Автор книги: Дэвид Гранн
Жанр: Зарубежная публицистика, Публицистика
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Тем не менее люди Ансона охотились на этих птиц. «Я помню одного, пойманного на леску с крючком… и наживкой из куска соленой свинины»[249]249
Millechamp, A Narrative of Commodore Anson’s Voyage into the Great South Sea and Round the World, NMM-JOD/36.
[Закрыть], – писал Милькамп. Он добавлял, что, хотя альбатрос весил около тринадцати с половиной килограммов, «капитан, лейтенант, хирург и я съели его на ужин целиком».
Казалось, Чип и его спутники избежали проклятия. Несмотря на несколько опасных сближений, им удалось оторваться от армады Писарро. Небо стало ярко-синим, а море – поразительно безмятежным. «Утро этого дня в его сиянии и мягкости, – сообщал преподобный Уолтер, – было приятнее любого другого, которое мы видели с момента нашего выхода из Британии»[250]250
Walter, A Voyage Round the World. С. 80–81.
[Закрыть]. Корабли на всех парусах неслись к Тихому океану. Это был «умопомрачительно прекрасный переход»[251]251
Бортовой журнал капитана Мэтью Митчелла с «Глостера», 8 марта 1741 года, TNA-ADM 51/402.
[Закрыть], написал в бортовом журнале один взволнованный капитан. Уверенные, что предсмертное пророчество капитана Кидда оказалось ошибочным, люди начали бахвалиться своей доблестью и строить планы о том, как они распорядятся своим возможным сокровищем. «Мы не могли не начать убеждать себя, что теперь все величайшие трудности нашего путешествия позади и наши самые жизнеутверждающие мечты вот-вот осуществятся»[252]252
Walter, A Voyage Round the World. С. 80.
[Закрыть], – отметил преподобный Уолтер.
Вдруг набежали черные тучи, закрыв солнце. Завыл ветер, поднялись яростные волны. Носы кораблей, в том числе окрашенный алым лев «Центуриона», ныряли в глубокие провалы, а затем молитвенно вздымались к небесам. Паруса трепетали, канаты рвались, а корпуса скрипели так, будто вот-вот расколются. Хотя другие корабли постепенно продвигались вперед, тяжелогруженный «Вейджер» подхватило яростным течением и повлекло на восток, к Земле Статен. Он едва не разбился вдребезги.
Эскадре не оставалось ничего другого, как беспомощно за этим наблюдать. Выкрикивая команды, Чип созвал на свой пост всех самых умелых людей «Вейджера». Чтобы убавить паруса, марсовые поднялись на качающиеся мачты. Один из переживших шторм матросов на реях вспоминал: «Сила ветра буквально перехватывала дыхание. Забравшись на рей, ноги на тросе-футропе, мы цеплялись за все, за что только могли. Нам приходилось отворачиваться, чтобы перевести дух, потому что ветер просто забивал воздух нам в глотки. Капли дождя обжигали наши лица и голые ноги. Было почти невозможно открыть глаза»[253]253
William F. Stark, Peter Stark, The Last Time Around Cape Horn: The Historic 1949 Voyage of the Windjammer Pamir. С. 176–177.
[Закрыть].
Чип приказал матросам на реях свернуть самые верхние паруса и зарифить грот. Ему требовался идеальный баланс: достаточно парусов, чтобы отвести корабль от скал, но при этом не допустить, чтобы судно опрокинулось. Сложная задача. Но еще сложнее добиться слаженной работы экипажа. Каждый должен был действовать безупречно. К счастью, лейтенант Бейнс проявил несвойственную ему решительность, надежный артиллерист Балкли показал мастерство моряка, ребячливый гардемарин Байрон осмелел и помог своему приятелю Генри Козенсу, боцман Джон Кинг держал команду на своих постах, рулевые маневрировали зажатым в тисках течений носом, баковые управляли парусами, а плотник Джон Камминс и его помощник Джеймс Митчелл всеми силами старались предотвратить повреждения корпуса. Даже неопытные матросы на шкафуте подобрались перед лицом стихии.
