил за воротник:

– Делай, что тебе сказано.

– Не сегодня. – Он спокойно расцепил мои пальцы. – Пока не забыл, прошу прощения, что ушел тогда после банкета по поводу присуждения премии. Я… так расстроился.

– Благодарю. – Я постарался, чтобы мой голос звучал как можно более холодно.

Он оценивающе посмотрел на меня:

– Ты похудел. Поел бы супу.

– Проклятье! Филип, уйди, а не то я позову Тилница, и он тебя вышвырнет отсюда.

– Валяй. – Его тон выводил меня из себя. – Ему придется со мной повозиться.

– Марк!

Через мгновение дверь открылась.

– Мой отец хочет, чтобы вы вывели меня, сэр. Но я собираюсь сопротивляться. – Фити снял куртку и принял оборонительную стойку, которой когда-то выучила его мать.

– Господин Генеральный секретарь? – Тилниц беспомощно смотрел на нас.

Я ударил кулаком по кровати. Абсурд какой-то.

– Хватит, вы, оба.

– Вы хотите, чтобы я… – спросил Марк.

– Нет. – Я бессильно откинулся назад. – Пусть остается.

Почему мое сердце застучало чаще, сильнее? Тилниц вышел, покачав головой.

– Поешь супу. – Филип поднес ложку к моему рту.

– Я не ребенок.

Знаю, сэр. И потому хватит вести себя, словно ребенок.

Не переставая ворчать, я поел, удивляясь, насколько все же проголодался.

Потом Фити прочитал, что пишут «Весь мир на экране» и «Мир новостей». Я подремывал, опираясь спиной на подушки. Через некоторое время я спросил:

– А где мама?

– Дома, в нашей резиденции. – Он опустил глаза в пол.

– Я обидел ее.

– О да.

– Сожалею.

Он дотронулся до моей руки:

– Думаю, она все понимает.

– Это всего лишь… Филип, ты помнишь, как умирал мистер Чанг? – Тогда мы все делали вид, будто его прикончил сердечный приступ, но на самом-то деле это был паралич. – Он лежал на такой же вот убогой кровати, не в силах пошевелиться, и только глаза говорили о том, какие муки он испытывал.

– Ты не в таком состоянии, папа.

– Близко к тому.

Как я мог объяснить, чего боялся больше всего на свете? Когда доктор Рэйнс хотел меня подчинить, ему требовалось всего лишь взять меня за руку. Я не мог вырваться, не мог сопротивляться.

– Филип, я готов к концу.

Я мог достойно встретить смерть, моя встреча с Богом и так долго откладывалась, но пребывать настолько беспомощным…

– Тряпка! Нет, это недостаточно сильное выражение. Дерьмо!

– Фити! – скривился я. – Ты никогда не говорил на таком языке.

– Меня Джаред научил, – усмехнулся он.

– А, Джаред. – Я едва не задрожал при упоминании его любимого приятеля. Через мгновение спросил:

– Ну, и как он?

Корректировка гормонального дисбаланса освободила Джареда от дурных наклонностей, но я все еще не мог думать об этом лечении без содрогания. С другой стороны, в его случае иного выхода не было.

Фити не понимал, отчего я забеспокоился:

– Папа, я не гей, я нормальный человек.

Его последним увлечением была одна серьезная студентка-художница, так же очарованная Роденом, как и он. Она была очень симпатичная, но я никогда не относился к ней тепло.

– Понимаю, сын. – Моя ладонь переместилась и легла на его руку. Мне было стыдно за то, что ему пришлось из-за меня почувствовать.

– Я знаю, что он тебе не нравится.

Во время восстания беспризорников Джаред произвел настоящее опустошение в компьютерных сетях. Бесшабашность этого парня привела к гибели его отца – моего помощника и старого друга. Только влияние Робби Боланда спасло его от исправительной колонии, несмотря на его пятнадцатилетний возраст.

– Я никогда не говорил… Видишь ли… – Я вздохнул. – Передай ему от меня привет.

– Ты мог бы сделать это сам. Он здесь, внизу. – Фити больше ничего не сказал, но глаза его смотрели на меня выжидающе.

