Текст книги "Вечный ястреб"

– На ее северном конце.

– А дерево где растет?

– На десять шагов к середине.

– А откуда зимой ветер дует?

– С севера.

– Представь себе эту лощину зимой.

– Здесь холодно, хотя и не очень ветрено. И все засыпано снегом.

– Скажи теперь, как медведь сделал метины.

– Понял! – завопил Гаэлен. – Он влез на сугроб, наметенный с северной стороны дерева.

– Превосходно.

– Он это случайно? Или нарочно придумал, чтобы одурачить других медведей?

– Мне нравится думать, что нарочно. Медведи, видишь ли, зимой спят. Не впадают в спячку, как другие животные, просто спят подолгу. Медведь вылезает из берлоги, только если оголодает, а тогда ему уже не до меток. Но дело тут не в медведе, а в том, как надо решать ту или другую задачу. Думай, и ответ найдется всегда. Природа нам круглый год такие задачи подбрасывает.

Ночью, улегшись спать под навесом, который соорудил Касваллон, Гаэлен стал перебирать в уме то, что уже выучил. Лошадь откидывает копытом траву в ту сторону, откуда пришла, а корова – перед собой. Олень не заходит в глухую чащу, потому что питается молодыми деревьями, которые лучше растут на солнце. Его нельзя убивать на бегу, потому что от страха его мясо становится жестким. Костер всегда складывают у камня или поваленного дерева, потому что они отражают тепло. Еще он узнал имена всех окрестных гор. Он спал чутко и видел сны.

За ночь он просыпался дважды – когда пошел дождь и когда его ноги задела большая лисица. При луне лисья морда показалась ему обличьем страшного демона. Гаэлен завопил, и лиса убежала.

Касваллон даже не шелохнулся, но утром, складывая навес, сказал сурово:

– В горах человек может поплатиться жизнью за одно мгновение паники. Это тебе урок. В другой раз, встретившись с опасностью, не шуми. Представь, что ты прячешься от аэниров, и тут вдруг змея проползает у тебя по ноге. Если крикнешь, примешь смерть – не от змеи, так от них.

– Извини, я больше не буду.

Касваллон с усмешкой взъерошил мальчику волосы.

– Я тебя не ругаю. Это, как я сказал, всего лишь урок.

Все утро, пока они шли по горным тропам, Гаэлен слушал и запоминал истории из клановой жизни. Он узнал о походе Фарленов на остров Валлон, о таинственных Вратах, о том, как клан пришел в горы. Узнал, что в кланах нет королей, но во время войны избирается один верховный правитель, подобный легендарному Железнорукому. Однако больше всего узнал он о самом Касваллоне. Тот рассказывал красноречиво, с мягким юмором, и судил обо всем уверенно. В своем приемном отце Гаэлен разглядел бесконечно терпеливого и понимающего человека, который любил горный край и народ этого края, не обладая суровой неприступностью первого и бурными страстями второго.

Ближе к вечеру они пришли в сосновый бор, где стоял высокий утес. Гаэлен хотел сказать что-то, но Касваллон сделал ему знак молчать. Ветер гудел в кронах, в сухом подлеске шуршали маленькие зверьки, но в эти звуки вплетался порой какой-то писк, похожий на отдаленное эхо.

Касваллон, раздвигая ветки, вывел мальчика на поляну, и там, у входа в пещеру, они увидели сцену смертельной схватки. Мертвый барс лежал, сцепившись с огромной, тоже мертвой собакой, подобных которой Гаэлен еще ни разу не видывал. Ее челюсти сомкнулись на горле барса, тот же в предсмертных судорогах распорол ей задними ногами живот. Животные уже начали разлагаться, брюхо барса раздулось от газов.

– Что это за собака такая? – спросил Гаэлен.

– Самая лучшая боевая порода. Это Набара. Она принадлежала Камбилу, фарленскому лорду-ловчему, но убежала в горы за день до того, как ее собрались убить.

Гаэлен подошел поближе:

– Челюсти будь здоров, и сама здоровенная. Страшная зверюга.

– Теперь таких мало осталось, не знаю уж почему. Потому, наверное, что мы больше не воюем, как в старину воевали. Но звери и вправду страшные. Эта, как видишь, даже с барсом управилась.

Из пещеры снова донесся писк.

– Там у нее щенки, потому она и сражалась, не щадя жизни. Но ее гибель им пользы не принесла.