В лицо стоящему на квартердеке Чипу летели ледяные брызги, а он собирал силы этих людей, пытаясь спасти корабль. Свой корабль. Всякий раз, когда «Вейджер» удавалось немного отвести от острова, течения вновь возвращали его обратно. Волны бились о высокие скалы, грохотали и пенились. Стоял оглушительный рев. По выражению одного моряка, остров, казалось, создан только для того, чтобы «раздавить жизни немощных смертных»[254]254
John Kenlon, Fourteen Years a Sailor. С. 216.
[Закрыть]. Тем не менее Чип самообладания не утратил и взнуздывал команду до тех пор, пока мало-помалу чудеснейшим образом не вывел «Вейджер» в безопасное место.
В отличие от военных триумфов, победы над зачастую куда более опасными природными стихиями не даруют почестей и не приносят ничего, кроме того, что один капитан назвал гордостью корабельной команды за выполнение жизненно важного долга. Байрон дивился тому, что они оказались «на волосок от крушения о скалы»[255]255
Byron, The Narrative of the Honourable John Byron. С. 4.
[Закрыть] и, тем не менее, «приложили все усилия, чтобы выправиться и восстановить положение». Видавший виды Балкли оценил Чипа как «отличного моряка», добавив: «Что касается личной отваги, никто из команды не выказал ее в большей мере»[256]256
Bulkeley, Cummins, A Voyage to the South Seas. С. 73.
[Закрыть]. В этот момент люди испытали подлинный прилив радости. Чип стал тем, кем он всегда себя представлял, – властелином моря.
Глава пятая
Буря в сердце бури
Шторм истязал корабли днем и ночью. Джон Байрон с благоговением смотрел на бьющиеся о «Вейджер» волны, раскачивавшие 38-метровое судно точно жалкую вёсельную лодку. Вода сочилась сквозь швы корпуса, нижние палубы оказались затоплены, офицерам и матросам пришлось покинуть свои гамаки и койки, «защищенное от погоды» царство исчезло. Пальцы моряков горели от мокрых канатов, и мокрых реев, и мокрых вант, и мокрого руля, и мокрых трапов, и мокрых парусов. На теле промокшего от проливных дождей и волн Байрона не было ни одной сухой нитки. Казалось, все текло, скукоживалось, разлагалось.
В марте 1741 года, когда эскадра пробивалась сквозь воющую тьму к неуловимому мысу Горн, Байрон пытался устоять на посту. Он расставлял ноги, как ковбой-гаучо, и цеплялся за что-нибудь, чтобы его не выбросило в пенящееся море. В небе сверкнула молния – на миг все озарило светом, но тут же тьма вновь поглотила мир. Становилось все холоднее – и вот уже дожди превратились в снег с дождем, а потом и вовсе в мокрый снег. Канаты обледенели. Несколько моряков скончались от переохлаждения. «Ниже сорока градусов широты нет закона. Ниже пятидесяти градусов нет Бога»[257]257
Los Angeles Times, 5 января 2007 года.
[Закрыть], – гласила морская поговорка. Байрон и остальная команда шли как раз в неистовых пятидесятых. Ветер в этих краях, отмечал юноша, дует с «такой силой, что ничто не может ему противостоять, а морские волны вздымаются так высоко, что бьют и рвут корабль на куски». Он пришел к выводу, что это было «самое тяжелое плавание в мире»[258]258
Gallagher (ed.), Byron’s Journal of His Circumnavigation, 1764–1766, 32.
[Закрыть].
Байрон знал, что эскадре нужна стойкость каждого матроса и каждого юнги. Но почти сразу после того как 7 марта «Вейджер» прошел пролив Ле-Мер, он заметил, что многие спутники не могут подняться с гамаков. Их кожа сначала посинела, а затем почернела, как уголь. То было настоящее «буйство грибковой плоти»[259]259
Walter, A Voyage Round the World. С. 109.
