Текст книги "Жизнь с Раманой Махарши"

Многим преданным хотелось, чтобы Бхагаван по всем правилам дал им инициацию в санньясу, но, насколько мне известно, он ни разу не уступил их просьбам. Некоторые настойчивые преданные иногда приносили в холл кашаям[29]29
  Оранжевые облачения, которые носят санньясины.


[Закрыть] и просили Бхагавана вручить им его или просто коснуться в качестве акта благословения, но даже эта незначительная просьба не получала одобрения Бхагавана.

Садху Натанананда, составитель «Упадеши Манджари»[30]30
  «Духовные наставления» в англ. переводе.


[Закрыть], был одним из преданных, который добивался того, чтобы Бхагаван вручил ему кашаям. Бхагаван отказался, говоря: «Я не имею обыкновения вручать кому-то кашаям». Тогда Натанананда положил кашаям на стул, стоявший перед софой Бхагавана и использовавшийся для подношений преданных. Бхагаван отказался дотрагиваться до ткани, и через несколько минут Натанананда забрал его обратно.

Садху Натанананда отправился дальше и стал санньясином, но вскоре подобный образ жизни стал вызывать у него недовольство. Через несколько месяцев он вернулся в ашрам, выкинул оранжевые одеяния и вновь начал носить свои обычные одежды.

Каждый вечер я должен был давать Бхагавану отчет о ходе строительных работ. Я рассказывал ему, что завершено и что еще требуется сделать. Порой Бхагаван давал мне указания для следующего дня. Иной раз я обсуждал с ним собственные замыслы и получал его одобрение. Таким образом, я оказался в завидном положении человека, имевшего возможность ежевечерних, весьма продолжительных и глубоких бесед с Бхагаваном. Остальные преданные, которые боялись говорить с Бхагаваном, поскольку пребывали в благоговейном страхе перед его величием и грандиозностью, использовали меня в качестве посредника. Зная, что я свободно разговариваю с Бхагаваном каждый день, они посвящали меня в свои проблемы и просили обратиться к Бхагавану за их решением.

Имелась и другая маленькая привилегия, которую я крайне ценил. Как обед, так и ужин подавались в два захода. Бхагаван всегда ел в первом потоке, я же – обычно во втором. Как правило, Бхагаван уже заканчивал трапезу, когда я входил в столовую. Если он все еще ел, когда я появлялся, то я садился напротив него и выжидал. Мое терпение часто вознаграждалось. В большинстве случаев Бхагаван отодвигал в мою сторону свой лист, служивший тарелкой, тем самым давая понять, что я могу использовать его для своей порции. Женщины, раздававшие еду, понимали намек, клали лист передо мной и выкладывали еду на него.

Небольшое количество еды, остававшейся на тарелке, считалось прасадом Гуру. Из-за этого нередко возникала жесткая конкуренция за то, кто получит тарелку Бхагавана.

Мое огромное желание съедать недоеденную Бхагаваном пищу довело меня однажды до приступа жестокой тошноты. Случилось это из-за того, что я был вдохновлен историей о йоги по имени Гуру Намашивая, который жил на Аруначале несколькими столетиями ранее. Как-то Гуру этого йоги стошнило, после чего он

попросил последнего убрать за ним. Он сказал своему ученику: «Положи это туда, где мы не можем ходить, где это не может коснуться наших ног».

Гуру Намашивая съел рвотную массу, расценивая ее исключительно как прасад своего Гуру. Гуру был очень доволен и похвалил его за преданность.

Я вспомнил эту историю, когда однажды у Бхагавана сильно разболелись зубы. Чтобы облегчить боль, Бхагаван на несколько минут положил между зубами кусочек табака, который затем выплюнул. Я решил – по глупости – доказать свою преданность, уподобившись Гуру Намашивае. Я убедил себя, что табак этот – прасад Бхагавана, быстро сунул его между зубами и проглотил. Практически сразу после этого у меня начались резкие боли в желудке и ужасная тошнота. Несколько раз я был близок к рвоте, но сумел сдержать ее, поглощая большое количество воды.