– Ты хочешь убить их?

– Да.

– Почему?

– Она прожила в горах больше года. С кем она тут могла спариться? Только с волком. Впрочем, сейчас поглядим.

Они осторожно заползли в низкое устье. Пещера загибалась вправо – там, в щели, собака и оставила свой помет. Пятеро щенков лежали, не двигаясь, шестой пытался встать на дрожащие лапки. Касваллон взял его и передал Гаэлену. Остальные все были мертвы.

Выбравшись снова на солнце, Касваллон сунул черно-серый комочек себе за пазуху.

– Разведи костер, Гаэлен. Посмотрим, стоит ли нам спасать этого зверя.

Гаэлен сложил камни в кружок, приготовил растопку, высек кинжалом искру из кремня. Раздув огонек, он стал добавлять сперва тонкие прутики, потом ветки потолще. Касваллон достал из котомки полоски вяленого мяса, которым Мэг снабдила их на дорогу.

– Нам нужен котелок, чтобы суп сварить. Сейчас научу тебя еще кое-чему. Отдери вон оттуда кусок коры подлинней.

К удивлению Гаэлена, Касваллон скрутил из коры что-то вроде глубокой чаши, налил туда воду из фляжки и поставил сосуд на огонь.

– Она ведь сгорит сейчас, – сказал Гаэлен. – Это ж дерево.

– Не сгорит, пока в ней есть вода и огонь горит ниже уровня жидкости. – Касваллон нарезал мясо кусочками и кинул в свою манерку.

Вскоре вода закипела. Касваллон помешивал суп кинжалом, а Гаэлен гладил черную мордочку щенка, которую тот высунул из-за пазухи горца.

Когда солнце село в красные облака и зажгло горы медью, Касваллон велел снять котелок с огня и поставить студить. Пока они ждали, Касваллон посадил щенка на колени и стал жевать полоску говядины.

– Дай ему тоже, – попросил Гаэлен. – Он же голоден.

– Я для него и стараюсь. Готовлю жвачку, как сделала бы его мать.

Касваллон вынул изо рта прожеванное мясо и дал щенку. Тот высунул язычок, сморщил нос, попробовал и уронил голову на руку Касваллона.

– Все равно жестковато, – сказал горец. – Но видишь, какие у него лапы? Большой вырастет. На, подержи.

Щенок заскулил было, но успокоился, когда Гаэлен стал его гладить.

– Наполовину волк, как я и думал. Но в нем и от собаки достаточно, а значит, поддается выучке. Хочешь оставить его себе?

Гаэлен поднял щенка высоко, заглянул в его карие глазки. Этот песик был сиротой, как и он, и тоже боролся за жизнь.

– Он дитя гор, и я усыновляю его. Я ведь имею на это право?

– Имеешь, – строго сказал Касваллон, – но сначала надо, чтобы он выжил.

Когда суп стал чуть теплым, он передал котелок Гаэлену.

– Окуни туда мизинец и дай ему облизать. Он еще слишком мал, иначе его не накормишь.

Гаэлен так и сделал. Песик снова сморщил нос, понюхал и начал лизать. Гаэлен кормил его, пока тот не уснул у него на руках.

– Думаешь, он будет жить?

– Не знаю. Завтра еще что-нибудь сообразим.

– Хоть бы выжил.

– Надежда сродни молитве – глядишь, твое желание и исполнится. Посиди тут, я скоро. – Касваллон ушел в лес.

Солнце давно зашло, но луна стояла высоко и светила ярко. Гаэлен сидел, прислонившись к дереву, и смотрел на мерцающие угли костра. Такой жизни, такого мира он никогда прежде не знал. Щенок закопошился во сне, и Гаэлен рассеянно погладил его. Горы чернели на небе, как зубчатая стена, способная заслонить от всего плохого, что есть на свете.

Касваллон вернулся, сел рядом.

– Небольшое затруднение, Гаэлен. Я еще днем заметил на опушке чьи-то следы, но отвлекся, пока мы искали щенка. Сейчас я прошел до мягкой земли, где отпечатки видны лучше. Эти люди ходят в подбитых гвоздями сапогах, а не в мягких постолах, как все горцы.

– Кто же они?

– Аэниры. Здесь, в наших горах.

Утром Гаэлен опять покормил щенка супом, разогрев остатки на тлеющих углях костра. Ужас, который он испытал ночью, успел остыть и не мешал мыслить ясно.

