Текст книги "Рыцари темного леса"

– Красный рыцарь, говоришь ты? Расскажи мне о нем.

– Меня там не было, Руад, но я слышал, что они появляются на людях только в полных доспехах с опущенными забралами.

– Они? Сколько же их?

– Восемь, и они смертельно опасны. Уже шесть раз выступали они в поединках на стороне короля, и в каждом бою рыцари были разные, но поражения ни один не потерпел. Что все это может значить, Руад?

Мастер молча встал, закрыл окно и задернул плотные шерстяные занавески, чтобы не дуло.

– Будь здесь, как дома, – сказал он Гвидиону. – Если захочешь пить, пей, если проголодаешься, в кладовке есть еда.

Сам Руад ушел в мастерскую, открыл сундук у дальней стены, порылся в нем и наконец извлек черное блюдо, окованное золотом и серебром.

Он отнес блюдо на верстак и тщательно отполировал, а после зажмурил свой глаз и погрузился в Цвета. Красный тут же нахлынул на него, но Руад прошел сквозь этот Цвет, отыскивая Белый. Цвета переливались и убывали; Белый превратился в узкую ленту, но Руад все же прикоснулся к нему и обрел покой.

Вновь открыв глаз, Руад кольнул кривым ножом большой палец и уронил каплю крови на блюдо. Капля, едва коснувшись черной поверхности, исчезла, и блюдо преобразилось в серебряное зеркало.

– Оллатаир, – произнес Руад. Его отражение заволоклось туманом, затем этот туман как будто сдуло призрачным ветром, и Руад увидел королевский чертог в Фурболге. Король сидел на троне, а вокруг него стояли восемь рыцарей в красной броне. Руад сосредоточился, и картина приблизилась к нему.

Доспехи рыцарей, хотя и странные с виду, напоминали те, которые когда-то сделал он сам для ордена Габалы. Круглые шлемы смыкались с шейными щитками, а с другой стороны к этим воротникам, надежно защищающим шею, вплотную прилегали наплечники.

Самый высокий из рыцарей внезапно обернулся, поднял голову, и Руад сквозь щель в забрале увидел налитые кровью глаза, глядящие прямо на него. Меч рыцаря сверкнул в воздухе, и Руад отпрянул назад, а блюдо разлетелось на куски, и осколки раскаленного металла засвистели по комнате Один из них врезался в дверной косяк, и дерево воспламенилось. Руад, весь дрожа, поднялся с пола, погасил огонь и затоптал все прочие осколки.

После этого он вернулся к Гвидиону.

– Боюсь спрашивать, но все же спрошу, – сказал старик. – Что тебе удалось найти?

– Зло. А дальше будет еще хуже, много хуже.

– Возможно ли победить это зло?

– Только не нам с тобой.

– Значит, оно поистине ужасно, если Оллатаир бессилен против него.

– Я не говорю, что бессилен, дружище, – улыбнулся Руад, – просто сил у меня недостаточно.

– Есть ли в мире сила, способная поддержать тебя?

– Рыцари Габалы.

– Но ведь их больше нет.

– Вот именно. А я лишился единственного своего оружия.

– Какого оружия?

– Тайны. Они знают, кто я, и, что еще хуже, где меня искать.

Ближе к полуночи Руад проснулся, сидя на стуле. В задней комнате храпел Гвидион, снаружи сотрясал деревья осенний ветер. Руад не помнил, как уснул, но чувствовал себя освеженным. Он потянулся и встал. Огонь в очаге угасал – старик, чего доброго, совсем замерзнет. Руад сходил в дровяной сарай и набрал охапку поленьев. Ночь была холодная и, если не считать ветра, спокойная. Он принес еще две охапки дров и развел огонь пожарче, чтобы тепла хватило до рассвета.

Спать ему больше не хотелось. Руад пошел к колодцу и уже собрался опустить вниз ведро, но тут слева от него мелькнула тень, и он замер, не поворачивая головы. Потом присел на обод колодца и стал ждать.

Они появились разом, семеро солдат с эмблемой герцога на груди – черный ворон, распростерший крылья на зеленом поле.

– Ко мне! – вскричал Руад. Из задней части дома послышался треск расколотого дерева, и на луг выбежали трое золотых зверей. По виду собаки, но крупнее львов, они стали перед солдатами, загородив Руада, и их стальные клыки сверкнули при луне. – Добрый вечер, – поднявшись на ноги, сказал Руад.

