Текст книги "Межвидовой барьер. Неизбежное будущее человеческих заболеваний и наше влияние на него"

Поиски патогена, вызывающего SARS, шли самые лихорадочные, но им мешали противоречивые сигналы и ложные следы. Во-первых, симптомы слишком напоминали грипп – или, если точнее, грипп в самом худшем его варианте. Одна из форм гриппа в худшем варианте называется «птичьим гриппом» и вызывается вирусом, обозначаемым H5N1; с ним, в частности, лет шесть тому назад столкнулся Гонконг, немало перепугавшись: восемнадцать человек заразились от домашней птицы. Восемнадцать не кажется слишком уж большим числом, пугало скорее то, что из этих восемнадцати шестеро умерли. Власти отреагировали очень быстро, приказав закрыть все рынки с живой птицей и убить всех кур в Гонконге – полтора миллиона обреченных, кудахчущих несушек, – а затем не открывать их семь недель для обеззараживания. Благодаря этой драконовской реакции и тому, что H5N1 не очень хорошо передается от человека к человеку – только от птиц к людям, – со вспышкой 1997 года в Гонконге удалось быстро покончить. Но в феврале 2003 г., как раз тогда, когда из Гуандуна по электронной почте и SMS начали поступать тревожные слухи о «странной заразной болезни»[88]88
  World Health Organization (2006), 5.


[Закрыть], в Гонконге снова вспыхнул птичий грипп. Он совершенно отличался от SARS, но в то время понять это было нелегко.

Грипп убил 33-летнего мужчину и поразил (но не убил) его 8-летнего сына. Скорее всего, он же убил и его 7-летнюю дочь, которая умерла двумя неделями ранее от похожей на пневмонию болезни во время семейной поездки в Фуцзянь, китайскую провинцию к северо-востоку от Гуандуна. Возможно, девочка слишком близко общалась с китайскими курами; ее брат, как он вспоминал позже, действительно так делал. Мазки из носа и отца, и сына дали положительный результат на H5N1, что вполне могло значить, что вспышка в Гуандуне тоже может быть вызвана птичьим гриппом. Так что ученые проверили образцы SARS на вирус H5N1. Но то был ложный след.

Другой ложной идеей стало предположение, что SARS может вызываться одним из видов хламидий, разнообразной группой бактерий, включающей в себя в том числе два вида, связанных с респираторными заболеваниями у людей (и еще один, наиболее популярный у подростков, который передается половым путем). Одна из «респираторных» хламидий – зоонозная, передается от птиц (в частности, ручных попугаев). В конце февраля очень высокопоставленный китайский микробиолог обнаружил нечто похожее на хламидии в некоторых образцах SARS и, основываясь на его шатких доказательствах, – а также августейшем положении в китайской науке, – хламидийную гипотезу с распростертыми объятиями приняли медицинские официальные лица в Пекине. По крайней мере один не менее именитый китайский ученый не согласился, утверждая, что если бы SARS вызывала хламидия, то пациентам помогали бы антибиотики, – а они не помогали. Но он работал в Гуандуне, в Институте респираторных заболеваний, и в Пекине его слушать не желали.

Ученые в лабораториях тем временем рассматривали и другие варианты из довольно-таки обширного списка: чума, риккетсиозы (в том числе тиф), болезнь легионеров, несколько видов бактериальной пневмонии, сезонный грипп, E. coli в крови, хантавирусы Старого и Нового Света и т. д. Отчасти задачу затрудняло то, что в погоне за патогеном SARS ученые не знали, что именно ищут: что-то знакомое, что-то вроде бы новое, но похожее на знакомое, или что-то совсем новое.

Была и еще одна возможная категория: что-то знакомое ветеринарам, но совершенно новое как человеческая инфекция. Иными словами, новый зооноз.

Лабораторная методология, которую я описал выше, – использование ПЦР для поиска узнаваемых фрагментов ДНК или РНК, а также молекулярных анализов на антитела или антигены, – подходит только для поисков того, что уже знакомо, или, по крайней мере, для того, что похоже на что-то знакомое. Подобные тесты, по сути, дают вам положительный, отрицательный или примерный ответ на конкретный вопрос: «Это оно или нет?» А вот искать совершенно новый патоген труднее. Микроб невозможно найти по молекулярной сигнатуре, если вы не знаете, что это за сигнатура. Так что ученому в лаборатории приходится прибегать к более старому, менее автоматизированному подходу: выращивать микроб в клеточной культуре, а потом смотреть на него в микроскоп.