– Сколько их всего? – спросил он.

– Человек двадцать. Думаю, это просто разведчики, но и они могут натворить бед, поскольку идут в глубину фарленских земель. Будем держаться настороже, избегая открытых мест. Ты только не бойся: это мои горы, врасплох нас никто не застанет.

– А я и не боюсь больше, – сказал Гаэлен, глядя Касваллону прямо в глаза. – Это ночью я трясся, а днем готов ко всему.

– Вот и хорошо. – Касваллон взял свой посох, взвалил на плечи котомку. – Давай выбросим аэниров из головы, и я покажу тебе одно чудо.

– Какое?

– Имей терпение. Скоро сам увидишь.

Гаэлен взял щенка, и они зашагали на запад.

Все утро они то поднимались по склону, то спускались в зеленые долины. Наконец за песчаниковыми утесами перевала до них донесся рокот, подобный отдаленному грому.

– Это зверь так рычит? – заволновался Гаэлен.

– Нет, хотя предания говорят иначе. Сейчас ты увидишь место, где зародилось множество мифов. Один из них гласит, что Атафосс – радужный мост к жилищу богов.

Гром нарастал внизу, справа от них. Спустившись боком по осыпи на край каменного карниза, Касваллон снял котомку, поманил Гаэлена к себе – и тот понял, что никогда не забудет мгновения, когда увидел Атафосский водопад во всей его грозной красе.

Три широкие струи, разделенные двумя утесами, падали с трехсотфутовой вышины в промежуточный пруд и там сливались в один могучий водопад, чей рев покрывал все прочие звуки. От солнца, отраженного черным базальтом, в потоке играли радуги. Одна из них обвивала водопад и высокой аркой уходила куда-то в небо. В ширину Атафосс занимал целых полмили. Гаэлен, раскрыв рот, смотрел на радужный мост, о котором слыхал еще в Атерисе.

Касваллон говорил что-то, воздев руки к небу, но Атафосс его заглушал.

– Пошли, – прокричал он и увел Гаэлена наверх, за скалу.

Там он показал на островок в середине озера. По виду тот походил на слезу, на нем рос густой лес, в высоких скалах виднелись пещеры.

– Валлон, – сказал горец. – Там и находятся волшебные Врата, через которые прошли Фарлены много веков назад. Было это зимой, когда озеро замерзает, и мы шли прямо по льду.

Заночевали они там же, над водопадом. Гаэлен кормил щенка разжеванным мясом, и песик на этот раз ел охотно. Назавтра Касваллон повернул на юг, к дому. Мальчик заметил, что он движется осторожней прежнего, внимательно глядя по сторонам и стараясь не выходить из леса без крайней нужды.

Дважды им встречались следы аэниров и один раз – чужое кострище. Касваллон запустил пальцы в золу.

– Нынче утром погашен. Гляди в оба.

Эту ночь они провели в узкой пещере, не зажигая огня, и с рассветом двинулись дальше.

– Чую, они где-то близко, – говорил Касваллон. – Беспокойно мне, по правде сказать. Думается, я их недооценивал. При таком количестве народу они оставляют очень мало следов и на открытые места, как и мы, почти не выходят. Они хорошие лазутчики и к лесу привычны. Может статься, они выступят против нас раньше, чем я ожидал.

К вечеру беспокойство Касваллона переросло в тревогу. Он все время молчал и взбирался на деревья, чтобы осмотреться как следует.

– В чем дело? – спросил Гаэлен, видя, как горец разглядывает почти незаметные зарубки и царапины на коре.

– Они разделились. Трое ушли вперед, остальные в лес. Думаю, они знают, что мы здесь, и хотят взять нас в кольцо.

– И как же нам теперь быть?

– Выбирать особенно не из чего. Поищем место для лагеря.

Касваллон развел костер у ручья, и они доели последние припасы Мэг. Ночь опять выдалась ясная, лунная. Гаэлен, прижав к себе щенка, закутался в одеяло и крепко уснул, но часа за два до рассвета Касваллон тихонько растолкал его. Горец прижимал палец к губам, призывая к молчанию. Гаэлен спрятал щенка за пазуху, Касваллон завернул в его одеяло охапку травы, подбавил в костер хвороста. Оба отошли к лесу и остановились у пышного куста, откуда костер был хорошо виден.