Многие химические вещества, содержащиеся в табаке, чрезвычайно ядовиты. Во время курения большинство этих веществ либо сгорает, либо отфильтровывается эпителием легких. Если табак съесть, все яды попадут в тело.

Всякий раз, когда я вел наблюдение за строительными работами, Бхагаван часто повторял мне: «Ты работаешь в поте лица на самой жаре. Можешь есть все, что захочешь».

Женщины, раздававшие еду, зная о заботе Бхагавана обо мне, всегда подавали мне большое количество йогурта и ги (очищенного масла), нейтрализующих жару. Было у меня и собственное средство. Однажды летом, когда жара стала практически невыносимой, я обнаружил, что если добавлять в еду свежерубленый лук, то это помогает сохранять в теле прохладу. Как-то за одно лето я поглотил такое количество сырого лука, что многие начали называть меня «Луковым Свами».

В ранние дни ашрама, до того как туда стало стекаться большое число людей, можно было часто беседовать с Бхагаваном в столовой, пока он ел. Как-то я сидел рядом с Бхагаваном, завтракающим иддли.

Иддли – небольшая лепешка, приготовленная на пару из сквашенного рисового теста и черного гороха. Иддли были наиболее популярной едой, подававшейся на завтрак в ашраме.

Я задал Бхагавану какой-то духовный вопрос, но прежде чем он успел закончить свой ответ, Чиннасвами прервал нас, сказав: «Почему ты задаешь вопросы, когда Бхагаван ест? Задавай свои вопросы в более подходящее время».

Прежде чем продолжить ответ, Бхагаван обратился к Чиннасвами: «Джняна важнее, чем иддли. Этот момент никогда больше не вернется. Если мы прервем разговор сейчас, подходящей возможности может больше не представиться».

Количество людей, жаждущих есть с листа Бхагавана, было столь велико, что в конце концов была установлена система очередности. Ранее, когда мы пользовались старой столовой, системы формальностей еще не существовало. Поскольку я намеренно приходил в столовую и садился рядом с Бхагаваном, когда он заканчивал трапезу, то чаще всего лист доставался мне. Иногда кто-нибудь из преданных сетовал мне на мою монополию: «Ты получаешь лист Бхагавана почти каждый день. Ты зарабатываешь огромное количество пуний. У тебя так много благоприятных возможностей получить лист Бхагавана! Пожалуйста, дай и мне поесть с его листа хотя бы денек».

Когда кто-нибудь жаловался подобным образом, я отдавал лист ему. Когда новая столовая была закончена, мне удалось получить лист всего лишь несколько раз. В более поздние годы Бхагаван прекратил отдавать свою тарелку. Когда он узнал, что люди бродят вокруг него под конец каждой его трапезы, просто ожидая его листа, он положил конец этой практике, объявив, что впредь никто больше не получит разрешения есть с него.

Были и другие формы прасада, доступного в столовой. В конце каждого приема пищи Бхагаван мыл руки в маленькой посудине, которую держал рядом со своим листом. Я выпивал эту воду практически каждый день. Кроме того, я также пил воду, которую пил Бхагаван. Женщины, обслуживающие в столовой, всегда ставили чашку с горячей водой рядом с его тарелкой. Обычно он выпивал половину, оставляя другую половину в чашке. Я всегда выпивал оставшуюся воду. В последующие годы, когда я уже жил в Палакотту и сам готовил себе еду, время от времени мне доводилось пить ту воду. Мудальяр Патти, одна из женщин, ежедневно приносивших Бхагавану еду, иногда забирала ее из столовой и приносила мне, поскольку знала, как сильно я ценил эту воду.

Бхагаван заставлял меня работать в поте лица, но в то же время он всегда был очень добр и внимателен по отношению ко мне. Один инцидент, произошедший в столовой, наглядно демонстрирует это. Я провел целое утро, руководя каменщиками, строившими лестницу рядом с амбулаторией. Если бы я не присутствовал там, то, скорее всего, они либо не положили бы достаточного количества цементирующего средства под камни, либо выложили бы сами камни не в том месте. Работа заняла так много времении, что я опоздал на обед. Когда я добрался до столовой, то обнаружил, что еда, оставленная для меня на тарелке, остыла и на ней обосновалось несколько ос. Одна из служительниц принялась распекать меня за опоздание: «Может быть, ты и работаешь, – сказала она, – но мы-то тоже работаем. Ты не должен приходить, когда тебе вздумается, ты должен приходить вовремя».