– Агх-х. – («Куда я только ввязываюсь?») – Не теперь. – Я не мог позволить этому дружку Филипа увидеть меня беспомощно распростертым на кровати. – Когда я встану с кровати.

– Как тебе угодно, папа.

Я нахмурился. Он натолкнул меня на одну мысль.

– А где Чарли Витрек? Он поможет.

Губы Филипа сжались.

– Я не видел Чарли после взрыва.

– Он не погиб?! – Это прозвучало как мольба. Обращенная не к Господу Богу, а к Филипу.

– Нет. Он ослеп. – Филип подкатил к кровати кресло-каталку.

– Ох, Чарли! – На несколько мгновений я забыл о своих отнявшихся ногах. – Где его палата? Отвезите меня туда.

– Они положили его в госпиталь Джонса Хопкинса, – мягко ответил Ф. Т. – Пододвинься к краю кровати… Мы съездим к нему в какой-нибудь другой день.

Карен и Марк помогли мне перебраться в кресло. Кто-то дал мне зеркало, и я согласился, что выгляжу, как черт. Медсестра, волнуясь, побрила меня. Я велел Фити принести мне рубашку вместо больничного халата. Кто-то повязал мне галстук. Я машинально его затянул.

Пока Ф. Т. ходил за Джаредом, я поправил одеяло у себя на ногах.

– Как я выгляжу?

– Как в прежние времена. – Марк Тилниц украдкой подавил зевок.

– Мои волосы хорошо лежат? В любом случае я не идиот. Я знаю, что мною манипулируют.

– Только не я, сэр. – Он открыл дверь. – Вы не желаете, чтобы Тенера внесли в список посетителей с постоянным допуском?

Это не имело никакого значения. Я не собирался торчать здесь долго.

– Только когда он будет с Филипом. – Помолчав немного, я спросил:

– А где Бранстэд?

– В Ротонде.

– В это время?

– Он сказал, что есть срочная работа. Что-нибудь еще?

– Позвони ему. – Внезапно мой голос сделался сиплым. – Попроси, чтобы он простил меня.

Дверь открылась.

– Здравствуйте, сэр, – немного взволнованно, как и следовало ожидать, произнес Джаред Тенер.

Я вытянул руку.

– Рад тебя видеть. – Если мои слова и прозвучали чересчур сердечно, этого никто не заметил.

Глаза Фити встретились с моими. Они светились благодарностью.

– Хорошо. Я готов увидеться с доктором Рэйнсом, – неохотно сказал я.

Я сидел на кресле с моторчиком, обложенный подушками, так что мои руки оставались свободными. Раньше я и не подозревал, как важно для устойчивого сидения, чтобы мускулы хотя бы одной ноги были работоспособны. И теперь такие уроки давались мне с большим трудом, а порой были просто невыносимы.

Фити вышел, чтобы передать мои слова медсестре. После первого визита в госпиталь он остановился в Нью-Йорке, поселился у Робби Боланда. Мое предложение заняться своими делами он пропустил мимо ушей, и я был несказанно этому рад.

Арлина оставалась в Вашингтоне. По телефону она поговорила со мной сердечно, но тем не менее сказала, что ждет меня дома. Я понимал, что мне придется заслужить ее прощение. Я был исполнен решимости сделать все, что для этого потребуется. Для начала послал ей записку с пространными извинениями.

Я нетерпеливо заерзал, но доктор Рэйнс появился лишь через несколько мгновений. С ним были еще трое врачей, с одним из которых мы уже встречались.

Рэйнс представил мне своих коллег. Это были рентгенолог, еще один невропатолог и доктор Кнорр, специалист по космической медицине. Рэйнс осторожно меня осмотрел.

– Ну как? – ледяным тоном спросил я. – Какие новости?

Он откашлялся и сказал:

– Господин Генеральный секретарь, у вас частичный разрыв спинного мозга в районе двенадцатого позвонка, в результате чего наступил паралич нижних конечностей, но…

– Есть ли какие-нибудь новости?

– По правде говоря, немного. Во-первых, если вам это что-то говорит, парализованы ноги только ниже бедер. Осколок бомбы ударил вас наподобие шрапнели, но не перерубил полностью спинной мозг. Поэтому небольшая чувствительность в бедрах и паху сохранилась. По этой причине вы не страдаете недержанием.