– Лезь в этот куст, – сказал Касваллон на ухо мальчику, – и чтоб ни звука, ни шороха. Если щенок будет шуметь, убей его.

– Я тоже хочу сражаться, – шепотом откликнулся Гаэлен.

– Ты еще не готов. Делай как я сказал.

Гаэлен забрался в середину куста, завернулся в плащ, который ему дал Касваллон, и стал ждать. Сердце колотилось, собственное дыхание казалось громким, словно Атафосс.

Касваллон куда-то исчез. С час или больше в лесу ничего не происходило. Скрюченный Гаэлен поглаживал щенка, возившегося за пазухой, и тут вдруг от леса шагах в десяти от куста отделилась темная тень. Под луной сверкнул меч и кованый обод шлема.

Воин взмахнул мечом, подавая знак своим спутникам. Гаэлен различил сквозь ветки, как двое аэниров перебежали через поляну и принялись рубить набитые травой одеяла.

Убедившись, что их провели, они без слов отступили и начали обшаривать лес.

Гаэлен пришел в ужас. Его куст стоял на отшибе и сразу бросался в глаза. Почему Касваллон оставил его в таком заметном укрытии? Мальчика подмывало вылезти и пуститься бежать, но враг был чересчур близко.

Еще миг – и глаза у него округлились. Позади аэнира, оказавшегося на той стороне поляны, из вереска поднялся Касваллон. Горец зажал чужаку рот, полоснул его кинжалом по горлу и снова укрылся в вереске.

Двое остальных, ни о чем не ведая, обыскали опушку с запада и востока, ничего не нашли и двинулись прямиком к кусту Гаэлена.

Один из них, здоровенный, в кожаных штанах и медвежьей куртке, сказал другому, худощавому, с заплетенными в косу темными волосами:

– Сходи за Карисом.

Тот ушел.

Вожак, к изумлению Гаэлена, на куст даже не смотрел, как будто его, куста, не существовало вовсе.

Аэнир, стоявший так близко, что Гаэлен видел только его штаны и высокие сапоги со шнуровкой, внезапно свалился в траву. Гаэлен вздрогнул, но сдержал крик. Враг лежал, обратив мертвые глаза прямо к нему, кровь из его горла стекала в землю.

Затем мертвец внезапно пополз назад – это Касваллон, как оказалось, тащил его за ноги в лес. Когда оба скрылись, на поляну с мечом в руке вышел последний аэнир и позвал:

– Аста! Иди сюда, Карис убит.

– Никто к тебе не придет, красавчик, – ответил ему Касваллон.

Воин обернулся и ринулся в атаку. Касваллон посохом, как копьем, двинул его в живот и стукнул по голове другим наконечником. Оглушенный аэнир попытался встать, но сильная рука ухватила его за волосы и ткнула лицом в корявый ствол старого дуба. Аэнир вновь повалился наземь.

* * *

Онгист чувствовал, как ему вяжут руки, но сопротивляться не было сил. Он потерял сознание и пришел в себя, когда уже взошло солнце. Голова болела, во рту стоял привкус крови. Пошевелившись, он обнаружил, что привязан к дереву.

Тут же рядом сидели двое, которых он выслеживал ночью, мужчина и мальчик – не иначе горцы, хотя мальчика он как будто уже где-то встречал.

– Вижу, ты снова с нами, – сказал взрослый. – Как звать?

– Онгист, сын Асбидага.

– Я Касваллон из Фарлена, а это мой сын Гаэлен.

– Почему ты меня не убил?

– Люблю, когда сразу берут быка за рога. Не убил, потому что не пожелал. Ваш отряд разведывал что-то на землях Фарлена. Вам, наверное, приказывали не попадаться никому на глаза или убивать тех, кто вас обнаружит – в таком случае вы не справились ни с тем, ни с другим. Однако вы взяли нас в кольцо, и оно продолжает сжиматься. Тебя я оставлю здесь. Когда тебя найдут, скажи своему вожаку, чтобы уводил вас отсюда подобру-поздорову. Еще до конца дня я созову фарленских охотников, и тогда уже никто не уйдет живым.

– Сильно сказано, – произнес аэнир.

– Сильно, однако правдиво. Я, заметь себе, слыву в Фарлене человеком мягкосердечным, самым никудышным из воинов, между тем двое ваших убиты, а ты связан, что твоя куропатка. Смекни, что будет, если я напущу на вас двести наших бойцов-молодцов.