В Гонконгском университете, стоящем на склоне высокого холма, возвышающегося над центром города, команда, возглавляемая Маликом Пейрисом, довела этот процесс до плодотворного окончания. Пейрис, уроженец Шри-Ланки, получил образование микробиолога в Оксфорде; он тихий, рассудительный человек с тонкими короткими черными волосами. В основном он известен как исследователь гриппа; в Гонконг он переехал в 1995 г., незадолго до пугающих событий с птичьим гриппом, и у него были основания считать именно птичью инфлюэнцу главной причиной событий в Гуандуне. «Первой нашей мыслью было, что вирус H5N1 получил способность передаваться от человека к человеку», – сказал он репортеру в 2003 году[89]89
  Normile (2003), 886.


[Закрыть]. Но после проверки образцов SARS на H5N1, а также на других возможных «подозреваемых», они ничего не нашли и сделали вывод, что имеют дело с каким-то новым вирусом.

Тогда они сосредоточились на попытках вырастить его в культуре. Для этого, в первую очередь, было необходимо предоставить таинственному созданию среду из живых клеток, в которой оно сможет размножаться до тех пор, пока не нанесет этим клеткам достаточный урон, проявив тем самым себя. Эти живые клетки должны принадлежать к одной из «бессмертных» линий (как, например, знаменитые клетки HeLa, полученные у несчастной женщины по имени Генриетта Лакс) – то есть размножаться до тех пор, пока их что-то не убьет. Команда Пейриса предложила новому микробу пять разных клеточных линий, которые ранее оказывались хорошим «домом» для знакомых респираторных патогенов: клетки из почки собаки, из крысиной опухоли, из легких человеческого зародыша, полученного при выкидыше, и других. Результата это не дало. Не было отмечено никаких признаков повреждения клеток – и, соответственно, признаков роста вируса. Тогда они попробовали еще одну линию, полученную из почечных клеток зародыша макаки-резуса. Получилось! К середине марта они отметили «цитопатический эффект» в культуре обезьяньих клеток; это означало, что в них начало что-то размножаться и уничтожать их, переходя от клетки к клетке. Еще через несколько дней ученым с помощью электронного микроскопа удалось получить изображение круглых вирусных частиц, окруженных короной из шипиков. Это оказалось настолько неожиданным, что одному из микроскопистов даже пришлось, по сути, обратиться к полевому справочнику: он пролистал большую книгу микрофотографий вирусов в поисках совпадений, как вы или я искали бы неизвестную вам птицу или полевой цветок. Совпадение нашлось среди группы, известной как коронавирусы; их самая заметная характеристика – корона из узловатых белков, окружающих каждую вирусную частицу.

Итак, с помощью выращивания в культуре удалось установить, что в тканях пациентов с SARS, – по крайней мере, некоторых из них, – присутствует неизвестный коронавирус, но это еще не означало, что он является причиной заболевания. Чтобы определить причинно-следственную связь, команда Пейриса ввела сыворотку крови пациентов с SARS (которая содержала антитела) в культуру с новым вирусом. Она подействовала, словно святая вода, которой окропили ведьму. Антитела распознали вирус и дали сильную реакцию. Меньше чем через месяц, основываясь на этих данных, а также других тестах, подтвердивших гипотезу, Пейрис с коллегами издали научную статью, осторожно объявив, что новый коронавирус – «возможная причина» SARS[90]90
  Peiris (2003), 1319.


[Закрыть].

Они оказались правы, и вирус стал известен как SARS-коронавирус, получив некрасивую аббревиатуру SARS-CoV. То был первый из обнаруженных коронавирусов, вызывающих серьезные болезни у людей. (Несколько других коронавирусов вызывают у людей простудные заболевания. Еще несколько – гепатит у мышей, гастроэнтерит у свиней и респираторные инфекции у индеек.) SARS-CoV звучит совсем не зловеще. В прежние дни новый патоген получил бы более живописное, гео-графичное название вроде «вирус Фошань» или «вирус Гуанчжоу», и все бы говорили: «Остерегайтесь, у него Гуанчжоу!» Но к 2003 году все уже понимали, что такая номенклатура – очерняющая, неприятная и вредная для туризма.