[Закрыть], как выразился преподобный Уолтер. Вначале лодыжки страшно распухали, а затем болезнь поднималась все выше – от икр к бедрам, а потом и вовсе к плечам. Перенесший этот недуг преподаватель Томас вспоминал, что сначала он почувствовал лишь небольшую боль в большом пальце левой ноги, но вскоре заметил распространяющиеся по всему телу твердые узлы и язвенные раны. Это сопровождалось, писал он, «такими страшными болями в коленных, голеностопных суставах и суставах пальцев стопы, что до того, как я их испытал, мне казалось, что выдержать их не в человеческих силах»[260]260
Thomas, A True and Impartial Journal of a Voyage to the South-Seas. С. 142.
[Закрыть]. Позже этим ужасным расстройством страдал Байрон и обнаружил, что оно вызывает «самую сильную боль, какую только можно представить»[261]261
Gallagher (ed.), Byron’s Journal of His Circumnavigation, 1764–1766. С. 116.
[Закрыть].
По мере того как болезнь поражала лица матросов, некоторые из них стали напоминать порождаемых собственным воображением монстров. Их налитые кровью глаза буквально вылезали из орбит. Зубы и волосы выпадали. Дыхание было столь зловонно, будто их уже настигла смерть. Казалось, ослабли хрящи, скреплявшие тела. В некоторых случаях вновь проявлялись даже старые травмы. У участника произошедшей в Ирландии более полувека назад Бойнской битвы внезапно снова открылись старые раны. «Еще поразительнее, – заметил преподобный Уолтер, – сросшийся после Бойнской битвы перелом кости вновь разошелся, точно никакого сращения никогда не было»[262]262
Walter, A Voyage Round the World. С. 109.
[Закрыть].
Затем начались галлюцинации. Люди погружались в видения буколических ручьев и пастбищ, а очнувшись и осознав, где находятся, впадали в полное отчаяние. Преподобный Уолтер отметил, что эта «странная удрученность духа»[263]263
Там же. С. 108.
[Закрыть] сопровождалась «трепетом, дрожью и… ужаснейшими страхами». Один медицинский эксперт сравнил это с «распадом души»[264]264
Цит. по Lamb, Scurvy. С. 56.
[Закрыть]. Байрон видел, как некоторые сходили с ума[265]265
Как заметил лейтенант Сумарес, у некоторых больных проявлялись «идиотизм, сумасшествие, судороги».
[Закрыть] – или, как написал один из его товарищей, болезнь «проникла в их мозг, и они погрузились в бредовое безумие»[266]266
Anon., A Voyage to the South-Seas. С. 233.
[Закрыть].
Они страдали[267]267
Подробнее о цинге см. Kenneth J. Carpenter, The History of Scurvy and Vitamin C; David Harvie, Limeys: The Conquest of Scurvy; Stephen R. Bown, Scurvy: How a Surgeon, a Mariner, and a Gentleman Solved the Greatest Medical Mystery of the Age of Sail; Lamb, Scurvy – эти работы сосредоточены на психическом аспекте цинги; James Watt, The Medical Bequest of Disaster at Sea: Commodore Anson’s Circumnavigation, 1740–1744; Eleanora C. Gordon, Scurvy and Anson’s Voyage Round the World, 1740–1744: An Analysis of the Royal Navy’s Worst Outbreak. Чтобы понять, как воспринималась эта болезнь в эпоху паруса, я также обратился к медицинским текстам, напр. James Lind, An Essay on the Most Effectual Means of Preserving the Health of Seamen in the Royal Navy; Richard Mead, The Medical Works of Richard Mead; Thomas Trotter, Medical and Chemical Essays. О цинге в эскадре Ансона рассказано в дневниках, переписке и бортовых журналах членов экипажа.
[Закрыть] тем, что один британский капитан назвал «морской чумой»[268]268
Цит. по Kenneth J. Carpenter, The History of Scurvy and Vitamin C, 17.
[Закрыть], – цингой. Как и все остальные, Байрон не знал, чем она вызвана. Поражавшая команду после самое малое месяца в море, она была великой загадкой эпохи парусного флота, убившей больше моряков, чем все другие опасности – бои, бури, кораблекрушения и прочие болезни – вместе взятые. На кораблях Ансона цинга появилась после того, как люди уже сильно недомогали, что привело к одной из самых серьезных вспышек заболевания в море. «Я не могу претендовать на то, чтобы описать эту ужасную напасть, – докладывал обычно флегматичный Ансон, – но ни одна чума не могла сравниться с ней по интенсивности, которая имела место у нас»[269]269
Письмо Ансона Джеймсу Нейшу, декабрь 1742 года цит. по Williams (ed.), Documents Relating to Anson’s Voyage Round the World, 152.
