Текст книги "Бледнолицая ложь. Как я помогал отцу в его преступлениях"

Глава 7

Я смотрел в заднее окно на дорогу, где за нашей машиной клубилась пыль. Поселок становился все меньше и меньше, пока пустыня не поглотила его целиком. В кабине было тихо, только всхлипывала мама. Она плакала, как дышала, то есть не прекращая. Но мы же делали то, что она хотела, – почему она опять недовольна?

До нашего нового дома был всего час езды, но мы словно очутились в совсем другом мире. Вокруг на несколько километров простирались жилые районы – весь поселок ЭПНГ мог поместиться в одном квартале. На улицах дети прыгали через скакалку и играли в салочки. Никто из их родителей не знал ни мамы, ни отца. Может, теперь люди не будут избегать маму и не увидят, как они дерутся с отцом.

Мы поселились в доме 720 по Вассар-драйв: он был одноэтажный, покрытый серой штукатуркой, с маленьким крылечком, гаражом на одну машину и цементным патио под навесом из парусины, за которым начинался задний двор, засыпанный гравием. Он показался мне самым красивым из всех, в которых мы жили. Через квартал от нас проходил бульвар Ломас, широкий, на четыре полосы, по которому за час проезжало больше машин, чем я видел за всю жизнь.

Отец поменял Зеленый Бомбардировщик на сверкающий, новенький минивэн «Рамблер-Амбассадор», тоже зеленый. Он использовал его для работы – ездил в офис и на дом к клиентам, подписывать договоры. В первую неделю он продал страховку звезде футбольной команды Университета Нью-Мехико по имени Дон Перкинс, который недавно подписал контракт с «Ковбоями Далласа». Вскоре после этого его клиентом стал Бобби Ансер, знаменитый автогонщик. Я был уверен, что отец вот-вот прославится.

* * *

Отец купил мне велосипед побольше и договорился, что я буду развозить газеты поочередно с другим подростком, жившим по соседству, который был почти вдвое меня старше и присматривал за тем, как я выполняю свою работу. Холщовая сумка с логотипом «Альбукерке Джорнал» свешивалась у меня с одного бока, как пончо, доходя почти до колен. Когда взрослые видели меня на дороге, то улыбались и махали мне рукой – очень скоро все уже знали мое имя.

Я хотел больше узнать о своем новом городе, поэтому читал разные статьи в газете, хотя не понимал некоторых слов. В разделе местной истории много писали о юго-западе во времена испанских конкистадоров. Развозя газеты, я представлял себя одним из людей Коронадо[3]3
  Франсиско Васкес де Коронадо (ок. 1510–1554) – первый европеец, посетивший юго-запад современных США и открывший, среди прочего, Скалистые горы и Большой каньон.


[Закрыть], завоевавших эти земли, и разил врагов направо и налево.

Когда я по выходным обходил дома и собирал плату, мне давали на чай мелкие монеты, весело звеневшие в карманах. Я болтал с клиентами, как когда-то с Чэмпом, и они рассказывали мне о своей жизни, о работе и о том, что будут готовить на ужин. Я торчал у каждого дома, пока хозяева не вспоминали, что им пора.

– Доброго тебе дня, Дэвид, – прощались они.

Лонни поступила в хорошую школу в конце нашей улицы, Джефферсон-Джуниор-Хай, к которой была приписана команда «Джетс». Школа была похожа на большой отель. Учеба давалась ей легко, и она всегда была лучшей в классе. У Лонни все получалось – как у нашего отца.

Мы с Сэмом пошли в младшую школу Монте-Виста, я в третий класс, а он в первый. Школа занимала двухэтажное здание, крытое красной черепицей, которое напоминало испанскую крепость. Там была большая площадка для игр с качелями, гаревой беговой дорожкой и батутом и даже бейсбольное поле. Школа мне очень понравилась.