– Что такое ваши две сотни – да и две тысячи, если на то пошло – по сравнению с могуществом аэниров? Вы точно сухие листья на пути лесного пожара. Ваш Фарлен – полудикий сброд без короля и без войска. Вот тебе мой совет: пошлите своих старшин к господину Асбидагу в Атерис и заключите с ним мир.

– Я передам нашим старшинам это мудрое пожелание – авось они и согласятся с тобой. Когда твои найдут тебя, идите на юг, это самый короткий путь из Фарлена.

Пленник смачно плюнул.

– Посмотри на него, Гаэлен. Он из народа аэниров, наводящих страх на весь мир, но при этом такой же человек, как и все. От него воняет, в голове у него водятся вши, его империя построена на крови невинных. Ночью ты убедился, что эти страшные воины в бою не так уж страшны. Они мастера только убивать женщин да насаживать на копья детей.

Теперь Онгист узнал этого парня. Тот самый мальчишка, которого Асбидаг проткнул копьем у ворот Атериса. Онгист, закусив губу, промолчал. Тостиг рассказал им, что парень дополз до гор и что его подобрали двадцать вышедших из засады горцев. Асбидага обеспокоил этот рассказ.

– Хочешь убить его, Гаэлен?

Онгист без страха встретил полный ненависти взгляд мальчика.

– Я вижу, мы оставили на тебе свою метку. Как тебя теперь называют – Кровавый Глаз или Рубец?

Парень молча, с той же ненавистью смотрел на него.

– Тебе что, и язык вдобавок отрезали? – насмехался Онгист.

– Да, хочу, – повернулся Гаэлен к отцу. – Но не сегодня.

Отец и сын, не оглядываясь, ушли с поляны, а Онгист остался поджидать своего брата и других воинов. Они пришли уже после полудня, освободили его, поставили на ноги. Онгиста одолевало головокружение, братья Тостиг и Драда поддерживали его с двух сторон.

– Что случилось? – спросил Драда, старший из трех.

– Горец провел нас. Убил Асту и Кариса.

– Знаю. Мы нашли их тела.

– Он велел нам уходить из Фарлена. Сказал, что поднимет охотников.

– Дельный совет, – усмехнулся Драда, а Тостиг пробормотал:

– Асбидаг прогневается.

Онгист сердито потер ушибленный висок. Тостиг, самый здоровенный из них, с желтой косой и сломанными зубами, был в то же время самым осторожным, не сказать бы трусливым. Онгист его презирал.

– Каков он собой? – спросил Драда.

– Высокий, – пожал плечами Онгист. – Ловкий. Хороший боец. Уверенный.

– Тогда к его совету надо прислушаться. Ты не пытался его раздразнить?

– Пытался.

– А он что?

– Улыбался, ничего больше. Я сказал, что аэниры сотрут их с лица земли. Советовал идти к Асбидагу и просить мира. Он ответил, что передаст своим старшинам мои мудрые речи – и только.

– Проклятие, мне это не нравится, – пробормотал Драда. – Самый опасный враг тот, кто не поддается гневу.

Онгист с ухмылкой обнял его за плечи:

– Ты у нас известный мыслитель. Кстати, мальчишка, которого он назвал своим сыном – тот самый, кого наш отец подколол у ворот города.

Драда выругался.

– И он вопреки этому не чувствует гнева? Меня уже дрожь пробирает.

– Я знал, что тебе понравится. Сколько, говоришь, человек подобрали этого парня, Тостиг?

– Всех я не видел. Они сидели в кустах.

– А видел скольких? – подхватил Драда, понимая, что Онгист не зря задал этот вопрос.

– Я видел только их вожака. А что? Сколько, он сказал, их там было?

– Он ничего не сказал, – усмехнулся Онгист. – Я и так знаю.

– Да будь ты проклят! – рявкнул Тостиг и отошел.

Драда подвел Онгиста к поваленному стволу, где еще недавно горел костер Касваллона.

– С чего это он? Я не понял.

– Не было никаких двадцати горцев. Был только один, тот самый. Головой могу поручиться.

– Да, пожалуй, ты прав. Он назвался тебе?

– Касваллон из Фарлена.

– Касваллон… Будем надеяться, у них не все такие, как он.

– Хоть бы и такие. Где им устоять против тридцати тысяч аэниров?

– Это верно, но мы их численности не знаем. Только предполагаем, что во всех кланах наберется не больше семи тысяч бойцов – но что, если мы ошибаемся?

