Текст книги "Убийство"

5

Пятница, 7 ноября

Лунд натягивала черно-белый свитер, жонглируя тостом, когда ее мать сказала:

– Я думала, мы уезжаем сегодня вечером.

– Нет. Мы поедем завтра после обеда.

– Завтра после обеда? Но в это время уже начнут собираться гости.

– Успеем.

– Я не смогу остаться в Швеции надолго. У меня дела. – Она посмотрела на платье на манекене. – Уже скоро свадьба.

– Мы надеялись, что ты пробудешь с нами хотя бы неделю. Познакомишься с семьей Бенгта.

Хмурая улыбка.

– Другими словами, надеялись, что я буду водить Марка в школу, пока вы работаете?

Лунд отпила из кружки, поморщилась:

– У нас есть горячий кофе?

Она подошла к кофеварке. Нет.

– И как это из моей дочери выросла такая никудышная мать? – спросила Вибеке, качая головой. – Пока вы здесь живете, ты даже ни разу не поговорила с Марком. Ты хотя бы догадываешься…

– У меня была трудная неделя. Неужели незаметно?

Она достала из кармана джинсов резинку для волос и быстро, без помощи зеркала, думая о Нанне и гимназии, собрала волосы на затылке в незатейливый хвост.

– Ему двенадцать лет…

– Я знаю, сколько ему лет.

– Ты ничего о нем не знаешь! Ни о нем, ни о его жизни!

– Мне пора.

– Ты хотя бы знаешь, что у него есть девочка?

Лунд остановилась, переваривая новость.

– Марк похож на меня, – сказала она наконец. – Очень независимый. Мы не вертимся друг у друга под носом целыми днями. И да… я знаю о его подружке. Спасибо.

– Я пошел, – прозвучало вдруг, и Лунд чуть не подпрыгнула от неожиданности.

Это был Марк, в синей куртке, готовый идти в школу. Она вышла вслед за ним.

Серое скучное утро. Оказавшись на улице, Марк в ту же секунду вскочил на свой самокат, оттолкнулся ногой.

– Марк! Ты же не позавтракал!

Он притормозил:

– Я не хочу.

– Прости меня за эту неделю. Обещаю, что мы все наверстаем.

Он снова стал набирать скорость, Лунд едва за ним поспевала.

– Бабушка говорит, что у тебя есть подружка.

Марк остановился, но не смотрел на нее.

Лунд улыбнулась:

– Это здорово. – Она старалась не обращать внимания на сережку. Кто-то из одноклассников проколол ему ухо, он даже не посоветовался с ней.

– Как ее зовут?

– Какая разница?

– Давай пригласим ее к нам в Швецию.

– Я опоздаю в школу.

– Марк, мне не безразлично, что происходит в твоей жизни.

– Она только что меня бросила. – Ему всего лишь двенадцать, и столько боли в глазах. – А тебе наплевать. Тебе интересны только мертвецы.

Лунд стояла на тротуаре. Вспоминала, каким он был в четыре-пять лет, потом восемь, десять. Силилась отделить того ребенка от угрюмого, грустного подростка, который смотрел на нее сейчас… как?

Разочарованно, вот как.

Марк отвернулся и помчался на самокате прочь.

Хартманн явился в девять утра. Лунд привела его в свой кабинет.

– Вы говорили, что нас ни в чем не подозревают!

– Я такого не говорила.

– Про учителя никто даже ни разу не упомянул!

– Это одна из линий расследования.

– Что за линия?

В дверь просунул голову Майер, спросил:

– Ну что, едем?

Хартманн не сдвинулся с места.

– Что вы уже выяснили?

Лунд покачала головой:

– Я не могу вам…

– Это мои школы и мои учителя. Вы обязаны мне сказать.

– Когда будет можно, я…

– Нет. Нет!

Он впадал в ярость. Лунд уже познакомилась с его характером – видела по телевизору, как Хартманн набросился на журналиста. Теперь она наблюдала это вживую.

– Я должен знать, кто это! Черт возьми! Мне нужно предпринять меры предосторожности…

– Это невозможно…

– Один раз вы уже выставили меня идиотом, Лунд. Больше я этого не допущу.

– Мне жаль. Я не могу поставить интересы ваших выборов выше дела об убийстве. Так не правильно…

Он был вне себя от ярости.