Но я не стал учиться лучше, чем в Белене. Очень часто я не понимал, что говорила миссис Салазар. Голос у нее был мягкий, но остальные, похоже, прекрасно ее слышали. И доску я по-прежнему видел плохо.

Однажды миссис Салазар предложила каждому из нас написать на доске свое имя и адрес, плюс несколько предложений о том, что мы читали или делали на прошлой неделе. В Белене миссис Хименес не заставляла меня писать на доске, если я не хотел – а я никогда не хотел. В Монте-Виста у меня не было выбора.

– Дэвид, – сказала миссис Салазар из-за своего стола, – ты следующий.

Я покорно вышел к доске, мучительно придумывая отговорку, которая меня спасет, но на ум ничего не приходило, разве что выбежать из класса.

После того как я написал свое имя, весь класс расхохотался. У меня раскраснелись щеки. Посмотрев на то, что я написал, я понял, что обе буквы «d» развернуты в другую сторону. Я еще не закончил писать адрес, как миссис Салазар меня остановила:

– Пока что хватит. Иди на место.

Потом она попросила меня остаться после уроков, и класс снова захохотал.

Я был не просто новичком, а глупым новичком.

– Дэвид, – сказала миссис Салазар, когда все вышли, – мы можем провести с тобой кое-какие тесты, чтобы понять, как помочь тебе с чтением и письмом. Похоже, ты не очень хорошо видишь, но всегда есть способ это исправить. Мне надо поговорить с твоими родителями. Какой у вас телефон? Его нет в твоем личном деле.

– Я не могу дать вам номер – отец мне не разрешает.

Нас не было в телефонной книге, и отец заставил меня пообещать, что я никому не скажу наш номер.

Брови у нее взлетели вверх.

– Правда?

– Вы можете написать записку. Я отдам ее папе.

По дороге домой я все время думал о том, что сказала миссис Салазар – мол, у меня плохо с глазами. Как такое возможно?

Но все в моем классе и видели, и читали лучше меня. Никто не писал буквы наоборот. У меня уходила куча времени, чтобы прочесть книгу, которую нам задали, и голова начинала болеть, когда я пытался разглядеть буквы и заставить их не разбегаться в разные стороны.

Школьная медсестра проверила мой слух, но я и так знал, что он плохой, и не удивился, когда не расслышал часть сигналов, особенно левым ухом. Проверка на зрение показала, что я не вижу ни одной буквы в таблице, что тоже меня не удивило. Похоже, в голове у меня работали только две вещи: язык и воображение.

Сестра отправила результаты тестов домой вместе с запиской, где говорилось, что маме с папой надо дополнительно проверить мое здоровье. Отец сказал, что не собирается этого делать. У всех чероки идеальный слух и зрение, и он не станет выслушивать всякую чушь. Только после еще нескольких записок из школы он согласился сводить меня к глазному врачу.

Когда я уселся в большое кресло в его кабинете и посмотрел в странный аппарат, где все вращалось и расплывалось, буквы у меня перед глазами внезапно стали четкими – во что я сначала даже не поверил. Но отец отказался покупать мне очки, сказав, что будет меня стыдиться. Из школы последовали новые записки, и в конце концов он все-таки купил мне пару. То же самое случилось с Сэмом, когда через несколько лет очки потребовались и ему.

Что касается ушей, отец так и не сводил меня к специалисту. Правым ухом я слышу достаточно – и разговору конец. В школе не стали настаивать.

Но за моим зрением все-таки следили. Буквы по-прежнему разбегались передо мной, несмотря на новые очки, поэтому меня отправили в специальную клинику, где врачи провели еще обследования. Отцу сказали, что у меня дислексия – разновидность мозгового расстройства, приводящая к проблемам с чтением и письмом, и рекомендовали занятия, которые помогут натренировать мой мозг. Отец вышел из кабинета, не ответив ни слова. По дороге домой он сидел молча, но лицо его кривилось, а это означало, что он сильно злится. После маминой бамии, ростбифа и ледяного чая он велел мне пойти в гостиную и сесть на диван.