– Что же ты предлагаешь?

– Обращаться с ними помягче. Завязать торговлю, добиться, чтобы они нас хорошо принимали, а там видно будет.

– Ты думаешь, они настолько глупы, что пустят нас в горы?

– Почему нет? Другие народы нам не чинили препятствий. И те, кого в кланах недооценивают – такие наверняка найдутся, – со временем перейдут к нам.

– Я думал, отец хочет напасть на них летом.

– Хочет, но я его отговорю. Внизу еще остались три незахваченные области, и поживиться там можно лучше.

– Мне здесь нравится. Свой дом я хотел бы построить в горах.

– Скоро построишь, брат. Обещаю.

Оракул сидел один, глядя в огонь. Ночью ему приснилось войско со сверкающими копьями и развернутыми знаменами.

Красный ястреб реял на черном поле, разбитый враг бежал с поля битвы. Королева-воительница Сигурни воздела в лучах заката свой меч…

Он видел это наяву, в молодости, когда ушел за Врата в другую страну. Старик запахнулся в серый плащ, вытянул ноги к очагу. Он смотрел на свои сморщенные, в бурых пятнышках руки и вспоминал, как когда-то…

– Грезишь о былой славе? – спросил Талиесен.

Оракул дернулся, выбранился, сказал:

– Подвинь стул к огню.

Друид был мал ростом и худ как скелет. Жидкие волосы и бороденка липли к черепу, как туман, но карие оленьи глаза под четкими бровями странным образом сохраняли молодость и веселье. Его плащ был сшит из множества перьев – синие от зимородка, черные от ворона, серенькие от ржанки, стальные от орла.

Он прислонил свой длинный посох к стене пещеры, сел рядом с Оракулом и произнес тихо:

– Стало быть, парень уже здесь.

– Ты сам знаешь, что да.

– И это грозит гибелью всему, что нам дорого.

– Да, по твоим словам.

– Ты мне не веришь, Оракул?

– Будущее – мягкая глина. Не может оно затвердеть так, чтобы его нельзя было вылепить заново.

Друид вполголоса выругался.

– Уж ты-то должен понимать, что прошлое, настоящее и будущее переплетены, как уток и основа в ткани. Неужели, побывав за Вратами, ты так ничему и не научился?

– Я узнал, что гордыня есть грех – довольно и этого.

– Ты похож на старца, утомленного жизнью.

– Таков я и есть. А вот ты почему жив до сих пор? Ты был стариком, когда меня еще грудью кормили.

– Я был стариком, когда еще твоего деда грудью кормили.

Оба помолчали, глядя на пламя, и наконец Оракул со вздохом спросил:

– Зачем ты здесь?

– Сигурни прошла во Врата. Теперь она в пещере на Хай-Друине.

Оракул облизнул внезапно пересохшие губы.

– Как она там, наша девочка?

– Девочка? – с сухим смешком повторил Талиесен. – Она старуха, тебе ровесница. Я же говорил, ты ничего не смыслишь в работе Врат.

– Пусть так, будь ты проклят. Я спросил, как у нее дела.

– Она тяжело ранена, но я ее вылечу.

– Могу я ее повидать?

– Нет. Это было бы неразумно.

– На что же тогда я тебе понадобился?

– Возможно, ты сумеешь кое в чем мне помочь.

– В чем именно?

– Что стало с мечом, который ты у нее украл?

– Это была плата за все, что я для нее сделал, – покраснел Оракул.

– Не оправдывайся, Каразис. Твой поступок привел к новым войнам. Сигурни ты обошелся намного дороже своей настоящей цены, а в довершение всего украл Скалливар. Ты говорил, что потерял его, когда пробивался обратно к нам, но я тебе больше не верю. Скажи, что случилось на самом деле.

Оракул ушел в заднюю часть пещеры и принес длинный, завернутый в ткань предмет. В свертке, когда он размотал его на столе, блеснула серебристая сталь меча.

– Хочешь его унести?

Талиесен вздохнул и снова прикрыл меч полотном.

– Нет, чума тебя забери! Ты пересек нити времени и умрешь, так и не узнав, что за хаос ты породил. Я пытался поправить дело, но породил лишь новые неприятности.

– О чем это ты толкуешь?

– Без меча Сигурни обречена на поражение и на смерть.

– Ты сам сказал, что она сейчас здесь!

