Текст книги "Бог войны"

В поле его зрения показался Элфред, подбежавший с неотступно следующим за ним Ричардом. Уэстон, Лонгдон и все остальные, заняв позиции на противоположном конце взморья, начали методичный обстрел. При виде брата у плеча Элфреда в душе Блэкстоуна всколыхнулась неуверенность. Неужели отрок нашел себе нового опекуна? Элфред – добрый пожилой человек, вполне годящийся обоим в отцы. И рассудок, как бронебойный наконечник прошивает доспехи, пронзила мысль: а обрадуется ли он, увидев, что ответственность за брата больше не обременяет его жизнь? Он сжал боевой лук отца ладонью, такой же широкой, как отцовская. Душа его еще жива – а значит, и требования, возложенные им на старшего сына.

Латники теснили французов, но Блэкстоун прекратил стрельбу. Ему хотелось биться бок о бок с товарищами.

– Это моя рота, – сказал он человеку Уорика. А потом нашел ответ на собственные сомнения: – Там мой брат.

– Добро. Тогда ступай, сынок. Ты славно поступил, что привел нас сюда. Мы удержим фланг. Разумею, Нортгемптон и его люди решили дело. Он чокнутый ублюдок, хвала Богу. Разве можно его не любить за такое?

Блэкстоун пробежал пару сотен ярдов, чтобы оказаться рядом с друзьями. При виде него Ричард замычал, заставив Джона Уэстона, накладывавшего на тетиву очередную стрелу, обернуться.

– Ты не торопился! Едва успел штаны натянуть небось? Что уж на нас глядеть, мы можем выиграть сей бой и без тебя.

– Думал, ты с ней удрал! – сказал Уилл Лонгдон, выпуская очередной снаряд.

Заняв свое место среди остальных, Блэкстоун натянул лук.

– Нет, это после, – ответил он.

* * *

К исходу дня несколько сотен французов полегли; остальных перебили, когда они бросились наутек, но некоторым удалось отступить к Парижу, чтобы доставить французскому королю вести, способные повергнуть его в отчаяние: английская инфантерия с латниками, подкрепленная валлийскими пикейщиками и лучниками, удержала переправу у Пуасси. Эдуард потерял в жарком бою немало людей, но удержал мост. Теперь он сможет выскользнуть из стягивающейся петли – и этого довольно, чтобы устрашить французского короля. Столицу ни разу не брал ни один иноземный захватчик, и он отнюдь не собирался позволить дикой сволочи армии Эдуарда сделать это первой. Филипп подготовил свое войско к сражению на подступах к городу.

Тяготы боя заставили рану сэра Гилберта, полученную в Кане, вскрыться вновь. Он сидел на бревне без нагрудника и кольчуги, а лекарь усердно стягивал стежками края зияющего разреза.

– Я бы не позволил тебе подтереть мою задницу шелком, чертов ты коновал, кабы не милосердие господина, приславшего тебя, – буркнул он, пока Готфрид наблюдал за происходящим.

– Лекарю принца причитается толика уважения, Гилберт, – мягко укорил его д’Аркур.

– Как и чертовой ране у меня на спине. Можно подумать, что он сшивает свинью для жаркого, – сэр Гилберт хлебнул из фляги. – Бренди помогает – до некоторой степени. Надеюсь, вы его поблагодарите, ежели я не переживу этого косорукого пользования.

– Я сделал все, что в моих силах, сэр Гилберт, – подал голос хирург.

Сэр Гилберт поднял горшок мази.

– Тогда помажь этим сверху и забинтуй чистым полотном, и твои обязанности исполнены.

Понюхав горшок, лекарь наморщил нос.

– Это не бордельная мазь, это мед и лаванда от монахов из Кана. Исполни сие и ступай себе, да порадей, чтобы полотно было чистое. А потом перевяжи меня.

Лекарь исполнил, что велено.

– Можете ехать верхом? – поинтересовался д’Аркур.

– Чего вам угодно, сэр Готфрид? – вскинулся тот, сочтя вопрос нормандца чуть ли не оскорблением.

– Я должен учинить опустошение как можно ближе к Парижу – сие отвлекающий маневр. Эдуард должен отвести армию на север и переправиться через Сомму, чтобы встретиться с Гастингсом и фламандцами. Он будет нестись, как олень от французской своры, идущей по горячему следу.