Бхагаван, который в это время чистил зубы рядом со столовой, услышал эти слова. Он громко выкрикнул: «Аннамалай Свами не шатается без дела. Если бы он пришел раньше, работа, за которой он следит, не была бы сделана, как надо. Если вам нужен отдых, вы можете пойти и отдохнуть. Я сам обслужу Аннамалая Свами».

Это вмешательство так впечатлило женщин, что они убрали мою остывшую еду и дали мне новую тарелку со свежей и горячей.

Я припоминаю два других случая, которые также иллюстрируют ту заботу, которую Бхагаван проявлял по отношению ко мне. Первый произошел после того, как я поранился, уронив увесистый кусок гранита на большой палец ноги. Я решил провести целый день, лежа у себя в комнате, поскольку боль в ноге не позволяла ходить. Многие в ашраме знали о моей травме, но никто не подумал принести мне еды или лекарств. Во время обеда Бхагаван заметил мое отсутствие и несколько раз спросил обо мне. Когда он узнал, что, всеми оставленный, я чахну в комнате без еды и медицинского ухода, то сильно рассердился на присутствующих.

«Вы выжимаете такое количество работы из этого человека, – сказал Бхагаван. – Вы все твердите о том, как будет прекрасно, когда завершится строительство всех этих новых зданий. Но теперь, когда он болен, никто не удосужился проявить о нем заботу». По видимости, Бхагаван продолжал в таком духе довольно долго. В результате после обеда ко мне явилась неожиданная делегация сильно пристыженных преданных, принесших еду и лекарства. Они извинились за свое прежнее невнимание и поведали мне о реакции Бхагавана.

Второй случай произошел вскоре после празднования джаянти.

«Джаянти» означает «победа». На протяжении всей этой книги понятие «джаянти» будет относиться к тому дню, когда празднуется день рождения Бхагавана.

Ашрам получил большое подношение в виде овощей. Было ясно, что, если не сохранить их должным образом, они сгниют до того, как их можно будет употребить в пищу. Бхагаван решил, что лучше всего будет порезать овощи и высушить их на солнце. Это позволило бы хранить их несколько недель. Поскольку то была большая работа, Бхагаван попросил Чиннасвами призвать на помощь всех преданных. Я оставил свои строительные дела и отправился вместе с другими.

Когда Бхагаван увидел, что я явился для выполнения этой работы, он сказал: «Это правило не для тебя. Оно только для других. Ты и так работаешь целый день не покладая рук».

Отнюдь не всегда, когда я заболевал или получал травму, Бхагаван поощрял мой отдых. Однажды у меня страшно разболелась ступня; было такое ощущение, словно ее то и дело пронзают железным шипом. Внешне ничего не указывало на причину боли, поэтому я ничего не мог с ней поделать. В тот день Бхагаван поручил мне множество работ. Хромая, я передвигался по ашраму, стараясь сделать как можно больше, но до одной из них руки у меня так и не дошли, поскольку мне не хватило времени. Когда я завершил все работы, кроме одной, то отправился к Бхагавану и сказал ему, что у меня ужасно болит ступня. Бхагаван не обратил внимание на мои слова и спросил, закончил ли я то задание, которое я как раз не выполнил. Я сказал ему, что не сумел сделать его из-за боли в ноге.

Бхагаван ответил: «Иди и выполни это последнее задание, и боль пройдет. Боль исчезнет в процессе работы». Как обычно, предсказание Бхагавана оказалось верным.