– Вы что, не понимаете, какой вред можете причинить своими расспросами? Учителям? Ученикам? Родителям? Ваши подозрения бросают тень на невинных людей! И вам наплевать…

– Не смейте так говорить! – выкрикнула она.

Хартманн умолк, удивленный неожиданно громким голосом Лунд.

– Никогда так не говорите, – повторила Лунд тише. – Я не политик, Хартманн. Я полицейский. У меня нет времени подумать обо всех возможных последствиях. Я просто должна… должна…

– Что? – спросил он требовательно, когда она так и не закончила фразу.

– Продолжать искать. – Она перекинула ремень сумки через плечо. – Мы постараемся вести себя осторожно. Постараемся, чтобы не возникало никаких слухов. Мы не хотим никоим образом навредить невиновным. Мы просто хотим найти того, кто убил девушку. Понятно?

От его гнева не осталось и следа. Эти вспышки, думала она, случались внезапно и были столь же неприятны самому Троэльсу Хартманну, как и тем, на кого были направлены.

– Понятно, – сказал он, кивая. Потом посмотрел на нее. – Как мы можем посодействовать вам? – Когда она не ответила, он добавил: – Правда, Лунд, я хотел бы помочь. Мы перешлем вам копии всех личных дел учителей гимназии. И всех остальных сотрудников.

– Хорошо. Отправьте на мое имя. Мы проверим.

– Я хочу помочь, поверьте.

Его мобильный зазвонил, Хартманн ответил, и в тот же миг его лицо скрылось за маской политика – бесстрастного, безучастного, недосягаемого. Лунд ушла, оставив его наедине с его делами.

В коридоре из черного мрамора ее остановила незнакомая улыбчивая женщина со светлыми волосами и пакетом в руке. Она спросила у Лунд:

– Где мне найти Яна Майера?

– Одну секунду.

Она продолжила проверять сообщения на своем телефоне.

– Я Ханна Майер, – представилась женщина. – Принесла ему тут кое-что.

Жена. Лунд вспомнила ночной разговор с Майером: «Вы перебудили весь дом». Хныканье младенца. У Майера была жизнь за пределами Управления полиции. Эта мысль ошеломила ее.

– Я Сара Лунд, – сказала она и пожала руку жене Майера. – Мы работаем с ним вместе.

– Так вот вы какая! – Ханна была очень хорошенькой, с шарфом на шее и в прелестном платье в мелкий цветочек под коричневым шерстяным пальто. – Я много слышала о вас.

– Да, представляю.

– А-а. – Она понимающе улыбнулась. – С ним нелегко, но он хочет как лучше. Не всегда получается, правда. – Пауза. – И он считает, что вы… удивительная.

Лунд моргнула:

– Удивительная?

– Вот это он должен принимать по две штуки, каждый час, – сказала Ханна Майер, вкладывая в руку Лунд флакон с таблетками. – Если они не помогают, тогда попробуйте бананы. – Она вытащила пару бананов из пакета и тоже вручила недоумевающей Лунд. – И ни в коем случае не разрешайте Яну есть сыр или чипсы. Для его желудка это очень вредно. – Она сокрушенно покачала головой. – Да, и кофе!

Женщина удовлетворенно вздохнула: все сделала, все сказала.

– На новом месте работы всегда трудно. Надеюсь, на этот раз у него получится.

Из-за угла появился Майер: старая зеленая куртка, толстый вязаный свитер, на лице смятение.

– Что?..

– Привет, милый! – весело махнула ему рукой Ханна.

Сияя улыбкой, не замечая ничего вокруг, Майер подошел к жене, поцеловал ее в губы.

– Что ты здесь делаешь?

Она показала на бананы и таблетки в руках у Лунд:

– Ты забыл это в машине.

– Ах да, точно.

Она провела ладонью по его колючей щеке, сказала:

– Береги себя. И хорошего дня вам обоим.

Он провожал восторженным взглядом каждый ее шаг, не переставая улыбаться. А как только она скрылась за поворотом, тут же стал обычным хмурым Майером.

Он забрал у Лунд флакон и засунул бананы в карманы куртки, по одному, как пистолеты в кобуру. Потом вытащил один, прицелился куда-то вглубь коридора, сказал:

– Пиф-паф!

– Удивительная, – проговорила Лунд.

– Что?

– Ничего. Поехали.

Все восемь постоянных сотрудников предвыборного штаба прибыли на утреннюю планерку, собрание вела Риэ Скоугор. Дело об убийстве девушки Хартманн оставил напоследок.