Сэр Гилберт позволил бренди прокатиться по небу, своим теплом унимая боль в теле.

– Он и не собирался штурмовать Париж. Так я и знал. Он бы увяз в тысячах улиц и переулков. Это было бы в сто раз хуже, чем в Кане. Сколько времени королю нужно?

– От силы девять дней.

– И что вам надобно от меня и моих людей?

– Найти переправу через Сомму.

– Милый боже, неужели нам мало попыток переправ через реки? Сие дьявольские врата на дно. Хуже, чем здесь. Давайте сразимся сейчас и покончим с этим.

– Эдуард затребовал еще лучников и припасов. К северу от реки в Ле Кротуа есть порт, и чтобы добраться туда, надо переправиться через Сомму. Нам не одержать победы, если мы не встретимся с Гастингсом, чтобы после развернуться и сразиться с Филиппом. Припасы и люди – вот что нам нужно.

– И чудо.

– Встретимся к северу от Амьена, – и д’Аркур повернул коня прочь.

Сэр Гилберт закряхтел, когда лекарь кончил накладывать повязку. Шесть недель боев высосали из людей и лошадей не только энергию. Им нужен отдых, питание и уход за ранами. Армия маршировала в стоптанных сапогах, а лошади странствовали на скудном пропитании. Раны загнаивались, и люди умирали; дезертирство было не в диковинку, и солдат вешали за разграбление монастырей. И, однако же, воинственный король требует от людей еще больше. Просто диво, что они питают к нему такое почтение, что перевязывают себе ноги и, невзирая на муки, продвигаются вперед. А теперь предстоит очередной семидесятимильный бросок, чтобы перебраться через очередную широкую реку. Изнеможение доконает их всех.

Переправившись через Сену в Пуасси, войско порадело, чтобы мост был уничтожен окончательно. Атаковать их с тыла Филипп не сможет, ибо теперь началась гонка в марше на север. Разъезд д’Аркура огнем и мечом проложил себе путь до предместий самого Парижа, но французская армия была в пути, и едва покончив со всем, что мог сделать, не знающий устали барон изо всех сил поспешил присоединиться к разведывательным отрядам, пытавшимся отыскать переправу. Армия оставила трудный рельеф кустарников и перелесков Нормандии позади и, подстегиваемая отчаянием, пересекла равнину Пикардии по прямой, за все семьдесят миль отклоняясь в стороны от колонны не более чем на милю. На северо-западе было рукой подать до моря, на западе подступали соленые болота и устье Соммы, а решительно настроенный французский король, понимая, что изнуренное войско его английского кузена совершает последнее грандиозное усилие, чтобы добраться до своих фламандских союзников, преследовал их с юга. Один раз англичане выскользнули из удавки, но он затянет ее снова. И выбьет табурет пинком.

Латники и лучники сэра Гилберта, как и всякий другой разведывательный отряд, сжигали каждую деревню и хибару на своем пути. Земля пропахла дымом, словно вся Франция стала погребальным костром. Но ни одного моста не нашлось, и как людям Филиппа пришлось остановиться перед Сеной, так и он остановил англичан перед Соммой. Стратегия Эдуарда потерпела крах, а попытки штурмовать укрепленные мосты на реке стоили чересчур много жизней. Время утекало стремительно, как речной отлив, и Эдуард, король Англии, скоро застрянет и будет вынужден столкнуться с подавляющими силами противника и дать им бой отнюдь не на своих условиях.

Канун дня святого Варфоломея[14]14
  24 августа.


[Закрыть] был постным. Впрочем, у людей иного выбора и не было – ни мяса, ни птицы для еды. Привязав свою лошадь, Джон Уэстон, скалясь, как обезьяна, припустил к своей роте лучников, вставшей биваком после целого дня бесплодных поисков переправы. Он волок за собой мертвого лебедя с шелковыми перьями, измазанными его собственной кровью. И бросил его на землю перед остальными.

– Ну, добро, парни, отведаем малую толику благодати с королевского стола.

– Иисусе благий, только не показывай сэру Готфриду, а то заберет себе, – вскинулся Роджер Окли, отволакивая тяжелую тушку прочь из виду. Два человека принялись ощипывать птицу.

