Текст книги "Ничто никогда не случалось. Жизнь и учение Пападжи (Пунджи). Книга 1"

Невзирая ни на что, я решил: «Я могу сделать это. Я могу сидеть под деревом, скрестив ноги. Я стану как он».

Я стал сидеть со скрещенными ногами в своем саду под кустами роз. Находясь там, я чувствовал себя счастливым от того, что гармонизировал свою жизнь с жизнью того человека, которого полюбил. Затем, чтобы усилить сходство, я решил, что и мое тело должно походить на скелет. В те дни мы обычно брали еду у матери и съедали ее отдельно друг от друга. Поэтому ничто не мешало мне выбрасывать свою порцию. Когда никто не смотрел, я выходил из дому и скармливал все уличным собакам. Спустя некоторое время я полностью перестал есть. Я очень похудел и ослаб, и наконец-то мои ребра стали выпирать из-под кожи, как у Будды. Такое состояние наполняло меня радостью и гордостью. Мои одноклассники прозвали меня Буддой из-за моей худобы.

Мой отец работал на железнодорожных станциях. В данный период он трудился в Балучистане. А в связи с тем, что это было отдаленное от нас место работы, мы видели его, лишь когда он приезжал в отпуск. Я голодал уже около месяца, и когда он, как обычно, приехал домой, то был шокирован моей худобой. Он стал таскать меня по докторам на обследования, чтобы выяснить причину этого. Никто из них и не подозревал, что я добровольно отказывался от пищи.

Один из них сказал отцу: «Он очень быстро растет, поэтому худеет. Кормите его хорошо, давайте побольше молока и сухофруктов».

Моя мать, последовав совету, отдавала часть своей порции и каждый день повторяла: «Ешь больше масла, ешь больше масла». Собаки на нашей улице стали толстыми и веселыми – новая диета им очень понравилась.

Книга по истории, в которой я увидел иллюстрацию Будды, была обычным детским учебником. В ней приводились основные биографические данные, но концепции медитации и просветления не были освещены должным образом. Вероятно, автор учебника полагал, что такие основополагающие моменты не могут быть интересны детям. Таким образом, я продолжал пребывать в неведении относительно того, что же Будда делал под деревом и чем же было примечательно его окончательное достижение. Тем не менее я все еще стремился иметь с ним как можно большее сходство.

Из этого учебника я узнал, что Будда носил оранжевое одеяние и просил еду, ходя от одного дома к другому с чашей. Это было как раз то, что мне под силу было скопировать, стоило лишь проявить смекалку.

У моей матери было белое сари, и, на мой взгляд, оно идеально подходило для моих целей. Я взял его, так чтобы она не видела, покрасил в оранжевый цвет – цвет одежды Будды, – обернул вокруг себя, чтобы быть похожим на нищенствующего монаха, и, прихватив с собой чашу, пошел по улицам Лаялпура просить подаяния. Перед тем как вернуться домой, я переодевался в обычные одежды, а оранжевое сари заворачивал в бумажный пакет, который прятал среди школьных книг, где, на мой взгляд, никто не должен был его обнаружить.

Один мой друг, узнав о моих проделках, сказал: «Перестань так делать. Кто-нибудь узнает тебя и расскажет об этом твоей семье».

Будучи уверенным, что мой секрет не раскроется, я с ним поспорил: «Твои родители знают меня. Я приду в ваш дом в таком виде и попрошу дать мне еды. Если они не смогут узнать меня, то и никому другому это не удастся».

Я надел сари, вымазал лицо пеплом, чтобы усилить маскировку, одел на голову свой головной убор и, захватив с собой чашу для подаяний, отправился в дом его родителей. Было около восьми часов вечера, так что сумерки были мне на руку. Я закричал: «Бикша! Бикша! (Милостыня! Милостыня!)», так как не раз слышал, как это делали садху, прося подаяние. Так как мне и в голову не могло прийти, что кто-то может узнать мой голос, я не потрудился его изменить. Открыла дверь мать моего друга и, не подавая виду, что узнала меня, пригласила меня к столу.