– Пресса рано или поздно что-нибудь пронюхает, – закончил он. – Но пока у них только предположения. Мы подготовим для Лунд копии личных дел всего штата гимназии, где училась Нанна Бирк-Ларсен. И я прошу всех не отвлекаться от нашей главной задачи, у нас много важных дел.

– Подождите, подождите, – сказала Риэ Скоугор, взмахом руки велев всем оставаться на местах. – Так ты говоришь, что теперь они подозревают учителя?

Хартманн складывал свои бумаги в портфель.

– Это одна из версий.

– Ты понимаешь, что это значит, Троэльс? Нас снова вовлекают в дело об убийстве! Во всяком случае, пресса обязательно тебя притянет.

– Это дело полиции…

– Ты возглавляешь департамент образования. Если преступление совершил учитель, в глазах газетчиков виноват будешь ты.

Она не сдавалась. Никогда. Он снова сел, посмотрел на нее и спросил:

– Что ты предлагаешь?

– Мы должны опередить их! Надо проверить личные дела до того, как их увидит Лунд.

– Что мы там будем искать?

– Не знаю! Просто не хочу никаких сюрпризов. И кроме того… Представь, что именно мы передадим им информацию, которая поможет обличить преступника. Тогда нас будут хвалить, а не обвинять!

Хартманн задумчиво смотрел на нее.

– Троэльс, – настаивала она на своем. – Если ты выбираешь между потерянными голосами и завоеванными, то тебе не из чего выбирать.

– Ладно. Займись этим.

Когда все разошлись, она вручила Хартманну расписание на день и обговорила с ним каждый пункт, каждую встречу, минуту за минутой. Последним на тот день мероприятием была запланирована фотосессия, посвященная программе социальной интеграции, которую представляли отобранные командой Хартманна иммигранты – ролевые модели.

– Давай поужинаем сегодня вместе, – предложила она.

– Ну конечно, – тут же согласился Хартманн.

– Точно? Обещаешь?

– Обещаю!

– Троэльс…

У них совсем не было времени. Хартманн обнял ее, заглянул в просветлевшее лицо. Он собирался поцеловать ее, когда в дверь постучали. Это был один из сотрудников городской администрации. Увидев их, молодой человек смутился:

– Я насчет личных дел учителей…

– Это к тебе, – сказал Хартманн Риэ и ушел.

Скоугор усадила пришедшего напротив себя, перечислила, какие документы ей нужны: личные дела всех штатных работников Фредериксхольмской гимназии, их трудовые договоры, результаты аттестации.

Он выслушал ее, но не ушел, а остался сидеть.

– Какие-то проблемы?

– Вы просите эти данные как официальное лицо? Это не для… политики? Извините, но я должен знать…

– Нет, – отрезала Скоугор, – вы не должны этого знать.

– Но…

– Это нужно Хартманну. Хартманн – глава департамента образования. Итак…

Он по-прежнему не двигался с места.

– Как ваше имя?

– Олав Кристенсен.

– Вы в чем-то сомневаетесь, Олав? Скажите, если так. Вам ведь известны результаты опросов. Хартманн станет следующим мэром города.

Тонкая саркастическая улыбка.

– Политика – не мое дело.

– Верно. Ваше дело – выполнять то, о чем вас попросили. Вот и выполняйте, иначе мне придется найти кого-нибудь другого.

В маленьком подсобном помещении при библиотеке, среди учебников по английскому языку и физике, Лунд и Майер опрашивали учителей Фредериксхольмской гимназии, одного за другим. Они задавали вопросы о Нанне, о Лизе Расмуссен, об Оливере Шандорфе и Йеппе Хальде. Но в основном полицейские просили учителей рассказать о себе и о том, что они делали на прошлых выходных. Майер задавал вопросы, а Лунд наблюдала, думала, слушала. Охотилась на ложь, на ошибку.

Он съел банан. Выпил две бутылки воды, непрерывно курил. Умял две пачки сырных чипсов, несмотря на ее запрет. Смотрел на нее в перерывах бесконечной череды учителей. Говорили они мало. Просто не было нужды.

В ответах и поведении этих обыкновенных, порядочных, преданных своему делу людей не было ничего особенного. Они учили детей в школе. И больше ничего. По крайней мере, так казалось.