Если бы такое было, я бы немедленно по собственной воле предстал пред Господом Богом. Моя жизнь не так дорого стоила, чтобы вынести такое унижение.

– …И вы не стали импотентом.

– Давайте дальше.

– Слушай, папа.

– Из-за осколка…

– Скажите же, что! – Я проигнорировал тихий укор Фити. Не хватало мне еще слушаться мальчишку, которого я вырастил.

– У вас потеряна чувствительность в ногах. Вы не можете ходить.

– Я это знаю. Будет ли какое-нибудь улучшение? – Я старался говорить непринужденно, но задержал дыхание, и это меня выдало.

– Нет. Нервы слишком повреждены, чтобы было возможно вылечить. Я могу показать вам, где. – Он подошел к голографовизору, набрал номер моего дела. – Здесь, немного ниже грудной клетки. Посмотрите, где…

– Я полагаюсь на вас. – Господи, прибери этих проклятых террористов-экологистов в самое пекло.

Его коллега доктор Кнорр пододвинул кресло и наклонился ко мне.

– Господин Генеральный секретарь, лечение невозможно, но какая-то надежда есть. Совсем небольшая, уверяю вас. Вы слышали что-нибудь о процедурах Дженили? Нет? Так вот, иногда нервные пучки могут воспроизводиться путем клеточного деления. В некоторых случаях удается вставить вновь сформировавшиеся нервные пучки, куда необходимо, и таким образом восстановить чувствительность конечностей.

Мое сердце подпрыгнуло:

– В некоторых случаях?

– Именно таким может оказаться и ваш.

– Сделайте это.

Что угодно, только избавиться от этого ненавистного кресла!

– Это не так просто. Во-первых, надо подождать, пока не останется никаких последствий травмы. Тогда…

– Как долго?

– Месяцы. – Он увидел отчаяние в моих глазах. – Ну, несколько недель в любом случае. Нервные пучки раздулись, рецепторы все еще мертвы. Когда с этим все будет в порядке, то в определенной ситуации…

Меня снова осмотрели.

– Если рана не очень большая, можно прибегнуть к хирургическому вмешательству. Такие операции часто приводят к восстановлению чувствительности и двигательных функций. Эта технология была разработана и опробована в годы войн с космическими рыбами, когда требовалось поставить на ноги многих раненых. Когда бомбы попадали в здания-муравейники, результат был равносилен взрыву подземных мин. Врачи оказывали помощь пострадавшим на месте, а потом тех на шаттлах отвозили на Землю.

Доктор Дженили и его коллеги опробовали новый метод на безнадежных больных, и результаты были обнадеживающими. Они усовершенствовали свою технологию, стремясь ускорить восстановление нервных пучков. Уже составили списки наиболее подходящих кандидатов для таких операций.

– И я могу стать одним из них? – Мой пульс заметно участился.

– Есть такая возможность. Но мы сами ничего не можем сказать. Хотя шанс есть.

Я бросил на Фити смятенный взгляд.

Открытие Дженили пробудило новый интерес к нейрохирургии. Врачи по всей земле пытались повторить то, что делал он. Однако безрезультатно.

Он между тем продолжал успешно работать на Лунаполисе. Причина наконец выяснилась. Нервные пучки восстанавливались только при тяготении, не превышавшем одной трети земного. В обычных условиях вживленные нервы умирали.

– А что бывает потом? Пациенты могут отправляться домой?

– Да, после полного восстановления. В разговор вмешался доктор Рэйнс:

– Поймите, мы делаем все, что в наших силах. Но может статься, что вы и не попадете в этот список. Если же результат будет положительным, период после операции окажется критическим. Несколько недель постельного режима. Ни малейшего движения. Любое растяжение… – Он покачал головой.

– Отлично. – Я смогу скоро вернуться к общественной жизни, и, если они сделают операцию, я приложу все силы для восстановления. – А как скоро я смогу покинуть госпиталь?

– Вы же сопротивляетесь физиотерапевтическим процедурам. Нам необходимо…

– Отвечайте на вопрос моего отца. – Фити произнес это негромко, но голосом, в котором звучала сталь. Так, помню, когда-то говорили сержанты с кадетами. И те стремглав мчались выполнять приказание.