– Дислексия – это вежливое слово для тупости, – сказал он, сверля меня ледяным взглядом. – Я не собираюсь платить за то, чтобы тебя учили читать. Я могу читать хоть вверх ногами, хоть задом наперед, поэтому не надо мне говорить, что ты не можешь читать слева направо. Боже, я даже в школу не ходил, а выучился читать в четыре года!

Он поднялся с дивана и включил телевизор.

– Разговор окончен. Меня от тебя тошнит. Ты тупица, и твои уши и глаза тут ни при чем.

Неделю спустя он бросил на стол передо мной тест на уровень интеллекта, который выписал с курсов дистанционного обучения.

– Заполни прямо сейчас, – скомандовал он. – Это проще простого. Просто впиши нужное слово или цифру.

Он вложил мне в руку карандаш.

– Мне надо знать, насколько ты глупый.

Он нажал кнопку на кухонном таймере.

– Давай!

Решив большую часть задач, я с колотящимся сердцем протянул тест отцу. Он пролистал его, постоянно качая головой.

– Результаты у тебя даже ниже средних.

Он посмотрел на маму, которая мыла в раковине посуду.

– Ничего из него не выйдет.

Отец отбросил тест и вышел из кухни.

Все закружилось у меня перед глазами, и я почувствовал, что не могу дышать – как будто он со всей силы ударил меня в живот. Слушая, как отец включает телевизор, я поклялся себе, что буду учиться лучше всех в нашей семье и в моей школе – пускай и своим путем. Я пообещал, что когда-нибудь стану богатым и знаменитым и все пожалеют, что смеялись надо мной.

Теперь по вечерам я читал. Сначала при свете лампы, потом – с фонариком под одеялом, пока не засну. По утрам я часто просыпался, лежа головой на книге или журнале, страницы которых были примяты или надорваны. Специалист по чтению из клиники посоветовал мне читать с линейкой, чтобы глаза не отрывались от строки. Я читал медленно, но линейка помогала. Со временем я научился запоминать все до малейших деталей.

Помимо «Альбукерке Джорнал» я читал книги о приключениях из школьной библиотеки. Мне нравилось читать про людей, преодолевших серьезные проблемы и препятствия. Больше всего мне нравилась книги Хелен Келлер. У нее были куда большие трудности с головой, чем у меня, но она все-таки с ними справилась. Одноклассники больше не смеялись надо мной, потому что я помнил все, что они забыли, и знал больше них. Правда, с контрольными у меня по-прежнему не получалось – не хватало времени все закончить.

Лучше всего я себя чувствовал в одиночестве, когда бегал или читал книги, погружаясь в воображаемый мир, где был настоящим героем, и никто не мог посмеяться надо мной. Жители этого мира стали моими лучшими друзьями.

Глава 8

Мама вернулась к старой привычке ходить по соседям. После ужина она, таща меня за собой, стучалась к ним в двери, чтобы поздороваться. Поначалу все держались дружелюбно и разговаривали с ней: задавали вопросы о том, откуда мы приехали и кем работает папа.

В следующий раз, когда мы являлись, она прибегала к обычной уловке: просила чашку сахара, как в поселке ЭПНГ. Соседи впускали ее, и мама начинала рассказывать, какая тяжелая у нее жизнь и почему она все время грустная. Женщины старались поскорее выпроводить ее из дома.

Когда она приходила снова, они не открывали дверь, но мама была уверена, что они просто не слышат звонка. Она опять лежала целыми днями на диване и смотрела телевизор. Для нее ничего не изменилось.

Вскоре после нашего переезда в Альбукерке шестилетний Сэм научился забираться по столбам на крышу патио. Отец называл его маленькой обезьянкой, мама – мелким чудовищем. Сэм проделывал это снова и снова, вскарабкиваясь на первый этаж и прыгая оттуда на парусину навеса. Дальше он хватался за столб и соскальзывал вниз, как заправский пожарный.