[Закрыть].
* * *
Как-то ночью, во время бесконечного шторма, когда Байрон безуспешно пытался уснуть, он услышал восемь склянок и попытался подняться на палубу для очередной вахты. Он ощупью пробирался по деревянному лабиринту – лампы приказали потушить, опасаясь, что из-за шторма они могут упасть и разбиться. Даже коку запретили топить печь. Людям приходилось есть сырое мясо.
Когда Байрон поднялся на квартердек, ощутив порыв холодного ветра, он поразился, увидев на вахте всего несколько десятков человек. «Бо́льшая часть моряков, – писал Байрон в дневнике, – была выведена из строя усталостью и болезнями»[270]270
Byron, The Narrative of the Honourable John Byron. С. 8–9.
[Закрыть].
Кораблям грозила опасность лишиться экипажа. Хирург Генри Эттрик, после смерти главного хирурга «Центуриона» переведенный с «Вейджера» на флагман, пытался остановить вспышку. Внизу, на орлопдеке «Центуриона», облаченный в халат, он достал пилу и вскрыл несколько трупов, пытаясь установить причину болезни. Может быть, мертвые спасут живых. Согласно его сообщениям, «кости жертв после удаления всей плоти были совершенно черными»[271]271
Anon., A Voyage to the South-Seas. С. 233.
[Закрыть], а их кровь, казалось, имела специфический цвет, как «черно-желтый раствор»[272]272
Richard Mead, The Medical Works of Richard Mead. С. 441.
[Закрыть]. После нескольких абдукций Эттрик заявил, что болезнь вызвана холодным климатом[273]273
Были и другие теории возникновения цинги. Кто-кто предполагал, что цинга появлялась из-за испорченных продуктов. А некоторые офицеры и вовсе считали, что виноваты сами больные моряки – их вялость не симптом болезни, а ее причина. Этих находящихся на грани смерти бедолаг пинали и избивали, называя праздными, ленивыми собаками и симулянтами.
[Закрыть]. Однако когда Эттрику указали, что цинга так же распространена в тропическом климате, он признал, что причина может оставаться «полнейшей тайной»[274]274
Thomas, A True and Impartial Journal of a Voyage to the South-Seas. С. 143.
[Закрыть].
* * *
Эпидемия, эта буря в самом сердце бури, свирепствовала. После ухода Эттрика на «Центурион» на «Вейджер» перевели хирурга «Триала» Уолтера Эллиота. Байрон описал его как крупного, активного и очень сильного молодого человека, которому, казалось, на роду написано пережить всех. Эллиот был предан капитану Чипу, который теперь и сам боролся с цингой. «Это великое несчастье, – заметил Эллиот, – что капитан заболел в такое время»[275]275
Bulkeley, Cummins, A Voyage to the South Seas. С. 6.
[Закрыть].
Доктор делал все, что в его силах, чтобы помочь Чипу, Байрону и другим больным. Но существующие лекарственные средства были так же бесполезны, как и лежащие в их основе теории. Ряд людей, думая, что нечто жизненно важное для человека содержится в природе земли, утверждали, что единственное лекарство – это закапывание больных по подбородок в землю[276]276
Другое безосновательное лекарство от цинги было еще более странным. Пациентов погружали, как рекомендовалось в учебнике для морских хирургов, «в хорошую ванну с кровью животных, будь то коров, лошадей, ослов, коз или овец».
[Закрыть]. Офицер из другого похода вспоминал диковинное зрелище: «двадцать торчащих из земли человеческих голов»[277]277
A. Beckford Bevan, H. B. Wolryche-Whitmore (eds.), The Journals of Captain Frederick Hoffman, R.N., 1793–1814. С. 80.
[Закрыть].