«Свамиджи, Бабаджи, зайди и поешь что-нибудь», – сказала она, пропуская меня внутрь и предлагая мне пищу.

Я принял предложение, продолжая играть выбранную мною роль.

«Дитя мое, – сказал я ей, несмотря на то, что она, вероятно, была на тридцать лет старше меня. – Да будет твой дом полной чашей».

Я слышал, как таким образом свами благословляли женщин. Так как большинство женщин хотели жить в богатстве и иметь нескольких сыновей, странствующие свами обычно поощряли эти мечты своими благословениями, в надежде получить хороший прием и что-нибудь поесть.

Затем, смеясь, она сняла с меня головной убор и сказала, что с самого первого слова поняла, кто я.

«Замаскировался ты замечательно, – сказала она. – Но тебя выдал твой голос».

Затем домой вернулся ее супруг, и она рассказала, что здесь произошло.

Он пренебрежительно добавил: «Тебя всякий узнает, если ты будешь так ходить и попрошайничать. И маскировка тебе не поможет».

Теперь наступила моя очередь смеяться, так как до этого я заходил в его магазин и получил от него медную монетку, которую ему и показал.

Ему пришлось немного пересмотреть свое мнение. «Должно быть, я был занят со своими покупателями, – отпарировал он, – и даже не взглянул на тебя». «Нет, это неправда, – искренне ответил я. – Вы прекрасно меня видели. Я как раз проходил мимо вашего магазина, прося милостыню, когда вы окликнули меня и дали мне эту монетку. У меня хорошая маскировка. Я сколько угодно мог так ходить, если бы не разговаривал с людьми, которые могли бы узнать меня по голосу».

Этих людей развеселила моя выходка, к тому же они не знали, что я проделывал это регулярно, раскрасив украденное мною сари. Они ничего не сказали моей матери, и я мог продолжать разыгрывать эту роль.

У матери было всего три сари. Однажды, честно говоря, вскоре после того как я стащил белое сари, она выстирала оставшиеся два и стала искать третье, так как ей нечего было надеть. Естественно, она нигде не могла его найти. Ей даже и в голову не могло прийти, что оно понадобилось именно мне, так как я не был девочкой. В конце концов, она решила, что отдала его дхоби (человеку, который занимался стиркой белья) и он потерял его или забыл вернуть.

Конечная стадия моего подражания Будде наступила, когда я узнал, что он читал проповеди в общественных местах. Эта новая для меня грань его жизни привела меня в трепет. Я абсолютно ничего не знал о буддизме, но и мысли не допускал, что это может помешать мне играть роль Будды.

В центре нашего города стояла башня с часами, а рядом возвышалась платформа, с которой выступали с речами местные политики. Это был настоящий центр Лаялпура, поскольку отсюда расходились все дороги, ведущие в другие города. Я, как обычно, надел свой маскировочный костюм, уверенно взошел на платформу и впервые в жизни стал читать проповедь, обращаясь к народу. Я ничего не могу вспомнить из того, что говорил, но полагаю, что никакого отношения к буддизму это не имело, в связи с тем, что я не располагал никакими знаниями по этой теме. Только помню, что говорил с воодушевлением и азартом. Я говорил горячо, обращаясь к прохожим с большим жаром, иногда поднимая свою руку и качая пальцем, чтобы придать значимость своим словам (я видел, как, произнося свои речи, жестикулировали политики, и старательно воспроизводил их жесты).

Недавно сделанная фотография башни с часами в центре Лаялпура, под которой Пападжи читал свои проповеди, будучи подростком. По прошествии нескольких лет он произносил здесь политические речи. В годы юности Пападжи территория рядом с башней была отведена парку.