Не могу сказать, что столь напряженная работа всегда доставляла мне удовольствие. Было бы хорошо время от времени иметь выходной. Однажды я попытался устроить себе небольшой перерыв, но последствия его были столь плачевны, что я никогда больше не повторял попытки. Это случилось, когда я чувствовал сильную усталость, проработав длительное время без перерыва. Я пошел и спросил Бхагавана, не могу ли я на некоторое время оторваться от своих обязанностей и отправиться на гири прадакшину (обход вокруг горы). Бхагаван знал, что от меня зависело большое количество работ, поэтому поначалу отказывался дать свое согласие. Собственно, он не говорил «нет», он просто хранил молчание. Мне следовало бы принять его молчание в качестве ответа, однако мне хватило глупости упорствовать в своей просьбе.

В конце концов Бхагаван дал мне утвердительный ответ: «Ты часто говоришь, что хочешь иметь немного свободного времени, чтобы заняться медитацией. Сходи на гири прадакшину и помедитируй во время прогулки».

Я обошел холм, однако мой ум был слишком беспокоен, чтобы медитировать. Я чувствовал себя виноватым из-за того, что оставил без присмотра свою работу, несмотря на то что Бхагаван, пусть и неохотно, дал мне на то свое согласие. Мое чувство вины усилилось невероятно, когда я вернулся в ашрам. Меня встретила большая группа последователей, желавших знать, где я был. Они рассказали, что, как только я покинул ашрам, Бхагаван поднялся с софы и принялся вести работы, которыми я решил пренебречь. Ведя наблюдение за работами, он провел на солнце все те часы, пока меня не было. Никому не удалось убедить его вернуться внутрь. Те последователи, которые пришли к нему на даршан, были вынуждены выполнять намаскарам в грязи и извести, в которой он стоял. Чиннасвами и прочие последователи, понятное дело, сердились на меня за то, что я доставил Бхагавану столько беспокойства. Сам Бхагаван ничего не сказал, но я без труда понял его молчаливый урок: выполнение работы, порученной Бхагаваном, важнее свободного времени, посвященного медитации и гири прадакшине.

Бхагаван был более уступчив, когда в ашраме не происходило ничего, что требовало наблюдения. Во время одного из таких периодов затишья я решил подняться на вершину горы. Я испросил разрешения Бхагавана отправиться туда и, получив его, попросил его рассказать мне о кратчайшем пути к вершине. Бхагаван отвел меня на задворки ашрама и указал на холмистый отрог, тянущийся от вершины фактически до задней части ашрама.

Показывая на отрог, Бхагаван сказал: «У этого отрога три пика. Ты заметишь их, когда начнешь подниматься. Держи все три в поле зрения и всегда двигайся по направлению к ним. Когда заберешься на третий пик, то увидишь, что продолжать движение к вершине невозможно. Уйди немного в сторону и затем поднимайся к ней напрямую».

Рамасвами Пиллай слушал эти указания. Когда Бхагаван закончил, он заметил: «Четыре пика подобны пикам кармы, йоги, бхакти и джняны. Необходимо преодолеть каждый по очереди».

Я последовал указаниям Бхагавана и с легкостью добрался до вершины. Поскольку я несколько опасался, что по дороге проголодаюсь и утрачу всю свою энергию, то прихватил с собой мешок с иддли, арахисом, далом, бананами, кокосом и водой. Я перекусывал с регулярными интервалами и ни разу не ощутил ни голода, ни потери энергии.

По возвращении я гордо сообщил Бхагавану: «Я не испытал никакого голода за целый день».

Бхагаван рассмеялся и, подшучивая надо мной, сказал: «Как ты мог проголодаться? Ты же ел целый день».

Сам Бхагаван прекратил ходить на вершину где-то в середине двадцатых годов. Он любил гулять по горе, но знал, что если начнет подниматься к вершине, все в ашраме попытаются последовать за ним.

В 1938 году один последователь из Салема по имени Раджагопала Айер спросил Бхагавана о различных тропинках, ведущих к вершине холма. Бхагаван описал лучшие маршруты и затем заметил: «Если восходить медленно, ни у кого не возникнет никаких трудностей». Субраманиам Айер, услышавший то, что сказал Бхагаван, попытался привлечь Бхагавана в ряды восходящих, говоря: «Если Бхагаван будет сопровождать нас, ни у кого не возникнет никаких проблем». Бхагаван шутливо ответил: «Если я пойду, ко мне присоединится весь ашрам. Даже строения отправятся с нами!»