– Через несколько дней. Но вы будете прикованы к своему креслу и обязаны будете делать ежедневные…

– Прекрасно. – Я взмахом руки отослал их прочь. Я или добьюсь операции у Дженили, или убью себя и отправлюсь в ад. – Присылайте вашего терапевта.

Два дня прошли в томительном ожидании. Я учился перебираться с кровати на кресло и обратно. Оказалось, что кресло с моторчиком – очень громоздкое и неудобное устройство. Под сиденьем были установлены батареи Вальдеса, теледатчики – спереди и сзади, микрофон – под одним подлокотником и ручка управления – под другим. Обшивка была напичкана разной электроникой. Кресло двигалось туда, куда я скажу. Самый настоящий компьютер на колесиках, ни больше ни меньше.

Все же это был не корабельный комп, и мне пришлось поучиться с ним обращаться. Конечно, в него заложили специальную программу общения. Комп говорил мне:

– Скажите какое-нибудь предложение, пожалуйста.

– Какое?

– Любое.

– Меня зовут Ник Сифорт.

– Еще.

– Я родился… чушь собачья!

– База-справка вас не поняла. Скажите несколько предложений, пожалуйста.

– Что я могу… ладно… Я, Николас Эвин Сифорт, клянусь своей бессмертной душой хранить и защищать Устав Генеральной Ассамблеи Организации Объединенных Наций, быть лояльным и подчиняться всем условиям принятия меня в Военно-Космические Силы Объединенных Наций и повиноваться всем законным приказам и распоряжениям, и да поможет мне Господь Всемогущий.

Последовала долгая пауза.

– Синтаксис воспринят. Языковые особенности усвоены.

– Что это, черт побери, значит?

– Это означает, что я вас понял. Ожидаю ввода информации…

Я учился одеваться, ухаживать за собой, овладевал всякими хитростями, о которых обычный человек не имеет никакого представления. Ночами мне виделись сны о том, как я скачу, обгоняя ветер, хотя в прежней жизни больные колени уже много лет позволяли мне лишь ковылять.

День ото дня я все больше понимал, что жизнь продолжается. Я позвонил в Балтимор Чарли Витреку. По телефону он говорил легко и радостно, хотя только Господу Богу было ведомо, чего это стоило моему гардемарину. Он сказал, что трансплантация возможна, надо только подождать подходящего случая.

Через некоторое время я обнаружил, что уже предвкушаю возвращение домой. Я позвонил Мойре Тамаровой и спросил, не могу ли как-то облегчить горечь утраты. Но помочь ей ничем было нельзя. Повинуясь внезапному импульсу, я пригласил ее, как раньше Алекса, с детьми в Вашингтон. Она равнодушно согласилась, хотя дату приезда мы не согласовали.

После трех недель пребывания в госпитале я почувствовал беспокойство и устроил продолжительное деловое совещание. Бранстэд, Тилниц, Филип, Карен Барнс и генерал Доннер, специалист службы безопасности, встретились со мной в отдельной комнате.

Я спросил:

– Патриархи сделали то, что намеревались? После памятной встречи с представителями Господа Бога на земле, когда я вел себя так вызывающе, прошло уже несколько недель. Я полагал, что Марк и Бранстэд скрывают от меня какие-то детали.

– Есть несколько плохих новостей, – мрачно вымолвил Джеренс и посмотрел на Марка.

– Сэйтор не призывал к отлучению от церкви? – Если все меня бросят, Арлина все равно останется рядом, хотя я не был уверен, что это не подвергнет риску ее бессмертную душу.

– Не совсем. – Он протянул мне чип «Всего мира на экране».

Я вставил его в свой голографовизор.

– Боже!

Старейшина, от лица всех патриархов, возмущался бомбардировкой Ротонды и высказывал полную поддержку моей администрации. Однако его стенания были подчеркнуто, почти вызывающе небрежными.

– Что все это значит?

– Заявление о том, что теперь вы уже не будете поддерживать терроризм. И Сэйтор уже видел толпы людей, – сардонически добавил Бранстэд.