Я чувствовал, что это было началом моей карьеры оратора, и сделал следующий шаг к своей цели – достижению максимального сходства с Буддой во всем, что он делал. При любом удобном случае я возвращался к этой башне и читал проповеди. К сожалению, Лаялпур был маленьким городком, и было неизбежно, что рано или поздно кто-нибудь из моих знакомых узнает меня. Поэтому неудивительно, что однажды один из наших соседей окликнул меня на площади и рассказал матери о моем кривлянье.

Сначала она не поверила этому. «Как такое может быть? – спросила она. – Откуда у него может взяться оранжевая одежда?» Затем, вспомнив о своем потерянном сари, она открыла мой шкаф, где у меня лежали книги, и нашла бумажный сверток. Игра закончилась: эта находка положила конец моей короткой стадии подражания Будде.

Это был абсурдный, но занимательный эпизод моей жизни, который, оглядываясь назад, я могу рассматривать как отражение моего состояния в то время. Я не был озорным ребенком и никогда не рассматривал этот случай как детскую шалость. Я так поступил под воздействием какой-то силы. Может быть, мои предыдущие самскары (привычки из прошлой жизни) подействовали на меня таким образом.

Мать не очень на меня рассердилась. У нас с ней всегда были хорошие отношения, и она смогла увидеть комичность ситуации. Так как она была еще совсем юной, когда родился я, то мы вели себя, как брат и сестра, а не мать и сын. Мы вместе играли, пели и танцевали, даже зачастую спали в одной кровати.

Я поинтересовался у Сумитры, помнит ли она что-нибудь из того периода Пападжи, когда он так хотел походить на Будду:

Дэвид: Вы помните то время, когда он изображал из себя буддистского монаха? Как-то он перестал есть, потому что хотел походить на изображенного на картинке голодающего Будду. Вы помните этот период?

Сумитра: Я не помню, чтобы он специально голодал. Он всегда был худым в детстве, поэтому, вероятно, я и не заметила, как усилилась его худоба. Но я действительно помню тот случай, когда мать отыскала то сари, в котором он просил подаяние и читал проповеди. Она совсем на него не рассердилась. А просто спросила: «И давно ты так переодеваешься? В тебе возгорелась любовь к Богу? Кто зажег в тебе это пламя?» «Для большого костра нужно много дров и хвороста, но сначала загораются тонкие ветки» – таков был его ответ.

На одном сатсанге в Лакнау Пападжи отметил следующее об этом периоде своей жизни: «Первым моим гуру был Будда. Я любил его, следовал его примеру, подражая ему во всем, что я делал. В конце концов, так же как и он, я покинул дом, чтобы найти Бога. И, так же как и он, я наконец-то понял: чтобы найти Бога, совсем необязательно убегать. Бог внутри нас, и искать его где-либо еще – бесполезно».

На другом сатсанге он продолжил рассказ об этом периоде своей жизни.

Как случилось так, что иллюстрация Будды подтолкнула меня к этому? Почему я влюбился в этого человека, медитирующего Будду? У меня нет ответа, и я не могу это объяснить. Что-то двигало мною изнутри, какая-то сила направляла меня подражать ему всеми возможными способами. Это удивительно и не поддается объяснению, так как я ничего не знал о нем. Я не знал ни его истории, ни почему он сидел с закрытыми глазами. Я не имел представления, что он пытался достичь просветления, поскольку до этого я не сталкивался с подобным понятием. Я просто ощущал, что должен следовать его примеру. Я не нуждался в подаянии, так как принадлежал к вполне обеспеченной семье среднего класса, а дома у нас было достаточно еды. Никто не принуждал меня идти в центр города и читать там проповеди.

Когда кончился мой период «буддистского монаха», я подражал ему, сидя с закрытыми глазами. Как только у меня появлялось свободное время, я садился, скрестив ноги и закрыв глаза. Даже в школе я частенько закрывал глаза, увлеченный потоком, протекающим через меня.

Нельзя сказать, что я медитировал, так как я ничего не делал для этого. Правильнее было бы сказать, что медитация влюбилась в этого маленького мальчика настолько, что не позволяла ему заниматься чем-либо другим. Она не давала ему уснуть ночью, а некоторыми вечерами даже не позволяла оставаться в постели.