Стоило нам вернуться домой из школы и переодеться, как он бежал на задний двор и спрыгивал на навес с дикарскими криками. С каждым прыжком прорехи на навесе становились все больше и больше.

Я приказывал ему прекратить, мама и Лонни тоже, но он игнорировал нас. Я играл перед домом, когда услышал громкий вскрик и глухой стук. Я бросился на задний двор и увидел Сэма, распростертого на цементном полу патио. Из раны у него на голове хлестала кровь. Лицо было все в гравии. Подняв глаза, я увидел в парусине огромную дыру.

– Лонни! Мам! Скорее сюда!

Мы с Лонни занесли Сэма внутрь, и мама попыталась промыть ему рану на голове и очистить от гравия лицо. Лонни позвонила отцу. К счастью, он оказался у себя в кабинете.

– Папа, поторопись!

Через несколько минут он уже был дома – как в старые времена. Мы все поехали вместе с ним и мамой в отделение скорой помощи. Сэм лежал у мамы на коленях на переднем сиденье, завернутый в одеяло. Мама всхлипывала и бормотала себе под нос, что не представляет, как шестилетка мог забраться на крышу. Отец хранил молчание, но вена в форме буквы Y пульсировала у него на лбу, а глаза вылезали из орбит, словно вот-вот лопнут.

В больнице отец понес Сэма по коридору на руках, и мама последовала за ними. Нам опять не разрешили пройти. Лонни укачивала трехлетнюю Салли, а я ходил по залу, пытаясь найти плитки, чтобы их посчитать, но тут на полу лежало ковровое покрытие, запятнанное и протертое. Сколько еще центров скорой помощи нам предстоит повидать, прежде чем Сэм вырастет – если вообще до этого доживет?

Наконец мама с отцом вернулись и сказали, что врачи оперируют Сэму голову. Они сели отдельно друг от друга. Мама вся дрожала, а отец с мрачным лицом приглушенно разговаривал сам с собой.

Через несколько часов доктор пришел с нами поговорить.

– У вашего сына два перелома черепа и сотрясение мозга, – сказал он. – Он будет под наркозом, пока отек не спадет.

Кажется, мы уже слышали это раньше.

– Несколько камешков вонзилось ему в череп. Ткани останутся мягкими еще какое-то время, поэтому есть риск воспаления.

Мы навещали его в больнице каждый день. Сэм молча лежал на кровати. Голова у него была красная и опухшая, глаза превратились в щелочки над отекшими щеками.

В день, когда его должны были выписать, мы все набились в минивэн, чтобы привезти его домой. Отец сказал, что с Сэмом все будет в порядке, но ему придется вести себя тише еще какое-то время, и он не сможет играть во дворе.

Я зашел следом за отцом в кабинет, где ему предстояло подписать документы. Врач, сидевший за столом, спросил его:

– Мистер Кроу, как получилось, что ваш сын залез на крышу и упал оттуда на бетонную площадку? Ему же всего шесть лет!

Отец вскочил со стула, размахивая документами в одной руке и ручкой в другой.

– Этот мелкий сучонок решил, что может летать! – рявкнул он. – А его мамаша только и может, что сидеть на своей заднице и пялиться в телевизор.

Врач нахмурился.

– Сэр, но ведь…

Отец наклонился и ткнул ручкой в его белый халат.

– Все вы, проклятые докторишки, – обычные мошенники, зарабатывающие на людской крови и страданиях. Вам плевать, поправится пациент или нет – лишь бы он возвращался и тратил последние копейки на вас, кровососов.

О чем отец говорит? Каждый раз, когда с Сэмом что-то случалось, врачи спасали его. Это мама виновата, что он разбился!

В тот вечер, когда все улеглись спать, дом вдруг наполнил мамин скрипучий голос, разбудивший меня.

– Терстон, нам нужно поговорить! – кричала она.