Пернилле Бирк-Ларсен сидела в стылой кухне, положив руки на стол, который сделала вместе с Нанной. Смотрела на дверь в комнату дочери, на метки и стрелки криминалистов.

Знала, что это должно быть сделано.

Слышала, как он говорил со своими людьми низким хриплым голосом. Босс.

Зашла в ее спальню. Как пусто. Книги и дневники Нанны, фотографии и записки – все забрали полицейские. Комната пропахла химическими реактивами, даже запах увядающих цветов почти не чувствовался. Стены испачканы их ручками, маркерами, порошком.

Она старалась не забыть, как было раньше.

Здесь жила ее дочь, такая живая, такая счастливая.

Пернилле села на кровать, собираясь с духом.

Это нужно сделать. Это нужно сделать!

Она подошла к небольшому шкафу, заглянула внутрь.

Нежный и очень необычный запах духов Нанны еще сохранился. Более тонкий, чем ей запомнилось.

Все та же неотвязная мысль настигла ее: «Ты никогда не знала своей дочери…»

– Знала! – произнесла она вслух. – Знаю.

Утром ей позвонили из отдела судебно-медицинской экспертизы. Тело передали похоронному бюро. Нужно организовать службу в церкви. Похороны. Настало время финальной сцены в долгой и мрачной церемонии прощания.

В спальне, стоя перед шкафом, Пернилле силилась вспо мнить, когда она в последний раз выбирала одежду для Нанны. Еще в начальной школе, лет с семи или восьми, ее дочь сама делала этот выбор. Такая умная, такая красивая, такая уверенная в себе…

Став взрослее, она стала выбирать себе вещи по всему дому. Брала одежду и бижутерию у Пернилле, у Лотты, когда оставалась у тети. Ничто не сдерживало Нанну. Она была сама себе хозяйка. Была такой с момента, когда начала говорить.

И вот теперь мать должна выбрать последнюю вещь, которая понадобится ее ребенку в этом мире. Одеяние для гроба. Платье для пламени и пепла.

Ее пальцы перебирали легкие ткани. Платья в цветочек, рубашки, блузки, джинсы. Наконец они остановились на длинном белом платье из индийского жатого ситца, с коричневыми пуговицами спереди. Куплено в конце лета по дешевке, никому не нужное холодной зимой.

Никому, кроме Нанны, которая носила эти яркие наряды и в дождь, и в снег. Которая никогда не мерзла. И никогда не плакала. Никогда не жаловалась. Нанна…

Пернилле прижала мягкую ткань к лицу.

Перед ее глазами висел пестрый сарафан. Она все бы отдала, лишь бы не делать этого.

Тайс Бирк-Ларсен сидел в конторе с агентом по недвижимости, безучастно глядя на цифры, планы и чертежи. Слово «Хумлебю» теперь звучало для него как проклятье. Черная злая шутка, которую сыграла с ним безжалостная судьба.

– Вы много потеряете, – говорила женщина. – Во-первых, гниль. Во-вторых, незаконченный ремонт…

– Сколько?

– Точно сказать не могу…

К ним шагала Пернилле, ее широко открытые глаза выделялись на бледном скорбном лице, каштановые волосы растрепаны. В руках она держала два платья – одно белое, второе в цветочек.

– Возможно, до полумиллиона, – сказала агент. – Второй вариант: вы заканчиваете ремонт. На это уйдет время, но потом…

Он смотрел в сторону стеклянной двери, не слушая ее. Она замолчала. Увидела. Поднялась со стула в смущении. Запинаясь, торопливо произнесла все подобающие случаю фразы, которые они знали уже наизусть. И поспешно вышла.

Пернилле проводила ее взглядом, вопросительно посмотрела на мужа, который выбил из пачки сигарету, закурил судорожно.

– Что-то не так, Тайс?

– Все нормально. Продаю дом. – Он сгреб в кучу бумаги на столе.

Она показала ему платья:

– Нужно выбрать.

Она приподняла сначала руку с белым платьем, потом с цветастым, словно речь шла о выборе наряда для одного из тех светских мероприятий, на которые они никогда не ходили. Словно они собирались на ужин в ресторане или на танцы.

– Которое?

Его раздумья длились секунду, не больше.

– Белое подойдет. – И затянувшись сигаретой, уставился в стол.

– Белое?

– Белое, – повторил он.