– Подбрось-ка дров в огонь. И несколько камней заодно, – сказал Блэкстоун Уиллу Лонгдону, – и вырой яму поглубже. Будем его томить.

– Так точно, ваше благородство, сир, – поддел его Лонгдон. Лебедь – кушанье изысканное, и не время кочевряжиться из-за того, что устройством очага командует юнец.

– Прям бычьи яйца, малый! Из тебя вышел бы добрый дворянин, – заметил Элфред.

– Не будь он зачуханным лучником, – докинул Уэстон.

– Вам ли не знать, – с улыбкой отозвался Блэкстоун. Перспектива получить завтра на завтрак сочную птицу развеселила людей.

К ним подошел сэр Гилберт.

– У нас поутру тут будет бой, если другие учуют сии ароматы. Полагаю, за ножку я смогу держать события в узде.

– Именно про это мы и говорили минуту назад, сэр Гилберт, – откликнулся Элфред, – правда, ребятушки?

Лучники добродушно выразили согласие.

– Всего-то с одной птицей и управился, Джон Уэстон?

– Было две пары, сэр Гилберт, но мне пришлось брести в воду, чтобы ухватить ее, пока течением не унесло в море, – сообщил Джон Уэстон, отрезая шею от туловища. – Остальные не пожелали плескаться вокруг, дожидаясь следующей стрелы. Да оно и к лучшему, скажу я вам, едва не утоп в этаких водовертях.

Блэкстоун подбросил в огонь еще дровишек. Слова Джона Уэстона напомнили ему о родной речке, где они с Ричардом ставили невода. Лебеди предназначались для стола лорда Марлдона, но их обычно добывали при отливе, когда они кормились.

– Они кормились? – осведомился Томас.

– Точно так. Головы книзу, задницы кверху. Промазать я не мог, кабы и умел. Скажу я вам, окаянный отлив едва не сбил меня с ног, а плавать я не умею, так что хвала доброму Господу, что привел меня взад с завтраком для вас, супостатов.

– Раз в устье был отлив, – повернулся Блэкстоун к сэру Гилберту, – и было настолько мелко, что лебеди могли кормиться, а Джон забрался в поток, то, пожалуй, там мы и можем переправиться, сэр Гилберт.

– Джон? – обернулся сэр Гилберт к фуражиру.

– Истинно, сие можно сотворить. Однако же рискованно, аки щекотать дьяволову задницу мокрым оперением.

– Покажи.

– Ваша правда, сэр Гилберт. Но вашей власти придется подрастянуться, дабы уберечь птицу от покражи ко времени вашего возвращения.

– Птица останется в очаге. Томите ее, ребятушки. Она будет готова к утру, – заявил сэр Гилберт. – Элфред, Томас, Джон, со мной!

* * *

Они ехали в лунном свете, пока не перевалили через холм и не увидели устье Соммы, растекающейся по приливным болотам. Ее воды протянулись к морю сверкающей лентой. Бриз рябил широкий водный простор, подтверждая слова Уэстона о сильных приливных течениях. Последовав путем лучника до края болот, сэр Гилберт спешился.

– Я зашедши где-то туточки. С сотню с чем-то шагов до места кормежки первой птицы. Остальные были посреди стремнины. Не видел толку рисковать потерять стрелу.

Чавкающая жижа подавалась под их весом, но они двинулись дальше, к реке.

– Отлив кончается, сэр Гилберт, – заметил Блэкстоун. – Помните речку дома? Это смертельная ловушка, коли люди будут там с началом прилива.

Пропустив его слова мимо ушей, сэр Гилберт забрел дальше в поток. Собрав поводья лошадей воедино, Блэкстоун отдал их брату. Больше никаких указаний не требовалось. Опозоренный отрок должен остаться.

Лучники последовали за капитаном на глубину, где течение навалилось им на бедра, стараясь сбить с ног. Они рассыпались цепочкой на сотню шагов, нащупывая ногами каждый шаг по илу. Через какое-то время Элфред поднял руку.

– Тут, – крикнул он. – Прочная опора.

Остальные побрели к нему, чувствуя, как дно реки становится тверже. Элфред поглядел через бликующую лунным светом воду в сторону дальнего берега.