Входная дверь хлопнула – это отец пошел ночевать в машину. Секунду спустя мама последовала за ним. В холле я столкнулся с Лонни, и мы пошли смотреть на них с крыльца – в точности как в Белене.

Мама стояла посреди двора, уставившись на отцовскую машину, и тряслась всем телом. Через несколько минут она подошла и начала колотить в окна. Отец вышел и дал ей пощечину. Она с воем бросилась назад в дом.

– Ты меня не любишь!

И снова у соседей загорелся свет.

Я словно пересматривал уже знакомый фильм.

После этого детям не разрешали приходить к нам поиграть – по крайней мере, так они нам говорили. А соседи, стоило им завидеть маму на улице, поспешно сворачивали в другую сторону.

Очень скоро мама с отцом снова стали драться и скандалить у себя в спальне. Когда они успокаивались, я подкрадывался и подслушивал под дверью.

Мама, всхлипывая, говорила:

– Судья меня предупреждал, что жестокость у тебя в крови. Называл тебя хладнокровным убийцей. Тебя надо снова посадить в тюрьму – там тебе самое место!

– Никто больше не может этого сделать. Я чист как стеклышко. Как будто ничего и не было.

Он отвечал так уверенно, что становилось ясно – это, хотя бы частично, правда.

– Как такое возможно? То, что ты сотворил с Клео, – это же преступление! Вот и судья так сказал.

– Этого сукина сына давно надо было убить, и если бы твоя мамаша-шлюха дала показания, меня наградили бы медалью, а не заперли в тюрьме.

– Кто сказал, что тебя нельзя посадить обратно?

– Губернатор Калифорнии, вот кто! Я попросил о снятии судимости, и он дал свое согласие. У меня есть письмо, которое это подтверждает.

– Но ты же был виновен!

– Неважно. По закону я давал объявления в газетах целый месяц, чтобы желающие могли возразить. Никто этого не сделал – естественно, старый Клео же слепой, а его жена не читает объявлений. Так что теперь нанесение тяжких телесных повреждений за мной не числится, и я могу делать все, что захочу, и ехать, куда захочу. И вообще, меня сразу не должны были сажать в тюрьму!

– А что насчет Джорджа? – взвизгнула мать. – Он же найдет нас и всех перебьет!

– Нашего адреса и телефона нет в телефонной книге. Ему очень повезет, если он сможет нас отыскать. Он не настолько умен, так что я доберусь до него первым. В любом случае мое начальство у Вудмана считает, что я хороший работник и добропорядочный гражданин – это самое главное.

Как-то вечером, после работы, отец ворвался во входную дверь, и я бросился к нему навстречу поздороваться. Он стоял посреди гостиной, держа в руках свой серебристо-черный «дипломат», и смотрел на маму, которая лежала на диване в ночной рубашке.

С момента переезда в Альбукерке отец сильно изменился. Теперь он курил трубку, как элегантные джентльмены по телевизору, и носил костюмы вместо обычной униформы ЭПНГ. Даже голос у него стал другим, более вкрадчивым.

– Папа, ты сегодня продал страховку какой-нибудь знаменитости? – спросил я.

Он потрепал меня по голове.

– Еще нет, но я работаю над этим.

Я поглядел на него, потом на маму и поразился тому, насколько они разные.

– Ужин готов, Тельма-Лу? – спросил отец. – Похоже, ты даже не начинала готовить.

Он с возмущением закатил глаза.

– Я слишком устала, чтобы стоять у плиты.

Мама откинула с лица спутанные волосы и со стоном села на край дивана. На подушках, где она лежала, осталась глубокая впадина от ее спины.

– Устала от чего?

Отец бросил «дипломат» на газеты, рассыпанные по журнальному столу.

– Сидеть на заднице и пялиться в телевизор?

Она с трудом поднялась на ноги, взмахнув руками.