Рама – тот учитель, с которым они встречались в начале недели, был в середине списка. Те же вопросы, те же неинформативные ответы. Ему было тридцать пять лет. Проработал в гимназии семь.

У каждого из них они спрашивали: что вы можете сказать о Нанне?

– Общительная, веселая, умная… – перечислил Рама.

Майер катал по столу одну из своих таблеток.

– У вас с ней были хорошие отношения? – спросила Лунд.

– Разумеется. Она была очень разумной девочкой, трудолюбивой, развитой.

– Вы встречались с ней вне стен гимназии?

– Нет. Я не общаюсь с учениками во внеклассное время. Слишком занят.

Майер проглотил таблетку, запил водой, выбросил пустую бутылку в корзину.

– Моя жена беременна, – добавил Рама. – Ждем со дня на день. Она тоже здесь работает, но теперь только на полставки. Заканчивает дела.

– Рады за вас, – сказала Лунд.

В разговор вступил Майер с вопросом:

– Вы видели Нанну на вечеринке?

– Нет. Я дежурил в первую смену и ушел из гимназии в восемь часов.

Лунд сказала:

– Это все, спасибо. Позовите, пожалуйста, следующего. – И засмеялась. – Я сама стала похожа на учителя!

Майер уставился на желтую кожуру на столе.

– Вы съели мои бананы? – возмущенно спросил он.

– Только один.

Он отошел к окну, недовольно бурча себе что-то под нос, достал сигареты.

Учитель по-прежнему сидел за столом.

– Наверное, мне стоит рассказать кое о чем. Это случилось пару месяцев назад. Мы проводили тренировочный экзамен, и Нанна написала сочинение.

Лунд не перебивала.

– Это было даже не сочинение, а рассказ.

– Почему это важно? – спросила наконец Лунд.

– Может, это вовсе неважно, вам судить. В рассказе говорилось о тайной связи между женатым мужчиной и молодой девушкой. Это был очень… – Учитель не сразу нашел подходящее слово. – Очень откровенный рассказ. Нанна сказала, что история вымышленная, но у меня возникли сомнения.

К столу вернулся Майер, посмотрел в глаза Раме и спросил:

– Почему?

– Мне приходится читать сотни сочинений. И у меня сложилось впечатление, будто она писала о самой себе. О том, что делала она сама.

– Вы сказали, рассказ откровенный? – переспросила Лунд.

– Там говорилось о свиданиях. О том, что у них был секс.

– Почему вы не сказали об этом раньше?

Он замялся:

– Я не знал, пригодится ли это вам.

– Мы должны прочитать это сочинение, – заявил Майер.

– Оно наверняка хранится в архиве вместе с остальными. Это ведь был тренировочный экзамен, а мы храним все работы.

Полицейские выжидательно молчали.

– Я помогу вам отыскать его, если хотите, – предложил Рама.

Сотрудник департамента образования вернулся с кипой голубых папок под мышкой. Скоугор поблагодарила его, улыбнулась.

– Что нам говорят эти папки?

– Образцовая гимназия. Частная, недешевая. – Он раскрыл несколько папок в поисках нужной информации. – Преподавательский состав квалифицированный, энтузиасты своего дела. Успеваемость высокая.

Она задумчиво смотрела на документы.

– И что, никаких жалоб?

– Я ничего не нашел. Но я ведь не в курсе, что нужно искать. – Он ждал от нее разъяснений. – Если бы мне…

– Это всего лишь проверка. Мы хотим убедиться, что все в порядке.

Хотя утром Скоугор пришлось нажать на него, сейчас Олав Кристенсен был сама любезность.

– Все, что имеет отношение к Троэльсу, всегда в полном порядке, – с готовностью сказал он. – Вот было бы здорово, если бы так было везде. – Кивок в сторону офиса мэра. – Может, ждать осталось недолго.

Скоугор никак не могла понять причину такой резкой перемены в поведении молодого человека. Взяла папку наугад. Еще раз поблагодарила.

Майер и Лунд потратили полтора часа, перебирая содержимое архивных шкафов. Учителю пришлось покинуть их – он торопился на урок. Потом к ним зашла ректор Кох, нахмурилась при виде сигареты Майера, спросила:

– Еще не нашли?

– Его здесь нет, – сказал он.

– Оно должно быть здесь, – настаивала Кох.

– Его. Здесь. Нет. Мы просмотрели все.

Лунд поставила на стол одну из коробок:

– Когда мы дошли до нее, оказалось, что она вскрыта.