Несколько других команд, независимо друг от друга работавших над изоляцией патогена, вызывающего SARS, получили примерно такой же ответ примерно в то же время. В США над этим работала группа в штаб-квартире CDC в Атланте, с длинным списком международных партнеров. В Европе трудились ученые из нескольких исследовательских институтов, рассеянных по Германии, Франции и Нидерландам. В Китае небольшой отряд усердных, способных и почтительных ученых изолировал коронавирус и сфотографировал его за несколько недель до группы Пейриса. К сожалению, этим китайским ученым не повезло: они работали в Академии военно-медицинских наук, и на них давил авторитет августейшего пекинского научного светила, продвигавшего теорию хламидий, так что первыми объявить о своем открытии они не сумели. «Мы были слишком осторожны, – позже сказал один из них. – Мы прождали слишком долго»[91]91
  Enserink (2003), 294.


[Закрыть].

Следующим логичным шагом для Малика Пейриса и его команды – после опознания вируса, секвенирования части генома и определения его положения в семейном древе других коронавирусов – стали поиски его происхождения. Он же не мог появиться на пустом месте. Но каковы его естественная среда обитания, цикл жизни, естественный носитель? Один из ученых в той команде, молодой биолог по имени Лео Пун, затронул эту тему во время разговора со мной в Гонконге.

– Данные, найденные в человеческих образцах, – сказал Пун, – говорили о том, что этот вирус для людей новый. Я имею в виду, что люди раньше этим вирусом не заражались. Так что он, похоже, пришел от каких-то животных.

Но от каких животных – и как именно инфекция передалась людям? На этот вопрос можно было ответить, лишь отправившись в леса, на улицы, на рынки, в рестораны на юге Китая, чтобы собрать доказательства. Подталкивая его к этой теме, я спросил:

– Вы участвовали в полевой работе?

– Нет, я молекулярный биолог, – ответил он. Это, наверное, было примерно то же самое, что спросить Джексона Поллока, красит ли он дома, но Лео Пун правильно понял мой вопрос. Он был только рад отметить чужие заслуги. Нет, это был другой ученый, вспыльчивый парень по имени Гуань И, с инстинктами эпидемиолога и яйцами, как у медной мартышки, перешел китайскую границу, заручился сотрудничеством местных официальных лиц и собрал мазки из глоток, анусов и клоак животных, продававшихся на самом большом рынке живого товара в Шэньчжэне. Именно эти образцы заставили Лео Пуна (который проводил молекулярный анализ), Малика Пейриса, самого Гуань И, а потом и ученых и медиков со всего мира обратить внимание на небольшое млекопитающее – цивету.

36

Не стоит удивляться, что в густонаселенной стране, где живет 1,3 миллиарда голодных ртов, едят змей. Не стоит удивляться и рецептам собачатины в кантонской кухне. Приготовленная на воке кошка в таком контексте кажется, к сожалению, чем-то неизбежным, а не шокирующим. Но «civet cat» (Paguma larvata) на самом деле кошкой не является. Ее научное название – гималайская цивета, и она принадлежит к инфраотряду виверрообразных, включающего в себя мангустов. Блюда из таких необычных диких животных, особенно в дельте Жемчужной реки, связаны скорее не с ограниченными ресурсами, острой необходимостью или древними традициями, а с процветающей торговлей и сравнительно недавно возникшими трендами в демонстративном потреблении. Специалисты по китайской культуре называют их «Эрой Дикого вкуса».

Один из таких наблюдателей – Карл Таро Гринфельд, который в 2003 г. работал редактором Time Asia в Гонконге, руководил освещением эпидемии SARS в этом журнале, а вскоре после этого написал о ней целую книгу, China Syndrome («Китайский синдром»). Прежде чем стать редактором, Гринфельд много лет писал о «новой Азии» как журналист и неплохо знал, чем местные жители наполняют свои желудки. По его словам,

«…жители юга Китая всегда лакомились куда бÓльшим числом разных видов животных, чем чуть ли не любой другой народ на Земле. Во время «Эры Дикого вкуса» диапазон, масштаб и количество блюд из диких животных расширились настолько, что можно было смело сказать: там едят все, что ходит по земле, плавает в море или летает по небу»[92]92
  Greenfeld (2006), 10.


[Закрыть].