– Ты работаешь со всякими умниками, которые закончили университет и умеют красиво говорить. Скоро найдешь себе молоденькую, которая выглядит как я, когда мы встретились впервые. Давай вернемся обратно в Белен. Там мы были на своем месте. Люди тут слишком заносчивые! Никому из соседей я не нравлюсь.

Отец покачал головой и вышел из комнаты.

– Я хочу назад! – крикнула она ему вслед.

Мама нигде не могла прижиться.

Каждые выходные, оставив Лонни присматривать за Салли и Сэмом, мы с мамой ездили в автоматическую прачечную. На парковке там собирались группками мужчины, а женщины с мрачными лицами тащили мешки с грязным бельем и детей внутрь. Вылезая из минивэна, мама говорила:

– Твоему отцу надо больше зарабатывать, чтобы купить стиральную машину и сушилку. Тогда мне не придется ездить в этот убогий район, чтобы постирать наши вещи.

Как-то раз в субботу я пошел за ней следом, волоча за собой мешок со стиркой. Рассортировав белое и цветное белье в две кучи, я затолкал его в машины, а мама насыпала в них порошок. Когда она полезла в кошелек за мелочью, то пробормотала что-то насчет мелочи, которой у нее нет – надо посмотреть в бардачке.

Но за дверь она так и не вышла. На полпути мама внезапно остановилась и обвела глазами зал прачечной, пытаясь поймать взгляд кого-нибудь из посетителей. Никто не обратил на нее внимания. Тогда она рухнула на пол, закрыла глаза и зарыдала.

Я подбежал к ней.

– Мама, пожалуйста, встань. Давай поедем домой и попросим мелочь у папы.

Она делала вид, что меня не слышит, но я понимал, что с ней все в порядке.

– Ненавижу этот город, – бормотала она между всхлипами. – У нас ни на что не хватает денег!

– Мама, вставай! Управляющий смотрит на тебя. Он заставит нас вытащить грязное белье из машин.

Она сжалась в комок и зажмурила глаза. Я потряс ее за плечо.

– Мам, все на нас смотрят. Нам надо идти.

Менеджер подошел ко мне и кивнул в ее сторону головой.

– Что с ней такое?

– Не знаю, – ответил я. – У нас не было мелочи для стиральной машины, и она, похоже, расстроилась. Не беспокойтесь. Я сейчас ее подниму.

Я потянул маму за руку, но она не шевелилась. Время шло, а она не вставала и не открывала глаз.

– Я вызываю «Скорую», – заявил менеджер, направляясь к телефону-автомату, висевшему на стене.

Я присел на корточки рядом с ней.

– Мама, сейчас же поднимайся! – крикнул я ей в ухо.

– Сам не знаю, что с ней такое, – говорил менеджер по телефону. – У нее закрыты глаза, и она лежит на полу уже минут десять.

– Мама, тебе вызывают «Скорую помощь»!

Она не шелохнулась.

Я бросился к машинам, вытащил нашу грязную одежду, просыпая повсюду стиральный порошок, и затолкал ее обратно в мешки. Отволок мешки в минивэн и бегом вернулся в прачечную. Мама уже шла к выходу. Когда мы вырулили на улицу, «Скорая» пронеслась мимо нас.

– Мама, почему ты это сделала? – кричал я. – Только представь, какие у тебя были бы неприятности, если бы отцу пришлось забирать тебя из госпиталя!

– Забирать из госпиталя? Да я же просто минутку передохнула.

Я изумленно уставился на нее.

– Менеджер вызвал «скорую помощь», и она уже подъезжала к прачечной, когда ты вышла.

Она пожала плечами.

– Ну и зачем он это сделал? На то не было никаких причин. Я уже вставала.

Я вспомнил о том, как она раз за разом будила отца по ночам, а на следующее утро не могла вспомнить, что произошло. И как спрашивала Сэма, что у него с рукой, – как будто не была его матерью. Похоже, с ней и правда что-то не в порядке. Она этого не сознает – но мы-то видим.