Кох проверила наклейку, на которой значились имена тех, кто пользовался архивом.

– Один из наших учителей – лингвист. Он пишет работу о современных тенденциях в языке. О словоупотреблении. Я разрешила ему брать любые материалы для исследования.

– Как его имя? – спросил Майер.

Директриса ответила не сразу, было видно, что она колеблется.

– Хеннинг Кофоэд. Но я поверить не могу, что он забыл вернуть работу, если брал ее. Он удивительно пунктуален. Исключительно интеллигентный человек…

– Почему его не было среди учителей, с которыми мы говорили сегодня? – перебила ее Лунд.

– Он не преподавал в классе Нанны. Он работает только по утрам. Он…

Лунд собрала свои вещи – телефон, блокнот, сумка.

– Нам нужен его адрес, – сказала она.

Деревянные скамьи. Свечи. Золотые кресты. Приглушенный свет. Распятие.

Пернилле и Тайс Бирк-Ларсен молча сидели бок о бок. Она сжимала в руках белое платье – свежевыстиранное, свежевыглаженное, оно пахло цветами и летом.

По высоким окнам неумолчно барабанил зимний дождь.

Вскоре появился мужчина в черном костюме, с белой бородой, добрым лицом и профессиональной улыбкой. Он взял платье, похвалил их выбор. Сказал:

– Десять минут.

И ушел.

Им показалось, что прошло гораздо больше времени. Они несколько раз пересели с места на место, долго смотрели на стены. Он вынул из кармана свою шерстяную шапочку, мял ее в пальцах. Она увидела, старалась больше не смотреть на его руки.

Потом служитель похоронного бюро вернулся. Дверь за его спиной осталась полуоткрытой. Оттуда лился бледный мягкий свет. Он позвал их за собой.

Потом, сидя в красном фургоне, который медленно катился по мокрым городским улицам, Пернилле сказала:

– Она такая красивая.

Тайс Бирк-Ларсен смотрел в лобовое стекло, на серый дождь. Ее рука медленно поднялась, прикоснулась к его шершавой щеке. Такой теплой. Такой родной.

Он улыбнулся.

– Нам понадобятся термосы, – сказала она. – Можно будет одолжить у Лотты.

На приборной доске фургона замигала лампочка.

– Омыватель заканчивается, – сказал Бирк-Ларсен.

Небольшая заправочная станция. Легковые машины, грузовики. Мужчины и женщины. Обычная жизнь, ежедневная рутина. Привычные картины проплывали перед ними, словно ничего не случилось. Словно ничего не изменилось, не разрушено и не утрачено.

Он не вставил заправочный пистолет в бак, сразу ушел в магазинчик, а там прямиком в туалет. Там, в этом безликом укрытии, за запертой дверью Тайс Бирк-Ларсен в своей черной кожаной куртке и черной шерстяной шапке согнулся над раковиной, всхлипывая и дрожа, рыдая, как ребенок.

Двадцать минут она ждала его. Никто не подошел к ней за это время, не заговорил. Наконец появился он – с красными глазами, красными щеками. Клочки бумажного полотенца зацепились за его щетину, когда он вытирал лицо. Слезы все еще блестели, горе все еще точило душу.

В руках он держал пластиковую бутыль с голубой жидкостью.

– Вот, – сказал он и положил бутыль ей на колени.

Хеннинг Кофоэд обитал в двухкомнатной квартире рядом с вокзалом. Такого запущенного холостяцкого жилища Лунд еще не встречала. Книги были разбросаны повсюду, в кухне на немытых тарелках догнивали остатки пищи. Сорокалетний Кофоэд с бегающим взглядом, клочковатой бородой и нечесаными волосами сосал вонючую трубку, глядя на незваных гостей с нескрываемым подозрением.

– С чего вы решили, что это сочинение у меня?

– Потому что ты взял его, – сказал Майер. – Для твоих… как это? Лингвистических исследований. Это о том, как люди говорят?

– В самом грубом приближении…

– В самом грубом приближении я тебе вот что скажу: найди это чертово сочинение, Хеннинг.

– Может, я его не туда положил. Сожалею.

В спальне стоял компьютер. Майер подошел к нему, стал осматривать. Кофоэд, нервничая с каждой минутой все сильнее, последовал за полицейским.

– Ты читал то, что написала Нанна? – спросил Майер.

– Я… я… читаю много всего.