Солдаты застыли без движения, глядя на своего командира, стройного юношу с длинным мечом. Тот, облизнув губы, с трудом оторвал взгляд от золотых собак.

– Добрый вечер, мастер. Нам приказано сопроводить вас в Макту.

– Зачем?

– Мудрейший провидец Океса желает вас видеть – не знаю, для чего.

– Однако он послал вас сюда среди ночи, снаряженных, как на войну?

– Он приказал доставить вас немедленно, мастер, – сказал юноша, не глядя Руаду в глаза.

– Возвращайтесь в Макету и скажите господину Окесе, что я его приказам не повинуюсь. Скажите также, что мне не нравится его манера приглашать людей к себе.

Офицер покосился на стальные собачьи челюсти.

– Разумнее было бы отправиться с нами, мастер. Вас объявят мятежником, человеком вне закона.

– Ступай-ка отсюда, паренек, да поживее. – Руад, став на колени, шепнул что-то собакам, и они двинулись вперед. Их красные глаза сверкали, из пастей шел устрашающий рев. Солдаты бросились вниз с холма, и собаки с лаем погнались за ними.

Гвидион вышел из дома и стал рядом с ремесленником.

– Как им удалось найти тебя так скоро?

– Не знаю, да это теперь и не важно. Надо уходить – прямо сейчас.

– Я пойду с тобой, если, конечно, не помешаю.

– Буду рад твоему обществу, – усмехнулся Руад.

– Эти собаки проломили стену дома. Не думаю, что солдаты доберутся домой живыми.

– Доберутся все как один. Я не приказывал собакам убивать. Они проводят солдат до места, где те оставили лошадей, а потом вернутся. Пошли, поможешь мне собрать пожитки. Не хочу оставлять здесь ничего, что может быть использовано герцогом или Окесой.

Вместе они сложили разные предметы из мастерской Руада в большой холщовый мешок. Руад, взяв из тайника золотые и серебряные слитки, нагрузил ими две седельные сумки и вынес поклажу на переднее крыльцо.

Собаки вернулись час спустя и застыли под звездным небом, как статуи.

– Можно к ним подойти? – спросил Гвидион.

– Конечно, они тебя не тронут.

Старик, опустившись на колени рядом с одним из животных, провел пальцами по его шее.

– Превосходная работа. Глаза у них рубиновые?

– Да. По-твоему, это слишком? Я хотел вставить изумруды, но их у меня мало.

– Нет-нет, все просто замечательно. Мне кажется, кости у них настоящие?

– Нет. Я подражал отцу – ему собаки удавались лучше всего. Только мои побольше, чем делал он.

Руад навьючил сумки на двух собак, а мешок взвалил на третью.

– Подожди меня здесь, – сказал он Гвидиону и вошел в дом. Там вспыхнуло яркое пламя, и Руад покинул горящий дом, ни разу не оглянувшись назад. – Пошли, – сказал он, и собаки молча побежали за ним.

4

Лемфада очнулся. Перед глазами стоял туман, и в этом тумане сквозили какие-то темные линии, вроде щелей на крышке гроба.

– Нет! – простонал он и попытался встать, но нежные руки уложили его на место, и ласковые слова успокоили. Он повернул голову на подушке и увидел молодую девушку с темно-карими глазами. Она гладила ему лоб.

– Лежи спокойно, – прошептала она. – Здесь тебе ничего не грозит. Отдыхай. Я с тобой.

Когда он снова открыл глаза, линии оказались пазами между бревнами на потолке. Он повернул голову, надеясь снова увидеть девушку, но вместо нее у постели сидел мужчина с красивым лицом, в небесно-голубой рубашке. Длинные волосы падали ему на плечи, бороду он брил, а глаза у него были лиловые. Он улыбнулся Лемфаде.

– Добро пожаловать обратно в мир живых, дружище, – тихим, мелодичным голосом сказал он. – Меня зовут Нуада. Это я нашел тебя в лесу.

– Ты спас мне жизнь, – прошептал Лемфада.

– Не совсем так: это сделал другой человек. Как ты себя чувствуешь?

– Спина болит. – Лемфада облизнул губы. – И пить хочется.

Нуада принес чашу с водой и, поддерживая Лемфаде голову, напоил его.