– Это правда. Я пытался помочь ей, Каразис, но она умерла. Я пересек Нити и нашел в другом мире другую Сигурни, но и она погибла. Раз за разом я уходил за Врата, и всякий раз она умирала. Я сдался, но после вернулся к своей задаче и обнаружил еще одну Сигурни, обреченную умереть молодой. Она одержала победу над своим первым врагом, а затем над вторым, графом Джасти. В этом ей помог некий Каразис. Ты помнишь эту историю, верно? – Оракул отвел глаза. – Каразис, укравший у нее меч. Но на сей раз она попросила, чтобы Скалливар ей вернул я, чего никогда раньше не было. Я не знал, что мне делать, и тут она вдруг оказалась здесь – победоносная королева с этим самым мечом в руке!

– Я не хочу расставаться с ним, – прошептал человек, звавшийся когда-то Каразисом.

– Как же ты, при всех твоих дарованиях, превратился в такую развалину? – тихо спросил Талиесен.

– Я хотел стать королем. Героем. Хотел, чтобы обо мне слагали песни и рассказывали легенды. Разве это так уж постыдно? Скажи, она была хорошей правительницей?

– Она выиграла свою последнюю битву, сплотила кланы на сорок лет и всегда будет жить в преданиях горцев.

– На сорок лет? – усмехнулся Оракул. – И победила в той битве. – Он принес кувшин с медом, два кубка. – Выпьешь со мной?

– Пожалуй.

– Сорок лет, – опять повторил Оракул. – Надо же! Я бы не смог.

– Расскажи мне о мальчике. О Гаэлене.

– О Гаэлене? – Оракул заставил себя вернуться к настоящему. – Хороший парнишка. Смекалистый и отважный. Он пришелся мне по душе, и Касваллон не пожалеет, что взял его к себе в дом.

– Ну а Касваллон что поделывает?

– Держится наособицу, как всегда. Он мне как сын, он избавляет меня от стыда, который я претерпел…

– Ты рассказывал ему о своих прошлых делах? – Талиесен подался вперед и впился глазами в Оракула.

– Нет. Я сдержал обещание и никому не открыл тайны иных миров. Ты сомневаешься?

– Нет. Ты упрям и горд, но клятвопреступником не был никогда.

– Зачем тогда спрашивать?

– Затем, что в старости люди дряхлеют и становятся слабыми.

– Я пока еще не одряхлел, – с негодованием заметил Оракул.

– Верно, не одряхлел.

– Что будет теперь с королевой?

– Она умрет, как все люди, – пожал плечами друид. – Она стара, устала от жизни, ее время прошло. Один колдун когда-то послал демона с наказом убить ее и по ошибке сделал это у самых Врат. Демон почти уже настиг свою жертву.

– Не могли бы мы как-то спасти ее?

– Здесь речь о роке! – отрезал Талиесен. – Демон должен явиться за ней. Даже если он потерпит неудачу, ей недолго осталось жить, – уже мягче добавил он. – Ее сердце совсем износилось.

– По крайней мере она чего-то добилась в жизни. Она спасла свой народ, я свой погубил.

– Это правда, и мне нечем тебя утешить. Теперь уж ничего не поделаешь.

– Неужели ты лишаешь меня всякой надежды? – с мольбой произнес Оракул.

Друид вздохнул, поднялся, взял посох.

– Надежда всегда остается, какой бы эфемерной она ни была. Не ты один сожалеешь о содянном. Фарлены – и мой народ тоже, тебе не понять, до какой степени мой. Когда их не станет, уйду из жизни и я, а со мной пропадут все мои труды. Ошибку совершил ты, а я за нее расплачиваюсь. Надежда? Я скажу тебе, в чем она. Представь себе человека, стоящего в лесу Атта осенью, перед началом листопада. Он должен поймать один лист, не какой-нибудь, а особенный, не зная, на каком дереве тот растет. Вот она, надежда Фарлена. Думаешь, ваш недоумок Камбил способен на такое?

– Касваллон сумел бы.

– Касваллон не лорд-ловчий. И даже будь он им… кланы разобщены и раскиданы далеко друг от друга. Им не под силу обратить вспять столь сильного врага, как аэниры.

– Ты пришел, чтобы меня наказать?

– Наказать? Я частенько жалею, что тебя не убил, – грустно признался друид. – Проклятие на твою голову, смертный! Да и я хорош. Угораздило же меня показать тебе Врата!