Посреди ночи, даже зимой, что-то шептало ему на ухо: «Вставай, мальчик, уже полночь. Поднимайся с постели, не тревожь своих родителей и садись на пол, позволь мне поглотить тебя».

Это истинная любовь. Это истинная медитация. А когда вы, сидя на земле, пытаетесь не дать вашему уму растечься в десяти направлениях – это не медитация. Это всего лишь игра ума.

Я расспросил Пападжи о некоторых вещах, которые происходили с ним в этот период:

Дэвид: Будучи ребенком, вы не спали по ночам, так как медитировали. Какую медитацию вы практиковали?

Пападжи: Я просто медитировал. Но это продолжалось много часов. Я не повторял мантры и не выполнял никакой особенной практики – просто явственно ощущал, что не должен спать. Я не могу объяснить причину этого чувства. Нет ничего плохого в том, чтобы спать ночью. Может быть, дело было в пурве самскаре (наклонности прошлой жизни).

Моим родителям не нравилось, когда я медитировал всю ночь. Они обычно говорили: «Ложись спать. Тебе надо выспаться. Завтра ты должен идти в школу».

Они заставляли меня вернуться обратно в постель, накрывали с головой стеганым одеялом. Так я и лежал под одеялом и продолжал медитировать. Они могли прогнать меня с пола, но не могли остановить охватившее меня состояние медитации.

Я не преследовал выполнение какой-либо цели через медитацию, просто на меня внезапно находило это состояние – и чаще всего посреди ночи.

Дэвид: Вы также иногда отмечали, что в детстве время от времени вы видели свет и, даже накрывшись одеялом с головой и закрыв глаза, вы продолжали видеть его. Давайте поговорим об этом опыте.

Пападжи: Очень часто я видел поток света, даже если закрывал глаза. Это также происходило и днем. И до сих пор я иногда вижу свет, когда сижу в своей комнате.

Дэвид: Был случай, когда ваша медитация была настолько глубокой, что никто не мог поговорить с вами. Что случилось в тот день?

Пападжи: Это случилось зимой, посреди ночи. Мы все спали в одной комнате в нашем доме в Лаялпуре. Я проснулся, сел на пол и стал медитировать. Нельзя сказать, чтобы я сам решил заняться медитацией, просто мое тело поднялось с постели и село на пол. Не думаю, что у меня был какой-либо выбор. Проснулись мои родители и попытались настоять, чтобы я лег обратно в кровать, но все их уговоры были напрасными. Я пребывал в своего рода трансе, и никто не мог установить со мной контакт или заставить меня что-либо сделать.

Спустя несколько часов мой отец оставил свои попытки привести меня в движение. Он отправился за доктором Сингхом – нашим лечащим врачом, так как думал, что я внезапно заболел какой-то серьезной болезнью. Доктор жил примерно в миле от нас. Мой отец разбудил его и привез к нам в дом в личной тонге доктора (двухколесной повозке, запряженной двумя лошадьми).

Доктор Сингх осмотрел меня при помощи своего стетоскопа, постучал в некоторых местах по спине, затем приоткрыл мои глаза и заглянул в них. Никаких физических отклонений он не обнаружил.

После этого он сказал отцу: «Не беспокойтесь за своего сына и не тревожьте меня. У него нет никаких физических отклонений. Он просто погрузился в глубокое состояние медитации. Я еще никого не видел, кто бы так глубоко медитировал, как он. Должно быть, в своей предыдущей жизни он был йогом. Какие-то старые самскары заставляют его пребывать в таком состоянии».

Я находился в этом состоянии два дня – не ел и не пил, просто наслаждался внутренним покоем, окутавшим меня.

Дэвид: Вы также испытали своего рода опыт смерти, когда вам было около двадцати. Не могли бы вы описать, что произошло?