– Должно быть, с милю, ежели напрямки, как по линейке.

– Мили полторы, – негромко вымолвил Блэкстоун. – Самое малое.

Пугающая перспектива брести на такое расстояние, если их подстерегают генуэзские арбалеты, обдала куда большим холодом, чем ледяная вода, плещущаяся у паха.

– Стало быть, полторы мили, – подытожил сэр Гилберт. – Самое малое.

* * *

Лебедь остался в очаге, брошенный, когда разведывательный отряд Готфрида вернулся к главным силам с вестью о переправе. Они нуждались в сне и пище, но им отказали и в том и в другом, как только королю доложили о шансе переправить армию через Сомму. Трубы взревели, армия поднялась, и каждый капитан поведал своим подчиненным, чего от них ждут.

– Если не перейдем реку вброд, окажемся в ловушке. Французский авангард менее чем в семи милях от нашего арьергарда. Впереди у нас только море. Вот так просто, – сказал сэр Гилберт. – И мы не затем одолели семь сотен миль, чтобы нас перебили, как бешеный терьер крыс в яме. – Он прошел вдоль строя, чтобы его услышал каждый лучник и латник. – Выступаем нынче же ночью через болота.

Послышалось шарканье стоптанных сапог и ропот неуверенности собравшихся. Марш через болота ночью – дело изнурительное и опасное.

– Ничего не поделаешь, ребятушки. Надо переправиться. Нужно перебить французов и взять корону. Будем у реки к рассвету. Сэр Реджинальд впереди, а я следом.

Он обернулся к стрелкам. К этому времени он уже знал каждого подначального по имени.

– Лучники переправляются первыми, – угрюмо молвил он.

Усталый взгляд Блэкстоуна отследил течение воды.

– Еще слишком высокая.

– Подождем, – отозвался сэр Гилберт. – И помолимся, чтобы французы еще зевали и чесали яйца.

Армия мало-помалу скапливалась за ними. Люди и животные теснились на берегу, уходя вглубь рядами, копошились среди деревьев, на пажитях и пшеничных полях. Двенадцать тысяч человек должны были перейти через устье реки шириной две тысячи ярдов по настолько узкому броду, что на нем могли встать плечом к плечу лишь десять человек. Если наступающие с юга французы настигнут их сейчас, выстроить боевые порядки нечего и думать. Их перебьют посреди реки, как скот.

Они ожидали отлива, наблюдая, как французский контингент из основных сил, расквартированных в Абвилье, занимает позиции на дальнем берегу.

– Сколько нужно времени, чтобы переправиться, как думаете? – поинтересовался Уилл Лонгдон.

– Солнце подымется на четверть, ближе к облакам, – прикинул Элфред. Пройдет почти час, прежде чем под ногами будет дальний берег.

– Истинно, так я и думал, – подтвердил Лонгдон. – Чаял только, что ошибаюсь. Коли пойду на дно, лучше кто ни то вытяните меня.

– Томас, пусть Ричард будет под рукой, чтобы выволочь его мокрую задницу, – повернулся Элфред к Блэкстоуну. – Он мне нужен, чтобы убивать оных ублюдков.

Томас кивнул.

– Может, будет лучше, коли мы все пустимся вплавь, – указал он на дальний берег.

Форма горизонта изменилась. Вымпелы и знамена развевались на фоне неба вдоль вала трехсотпятидесятифутовой высоты на дальнем берегу. Французы организовали три линии обороны вдоль края воды.

– Должно быть, знали, что это единственный брод, – заключил сэр Гилберт, вглядываясь во французские знамена, некоторые из которых были ему знакомы. – Годемар дю Фе. Бургундский рыцарь. Должно быть, оборону вдоль берега организует он.

– Возлюбленный Христос, только не спрашивайте Томаса, сколько их там, а то он нам скажет, – попросил Джон Уэстон, глядя на кишащую инфантерию и латников.

– Худшего мы еще не видели, ребята, – сказал Блэкстоун, не отводя взгляда от вала, где пять сотен арбалетчиков спешили занять позиции повыше, дающие им дополнительную дальность обстрела.

– Я только-только хотел сказать, как рад, что при них нет окаянных арбалетчиков, – отозвался Уилл Лонгдон.

– Думаешь, у них взор не уступает нашему? – полюбопытствовал Джон Уэстон.