Оракул нагнулся подбавить дров в огонь. Когда он выпрямился, друида в пещере не было, и меч исчез вместе с ним.

– Ты не совсем честен по отношению к Касваллону, – сказала Мэг своему отцу.

Тот, сидя в кожаном кресле, держал на руках внука, который таскал его за бороду. Маггриг давно уже достиг средних лет, но в бороде, густой и рыжей, не было проседи. Донал зевнул, и паллидский лорд-ловчий стал качать его, прижимая к себе.

– Не совсем честен? – повторил он вполголоса. – Он женился на моей единственной дочери, но по-прежнему ворует мой скот.

– Нет, не ворует.

– Признаю, что последнее время он в Паллид не суется, но это лишь потому, что аэниры перебили ему всю торговлю.

– Традиция такая, отец. Чужие кланы грабить не возбраняется.

– Перестань, девочка. Традиция давно умерла. Ему нет никакой нужды воровать скот у меня или, скажем, у Ларика. Рано или поздно он попадется – думаешь, мне собственного зятя охота вешать?

Мэг взяла у отца спящего мальчика, уложила в люльку, укрыла.

– Жизнь без риска скучна для него. – Эта отговорка даже ей показалась нелепой. Касваллон, несмотря на весь свой недюжинный ум, так и не стал взрослым.

– Раньше он, слыхать, рисковал, заводя шашни с чужими женами.

– Ну, довольно! – сверкнула глазами Мэг. – После свадьбы он ни на одну женщину даже и не смотрел… то есть смотрел, но и только.

– Не могу взять в толк, зачем ты пошла за него. Известно тебе, что на лужайке у вас за домом стоит племенной бык, которого он у меня увел? Хорошо гостя встречаете, нечего сказать!

– Забери его с собой, как уезжать будешь, – улыбнулась Мэг.

– На глазах у Фарленов? Ладно, сделаем вид, что это подарок. Я думал, женитьба исправит его. Думал, ты его заставишь остепениться.

– Так и есть. Он замечательный муж.

– Страх как не хотелось бы его убивать. Этот парень, признаться, мне по сердцу. Пусть поищет свой риск в другом месте.

– Хорошо, я поговорю с ним еще раз. Ты уверен, что это твой бык?

– Еще бы я не уверен! В ночь его пропажи Интош с семерыми людьми шел по пятам за твоим муженьком, но тот передал добычу своему Арсису, а Интош остался с носом.

– Вот бесился-то он, должно быть, – пряча улыбку, сказала Мэг.

– Он поклялся, что отрежет Касваллону уши и будет носить их на шее.

– Это не из-за быка. Говорят, как-то раз, вернувшись домой, Интош увидел, что постель его смята, а лучший меч бесследно исчез.

– Нехорошо. – Маггриг сам не сдержал усмешки. – Этот меч я подарил Интошу после победы на Играх.

– Хочешь, я отдам тебе и его? Интош наверняка будет рад получить меч обратно.

– Теперь он скорей зароет его у свинарника под навозной кучей, чем хоть раз возьмет в руки.

– Касваллон хотел его взять на Игры.

– Боги, женщина! У него что, вовсе совести нет?

– Я ничего такого не находила.

Дверь внизу хлопнула, и стало слышно, как кто-то насвистывает.

– Что ж, пойду поздороваюсь, – сказал Маггриг.

– Будь с ним полюбезнее, – попросила Мэг, взяв отца за руку.

– Полюбезнее – это как? Спросить, много ли добра он награбил?

Мэг обняла его за шею, поцеловала в бородатую щеку.

– Я люблю тебя.

– Ох, не в строгости ты росла, – усмехнулся отец. – Всегда получала то, что хотела.

Они сошли вниз. Касваллон, гревший руки у огня, лукаво сощурился:

– Как поживаешь, отец?

– Да уж чего хорошего, когда у тебя зять ворюга! – рявкнул Маггриг.

Мэг вздохнула и оставила их одних.

– Можно ли так говорить с мужем собственной дочери?

– В злосчастный день ты переступил мой порог. – Маггриг прошел к столу, налил себе меду, посмаковал. – Знакомый вкус. Такой мед Интош варит.

– В самом деле?

– Только этого мне и не хватало для полной радости. – Маггриг скорбно смежил глаза. – Под окном пасется мой племенной бык, в кубке плещется мед моего доброго друга.