Одна женщина, слушавшая наш разговор, спросила Бхагавана: «Бхагаван все еще способен взбираться по этому холму?». Бхагаван засмеялся и ответил: «Я все еще способен взбираться по этому холму, как и по любому другому!»

Высота Аруначалы достигает примерно две тысячи шестьсот футов. Во время этого эпизода Бхагавану было около пятидесяти восьми лет. В более молодые годы он часто проделывал путь от Скандашрама, расположенного на склоне горы на высоте шестьсот футов, до вершины и обратно где-то за час. Обычному, здоровому взрослому человеку, как правило, требовалось как минимум вдвое больше времени, чтобы пройти то же самое расстояние. Способности Бхагавана к восхождению тем более удивительны, если вспомнить, что он никогда не носил ни туфлей, ни сандалей.

В ранние времена, когда Бхагаван жил в пещере Вирупакша, он часто восходил на вершину один, оставался там какое-то время, а затем возвращался в пещеру. Он рассказал мне, как однажды, когда он в одиночестве направился к вершине, вслед за ним тайно пошел преданный по имени Кутраллам Свами. Через десять минут после того как Бхагаван достиг вершины, Кутраллам Свами возник перед ним с глиняным горшком, наполненным водой. Он проследовал за Бхагаваном на вершину, неся на спине этот горшок, дабы Бхагаван не страдал от жажды после своего длительного восхождения.

Кутраллам Свами, который был также известен как Шивая или Мауни Свами, в конце концов ушел от Бхагавана и по праву стал известной духовной фигурой. Он возглавил несколько матхов, обрел множество последователей и имел даже большую машину, что в те дни было огромной редкостью. Некоторые считали его достаточно высокомерным человеком, но Бхагаван однажды сказал мне о нем очень тепло: «Он хороший преданный, но не показывает свою преданность внешне. Вся его преданность – внутри. Он прячет ее так хорошо, что большинство людей считает его плохим преданным. Такая преданность нравится мне больше всего».

Еда в ашраме

Когда Бхагаван просыпался – обычно между тремя и четырьмя часами утра, – он шел на кухню, чтобы начать резать овощи, предназначенные для утренней готовки. Другие кухонные работники, спавшие дольше, присоединялись к нему несколько позднее. Прежде чем начать работу, Бхагаван обычно мелко нарезал кусок имбиря, присыпал солью и затем проглатывал его. Это было его домашним средством от хронических проблем с пищеварением.

Бхагаван, как казалось, был очень демократичным шеф-поваром: он всегда начинал день, расспрашивая кухонных работников о том, что бы им хотелось приготовить на обед. Каждого спрашивали о его идеях и плане действий, различные альтернативы обсуждались до тех пор, пока не достигалось определенное единодушие. Овощи тогда нарезались в соответствии с согласованным планом, но когда готовка начиналась, Бхагаван, не советуясь ни с кем, часто менял рецепт.

Когда приготовление еды было практически закончено, Бхагаван часто говорил, вполне невинно: «Мы планировали приготовить одно, но, похоже, получилось совсем другое».

Те из нас, кто работал с ним бок о бок, чувствовали, что эти ранние утренние обсуждения велись просто для того, чтобы пробудить в нас интерес к работе. Эти изменения никогда не встречали сопротивления. Мы все признавали абсолютный авторитет Бхагавана и всегда рады были следовать всем внесенным им изменениям или советам.

Поскольку Бхагаван зачастую приходил на кухню первым, его обязанностью было развести огонь. Человек по имени Ранга Рао, который тоже вставал рано, иногда пытался взять на себя работу Бхагавана, но ему редко это удавалось. Другие старались избавить его от толчения с тем же результатом. Когда резка овощей заканчивалась, Бхагаван оборачивал голову полотенцем и принимался толочь чатни в одной из каменных ступок. Он вкладывал в толчение всю свою силу и энергию, оставляя это занятие, только если какой-нибудь из сильных и умелых преданных вызывался продолжить работу. Когда чатни было готово, он мыл руки и шел на утреннюю параяну.