«Дикий вкус» (по-китайски евэй) считался способом добиться хорошей репутации, процветания и славы. Употребление в пищу диких животных, объяснил Гринфельд, – это лишь один из аспектов этого показушного, высококлассного потребления; богатые китайцы могли, например, спонсировать бордель, где за стеклом, словно на витрине, стоит целая тысяча женщин. Но кулинарная мода ведет свое прямое происхождение от более ранних традиций приготовления причудливых блюд, натуральных лекарств и экзотических афродизиаков (например, из пениса тигра), – она лишь подняла это на новый уровень. Один чиновник сообщил Гринфельду, что в одном только Гуанчжоу работают две тысячи ресторанов «Дикого вкуса». За час, который Гринфельд провел в кабинете, чиновник выдал еще четыре лицензии на открытие таких ресторанов.

Эти заведения общественного питания получали ингредиенты на «мокрых рынках» провинции Гуандун, огромных базарах, где стоят ряды и ряды лотков с живыми зверями, которых предлагают на мясо, – например, «Чатоу» в Гуанчжоу и «Дунмэнь» в Шэньчжэне. «Чатоу» заработал в 1998 г. и за пять лет превратился в один из крупнейших рынков диких животных во всем Китае – особенно много там было млекопитающих, птиц, лягушек, черепах и змей. Между концом 2000 и началом 2003 г. команда ученых, базировавшихся в Гонконге, следила за перечнем диких животных, выставляемых на продажу на «Чатоу», «Дунмэне» и двух других крупных рынках в Гуандуне. По сравнению с предыдущим подобным исследованием, проведенным в 1993–1994 гг., команда обнаружила некоторые изменения и новые тенденции.

Во-первых, увеличился сам по себе объем торговли дикими животными. Во-вторых, увеличились и объемы трансграничных сделок, как легальных, так и не очень, по ввозу в Южный Китай животных из других стран Юго-Восточной Азии. На рынках появлялись мясистые, но драгоценные представители краснокнижных видов, – например, калимантанские гигантские черепахи и бирманские черепахи. В-третьих, на рынках появились и животные, выращенные в неволе коммерческими заводчиками. Некоторые виды лягушек и черепах стали разводить на фермах. По слухам, даже змей разводили на фермах. Небольшие циветовые фермы, расположенные в центральных регионах Гуандуня и Цзянси (соседней провинции), помогали удовлетворить спрос на это животное. Собственно, бÓльшая часть трех популярных видов диких животных – гималайской циветы, китайского барсука и свиного барсука, – которых продавали на рынках, поступала туда именно с ферм. Доказательством этому предположению, сделанному учеными, стало то, что животные выглядели сравнительно хорошо откормленными, не ранеными и смирными. Если бы их поймали в диком виде, то, скорее всего, у них были бы раны от капканов и другие признаки отчаяния и жестокого обращения.

Но даже если с ферм их и привозили здоровыми и крепкими, на рынках условия были, мягко говоря, не целебными. «Животные сидят в тесных помещениях, зачастую близко контактируют с другими дикими или домашними животными, например, кошками и собаками, – писали гонконгские ученые. – Многие либо больны, либо имеют открытые раны и не получают даже элементарного ухода. Животных часто забивают прямо на рынке, в нескольких специализированных палатках». Открытые проволочные клетки, поставленные друг на друга, давали одним животным возможность пачкать других своими продуктами жизнедеятельности. То был настоящий зоологический бедлам. «Рынки представляют собой крайне удобную среду, в которой болезни животных могут перебраться на других носителей, в том числе людей», – почти походя отметили авторы[93]93
  Lee et al. (2004), 12.


[Закрыть].

Гуань И, храбрый микробиолог из Гонконгского университета, пришел на рынок «Дунмэнь» в Шэньчжэне и убедил продавцов разрешить ему взять мазки и анализы крови у некоторых животных. Как именно ему это удалось, до сих пор загадка. Обаятельный характер? Красноречивые аргументы? Четкие научные объяснения неотложности ситуации? Хотя, несомненно, помогла и толстая пачка гонконгских долларов, которую он захватил с собой. Он сделал анестезию двадцати пяти животным, одному за другим, сделал мазок слизистых оболочек, анальных отверстий, взял кровь, а потом повез образцы обратно в Гонконг для анализа. Свиные барсуки оказались чистыми. Китайские зайцы – тоже. И обыкновенные бобры. И домашние кошки. Еще Гуань взял анализы у шести гималайских цивет, и вот они как раз чистыми не были – у всех шести нашелся коронавирус, похожий на SARS-CoV. Кроме того, положительный анализ на вирус дал один образец фекалий енотовидной собаки (дикого представителя семейства псовых, больше всего похожего на перекормленную лису с енотовой окраской). Но в целом данные практически однозначно указывали на цивет.