– Стрела, ранившая тебя, вошла глубоко. Ты пять дней пролежал в жару, но Ариана говорит, что жить ты будешь. – Нуада говорил что-то еще, но юношу снова одолел сон. И ему приснились золотые птицы, порхающие вокруг солнца.

Проснувшись, он услышал, что снаружи бушует буря: ставни на окнах сотрясались, и по крыше лупил дождь. На этот раз рядом с ним сидел другой мужчина – желтоволосый, рыжебородый, с глазами серыми, как грозовые тучи.

– Пора подниматься, парень, – сказал он. – Больно дорого ты мне обходишься.

– Дорого?

– Думаешь, Ариана и ее мать задаром с тобой возятся? Если ты пролежишь еще немного, то разоришь меня вконец.

– Мне очень жаль. Правда. Я все верну.

– Из каких это средств? Твой кинжал я уже продал.

– Оставь его, Лло. – В поле зрения Лемфады появилась пожилая женщина. – Он еще не готов – пройдет несколько дней, прежде чем он сможет встать. Иди-ка отсюда.

– Под дождь, что ли? И не подумаю – больно уж вкусно тут у тебя пахнет.

– Тогда веди себя как следует. – Женщина приложила мозолистую ладонь ко лбу Лемфады. – Жар спадает – это хорошо. – Она улыбнулась юноше. – Некоторое время ты будешь чувствовать слабость, но потом силы вернутся к тебе.

– Спасибо вам, госпожа. А где та… другая?

– Ариана охотится и сегодня уж не вернется – будет пережидать бурю. Увидишь ее завтра.

– Скажешь тоже, несколько дней, – проворчал Лло. – У него вон уже девушка на уме. Влей в него немного супу, и он к ней посватается.

– Почему бы и нет? – усмехнулась женщина. – К ней уже все сватались, кроме тебя, Лло Гифс.

– Мне женщина ни к чему, – заявил Лло. Знахарка засмеялась, и он покраснел.

Лемфада снова заснул, а когда проснулся, буря уже миновала. Его, кажется, кормили с ложки, но помнилось ему это смутно, и есть хотелось зверски. Он сел и сморщился от острой боли в спине. Девушка, стоя на коленях у очага, высекала огонь. Тонкая струйка дыма вскоре вознаградила ее усилия, и Ариана, нагнувшись еще ниже, раздула пламя. Лемфада не мог оторвать глаз от ее бедер, обтянутых тугими замшевыми штанами.

– Нехорошо так пялиться на женщин, – не оборачиваясь сказала она.

– Откуда ты знаешь, что я на тебя смотрю?

– Когда ты сел, кровать скрипнула. – Девушка гибким движением поднялась и придвинула стул к постели. Волосы у нее были медового цвета, глаза темно-карие, губы полные, улыбка чарующая. – Ну? – спросила она.

– Что «ну»?

– Как товар, годится?

– Не понимаю.

– Ты меня разглядывал, как племенную телку.

– Извини. – Он отвел глаза. – Обычно я себе такого не позволяю.

– Ничего, я не обиделась. – Она засмеялась и взяла его за руку. – Меня зовут Ариана, а тебя?

– Л-л… Лемфада.

– Ты как будто не совсем в этом уверен.

– Просто раньше меня звали Лаг, а теперь у меня настоящее имя, мужское.

– Ты хорошо выбрал – Лаг тебе совсем не подходит. Почему ты убежал?

– Меня продали герцогу, и я решился на побег. Где это я?

– В Прибрежном лесу. Лло Гифс принес тебя к моей матери. Ты был еле жив. Зря он вытащил стрелу – ты чуть не истек кровью.

– Не знаю, зачем он меня спас. Похоже, ему со мной одни хлопоты.

– Не беспокойся об этом. Лло – человек непредсказуемый, его не поймешь. А что ты умеешь делать?

– Стряпать, убирать, ходить за лошадьми. Еще на флейте играю.

– А охотиться, шить одежду, работать по дереву?

– Нет.

– С глиной обращаться?

– Тоже нет.

– В травах разбираешься? Амариан от дезарты отличить можешь?

– Боюсь, что нет.

– Трудно же тебе придется в жизни, Лемфада. Похоже, проку от тебя, как от дохлого воробья.

– Я научусь. Ты покажешь мне, как все это делается?

– Думаешь, мне больше делать нечего?