– Узнаешь, когда болт снесет тебе башку, – ответил сэр Гилберт.

– Эй! Французские ублюдки! – крикнул Уэстон, заходя на мелководье, после чего развязал тесемки штанов и помочился в реку. – Это видите?

Рассмеявшись, люди заорали оскорбления в адрес французов и их наемников.

– Помоги нам Бог, Уэстон, мы же должны там идти. Твои ссаки могут броню проесть, – докинул ему сэр Гилберт.

– Тут холодновато, сэр Гилберт, я просто подогрел водицу для вас.

За их напускной бравадой сквозил страх; здоровое пренебрежение к врагу может подстегнуть солдата в адской атаке. Брат Блэкстоуна бочком подобрался к нему и потянул за рукав, промычав негромкий звук и зажестикулировав. Ему хотелось быть рядом с Томасом. Блэкстоун увидел написанное у него на лице тоскующее стремление. Пытался простить, пытался не думать о том, что отрок убил девушку, которую якобы любил. Прощение не приходило. Но оставался долг. Блэкстоун кивнул. Отрок не выказал ни малейшего признака радости, но глаза его на миг наполнились слезами, и он занял место на шаг позади Томаса.

Граф Нортгемптон предстал перед ротой.

– Французы считают нас грубыми, невежественными головорезами! И они правы!

Воины криком выразили одобрение. Граф поднял меч.

– Их рыцари наедут на нашу пехоту, чтобы убить нас. Вы, лучники, заставите их истекать кровью, а потом мы будем их резать, пока эта проклятая река не покраснеет. Убивайте их и продолжайте убивать, пока они не взмолятся о пощаде, и тогда убивайте их еще малость! За дело!

Над широким водным простором волной взмыли воинственные крики, будто готовая грянуть летняя гроза.

Обвязав рукоятку меча и запястье кожаной петлей, сэр Гилберт улыбнулся.

– Мой змеиный узел. Я не упущу свой окаянный меч из-за того, что извивающиеся французы обольют меня кровью. Удачи тебе, Томас.

– И вам тоже, сэр Гилберт.

Через три часа после рассвета, восемь часов спустя с полуночи, в день Святого Варфоломея сэр Реджинальд Кобэм с графом Нортгемптоном и сэром Гилбертом Киллбером построили колонну из сотни латников. Перед ними сотня лучников Элфреда развернулась длинным строем в десяток шеренг по десять человек в шеренгу по всей ширине брода.

И, подняв луки над головой, чтобы сохранить тетиву сухой, они побрели в воду.

8

Приливное течение старалось сбить их с ног; на самом мелком месте люди брели по колено в воде, для остальных глубина была по пояс. Они ругались и ворчали, но держали строй, как могли. В трех сотнях ярдов от берега их накрыли первые арбалетные болты. Блэкстоун и остальные лучники еще не могли нацелить свои луки в глубокой воде, и, беззащитные, должны были погибнуть первыми. Дополнительная высота вала обеспечивала генуэзским стрелкам дополнительную дальность, первый залп выкосил человек двадцать-тридцать. Их тела повалились на соседей, сбивая с ног, они забултыхались, и их вместе с трупами вынесло на стремнину. Одни кричали, другие изрыгали проклятия.

– Не останавливаться! Не останавливаться! – крикнул кто-то.

Место павших заняли другие, заполняя пробелы в рядах – подстегиваемые не столько отвагой, сколько стремлением побыстрее выбраться на сушу. Здесь они как на ладони и совершенно беспомощны, здесь их ждет только смерть.

Обитые железом болты зажужжали в воздухе, Блэкстоун инстинктивно пригнулся и услышал, как они врезаются в деревянные щиты латников позади с нестройным стуком, как пара десятков пьяных дятлов.

– Быстрей, Христа ради, быстрей, – понукал себя Томас. «Милый Боже, не дай мне умереть… не дай мне умереть… не здесь… не так».

Сосед Блэкстоуна вдруг опрокинулся навзничь с болтом, врезавшимся ему в лоб с тошнотворным хрустом. Слишком много лучников гибло. Роджер Окли вырвался вперед.

– Пошли, ребята, пошли!