Пападжи: Я неожиданно почувствовал, как будто умираю. Я лежал на полу и ощутил, что у меня остановилось дыхание. В таком состоянии меня нашел отец и позвал железнодорожного доктора. Тот осмотрел меня и сказал, что, должно быть, это астма. Врач выписал лекарство, но оно не принесло никаких результатов.

Я пришел в себя от этого приступа без какого-либо медицинского вмешательства, но это чувство, что я вот-вот умру и утром меня отнесут на место кремации и сожгут, не раз посещало меня.

Это абсолютно меня не тревожило, так как я не считал нужным избегать этого. Напротив, я решил продолжать медитировать, потому что слышал, что некоторые йоги умирали во время медитации. Медитация помогала преодолеть страх смерти, но чувство, что я скоро умру, все-таки преследовало меня еще некоторое время.

Был еще один случай, когда в результате медитаций Пападжи к нему пришлось вызвать доктора Сингха. Вот что рассказывает сам Пападжи:

Когда мне было около пятнадцати лет, я пошел к своему другу на день праздника святых, который отмечался ежегодно. Его мать предложила мне немного пакоры (хорошо прожаренного пряного блюда), которое она приготовила для праздника. Я съел два кусочка и, так как оно было очень вкусным, попросил еще. К моему удивлению, она мне отказала. Я видел, что она готовила их в больших количествах и собиралась готовить еще, поэтому я никак не мог понять, почему же она ограничила меня двумя пакорами. А дело было в том, как я узнал позже, что она добавила в это блюдо бханг (листья конопли) и не хотела, чтобы я проглотил слишком большую дозу. В те дни было принято подмешивать листья конопли в пищу во время праздников. Например, на свадьбах употребление бханга делало людей счастливыми, а также повышался аппетит. Свадьба – повод для обжорства. Подстегиваемый бхангом, у гостей разыгрывался такой аппетит, что они проявляли удивительную ненасытность.

Я пришел домой и стал заниматься своей обычной работой по хозяйству – пошел доить буйволиц. В дойке буйволиц есть одна хитрость. Ты приводишь теленка к матери, его морду направляешь к соску. Эти буйволицы очень умные животные. Когда они знают, что молоко идет в рот их детенышей, то оно течет очень легко. Поэтому нужно направить морду теленка на сосок, подождать, пока начнет поступать молоко, затем убрать морду теленка и продолжить доить самому. Тогда уже мать не сможет остановить или замедлить поток молока.

В тот вечер я дал теленку возможность захватить сосок, но не стал его отрывать. Я сам не понимал, что делаю, просто сидел там и позволил ему высосать практически все материнское молоко. Они оба были счастливы, но в тот день нам досталось мало молока. Я находился в сноподобном состоянии, в котором кажется, что ничто не имеет значения. Мне просто нравилось смотреть, как теленок высасывает все молоко.

Моя мать вышла посмотреть, чем я занимаюсь, так как процесс доения обычно занимал намного меньше времени, чем это отняло у меня. Ее приход вывел меня из этого состояния, и я сразу пришел в себя – понял, что пора ужинать и что я страшно проголодался.

Я зашел в дом и принялся за свой ужин. Мать готовила чапати. После того как я поглотил их все, я попросил ее приготовить еще, так как чувство голода не отступило. Она приготовила еще, но даже и эта порция не утолила голод. Я тут же съедал приготовленные ею чапати и продолжал просить добавки. Но когда я не наелся и двадцатью штуками, она поняла, что со мной произошло.

Она засмеялась и воскликнула: «Ты ел бханг, да? Кто тебя им накормил?»

Я рассказал ей о пакорах, и она снова засмеялась. Теперь я начал понимать, почему мать моего друга ограничила меня двумя пакорами. Помимо того что я чувствовал сильный голод, я стал ощущать легкое опьянение.