Пока экспедиция Ансона была заперта в море, главным предписываемым снадобьем считались «таблетки и капли» доктора Джошуа Уорда – слабительное, если верить рекламе, приносящее «множество чудесных и внезапных исцелений»[278]278
Marjorie H. Nicolson, “Ward’s ‘Pill and Drop’ and Men of Letters,” Journal of the History of Ideas 29, no. 2 (1968), 178.
[Закрыть]. Ансон, отказавшийся подвергать своих людей тому, чего не испытал сам, принял снадобье первым. Томас писал, что у большинства его употребивших начались «сильнейшая рвота и понос»[279]279
Thomas, A True and Impartial Journal of a Voyage to the South-Seas. С. 143.
[Закрыть]. У одного матроса после единственной таблетки ноздрями хлынула кровь, и он лежал при смерти. Уорд оказался шарлатаном, его зелье содержало опасную для жизни концентрацию щелочного металла сурьма, а некоторые подозревали, что и мышьяка. Таблетки лишали больных необходимых питательных веществ, что, вероятно, привело к множеству смертей. Хирург Эттрик, позже умерший в пути от болезни, в отчаянии признал, что все доступные ему методы лечения бессильны.
Решение проблемы, однако, было элементарным. Цингу вызывает дефицит витамина C, который содержится в сырых овощах и фруктах. В результате человеческий организм перестает вырабатывать волокнистый белок, известный как коллаген, который скрепляет кости и ткани и служит для синтеза дофамина и других гормонов. Скорее всего, люди Ансона страдали от нехватки и других витаминов, таких как ниацин (его дефицит приводит к психозу) и витамин A (его недостаток провоцирует куриную слепоту). Позже лейтенант Сумарес ощутил силу некоторых питательных веществ. «Я отчетливо наблюдал, – писал он, – что в человеке присутствует нечто неуловимое, чего ни восполнить, ни сохранить без помощи определенных земных частиц, или, говоря попросту, земля – неотъемлемый элемент человека, а овощи и фрукты – единственное лекарство»[280]280
Цит. по Williams (ed.), Documents Relating to Anson’s Voyage Round the World. С. 166.
[Закрыть]. Немного цитрусовых – вот и все, что требовалось Байрону и его товарищам для борьбы с цингой. Они даже останавливались для пополнения запасов продовольствия на острове Санта-Катарина, где в изобилии произрастали лаймы. Лекарство – тот самый незапретный плод, десятилетия спустя вошедший в рацион всех британских моряков, даже прозванных «лаймы», – находилось буквально у них под рукой, но так и не было найдено.
* * *
Эскадра двигалась дальше. Байрон с тоской наблюдал, как многие больные задыхались, как будто тонули на суше. Они умирали один за другим – вдали от семей и могил предков. Кое-кто из тех, кто пытался встать, как отмечал преподобный Уолтер, «умирал, не успев добраться до палубы, и никого не удивляло, что еще способные ходить по палубе и выполнять какие-то обязанности в одно мгновение падали замертво»[281]281
Walter, A Voyage Round the World. С. 110.
[Закрыть]. Скоропостижно умирали даже те, кого переносили из одной части корабля в другую в гамаках. «Просто невозможно хоронить чаще, чем каждое утро, по восемь или десять человек с каждого корабля»[282]282
Millechamp, A Narrative of Commodore Anson’s Voyage into the Great South Sea and Round the World, NMM-JOD/36.
[Закрыть], – писал в своем журнале Милькамп.
В целом почти три сотни из примерно полутысячи человек «Центуриона» в конечном итоге были занесены в список «СБ» – смерть от болезни. Сообщалось, что из примерно четырех сотен человек, отбывших из Британии на «Глостере», три четверти похоронили в море, в том числе всех рекрутов-инвалидов. Капитан, который сам был очень болен, записал в бортовом журнале: «Зрелище было настолько удручающим, что словами не передать страданий, в которых умерли некоторые люди»[283]283
Бортовой журнал Митчелла, TNA-ADM 51/402.