– Нет, не думаю, но все-таки…

– Там видно будет. Есть хочешь?

– Очень, – признался он.

Ариана принесла ему холодной оленины и сыру, а сама взяла лук и колчан.

– Ты куда?

– Не видно разве? Цветочки собирать.

Когда она ушла, Лемфада откинул одеяло, поискал взглядом свою одежду и прошлепал босиком к очагу. Его штаны и рубашка висели на спинке стула; их выстирали и аккуратно зашили проделанную стрелой дыру. Одевшись, он сел у огня. Ноги еще подкашивались. Он подложил дров в очаг. В памяти всплывали ужасы побега и ощущение от стрелы, ударившей ему в спину, точно молотом.

Итак, его спас Лло Гифс, человек, к которому он и шел, но он, Лемфада, как верно заметила Ариана, мало что может предложить вожаку мятежников. Он чувствовал себя глупым, хуже того – никчемным. Дверь в комнату отворилась, впустив холодный воздух, и голос Нуады сказал:

– Как быстро все заживает у молодых. Доброе утро.

– Я тебя помню… как во сне, – улыбнулся Лемфада. – Ты сидел у моей кровати. Нуада, верно?

– Да. Я вижу, тебе гораздо лучше, но погоди пока резвиться. Тебе было худо, очень худо. Ариана сказала, что тебя зовут Лемфада. Хорошее имя. Рыцарь Габалы, да и только – один из первых, кажется.

– Да, я тоже так слышал. Ты кто, мятежник?

– Пожалуй, что так, – хмыкнул Нуада. – Боюсь только, что мне не дано вселять ужас в сердца королевских солдат. Сказители редко бывают воинами.

– Значит, ты сказитель?

Нуада поклонился и сел рядом с ним.

– Да. Возможно, лучший во всем королевстве.

– Много ли историй ты знаешь?

– Несколько сот. Когда окрепнешь, приходи в дом собраний – я выступаю там каждый вечер. Я стал здесь знаменитостью, и люди приходят со всего леса, чтобы послушать меня. Будь у них деньги, я бы разбогател.

– Расскажи мне про рыцарей Габалы.

– Это длинная история, лет на двести. Может, скажешь поточнее? Например, про Лемфаду?

– Расскажи про Оллатаира.

– Ага, предпочитаешь что-то поновее. Знаешь ли ты, откуда взялись эти рыцари?

– Нет. Они тоже были мятежниками в свое время?

– Не совсем. Орден основал в 921 году тогдашний король Альбарас. Рыцари были судьями: они объезжали всю страну и улаживали споры от имени короля. В 970-м, во время Великого Мятежа, они спасли короля от гибели и переправили его в Цитаэрон. Вернувшись с триумфом в 976 году, он даровал рыцарям земли для строительства цитадели и сделал их неподвластными королевским законам. При этом они остались судьями и продолжали объезжать все девять провинций нашего государства. Их честность была безупречной. С течением лет орден принял обет бедности, чтобы сохранить свою неподкупность, и обет безбрачия, чтобы семейные обстоятельства не могли повлиять на выносимые им решения. Быть избранным в число рыцарей считалось большой честью, но за это приходилось дорого платить.

– А что же Оллатаир? – спросил Лемфада.

– Терпение, мальчик. Все рыцари избирались Оружейником ордена. Когда один из них умирал или погибал, Оружейник отправлялся в путешествие, чтобы найти ему замену.

– Почему Оружейником? Разве он не был служителем рыцарей?

– Он был их отцом. Он снабжал их волшебными доспехами – не только стальными, но и духовными. Он же и возглавлял орден. Последним Оружейником был как раз Оллатаир.

– Что же случилось с рыцарями Габалы?

– Этого никто толком не знает. Известно только, что король послал к магистру Самильданаху гонца, прося его об услуге особого рода. И рыцари, выполняя эту просьбу, будто бы отправились в царство демонов, чтобы сразиться со злом для блага людей. Не знаю, что с ними сталось. Это был первый год правления нового короля. Быть может, он велел отправить их, поскольку они решили несколько дел не в его пользу. Или подослал к ним наемных убийц. Может также статься, что они бежали в другую страну. Но какой бы ни была их судьба, Оружейника Оллатаира король бросил в тюрьму, где он и умер. Почему этот умерший чародей так интересует тебя?

– Просто так, – солгал Лемфада.