Об этом открытии, первом конкретном указании на то, что SARS является зоонозным заболеванием, было объявлено на пресс-конференции Гонконгского университета 23 мая 2003 г. На следующий день South China Morning Post, ведущая англоязычная газета Гонконга, вышла с огромным заголовком на первой полосе (в добавление ко всем остальным новостям о SARS): «Ученые обнаружили, что со вспышкой SARS связаны циветы». Жители города к тому времени уже знали, что SARS передается от человека к человеку воздушно-капельным путем, а не только через соки и плоть диких животных. В предыдущих выпусках Morning Post и других гонконгских газетах печатали статьи, сопровождавшиеся живописными фотографиями людей в хирургических масках – вот парочка, целующаяся прямо в масках, вот работник больницы в маске и прозрачном шлеме, вот красавица-модель на автомобильном шоу, одетая в маску с рекламой машины, а также сотрудников госпиталей и военных, проводивших дезинфекцию в костюмах химзащиты. Департамент снабжения Гонконга разослал 7,4 миллиона масок школьникам, медицинскому персоналу и сотрудникам здравоохранения, работающим на первой линии; среди широкой публики спрос тоже был большой. В Circle K, сети круглосуточных магазинов, продали почти миллион масок; в Sa Sa Cosmetics – полтора миллиона. Цены на маски выросли вчетверо. Впрочем, хотя все уже знали, что вирус передается от человека к человеку, всем было не менее интересно узнать о его зоологическом источнике.

Объявление о циветах на пресс-конференции, а не посредством публикации в научном журнале, было неортодоксальным, но не беспрецедентным шагом. Публикация в журнале заняла бы больше времени из-за редакторской работы, рецензирования уже сверстанных планов на печать, и ожидания выхода. Такая спешка объяснялась не только беспокойством за безопасность граждан, но и, вполне возможно, научной конкуренцией. CDC в Атланте два месяца тому назад проявил точно такую же спешку, объявив – так же, на пресс-конференции, – что его ученые идентифицировали новый коронавирус как вероятную причину SARS. В заявлении CDC не упоминалось, что Малик Пейрис и его команда нашли тот же вирус и подтвердили его связь с SARS за три дня до них. Это заявление о первенстве, оставшееся незамеченным для мира в целом, скорее всего, раззадорило ученых из Гонконгского университета, и именно поэтому они решили раструбить об открытии Гуань И при первой же возможности, чтобы обскакать своих конкурентов из Атланты и других мест.

Первым (и непосредственным) последствием открытия Гуань И стал запрет на продажу цивет, введенный китайским правительством. Вместе с циветами, – очевидно, на всякий случай, – государство запретило продажу еще пятидесяти трех видов животных на рынках «Дикого вкуса». Запрет, конечно же, привел к немалым убыткам, а заводчики и торговцы животными подняли такой шум, что в конце июля, после официальной оценки рисков его отменили. Отмену объяснили тем, что другая группа ученых провела скрининг гималайских цивет и не нашла у них вообще никаких признаков SARS-подобного вируса. Новая рекомендация звучала так: цивет, выращенных на ферме, продавать можно, а вот торговля животными, пойманными в диком виде, запрещена.

Гуань И был немало раздосадован тем, что в его открытии усомнились. Но он настойчиво шел вперед по научным каналам, представив подробное объяснение и обосновывающие его данные (таблицы, цифры, секвенированный геном) в статье, опубликованной в октябре в Science. Лео Пун и Малик Пейрис, его коллеги по Гонконгскому университету, тоже вошли в длинный список соавторов. Гуань И с компанией очень тщательно подбирали выражения, отметив, что заражение цивет вовсе не означает, что циветы являются естественным резервуаром вируса. Циветы могли заразиться «от другого, пока еще неизвестного животного, которое является настоящим природным резервуаром»[94]94
  Guan et al. (2003), 278.