Своим рывком он увлек за собой человек тридцать с малым, заставив мышцы их ног преодолевать сопротивление воды. Хватая воздух ртом, лучники устремились вперед, подгоняемые изнурением и страхом. Падало все больше людей. Всплески их тел следовали так же стремительно, как ужасающий, безжалостный жужжащий вихрь, проносившийся мимо уцелевших. «Слишком много потерь! Нам ни за что не добраться! Любезная Матерь Божья, прости меня». Рассудок Блэкстоуна изводил его перспективой погибнуть в реке. Он просит о несбыточном.

Но они все продвигались.

Обернувшись, Роджер Окли поглядел на своих воинов.

– Они будут призывать своих матерей. Еще две сотни ярдов, ребята, и все! Ходу, парни, ходу! – его неустанное подбадривание было светочем маяка, за которым следовали бултыхающиеся лучники. – Вы мои лучники! Мы первыми сразим ублюдков и…

Двойное попадание пробило шлем Окли, сокрушая его лицо и челюсть, а второй болт разодрал ему горло. Забулькала кровь, и его извивающееся тело унесло течением. Ряд лучников дрогнул.

– Не останавливайтесь, ради Христа, или мы покойники! – донесся сзади звучный голос. Это был сэр Гилберт со своими латниками. Если лучники подведут, атака обречена.

Блэкстоун видел предсмертные корчи Окли, закружившегося в суводях. Одна рука пару секунд слабо пыталась уцепиться за воздух, но расколотый череп и разорванное горло поведали всем, что он уже мертв. Томас споткнулся, но прежде чем он ушел в воду, рука брата вздернула его на ноги. Они даже не переглянулись, не отводя взглядов от фигур на фоне неба, взводящих свои арбалеты, пока французские латники дожидались у воды, чтобы добить выживших.

И вдруг они вышли на мелководье.

– Рассыпаться! – крикнул Элфред, и люди нарушили строй, чтобы развернуться широкой цепью, уменьшив мишень для арбалетчиков. В ста пятидесяти ярдах от берега Элфред нацелил свой лук, и все как один последовали его примеру, обрушив на арбалетчиков первую тучу стрел, словно кару Господню. Менее чем за минуту лучники продвинулись еще на тридцать ярдов, дав еще шесть залпов, пока генуэзцы не попадали замертво на передний склон вала или не отступили за пределы зоны обстрела лучников.

Поискав взглядом Роджера Окли, Элфред увидел только Блэкстоуна, неустанно пускающего стрелы вместе с шеренгой оставшихся в живых. Уилл Лонгдон и Джон Уэстон были слева от Элфреда.

– Томас! Возьми двадцать человек! На фланг! Фланг! Слышишь меня? – крикнул он, сворачивая влево вместе с остальными, чтобы открыть проход для латников сэра Гилберта, теснившихся позади. Блэкстоун побрел направо.

– За мной! Занять позиции! – гаркнул он. – Латников! Бейте латников!

Нортгемптон, Кобэм и сэр Гилберт уже с плеском брели через открытую брешь, когда лучники дали новый залп. Теперь град стрел забарабанил по пластинчатым доспехам и кольчугам. Когда английские рыцари добрели до суши, им пришлось переступать через трупы французов. Над водой раскатился лязг стали и грохот щитов. А лучники стреляли, пока не израсходовали весь боевой припас. Но Эдуард и его маршалы знали, что если стрелки не смогут продолжать обстрел, то английские латники не смогут сражаться и взбираться по склону против такого множества – и он приказал пажам и клирикам с охапками связанных пучками стрел снабжать наступление. Ножи быстро резали связки пучков, и лучники неустанно стреляли, пока на место латников, бившихся на суше, продвигались все новые и новые. Где падали пятеро, вставали десять новых. Это была отчаянная и решительная атака, чтобы захватить берег, обороняемый крупными силами, пока армия короля Филиппа не налетела с тыла, чтобы перебить их посреди реки.

Блэкстоун и лучники усеяли поле телами и выбрались с мелководья, чтобы не позволить противнику контратаковать хлюпкий плацдарм с флангов. Кобэм колол и рубил, в своей высокой стойке кося людей перед собой и сбоку, и с его неуклонным продвижением вперед и мастерством мог тягаться только Нортгемптон, окровавленный с головы до ног, да сэр Гилберт. Втроем они убивали всех перед собой, не зная устали. Но и доблесть французов умалять не стоило; они бились за каждый дюйм пропитанного кровью песка под ногами.