[Закрыть]. «Северн» похоронил двести девяносто матросов и юнг, «Триал» – почти половину экипажа. На «Вейджере» Байрон видел, как первоначальная команда из двухсот пятидесяти офицеров и матросов сократилась до менее чем двухсот двадцати, а затем до менее двух сотен. Выжившие были «настолько слабы и истощены»[284]284
Капитан Эдвард Легг секретарю Адмиралтейства, 4 июля 1741 года, TNA-ADM 1/2040.
[Закрыть], что практически не отличались от мертвецов, и один офицер сказал, что «мы едва передвигались по палубе».
Болезнь расторгла не только узы, скреплявшие тела моряков, но и те, что связывают экипаж с судном. Некогда могучая эскадра напоминала корабли-призраки, где, согласно одному рапорту, процветали только паразиты: «Между палубами было замечено так много крыс, что любому, кроме очевидца, это показалось бы невероятным»[285]285
John Philips, An Authentic Journal of the Late Expedition Under the Command of Commodore Anson. С. 46.
[Закрыть]. Грызуны наводнили каюты, бегали по обеденным столам и уродовали лежавших на палубе в ожидании погребения покойников. У одного трупа выели глаза, у другого – щеки.
Байрон и другие офицеры каждый день заносили в свои дневники имена только что «ушедших из жизни» товарищей. В докладе Адмиралтейству капитан «Северна» писал, что после смерти штурмана корабля он заполнил вакансию, повысив в должности моряка по фамилии Кэмпбелл, показавшего «большое усердие и решительное поведение при всех наших трудностях и опасностях»[286]286
Капитан Эдвард Легг секретарю Адмиралтейства, 4 июля 1741 года, TNA-ADM 1/2040.
[Закрыть]. В той же депеше капитан приписал: «Только что мне доложили, что сегодня мистер Кэмпбелл скончался». Гардемарин «Центуриона» Кеппел, чей пораженный болезнью беззубый рот напоминал темную пещеру, настолько устал от ведения списка умерших, что, словно извиняясь, написал: «Я не указал в своем мартирологе несколько человек»[287]287
Keppel, The Life of Augustus, Viscount Keppel, Admiral of the White, and First Lord of the Admiralty in 1782–1783. Vol. 1. С. 31.
[Закрыть].
Одна из более поздних смертей не осталась незарегистрированной. Скупая запись стандартными аббревиатурами «М» – «матрос» и «СБ» – «смерть от болезни» уже нечетка, но все еще разборчива, словно выцветшая эпитафия. В ней сказано: «Генри Чип, М, СБ… в море»[288]288
Список личного состава «Центуриона», TNA-ADM 36/0556.
[Закрыть]. Это был юный племянник и ученик капитана Чипа. Его смерть, без сомнения, потрясла капитана «Вейджера» больше любого шторма.
Байрон пытался устроить покойным товарищам надлежащее морское погребение, но трупов было так много, а помощников так мало, что тела часто приходилось выбрасывать за борт без всяких церемоний. Как сказал опиравшийся на то, что называл «повествованьем деда моего»[289]289
George Gordon Byron, The Complete Works of Lord Byron. С. 720. На русском языке см. схожее упоминание в «Дон-Жуане»: Байрон Дж. Дон-Жуан. Паломничество Чайльд-Гарольда. М.: Эксмо, 2013.
[Закрыть], поэт лорд Байрон: «Без слез напутственных, без урны гробовой»[290]290
Пер. В. Левика.
[Закрыть], [291]291
Там же. С. 162. На русском языке см.: Байрон Дж. Паломничество Чайльд-Гарольда. Дон-Жуан. М.: Художественная литература, 1972.
[Закрыть].
* * *
К концу марта, после почти трех недель тщетных попыток пройти через пролив Дрейка, эскадра оказалась, по словам преподобного Уолтера, на грани «полного уничтожения»[292]292
Walter, A Voyage Round the World. С. 107.
[Закрыть]. Единственная надежда заключалась в том, чтобы быстро обойти мыс Горн и дойти до ближайшей безопасной суши: архипелага Хуан-Фернандес, необитаемых островов в Тихом океане в 670 километрах от побережья Америки. «Единственным оставшимся у нас шансом избежать гибели в море было добраться туда»[293]293
Там же. С. 113.