– Тебе задан простой вопрос. Чтобы его понять, не нужна степень лингвиста. Ты прочитал сочинение Нанны?

Молчание. Потом неуверенный ответ:

– Я занимаюсь языком. Меня интересуют сами слова, а не предложения. Вот вы знаете, к примеру, что слова «чиабатта» не существовало…

Майер сжал кулаки и разразился руганью:

– Забудь о своей чиабатте! Ищи сочинение!

– Ладно, ладно.

Он побрел в смежную комнату, начал копаться в горах папок и тетрадей, заваливших все помещение. Так мог бы выглядеть архив после прицельного бомбометания.

Майер поймал взгляд Лунд и улыбнулся, указав глазами на пол.

– А ты, часом, не выбросил его?

– Я никогда ничего не выбрасываю.

Он нагнулся над очередной кучей бумаг, выудил пластиковую папку.

– А, я так и знал. Вот оно. – Он передал полицейским находку. – Извините, что задержал. Я провожу вас.

Кофоэд вышел в прихожую, открыл дверь. Лунд не двинулась с места.

– Я думаю, нам нужно поговорить, – произнесла она.

– О чем?

Майер поднял один из тех журналов, что нашел на полу возле компьютера. «Горячие девчонки».

– О юных школьницах, – сказал он.

Кофоэд плюхнулся на стул перед компьютером и безвольно смотрел, как Майер пролистывает журналы, задерживаясь на фотографиях.

Он даже взмок от пота, и Лунд забрала у него трубку.

– Где вы были в пятницу? – спросила она.

– В городе, на конференции. По вопросам молодежного языка.

– Когда она закончилась?

– В десять вечера.

– Что потом?

– Пошел домой.

Майер прислонился к дверному косяку, мрачно поглядывая то на Кофоэда, то на журналы.

– Вас кто-нибудь видел?

– Нет. Я живу один. Почти все время я работаю.

– Ага, когда не забавляешься тут сам с собой, – презрительно хмыкнул Майер. – Или девчонок не разглядываешь.

Учитель напыжился:

– Мне не нравится ваш тон.

Майер затряс головой:

– Тебе мой тон не нравится? Я могу арестовать тебя из-за вот этого!

– Ничего незаконного в этих журналах нет. Я купил их в соседнем киоске. Любой может пойти и купить.

– Значит, ты не будешь возражать, если мы заберем твой компьютер? Да тут еще и внешний жесткий диск. Интересно, что мы там найдем, какие картинки и игры?

Кофоэд притих. Он продолжал потеть. Майер уселся напротив него:

– Слушай, Хеннинг, ты, случайно, не в курсе, как относятся в тюрьме к милашкам вроде тебя?

– Я ничего не сделал! Это не меня тогда обвиняли…

– Я тебя сейчас обвиняю!

– Майер! – остановила его Лунд и посмотрела на трясущегося учителя. – А кого обвиняли, Хеннинг? И когда?

Тишина в ответ.

– Мы хотим вам помочь, – сказала она. – Если кто-то был под подозрением, мы должны об этом знать.

– Это был не я…

– Да, мы поняли. А кто?

Он был очень испуган, но говорить не хотел.

– Не помню…

– Тогда я забираю компьютер, – сказал Майер. – И ты садишься в тюрьму. Остаешься без работы. К школе тебя больше близко не подпустят. Ни единого шанса прижаться в коридоре к девочкам…

– Ничего такого не было! Это был не я. Девушка потом отказалась от своих слов… – Он чуть не плакал. – С него сняли все подозрения. Он хороший парень.

– Кто?

– Рама, – вымолвил еле слышно Кофоэд.

Он горел от стыда. Даже когда Майер обнаружил порнографию у него в доме, ему не было так стыдно.

– Девчонка все придумала. Он хороший человек. Со всеми добр.

– Совсем как ты, – сказал Майер и швырнул журналы в лицо Кофоэду.

Пернилле сидела за столом, выжимая улыбку – для учителя по имени Рама. Приятного вида, вежливый, принес от имени гимназии цветы, фотографии, записки с алтаря. Он сидел напротив нее серьезный и скорбный.

– Цветы уже вянут, простите.

Она приняла их, зная, что вся охапка попадет прямо в мусорное ведро, как только за Рамой закроется дверь. Кажется, и Рама догадывался об этом.