Блэкстоун, находившийся в восьмидесяти ярдах от сэра Гилберта, увидел, как французские латники навалились на его сеньора, вставшего покрепче и отбившего первых четверых, но долго ему так не выстоять, и его задавят одним лишь числом. Полдюжины его собственных людей вокруг него были убиты или ранены. Мощь французской атаки нарастала.

Подбежать к осажденному рыцарю быстрее Блэкстоун не мог. Стрела была уже наложена, тетива натянута. Он заколебался, пересматривая линию полета мысленным взором – из перестраховки, ибо стоит чуть ошибиться, стрела убьет сэра Гилберта. На сэра Гилберта нападали двое, обрушивая мощные, ошеломительные удары булавы и алебарды. Удары неустанно обрушивались один за другим; сэр Гилберт припал на одно колено, подняв щит. Французский рыцарь поднял меч в двуручном замахе, чтобы обрушить его на противника. Томас уже ухватился за следующую стрелу, когда первая прошила броню рыцаря. Колени его подломились, и он упал навзничь. Блэкстоун увидел, что сэр Гилберт, еще оглушенный ударами, пытается встать.

Взревев, Ричард устремился вперед, мимо Томаса.

Две стрелы вылетели одна за другой. Выхватив все, что оставалось в колчане, Блэкстоун вонзил шесть снарядов в землю у своих ног. Одна за другой эти стрелы приземлились в двух ярдах перед сэром Гилбертом, силившимся подняться на ноги. Двух убийственно точных ярдах с мастерством человека, воспитанного мастером-лучником и выученного использовать каждый фибр и мысль, чтобы посылать древки в ярд длиной в точности туда, куда направил их полет лучник. Смертоносные иглы уложили четверых и тяжело ранили еще двоих.

А затем там оказался Ричард вместе с другими англичанами, бежавшими за ним по пятам. Наклонившись, отрок оттащил сэра Гилберта, а английские солдаты обступили его. Сэр Гилберт отбивался, но Ричард прижал его к земле. Утомление и раны вкупе с весом и силой немого отрока наконец заставили раненого рыцаря скользнуть в темную реку беспамятства. Пока англичане удерживали позиции, сражаясь вокруг поверженного рыцаря, брат Томаса взвалил сэра Гилберта на плечи и широкими шагами понесся под укрытие деревьев, будто неся зарезанную овцу.

Блэкстоун бежал впереди соратников, огибая убитых и раненых. Один из раненых, приподнявшись, взмахнул булавой в тщетном предсмертном жесте. Вырвавшись из скользкой от крови рукавицы, та задела Томаса сбоку по голове, вновь открыв рану, полученную им в Кане. Кожаный шлем со стальными полями принял изрядную часть удара на себя, но Блэкстоун споткнулся, ощутил, как закружилась земля, и тут же понял, как уязвим для смертельного удара. Надо встать и защищаться. Опершись на лук, как на костыль, он взгромоздился на ноги, держа руку на ноже, готовый убивать. Незачем. Нападавший уже испустил дух, а французские латники, шаркая, тащились назад через тела павших компатриотов, пока их боевых коней погнали на погибель, уповая, что дополнительный разгон на склоне поможет им потоптать англичан внизу. Но люди Эдуарда прорвали во французской обороне смертельную рану, и пока пешие заходили к атакующим сбоку, английские конные рыцари преодолевали узкий брод ускоренным аллюром. Король Эдуард отважился на величайший риск, вверив судьбу всей армии водному пути – и молился, чтобы главные силы французов оказались не ближе, чем он подозревал. Мощь дестриэ увлекала сражение все дальше, численный перевес англичан теснил французских всадников со спорной территории.

Блэкстоун, утирая с лица кровь, увидел, что брат унес сэра Гилберта в безопасное место и поднял свой боевой лук над головой, испустив триумфальный рев, пока французы отступали перед копьями и мечами английских рыцарей и их латников.

И каждый, кто остался на ногах, включая великого графа Нортгемптона, Уильяма де Богуна и старого воина у его плеча – сэра Реджинальда Кобэма – взревел вместе с ним.