– Я… что?

– Собственно, особенных толп снаружи, разумеется, не было. Но мы засыпаны письмами. Я усадил Уоррена отвечать на е-мэйлы, но это будет продолжаться еще месяцы. – Уоррен был нашим главным компьютерщиком, обладавшим к тому же эпистолярным даром. – Все началось после банкета по поводу премии Бона Уолтерса, а после бомбежки… ваш рейтинг никогда не был столь высок. – Он лучезарно улыбнулся, и его изможденное лицо просветлело.

Я тяжело опустил кулак на стол:

– Алекс погиб, и с ним вместе – три отличных парня. Еще шестеро тяжело ранены. И все это – чтобы заполучить уважение этих болванов. И теперь паясничать над мертвыми! Это кощунство!

Бранстэд, сидевший напротив меня, вскочил и угрожающе подался вперед, опираясь растопыренными пальцами о деревянную поверхность стола:

– Не называйте их болванами, господин Генеральный секретарь! Я с этим не согласен. Они уважают вас. Некоторые даже любят. Вы должны хотя бы уважать их чувства.

– Что ж… Ну… – сглотнул я слюну. Пришлось пойти на попятную.

Все молчали.

Что ж, мне оставалось только работать. Возможно, на больничной койке в Лунаполисе. Мысли у меня путались. Если я останусь в своей должности, то мы должны работать.

– А что выяснилось насчет этих экологистов? – спросил я у Тилница.

– По-прежнему нет никаких следов сержанта Академии Букера. По бомбежке – тоже ни одной зацепки.

– Марк, это же Ротонда. Как могли террористы незаметно пронести бомбу на столь тщательно охраняемую территорию?

– Я все понимаю, сэр. Мы допросили всех секьюрити, но ничего не нашли. Валера хочет объявить чрезвычайное положение, чтобы приостановить действие Закона о защите прав обвиняемых.

Это позволило бы вести допросы с помощью детектора лжи даже без доказательств вины. Я облизнул губы. А почему бы и нет? Одного ужасного убийства кадетов было для этого вполне достаточно – но когда «зеленые» взорвали бомбу на территории самой администрации ООН…

– Не надо бы этого делать, сэр, – заметил Бранстэд. Я вскинул брови.

– Если террористы принудят правительство к ограничению гражданских свобод, – продолжал Джеренс, – они только выиграют.

– Ты так хорошо в этом разбираешься? – скептически отозвался я. – Уже много поколений, начиная с Мятежных веков и включая Эру Законов, мы ничего не слышали о гражданском неповиновении и терроризме.

– На Надежде имелись диссиденты, когда я был еще мальчиком.

Я покраснел. В этой дальней колонии я, чтобы подавить восстание, без всяких проволочек отменил гражданские свободы.

– Какая информация у нас на самом деле есть?

Генерал Доннер приподнялся:

– Это была старая пластиковая бомба. Мы пытаемся выяснить химический состав взрывчатки. Все это есть в моем докладе…

– Который я пока не прочитал. Был ли я мишенью?

– Судя по их официальным заявлениям – да.

– Почему же такая маленькая бомба? Не ракета – по такому-то случаю? Или… – Я вовремя прикусил язык. Чуть было не брякнул «атомная бомба», но всякий должен следить за своими словами. После белфастской ядерной трагедии даже предположение об использовании атомного оружия расценивалось как государственная измена.

– Полагаю, причина в сложности доступа на территорию ООН.

– Генерал Доннер? – вставил Филип, явно испытывая неловкость. – Если отец переедет домой…

– Да?

– Вы сможете его защитить?

– Погодите-ка минутку… – проворчал я.

– Конечно, – согласился Доннер. Марк Тилниц хлопнул ладонью по столу:

– Мы за это отвечаем!

– Уже наотвечались. Хорошо, что он еще…

– Мы не допустили никакой ошибки! – набросилась на них обоих Карен Варне. – Но нам повезло, что вы остались живы, господин Генеральный секретарь. Пора вам принять крутые меры. Присоединитесь к заявлению Валера. Пусть Доннер арестует лидеров «зеленых». Только показав всему миру, что мы не склоним голову перед…