[Закрыть], – отметил преподобный Уолтер.
Для любителя морской литературы Джона Байрона архипелаг был не просто убежищем, но местом, овеянным легендами. Здесь в 1709 году бросил якорь британский капитан Вудс Роджерс, когда его команду скосила цинга. В дневнике, позднее опубликованном под названием «Кругосветное плавание» и жадно проглоченном Байроном, Роджерс подробно описал, как он был поражен, обнаружив на одном из островов шотландского моряка по имени Александр Селькирк, высаженного туда с корабля более четырех лет назад. Благодаря необычайной изобретательности моряк выжил: он научился добывать огонь трением, а также охотился на животных и собирал луговую репу. «Износив одежду, – объяснял Роджерс, – он сшил себе пальто и шапку из козьей шкуры, причем у него не было никакой… иглы, только гвоздь»[294]294
Woodes Rogers, A Cruising Voyage Round the World. С. 128.
[Закрыть]. Селькирк читал имевшуюся у него при себе Библию, «заявив, что в этом уединении был лучшим христианином, чем когда-либо прежде»[295]295
Там же. С. 126.
[Закрыть]. Роджерс назвал Селькирка «безоговорочным правителем острова»[296]296
Там же. С. 131.
[Закрыть]. Передаваемое от одного человека к другому повествование распространяется, пока не станет столь же необъятным и мифическим, как само море. В 1719 году рассказ Селькирка послужил Даниэлю Дефо основой для вымышленной истории о Робинзоне Крузо[297]297
Отголоски историй о Селькирке и Крузо звучат и в наше время – см., напр., фильм «Марсианин» (реж. Ридли Скотт, 2015).
[Закрыть] – гимна не только британской изобретательности, но и колониальному господству страны в отдаленных землях.
Подвергаясь ударам сил природы, Байрон и его товарищи по кораблю были очарованы видениями архипелага Хуан-Фернандес, видениями, несомненно, добавлявшими обольстительности их цинготным снам. На этом «долгожданном острове»[298]298
Millechamp, A Narrative of Commodore Anson’s Voyage into the Great South Sea and Round the World, NMM-JOD/36.
[Закрыть], как назвал его Милькамп, они найдут изумрудные поля и потоки чистой воды. Томас в своем дневнике сравнил остров с Эдемом из «Потерянного рая» Джона Мильтона.
Однажды апрельской ночью Байрон и другие члены экипажа эскадры решили, что они прошли достаточно далеко через пролив Дрейка и к западу от острова Горн, чтобы наконец повернуть на север и безопасно направиться к архипелагу Хуан-Фернандес. Но вскоре после того, как корабли повернули на север, впередсмотрящий на «Анне» заметил в лунном свете странные объекты. Скалы. Члены экипажа «Анны» сделали два предупредительных орудийных залпа, и вскоре вахтенные других кораблей также различили выступающий подветренный берег, блестящие скалы, возвышающиеся, как написал один капитан в своем вахтенном журнале, «как две необычайной высоты черные башни»[299]299
Бортовой журнал Митчелла, TNA-ADM 51/402.
[Закрыть].
В расчеты штурманов вкралась ошибка – на этот раз на сотни километров. Корабли находились вовсе не к западу от оконечности континента – ветрами и течениями их отнесло на восток и прижало к материку. Членам экипажа удалось вовремя развернуться и избежать крушения. Однако больше чем через месяц после входа в пролив Дрейка они все еще не ушли от «слепой ненависти Горна». Милькамп писал в бортовом журнале: «Наши моряки уже практически все, отчаявшись когда-либо сойти на берег, добровольно предались роковой хандре»[300]300
Millechamp, A Narrative of Commodore Anson’s Voyage into the Great South Sea and Round the World, NMM-JOD/36.
[Закрыть]. Они завидовали «тем, кому посчастливилось умереть первыми». Настроение у Байрона было подавленным. Корабли вновь направлялись на юг, в противоположную от острова Робинзона Крузо сторону – назад в водоворот бурь.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?