Той ночью мы все спали в одной комнате. Посреди ночи я встал с кровати, сел в падмасану (позу лотоса) и громким голосом стал выкрикивать следующее: «Ты не мой отец! Ты не моя мать!» Затем погрузился в глубокую медитацию. Родители проснулись, но мое поведение их не очень встревожило. Они пришли к выводу, что я все еще находился под воздействием съеденных мною листьев конопли.

В три часа утра я продолжал сидеть там с закрытыми глазами. Родители проснулись – их разбудили странные и нечленораздельные звуки, которые я издавал. Они попытались «разбудить» меня, но из состояния такой глубокой медитации просто так не выведешь. Мать, думая, что я брежу, настояла, чтобы отец привел врача. С большим трудом ему удалось уговорить одного доктора, так как ночью, да еще к тому же в праздничный день, никто не хотел идти. Но в итоге он нашел того, кто согласился прийти в дом.

Доктор тщательно осмотрел меня, пока родители с беспокойством наблюдали за происходящим. Я слышал взволнованные реплики матери, знал, что делал со мной врач. Но не мог выйти из этого состояния и вести себя нормальным образом. Наконец-то доктор произнес заключение.

«Поздравляю, – сказал он, – у вас прекрасный мальчик и хороший сын. У него нет никаких физических отклонений. Просто он глубоко погрузился в медитацию. Когда это закончится, он естественным образом выйдет из нее и будет совершенно нормальным».

Всю ночь и целый следующий день я пребывал в таком состоянии. Я продолжал что-то невнятно бормотать, и никто не мог разобрать моих слов.

Мимо нашего дома проходил местный пандит, он услышал мою речь, узнал ее, вошел в дом и произнес: «Этот мальчик поет на санскритском языке отрывки из Яджур Веды. Где и когда он научился так петь?»

Скорее всего, я научился этому в прошлой жизни. В то время я знал пенджаби, мой родной язык, урду, язык местных мусульман, и немного персидский. Я не знал санскрит и никогда не слышал о «Яджур Веде». Должно быть, бханг привел в действие механизм памяти и знаний прошлой жизни. Как и говорил доктор, я внезапно вернулся к нормальной жизни – исчезли знания санскрита и Вед – и стал заниматься повседневными делами.

Желание Пападжи понять и разобраться в том, что с ним произошло, привело его в одну из местных библиотек. Именно в этом учреждении он впервые столкнулся с классическими индуистскими текстами.

Последнее уцелевшее здание в индуистской части Мураливали, деревне, где родились Пападжи и Рама Тиртха. После раздела все дома деревни, ранее принадлежавшие индуистам, были полностью разрушены. Первоначально в Мураливали входили две небольшие деревушки.

Один из учителей моей матери поддержал меня, посоветовав записаться в местную библиотеку, в которой был хороший выбор духовных книг. Я стал читать книги по Веданте, а также об индуистских святых. Именно здесь я познакомился с Йога-Васиштхой, книгой, которая мне всегда нравилась. Однажды я захотел взять книгу про Свами Рама Тиртху, индуистского святого, который ушел в Гималаи в двадцать лет и умер там в возрасте тридцати четырех лет. Я преднамеренно взял эту книгу: он был старшим братом моей матери, и, естественно, мне хотелось больше узнать о нем.

Библиотекарь, видя, что я беру такие книги, смотрел на меня с возрастающей тревогой. Людям, принадлежащим к среднему классу индуистского общества, было свойственно проявлять небольшой интерес к духовным вопросам, но когда интерес переходит в одержимость – это настораживает. Этот доброжелательный библиотекарь, вероятно, подумал, что я слишком серьезно отношусь к своей религии и что я могу кончить, как мой дядя. Большинство семей были бы несчастны, если бы кто-нибудь из членов их семьи неожиданно решил в раннем возрасте стать садху и уйти странствовать в Гималаи. И библиотекарь исходя из самых лучших побуждений не разрешил мне взять книгу о моем дяде. Позже он пришел к моей матери и предупредил ее о том, что я проявляю, по его мнению, нездоровый интерес к мистицизму. Моя мать не обратила на это внимания. Так как ее собственная жизнь вращалась вокруг садханы, она была только рада, что у ее сына проявлялись схожие наклонности.