– Эти рыцари очень пригодились бы сейчас нашей стране.

– Только их нам и не хватало, – насмешливо ввернул вошедший Лло Гифс. – Доблестные рыцари в блестящих доспехах! Уж они-то мигом свергли бы короля.

– Они были больше чем рыцари и отважнее чем герои, – сказал Нуада. – Не смейся над ними.

Лло протянул руки к огню.

– Вы, поэты, не признаете того, что есть на самом деле. Вечно все приукрашиваете. Ты приходишь сюда в поисках предводителя мятежников, а находишь ставшего разбойником кузнеца. Вот это и есть действительность. Твои рыцари были обыкновенными людьми – жадность, похоть и отчаяние были им знакомы не хуже, чем нам, грешным. Не делай из них богов, Нуада.

– Я согласен с тобой – но и дураков из них делать тоже не следует, ибо они все-таки были лучше тебя.

– Ну, это дело нехитрое. – Лло хлопнул Нуаду по плечу. – Однако я жив, а многие из тех, кто лучше меня, мертвы. И долго еще намерен прожить, потому как блюду свою выгоду, а геройство оставляю тебе и твоим сказаниям.

Бывший рыцарь въехал на холм и спешился перед пожарищем на месте дома Оллатаира. Каун, вдохнув едкую гарь, заржал и попятился прочь. Мананнан потрепал его по шее.

– Все хорошо, мое храброе сердце. Это всего лишь развалины дома, ничего страшного в них нет. Подожди меня здесь. – Переступая через дымящиеся головешки, Мананнан стал искать мертвое тело – но тела не было.

Вернувшись к коню, он снял с седла мешок с провизией. Еды осталось мало: три медовые коврижки и мешочек с овсом. Одну коврижку он скормил Кауну, две остальные съел сам. Достав воды из колодца, он напился и поставил ведро на землю, чтобы конь тоже попил.

Куда же девался Оллатаир? Не те ли вооруженные люди увели его с собой? Вряд ли. Зачем бы они стали сжигать дом? Да и признаков борьбы тоже не видно. Увидев у колодца какие-то следы, Мананнан стал на колени. Отпечатки лап, глубокие и четкие. Львы? Здесь, так близко от города? Он немного прошел по следам. Люди бежали вниз сломя голову, оскальзываясь на бегу, а звери гнались за ними. Мананнан рассмеялся вслух, но от смеха давление на горло усилилось, и он перестал. Звери повернули обратно к дому, где стояли два человека. Бывший рыцарь снова опустился на колени. Следы лап внезапно сделались глубже. Он не сразу понял, в чем дело, но потом увидел ведущие от дома следы сапог, тоже глубокие. Оллатаир навьючил на львов поклажу и двинулся в сторону поросших лесом гор… четыре или пять часов назад.

Каун заржал, повернув голову к ведущей в город тропе. К сожженному дому галопом приближался конный отряд. Бывший рыцарь поспешно затер ногой следы, затянул подпруги и сел в седло. Коня он направил так, чтобы затоптать следы еще больше.

Отряд насчитывал около пятнадцати человек, и на них были латы с изображением ворона.

– Добрый день, – сказал им бывший рыцарь.

– Что вы здесь делаете? – осведомился худощавый человек с ястребиным лицом.

– Я увидел дым и решил узнать, не нужна ли кому-нибудь помощь. Вы, видимо, приехали по такому же делу?

– Мое дело вас не касается. Кто вы такой?

– Я, сударь, человек воспитанный и не вступаю в разговоры с неотесанными мужланами.

Всадники замерли на конях, ожидая, что ответит их капитан. Тот, побагровев, сузил темные глаза и двинул своего коня вперед.

– Вы оскорбляете офицера герцогской гвардии. Извинитесь, иначе я вынужден буду убить вас.

Мананнан оперся на луку седла.

– Когда я в последний раз видел герцога, он выиграл серебряное копье за победу на турнире. Помните, он сказал тогда, что благородный человек должен обладать тремя вещами: во-первых, честью; во-вторых, воинским мастерством, чтобы эту честь защищать; и в-третьих, смирением, чтобы понимать, что честь от него требует.

– Вы друг герцога?

– Я тот, кого он победил на том турнире – впрочем, я всегда лучше владел мечом, чем копьем.

Капитан подумал немного и принял решение.

– Прошу простить, если мои слова показались вам обидными, но мы разыскиваем преступника, которого герцог приказал схватить.