Сидя в холле, Бхагаван отслеживал работы на кухне. Сампурнаммал или кто-нибудь из поваров приносили ему на пробу самбар или овощи, как только они были готовы. Попробовав, Бхагаван либо одобрял их, либо давал новые указания вроде: «Добавь побольше соли». Если повара когда-либо забывали приносить еду на пробу, то в середине утра Бхагаван покидал холл, шел на кухню и лично следил за тем, правильно ли готовится еда.

Обычно все с готовностью следовали указаниям Бхагавана, но было и несколько случаев, когда ему приходилось использовать свой авторитет. В частности, мне вспоминается эпизод, когда он учил поварих, как правильно готовить авьял. Авьял – острое овощное блюдо, содержащее большое количество различных овощей, кокос и йогурт. Бхагаван в большинстве случаев настаивал на том, чтобы чили и прочие специи были сперва растерты в пасту, прежде чем добавить их в кипящие на медленном огне овощи. Поскольку это было весьма трудоемким и поглощающим большое количество времени занятием, поварихи однажды решили добавить в еду порошковые специи, а не приготовленную вручную пасту. Каким-то образом Бхагаван узнал об этом. В следующий раз, когда готовили авьял, Бхагаван сам отправился на кухню и принялся толочь специи. Случилось так, что я вошел туда, когда он был за работой.

Заметив, что он один занимается этим, а все женщины стоят вокруг него и наблюдают, я сказал: «На кухне много работников. Почему Бхагаван один выполняет эту работу?» Бхагаван объяснил, что происходит: «Я сказал им приготовить пасту из специй, но они не прислушались к моим указаниям. Поэтому, чтобы быть уверенным в том, что она приготовлена как надо, я делаю эту работу сам. Мне нетрудно. Это хорошее упражнение для рук и плечей». Я обратился к женщинам и отчитал их: «Здесь так много народу, а вы позволяете, чтобы Бхагаван выполнял всю эту тяжелую работу. Что вы тут праздно толпитесь?»

Бхагаван ничего не сказал; он просто продолжил толочь специи. Женщины расценили его молчание как-знак того, что он желает передать работу кому-нибудь еще.

На мое замечание они принялись наперебой говорить: «Позволь мне сделать это», «Я сделаю», «Позволь мне продолжить». Бхагаван рассмеялся и сказал: «Только теперь вы просите. Почему вы не попросили раньше?» Он закончил работу, не позволив никому забрать у него мельничный камень. Затем, добавив пасту в авьял и помешав его ложкой, он лично вымыл оба камня. Это стало хорошим уроком для всех: порошковые специи никогда больше не добавлялись в авьял.

Мне вспоминается другой случай, когда Бхагаван преподал нам урок, самолично выполнив работу. Рядом с кухней находилась комната, которую редко убирали. Она была пыльной и грязной, а пол устилали пожухлые банановые листья и овощные очистки. Многие проходили через эту комнату, но никто ни разу не взял на себя труд убраться в ней, пока Бхагаван сам не взял метлу и полностью не вычистил всю комнату.

Пока Бхагаван занимался этой работой, несколько последователей пытались остановить его, говоря: «Пожалуйста, Бхагаван, дай, я сделаю это. Я уберусь в комнате». Бхагаван отказался отдавать метлу кому-либо. Всем предлагавшим помощь он давал один и тот же ответ: «Только сейчас ваши глаза увидели это. Что же, раньше вы не замечали беспорядка?» Бхагаван собрал весь мусор на большой лист бумаги, вынес его наружу и выбросил. С того дня эта комната убиралась регулярно.

Рассказывая о том, как Бхагаван принимался за строительную деятельность в ашраме, я упомянул тот факт, что иногда он начинал строительство, когда ашрам не располагал достаточными средствами для его завершения. Однажды я наблюдал, как он прибегнул к той же стратегии на кухне. Как-то утром, когда в ашраме практически не осталось никакой еды, я увидел, как он взял то небольшое количество, что у нас еще было, и принялся готовить. Его веры было достаточно, чтобы начать приготовление еды в ожидании того, что Бог пошлет больше еды прежде, чем готовка будет закончена. Было около полшестого утра, когда Бхагаван принялся очищать горсть дробленого риса. Он вымыл его в посудине, удалил все камешки и затем поставил его вариться на кумутти (угольной жаровне). Эта деятельность меня весьма озадачила. «Этого риса, – подумал я, – даже мне будет мало. Каким образом все эти люди собираются есть?»