Пападжи познакомился с трудами свами Рамы Тиртхи и свами Вивекананды, будучи еще ребенком. Эти учителя помимо писаний и лекций по Веданте выступали с пламенными патриотическими речами. Они оба ездили в Америку, чтобы донести послание Веданты Западу. И оба оправданно заслужили свою известность в Индии. Их почитали за духовные достижения и пламенные политические речи. Эти свами служили для Пападжи примером.

Будучи еще маленьким ребенком, Пападжи сказал своей матери: «Когда-нибудь я тоже поеду на Запад и буду проповедовать там дхарму».

Так как в семье Пападжи наиболее почитаемым был Рама Тиртха, то его всегда ставили в пример для подражания. Однажды Ямуна Деви собрала всех детей и спросила их: «Кто хочет, когда вырастет, походить на Раму Тиртху?»

Вперед вышел Пападжи, и его ответ был таков: «Я хочу! Я буду таким же, как он, и буду делать все, что он делал!»

Должно быть, такой ответ порадовал Ямуну Деви, так как до рождения первенца она молила Кришну, чтобы он послал ей сына, такого же, как и Рама Тиртха.

Преданные, которые знали как Пападжи, так и Ямуну Деви в 1970-х годах, слышали слова Пападжи: «Перед тем как родить, моя мать сказала своим родственникам: „Если я не рожу ребенка, который станет святым, как Рама Тиртха, то я буду просто свиноматкой, которая рожает поросят“. Она была очень волевой женщиной».

Пападжи повезло, что у него были родители, которые сами интересовались духовной жизнью и могли понять некоторые странные вещи, происходящие с их сыном. Мне уже представлялся случай упомянуть бхаджаны его матери и ее представления раса лилы. У отца Пападжи, Пармананда, были свои духовные пристрастия, а именно: он очень любил выполнять джапу «Джей Ситарам». Сита – супруга Бога Рамы. Эта джапа никогда не замолкала в его устах, даже когда он был на работе. По словам Сумитры, его привычка постоянно выполнять джапу на работе как-то сослужила ему плохую службу:

Отец очень любил повторять святое имя «Джей Ситарам». Он произносил его везде и всегда – шел ли спать, вставал ли утром или принимал пищу. Также он хранил картинку с изображением Кришны и выполнял с ней пуджу. Отец заставлял нас всех повторять «Джей Ситарам» и искренне верил в нее. Даже в конце своей жизни он продолжал повторять «Джей Ситарам».

Однажды его преданность навлекла на него неприятность. Он выполнял пуджу на вокзале во время рабочего дня, и из-за того что был поглощен пуджей, а не поездами, забыл переключить светофор, позволяющий поезду въехать на станцию. Так поезд стоял до тех пор, пока Пармананд не закончил пуджу. Прослышав про это, его начальник временно отстранил его от работы. Отец должен был явиться к начальнику и объяснить причину своей небрежности, но раскаяния не последовало.

Когда его попросили дать объяснение, он ответил: «Я выполнял обязательства перед Богом, в то время как Бог присматривал за моей работой».

Закончилось все тем, что ему объявили выговор.

Хотя такое отношение может показаться безответственным, у Пармананда был по крайней мере один опыт, который оправдывал его веру в то, что Бог присматривает за его работой на железнодорожных станциях. Следующая история исходит из уст Б. Д. Дезая, преданного Пападжи, который знал Пармананда в конце 1960-х.

Как-то я расспрашивал Пармананда о его жизни на работе.