Снова и снова.

* * *

Вопреки всем шансам небольшая группа легковооруженных солдат английской армии штурмовала надежные позиции, одержав победу над хорошо подготовленным противником, занимавшим более выгодное положение – в схватке, которую обречены были проиграть. Этот доблестный подвиг попрал план короля Филиппа загнать английскую армию в ловушку. Свита принца Уэльского с плеском пересекла брод, и блики солнца на воде приглушенно отражались в его темных доспехах. Готфрид д’Аркур направил коня туда, где посреди поля брани сидели раненые, пока латники и хобилары устремились за уцелевшими французами. Смрад смерти навис над полем, будто тошнотворный туман, и кровавое побоище на плацдарме свидетельствовало о том, каким жестоким был бой.

Д’Аркур придержал своего серого дестриэ поблизости от Блэкстоуна, сидевшего с сэром Гилбертом. Тот лежал на земле с непокрытой головой, но в сознании, пристроив свой полуразбитый бацинет под боком.

– Значит, ты уцелел, мальчик, – сказал он, утихомиривая взвинченного коня.

– Истинно, господин. Некоторые уцелели, – отозвался Томас, стоя вместе с братом перед д’Аркуром.

– И ты ранен, – добавил нормандец.

Кровь из раны на скальпе измазала лицо Блэкстоуна, залубенев коркой.

– Пустяк, – ответил он. – Удар вскользь, и только.

Хмыкнув, старик смерил взглядом Ричарда, но не позволил взгляду слишком задерживаться.

– Сэр Гилберт, вы отдыхаете после своих трудов, – беспечно обронил он.

Сэр Гилберт, еще не вполне оправившийся, поднял руку в рукавице с мечом, болтающимся на окровавленном темляке.

– Минуточку, господин; чувство такое, будто меня лягнул конь.

– Когда перестанете чувствовать себя лягнутым, мне понадобятся ваши услуги, а также сего человека. – Поколебавшись, он снова бросил взгляд на вымаранного кровью Ричарда. – И вашего тупого вола.

– Немому надлежит быть нашим талисманом. Он спас меня от пешего пути с поля. Чему я порадовался, будучи тогда весьма изнурен, – отозвался сэр Гилберт. – И как только проклятое небо прекратит кружиться, я присоединюсь к вам, господин.

Д’Аркур бросил им бурдюк.

– Гасконское красное. Оно пополнит ваши силы и угомонит небеса.

Брод был забит войсками, и едва они ступали на берег, как маршалы выстраивали их в боевые порядки для обороны берега.

– Мой господин, – спросил Блэкстоун, на миг опередив д’Аркура, собравшегося было вернуться к обороне плацдарма. – В безопасности ли Христиана?

– Ради скорости король покинул часть обоза. Богемская кавалерия наступала нам на пятки. Убили кое-кого из возчиков. Арьергард епископа удерживает подступы к реке, но времени в обрез. Прилив быстро поднимается. Я отдал приказ, чтобы ее переправили. Покамест ее не видел.

С этими словами маршал развернул коня и затрусил к свите принца. Блэкстоун оглянулся на извивающуюся войсковую колонну и повозки, запрудившие брод. Хвост тянулся за пределы берега, уходя в лес. Насколько далеко позади плетутся отставшие? Похоже, больше фургонов на переправе не будет. Он взял полдюжины стрел из колчана брата, видом и жестом велев ему остаться при сэре Гилберте. И побежал туда, где конюхи и пажи держали верховых лошадей лучников.

– Томас! – окликнул Элфред.

– Она там, – отозвался он.

– Боже правый, парень. Чертова баба! Прилив на подходе! Тебе ни за что не вернуться!

Блэкстоун направил коня в воду.

* * *

Последние отставшие с дальнего берега местами брели в воде по грудь. Люди барахтались, и у него на глазах один или два, оступившись, ушли под рябую от бриза поверхность. Вскинутая в отчаянии рука, крик, заглушенный шелестом зарослей тростника. Больше фургонов на переправе не было. Пехотинцы пробивались через болота, каждый сам за себя. И нигде ни следа Христианы. Конь с трудом преодолевал набирающее силу течение. Направляя его среди водоворотов, Блэкстоун отыскал мелководье.