Когда рис закипел, появился один из преданных с двумя литрами молока. Когда рис был сварен, Бхагаван поставил на кумутти большой сосуд и начал варить рис вместе с молоком. Несколькими минутами позднее другой преданный пришел с подношением изюма и сластей. Бхагаван вымыл изюм и положил его в посудину. Где-то в пол седьмого, когда готовка была практически завершена, прибыла группа преданных из Кумбаконама. Они принесли с собой большой горшок с иддли, вадаи, чатни и особыми горными бананами, а также несколько чашек, сделанных из банановых листьев. Эти чашки из банановых листьев (тоннай) были как раз тем, что нам было нужно, чтобы сервировать паясам Бхагавана собственного приготовления.

Несмотря на то что паясам, сладкая липкая каша, обычно готовится из крупы, молока, сахара и иногда фруктов, ингредиенты Бхагавана были весьма нетрадиционными.

Примерно в семь утра, после того как Бхагаван принял ванну, все мы расселись и принялись за наш роскошный завтрак.

Многие писали о том, как сильно не любил Бхагаван расточать что-то полезное. Эта привычка зачастую проявлялась на кухне. Однажды, во время приготовления обеда, несколько горчичных зерен упало на пол. Повара не обратили на это внимания, но Бхагаван поднял их, одно за другим и положил в небольшую посудину.

Сама Айер, один из брахманов, работавших на кухне, заметил: «Бхагаван подобрал несколько горчичных зерен и спас их. Бхагаван также очень экономно расходует деньги. Для кого Бхагаван копит все это?» «Все эти вещи созданы Богом, – отвечал Бхагаван. – Нам не следует относиться небрежно даже к самым незначительным вещам. Если кому-то они могут пригодиться, то лучше сохранять их».

Бхагаван зачастую не обращал внимания на многие наши недостатки, но редко молчал, если замечал, что кто-то из преданных ведет себя расточительно. В июне 1939 года, когда Бхагаван возвращался с одной из своих прогулок по холму, я увидел, как он подошел к сыну Т. К. Сундареши Айера и строго отчитал его. «Твой отец говорит мне, что ты покупаешь множество бесполезных вещей, – сказал Бхагаван. – Не трать больше того, что ты зарабатываешь. Ты должен быть бережливым. Огонь, долги, чувственные объекты и яд – одна малая часть любого из этого способна уничтожить нас».

Однажды подобным образом Бхагаван отчитал и меня, когда я вел строительство новой столовой. Он вручил мне ржавый, изогнутый гвоздь длиной в полтора дюйма и попросил почистить его, выпрямить и использовать в столовой. «Но, Бхагаван, – запротестовал я, – мы только что получили несколько килограммов совершенно новых гвоздей. Нам не нужен какой-то старый гвоздь». Бхагаван не согласился. Сказав мне, что все, что может быть полезным, должно быть использовано, он повторил свои указания по поводу подновления гвоздя.

Настойчивый призыв Бхагавана к бережливости и его отвращение к расточительству привели его к изготовлению многих инструментов и орудий труда из подручных материалов. Когда он жил в Скандашраме, то однажды взял большой гранитный камень размером около двух с половиной квадратных футов и провел много дней за шлифованием его поверхности, натирая ее песком с водой. В итоге поверхность камня стала такой гладкой и отполированной, что в ее отражении можно было увидеть свое лицо. Этот камень использовался для охлаждения сваренного риса. В конце 1930-х годов четверо или пятеро преданных пришли в Скандашрам, чтобы забрать этот камень, ибо знали, что он был обработан Бхагаваном. Они отнесли его к подножию холма и установили на новой кухне. Следуя примеру Бхагавана, несколько последователей отшлифовали другие камни размером около десяти квадратных футов и использовали их для тех же целей.