Он ответил: «Пока я работал, Бог присматривал за мной. А когда я делал джапу на работе, Бог вел мои официальные дела. Я никогда не сомневался в этом. Как-то я совершенно забыл, что должен дать сигнал приближающемуся поезду, так как все свое внимание сосредоточил на джапе. Я забыл дать знак, что проезд через станцию свободен, а без него поезду нельзя заезжать на станцию, и его простой становится причиной задержки всех поездов. Когда я наконец-то понял, что не выполнил свою обязанность, я бросился к светофору, чтобы переключить его. Кто-то на платформе сказал мне, что поезд уже прошел. Должно быть, кто-то переключил сигнал без меня, но на этой станции никого, кроме меня, не было. Дело происходило в очень маленьком местечке, где выполнение всей работы было поручено мне. И тогда я подумал про себя: „Бог присматривает за моей работой. Я могу вернуться к джапе“».

И Ямуна Деви и Пармананд страстно жаждали увидеть своих богов, но безуспешно. Пармананд был настолько подавлен своей неудачей, что однажды даже решил покончить с жизнью. Он оставил записку в офисе, в которой он сообщал своей семье о намерении покончить жизнь самоубийством, так как не хотел больше жить, потому что жизнь без вúдения Бога представлялась ему невыносимой. Он поднялся на мост, по которому проходили железнодорожные пути, с намерением броситься под поезд, который не должен был останавливаться на этой станции. Его спас помощник, нашедший его предсмертную записку. Так как из этой записки было понятно, что планировал совершить Пармананд, помощнику удалось прибежать на мост и убрать его с парапета до того, как прошел следующий поезд.

Когда Пападжи был еще ребенком, его послали учиться в школу-пансион «Арья Самадж». Эти школы были основаны индуистским реформатором свами Даянандой. Видя, что детям не в полной мере преподают историю и культуру их собственного народа и страны в общеобразовательных школах, управляемых англичанами, он начал открывать свои собственные школы. Его замысел оказался успешным, и вскоре были открыты еще несколько школ. Все они были названы «Англо-Ведические школы Даянанды». В большинстве крупных городов штата Пенджаб были открыты такие учреждения. Во время пребывания в одной из таких школ Пападжи получил еще один мистический опыт.

Каждое утро мы садились полукругом во дворе и пели молитвы. Они всегда заканчивались следующими словами: «Ом, шанти, шанти, шанти» (Ом, покой, покой, покой). В заключение молитвы на территории школы поднимался флаг с символом «Ом». После поднятия флага мы все должны были прыгать и кричать: «Слава Дхарме! Слава Матери-Индии! Слава свами Даянанде!»

Однажды утром, в конце молитвы, мы пели: «Ом, шанти, шанти, шанти», и мое тело как будто оцепенело. Меня парализовало, как тогда в детстве, когда в Лахоре, будучи маленьким мальчиком, мне предложили манговый напиток. Я прекрасно осознавал все, что происходило вокруг, и ощущал тот удивительный покой и счастье, но не мог пошевельнуть даже пальцем или отреагировать на что-нибудь. Другие мальчики прыгали и отдавали честь флагу, а я продолжал сидеть на земле в состоянии оцепенения.

Учитель, следящий за молящимися, увидел, что я сижу на земле, и решил, что это признак лени или непослушания. Он вписал мое имя в список учеников, подлежащих наказанию, который передавался директору школы. Это означало, что на следующее утро я должен был явиться в кабинет директора и он выпорет меня. Учитель ушел, даже не выяснив причину моей неподвижности. Тем временем другие мальчики начали надо мной смеяться. Поняв, что я не в состоянии ответить на их колкости и насмешки, они решили поиграть в похороны. Они подняли мое тело, водрузили себе на плечи и сделали вид, что несут меня на кладбище для кремации. Мне пришлось быть частью их игры, так как я не мог возразить или оказать сопротивление. Вдоволь наигравшись, они отнесли меня домой и бросили на кровать. Остаток дня я провел в охватившем меня оцепенении, но при этом я был погружен во внутреннее состояние покоя и счастья.

На следующее утро, полностью оправившись, я предстал перед директором для наказания. Он взял розгу, но прежде чем успел нанести удар, я задал ему вопрос: «Пожалуйста, сэр, объясните, за что меня наказывают? Какую ошибку я совершил?»