– Я принимаю ваши извинения и предлагаю взамен свои. Я еду издалека и боюсь, что не могу похвалиться терпением. Вы ищете человека плотного сложения, которого сопровождают трое крупных зверей?

– Да. Вы его видели?

– Часа два назад. – Мананнан указал в противоположную от леса сторону. – Мне показалось, что звери – это львы, но я их видел только издали.

– Благодарю вас, рыцарь. Вы едете в Макту? Герцог сейчас у себя в замке и, я уверен, будет рад повидать вас снова.

– Да, пожалуй. Удачной вам охоты.

Всадники ускакали, и Мананнан повернул Кауна в другую сторону. До леса около двух часов езды, и если ему посчастливится, он найдет Оллатаира еще до наступления ночи.

В пути он вспоминал свой турнир с герцогом. Тот был отменным наездником и великолепно владел копьем. Если бы не деревянные колпачки на наконечниках, он пробил бы противнику сердце, а так у Мананнана только два ребра треснуло. Жаль, что герцог не столь хороший человек, как воин. Слова, приписанные ему Мананнаном, произнес не он – их сказал магистр Самильданах в упрек герцогу.

Самильданах – вот кто был великим рыцарем и при этом человеком великого смирения. Если бы у герцога достало смелости вызвать его, исход поединка мог бы стать совсем иным.

Воспоминания о друге хлынули потоком, наполняя Мананнана печалью.

Самильданах, выходящий на поединок с бойцом цитаэронского короля и с мятежным герцогом Тараинским, Самильданах, возглавляющий молитву в цитадели, Самильданах, танцующий с Морриган на празднике душ. Не бывало в Габале лучшего рыцаря, а на свете – лучшего друга.

– Прости, что я предал тебя, – прошептал бывший рыцарь.

Узнав о бегстве номадских слуг Эррина, Океса пришел в бешенство. Он тут же доложил об этом герцогу и потребовал, чтобы Эррина взяли под стражу. Герцог распек Эррина, но поверил, когда тот заявил, что слуги бежали без его ведома, прихватив с собой двести золотых рагов.

– Ты всегда был дураком, всегда верил в лучшую сторону человеческой души, – сказал ему герцог. – Теперь ты сам убедился, что этим людям доверять нельзя.

– Да, ваша светлость. Я кляну себя за собственную глупость.

– Ну, теперь уж ничего не поделаешь. Океса охотно повесил бы тебя, но такого удовольствия я ему не доставлю. Где мне взять другого распорядителя праздника, если тебя повесят? Кто будет готовить лебедей в винном соусе?

– И перепелок тоже, ваша светлость, – улыбнулся Эррин.

– И перепелок. Куда проще найти другого провидца. Кстати, один из королевских рыцарей скоро приедет к нам, чтобы проследить за приготовлениями. Окажи ему достойный прием.

– Непременно, ваша светлость. – Эррин откланялся и вышел. Океса ждал за дверью. Глаза провидца смотрели злобно, лысина блестела от пота.

– Не думайте, что вам удалось меня одурачить, – прошипел провидец. – Вы сами помогли этим номадам избежать правосудия и умолчали, что знаете Руада Ро-фессу. Но ничего, я еще плюну на вашу могилу, барон Эррин!

– Какой дурной тон, Океса. Что до Руада, не забудьте: я сам пришел к вам по поводу Оллатаира. Откуда мне было знать, что он жив и скрывается в нашем герцогстве под другим именем? Это вы у нас провидец – отчего же вы до сих пор его не разыскали? Или ваш дар столь незначителен?

– Скоро мы это выясним, барон, – улыбнулся Океса. – Нынче утром я составил ваш гороскоп. Через пять дней вы окажетесь в серьезной опасности, столь серьезной, что это грозит вам гибелью. Как вам это нравится?

Эррин сглотнул и попытался изобразить на лице улыбку, но Окесу это не обмануло – он усмехнулся и пошел прочь. Эррин поднес к лицу дрожащую руку. Он злился на себя за то, что не смог скрыть своего страха, но знал, что Океса не лжет – зачем ему лгать? Итак, его, Эррина, ждет верная смерть. Какой она будет? Яд? Удушение? Падение с высоты? Шальная стрела?