Хотя Бхагаван охотно проводил несколько часов в день, следя за тем, чтобы еда в ашраме готовилась должным образом, он не любил возиться с трапезами, состоящими из множества блюд. Ему вполне хватало риса, самбара и какого-нибудь овощного блюда. Одна женщина из Кералы, имевшая обыкновение готовить много блюд для каждого приема пищи, пришла как-то на даршан и настояла на том, чтобы приготовить еду на всех. Потратив много времени и усилий, она успешно приготовила и сервировала тридцать два отдельных блюда. Бхагаван позволил ей положить на его банановый лист часть каждого из блюд, но когда раздача закончилась, смешал все подношения в единообразный ком.

Объясняя ей свои действия, он сказал: «Тебе пришлось потратить большое количество энергии, готовя все эти кушанья. Один только поиск ингредиентов, должно быть, занял немало времени. Одного овоща, способного очистить желудок и предотвратить запор, достаточно. Зачем готовить все это? Есть и другая проблема: если приготовить тридцать два блюда, ум всегда будет думать: «Что мне съесть сначала – это или то?» Так во время еды ум также делается рассеянным. Когда есть только одно блюдо, проблема исчезает. Мы просто съедаем его. Кроме того, подобная трапеза подает плохой пример людям, которым нечего есть. Нуждающиеся услышат о том, что мы готовим роскошные обеды, и подумают: «Мы очень голодны, а эти люди, которым полагается быть простыми садху, едят в таком количестве». Мысли, подобные этим, вызовут ненужную зависть».

Позднее он добавил: «Если бы Бхагавану пришлось сначала съесть одно блюдо, то при раздаче еды женщина подумала бы: „О, Бхагавану оно очень понравилось". И она положила бы мне добавки. Потому-то я и смешал все в один ком».

В ранние годы, проведенные Бхагаваном на холме, большую часть еды ему приносили преданные женщины, вроде Мудалиар Патти и Эчаммал. Они готовили у себя дома, а затем приносили ее либо к пещере Вирупакша, либо в Скандашрам. Когда ашрам начал готовить собственную еду, обе женщины продолжили ежедневно приносить свою. Мудалиар Патти обычно готовила на четырех человек, Эчаммал – на двух. Обе они приносили подношение к обеду и лично подавали его Бхагавану и преданным. Когда женщины состарились, а технические возможности на кухне расширились, Бхагаван попытался отговорить их от ношения еды, но ни та, ни другая не пожелали отказываться от заработанной путем больших усилий привилегии каждый день лично подавать Бхагавану еду.

Несмотря на то что Бхагаван несколько раз просил Эчаммал не приносить больше еду, он не был сторонником официального запрета. Когда однажды Чиннасвами запретил ей приносить еду в интересах здоровья Бхагавана, тот отказался идти в столовую, когда прозвонил колокол, знаменующий начало обеда. Он ничего не объяснил преданным, но последние вскоре заподозрили, что он протестует против изгнания Эчаммал. Эчаммал к тому времени отправилась обратно в город, поэтому вслед за ней была послана делегация преданных, чтобы вернуть ее. Поначалу она не желала возвращаться, будучи очень рассерженной на руководство ашрама, но когда ей сказали, что Бхагаван, скорее всего, уморит себя голодом, если она не появится лично, она согласилась вернуться и спасти ситуацию. Когда она позвала Бхагавана в столовую, он поднялся и отправился на обед. До этого никому в течение часа не удалось убедить его выйти из старого холла. После этого случая право Эчаммал подавать еду никогда более не оспаривалось.

Всякий раз, когда Бхагаван видел, как приближается Мудалиар Патти, его лицо расплывалось в улыбке. Часто после того, как она уже подала ему еду, он просил добавки. Порой он даже звал ее обратно, когда она уже закончила обслуживание, и угощался тем, что оставалось в ее корзине. Это было очень непривычно: Бхагаван часто осуждал служителей за то, что они клали ему на тарелку слишком большие порции, и, если Мудалиар Патти не было, редко просил добавки. Все мы чувствовали, что это любовь и преданность Мудалиар Патти вызывали столь добрый отклик Бхагавана.