– Ребята из класса Нанны просят разрешения присутствовать на похоронах. Если это возможно.

– Конечно.

Рама улыбнулся печально.

– Вы тоже можете прийти. Пожалуйста.

Он как будто удивился. Неужели он думал, что она не захочет видеть на похоронах иностранца?

– Спасибо. Мы все придем. Не буду больше отнимать у вас время…

– Не уходите.

Ему хотелось уйти, она видела. Но Пернилле больше уже не волновало, что хотят другие.

– Расскажите мне что-нибудь о ней.

– О чем вы хотите знать?

– Что она делала. Что ей нравилось.

Он задумался:

– Философия, вот что ей нравилось. Особенно ее интересовал Аристотель.

– Кто?

– Это был такой грек. Еще она занималась в нашем театральном кружке.

– Играла?

Дома она об этом не рассказывала. Никогда.

– Я им процитировал слова Аристотеля о театре. Это ее заинтересовало. Она даже предлагала, чтобы наши спектакли шли от рассвета до заката, как в Древней Греции.

Пернилле вдруг рассердилась.

– Она была школьницей, – сказала она. – У нее была жизнь, здесь, с нами. Настоящая жизнь. И ей не нужно было ничего выдумывать.

Ошибка. Учитель смутился:

– Наверное, она просто пошутила про спектакли. – Он взглянул на часы. – Извините, мне пора идти. В нашем молодежном клубе важная встреча, я не могу ее пропустить.

Пернилле смотрела на его спокойное смуглое лицо. Он ей нравился. Она провела пальцами по столу, по лакированной поверхности, по лицам.

– Этот стол мы сделали вместе с Нанной. Сами шлифовали доски. Сами склеивали. Подбирали фотографии.

Дерево было гладким на ощупь. Таким оно не всегда было. В свое время попадались занозы, даже слезы лились иногда.

– Вы одна дома, – сказал учитель. – А ваш…

– Тайс внизу, в конторе. Он там…

Когда она спускалась открыть учителю дверь, в конторе было темно.

Что он там делает?

Курит. Прикладывается к бутылке с пивом. Плачет.

– Он там разбирает бумаги, – сказала она.

Он не разбирал бумаги.

Бирк-Ларсен неподвижно сидел в темной конторе. Открылась дверь. Вошел Вагн Скербек, зажег тусклый светильник у доски для объявлений. С ключами в руке подошел к стене, нашел нужный крючок, повесил на место свою связку. Он любил, чтобы все было на своих местах.

Он не видел человека в черной куртке, который, сгорбившись, сидел за столом с сигаретой в одной руке и бутылкой пива в другой, не замечал до тех пор, пока Бирк-Ларсен не буркнул что-то нечленораздельное.

– Черт! Ты напугал меня.

Бирк-Ларсен не шевельнулся.

– Тайс, что с тобой?

Скербек включил верхний свет, подошел к Бирк-Ларсену, посмотрел на него:

– Я приведу Пернилле…

Сильная рука остановила его.

Красные глаза Бирк-Ларсена блестели от слез. Он был пьян.

– Неделю назад у меня была дочь. Она вышла отсюда и ушла на вечеринку.

– Тайс…

– Сегодня я снова ее увидел. – Глаза под черной шапкой закрылись, из-под сжатых век поползли слезы. – На самом деле это была не она. Это было что-то… что-то…

– Я приведу Пернилле. Только ты больше не пей.

– Нет!

Сказано это было громко и яростно. Вагн Скербек знал, что такому голосу не перечат.

– Тайс, тут такое дело. У меня есть один приятель, Янник. Он кое-что слышал.

Скербек колебался, рассказывать ли дальше, понимает ли его Бирк-Ларсен.

– Что он слышал?

– Да может, это ничего и не значит.

Бирк-Ларсен молча ждал.

– Жена Янника работает в той же гимназии. Он говорит, что полицейские снова приходили. – Скербек теребил худыми пальцами дешевую серебряную цепь на шее. – Допрашивали сотрудников. Всех учителей Нанны.

Вспыхнула очередная сигарета. Снова забулькало пиво в бутылке. Бирк-Ларсен смотрел на Скербека, ожидая продолжения.

– Может, она знает больше, чем он мне сказал. – Скербек облизал пересохшие губы. – Полиция ни черта не делает. А иначе разве мы с тобой…

– Не говори об этом, – рявкнул Бирк-Ларсен. – Это все в прошлом.