Первым его побуждением было бежать в Фурболг: там у него друзья. Но как отнесется герцог к его бегству? Он в западне, и спасения нет. Как жаль, что Убадая больше нет рядом. Старый номад нюхом чуял опасность и готов был умереть за своего хозяина. Не то чтобы Эррину хотелось, чтобы кто-то умирал за него, но он чувствовал себя спокойно, когда Убадай спал у него за дверью. Стоило муравью пустить ветер на лугу у дома, как номад тут же просыпался. Без него Эррин казался себе одиноким и уязвимым.

Ночью он спал плохо, хотя наглухо запер дверь и ставни. Утром он вымылся и облачился в зеленый камзол из восточного шелка, шитый золотом, мягкие сапоги и короткий плащ из желтой шерсти, отороченный кожей. Угроза Окесы показалась ему не такой уж страшной. Ввиду приезда королевского рыцаря провидец вряд ли решится подослать к нему убийцу. Эррин вознамерился произвести на рыцаря самое лучшее впечатление: в нынешних обстоятельствах лишние друзья ему совсем не помешают.

Рыцарь прибыл только на закате, и Эррин с облегчением встретил крик часового на башне, возвестивший о его приближении. Герцог с Эррином поспешили к воротам, чтобы встретить его. Рыцарь, одетый в красные доспехи, ехал на вороном жеребце около семнадцати ладоней высотой. Он продвигался медленно, с опущенным забралом, и солнце садилось у него за спиной.

– Добро пожаловать, доблестный рыцарь, – сказал герцог.

– Мой конь должен стоять на конюшне один, – глухо промолвил рыцарь из-под шлема. – Всех остальных лошадей нужно вывести.

– Хорошо, – невозмутимо ответил герцог. Эррин вполголоса отдал приказ часовому, и тот побежал предупредить конюшего. – Мы готовим для вас славный пир, – продолжал герцог. – Через час он поспеет. Комнаты ждут вас в северной башне.

Рыцарь спешился и просил:

– Где у вас конюшня?

– Эррин, – распорядился герцог, подавив гнев, – проводи королевского посла на конюшню. Жду вас обоих в большом чертоге.

Герцог удалился, а Эррин спросил рыцаря:

– Надеюсь, ваше путешествие было не очень утомительным?

– Будьте добры, покажите мне, где конюшня.

– Разумеется. Следуйте за мной. – Эррин провел рыцаря на конюшенный двор, откуда уже выводили лошадей. При виде рыцаря с его конем лошади начали ржать и метаться. Конюхи с трудом сдерживали их, но конь рыцаря сохранял полное спокойствие. – Он у вас хорошо вышколен, – заметил Эррин.

Рыцарь, не отвечая, прошел мимо с конем в поводу. Эррин потрепал жеребца по крупу и тут же отдернул руку: конь был на ощупь холодным, как лед.

Рыцарь расседлал коня и завел его в стойло. Тот стоял неподвижно, не обращая внимания на корм.

– Тут есть попоны – сейчас принесу, – вызвался Эррин.

– Не надо.

– Почему, сударь? Вашему коню холодно.

– Не прикасайтесь к нему больше. Я не люблю, когда другие трогают то, что принадлежит мне.

– Как угодно. Могу я узнать ваше имя?

– Я королевский посол. А вы, как я понял, Эррин, распорядитель праздника.

– Да.

– Покажите мне мои комнаты и приведите ко мне женщину. Молодую.

– Простите, сударь, но я не сводник. В Макте есть много заведений, где женщины продают свои услуги, и я предлагаю вам отправиться туда после пира у герцога.

– Вы правы, Эррин, – помолчав, сказал рыцарь. – Я устал с дороги, потому веду себя не совсем учтиво.

– Забудем об этом. Позвольте проводить вас в ваши покои.

В отведенной для рыцаря горнице горел огонь и стояла ванна, наполненная теплой душистой водой. Эррин оставил рыцаря там и вернулся к герцогу.

– Что за грубияна нам прислали? – вспылил тот. – Уж не хочет ли король нанести мне оскорбление?

– Не думаю, ваша светлость. Король всегда ценил вас высоко – и вполне заслуженно. Возможно, рыцарь просто устал – он извинился передо мной на конюшне.

– Вот, кстати – почему его конь должен стоять один? Тоже мне принц лошадиного племени!

– Это странное животное, ваша светлость. Другие лошади пришли в ужас при встрече с ним. Должно быть, рыцарь потому и настоял, чтобы их убрали.

– Я не потерплю подобного поведения, Эррин. Я напишу о нем королю.

– Быть может, вы отложите свое решение, пока не увидитесь с ним снова? Король, очевидно, его любит и доверяет ему.

– Мудрые слова, Эррин, но лучше бы ему на этот раз подправить свои манеры.

– Уверен, что он так и сделает, ваша светлость.

В этот самый миг красный рыцарь появился на вершине лестницы. Он так и остался в доспехах, однако шлем снял. Его мертвенно-бледное лицо поражало своей красотой, коротко остриженные белые волосы плотно прилегали к голове. На вид ему было лет двадцать с небольшим. Эррин с улыбкой двинулся ему навстречу. Вблизи рыцарь показался ему старше – лет тридцати, а то и больше. Гость поклонился. Его темные глаза налились кровью, и можно было подумать, что он смертельно устал.

– Хорошо ли вы себя чувствуете? – спросил Эррин.

– Неплохо, барон.

– Мне кажется, доспехи очень тяготят вас. Они помешают вам танцевать и наслаждаться яствами.

– Я не танцую. Моя задача – проверить от имени короля состояние дел в этой провинции. Танцевать я предоставляю другим. Не беспокойтесь о моих доспехах: я их никогда не снимаю во исполнение своего обета.

– Понимаю. Прошу вас, назовите свое имя, чтобы я мог представить вас.

Рыцарь помедлил немного и ответил с быстрой, почти застенчивой улыбкой:

– Меня зовут Карбри.

Нарядный Эррин, в чулках и дублете из голубого шелка с серебром, занял место по левую руку герцога, гость сел по правую. За столом присутствовало около тридцати подданных герцога, мелкое дворянство и рыцари. Эррин превзошел сам себя, и стол, по общему мнению, был великолепен: подавались огромные грибы, начиненные рубленой говядиной и запеченные в сыре, десять жареных лебедей, окорока в меду и сладкие пирожные. Но Эррин заметил, что рыцарь почти не прикоснулся к еде, а вместо вина попросил воды.

Герцогу никак не удавалось завязать с гостем сколько-нибудь длительную беседу. Наконец он перестал и пытаться и сказал Эррину, вытирая лоб надушенным платком:

– Великолепный пир. Самому королю впору.

– Могу вас заверить, что пир для короля будет еще лучше. Весной появляется много такого, чего мы, увы, лишены осенью.

Когда рабы убрали со стола, Эррин хлопнул в ладоши и встал.

– Друзья мои, герцог выражает надежду, что трапеза пришлась вам по вкусу, и приглашает всех в бальный зал, где ждут музыканты.

Послышались звуки флейты, а следом и арфы. Герцог заметно воспрял духом.

– Ведь это Кориус играет, Эррин?

– Да, ваша светлость. Я взял на себя смелость позвать его.

– Но он же заламывает непомерную цену!

– Я надеюсь, что вы примете его игру как подарок от меня.

– Ты всем распорядился как нельзя лучше. Молодец! Вы как будто говорили Эррину, что не танцуете, – сказал герцог красному рыцарю. – Быть может, вы хотите удалиться к себе и отдохнуть?

– Я посмотрю, как танцуют другие. – Эррин прошел вместе с рыцарем в бальный зал, где пары уже кружились в танце зимнего солнца. Диана в белом шелковом платье, с перевязанными серебряной нитью волосами танцевала с молодым рыцарем Гоаном.

– Я думаю, вы тоже предпочтете танцы обществу столь невеселого гостя, как я, – сказал Эррину Карбри, и тень улыбки тронула его губы.

– Это женщина, на которой я надеюсь жениться, – весело пояснил ему Эррин.

– Так пригласите же ее, сударь.

Эррину не нужно было повторять этого дважды. Ловко пробравшись между танцорами, он хлопнул Гоана по плечу.

– Прошу тебя, друг мой, представь королевского посла другим гостям.

– Хорошо, – сказал тот и передал Эррину руку Дианы. Протанцевав, Эррин проводил свою даму в заднюю часть зала, где рабы разносили бокалы с легким белым вином, и подал напиток Диане.

– Нынче вечером вы особенно прекрасны, – сказал он ей.

– Я пришла только потому, что приглашение исходило от вас. Что вам известно об этом странном молодом человеке с белыми волосами?