[Закрыть]. Они, возможно, играют роль усилителя (как те зараженные вирусом Хендра лошади в Австралии). Главный вывод, согласно Гуань И и его коллегам, состоит в том, что «мокрые рынки» вроде «Дунмэня» и «Чатоу» дают возможность SARS-подобным коронавирусам «размножаться и передаваться новым носителям, в том числе и людям, и это критически важно с точки зрения здравоохранения».

К моменту выхода этой статьи эпидемию SARS 2003 г. удалось остановить; всего заразилось 8098 человек, из которых 774 умерли. Последний случай отследили и изолировали 15 июня на Тайване. Гонконг объявили «свободным от SARS». Сингапур и Канаду тоже объявили «свободными от SARS». Собственно, весь мир вроде как был «свободен от SARS». Если совсем точно, это означало, что в данный момент времени SARS не болеет ни один человек. Но вирус искоренить не удалось. Это зооноз, и ни один ученый, занимающийся болезнями, не сомневался, что вызывающий его патоген по-прежнему скрывается в одном или нескольких резервуарах – гималайской цивете, енотовидной собаке, еще где-нибудь, – в Гуандуне, а может быть, и еще где-то. Люди праздновали окончание эпидемии, но наиболее информированные из них праздновали довольно сдержанно. SARS-CoV не ушел, он только прячется. И может вернуться.

И в конце декабря он вернулся. Словно вторичный толчок после землетрясения, в Гуандуне обнаружился новый случай. Потом – еще три. Одной из пациенток была официантка, контактировавшая с циветой. 5 января 2004 г., в день, когда был подтвержден первый случай, власти Гуандуна снова изменили решение: они приказали убить всех гималайских цивет, содержащихся на фермах и рынках провинции, и уничтожить трупы. Дикие циветы – это уже другой вопрос, который тогда решили не разрешать.

На фермы цивет отправились отряды по уничтожению из Департамента лесничества (который регулирует торговлю дикими животными) и Департамента здравоохранения. В последующие дни более тысячи содержавшихся в неволе цивет были задушены, сожжены, сварены заживо, убиты током или утоплены. Все очень напоминало средневековый погром, убийство сатанинских кошек. Кампания по уничтожению, похоже, разрешила проблему раз и навсегда, и люди успокоились. Это чувство спокойствия продержалось примерно год, а потом другие ученые показали, что сомнения в том, что циветы являются резервуаром, вполне обоснованы, что тщательно подобранные формулировки Гуань И оказались верны и что история на самом деле чуть глубже и сложнее. Ой-ой, циветы – не резервуар SARS. Проехали, хорошо?

37

О диких гонконгских циветах мне рассказал Лео Пун. Мы сидели в небольшой комнате для собраний у лифта на верхнем этаже здания медицинского факультета Гонконгского университета и смотрели сверху вниз на блестящие здания банков и другие небоскребы, высившиеся над Центральным районом подобно обсидиановым пикам. Внизу, за ними, по ту сторону бухты Виктория, виднелись шумные улицы, рыночные лотки, переулки, магазинчики, лапшичные, новостройки и достопримечательности Цзюлуна – в том числе и бывший отель «Метрополь», стерилизованный и переименованный, где остановился я. Я и представить себе не мог, что хоть какое-то дикое животное может жить в такой неспокойной атмосфере рядом с людьми, машинами и бетонными возвышениями, но только потому, что я видел сам город Гонконг. Дикие циветы? О да, на Новых Территориях, заверил меня Пун. Эти так называемые «Новые Территории» (новыми они были для британских колониальных властей, которые в 1898 г. взяли их в аренду у Китая на девяносто девять лет) – менее развитая часть Специального административного района Гонконг, от Баундери-стрит на северном краю Цзюлуна до границы Гуандуна, плюс окрестные острова с лесами, горами и заповедниками, которые обозначены на карте зеленым. Даже в двадцать первом веке там до сих пор могут жить дикие гималайские циветы.

– Да они за городом повсюду! – сказал Пун.

После окончания эпидемии его команда из Гонконгского университета начала отлавливать животных в поисках коронавируса. Сначала они сосредоточились на циветах, отловив и взяв образцы почти у двух дюжин. У каждого животного они взяли мазки фекалий и со слизистой оболочки глотки – чик-чик, спасибо большое, – а потом отпустили обратно на гонконгские просторы. Каждый образец был проверен с помощью ПЦР-методологии с использованием так называемых «консенсусных праймеров» – неспецифических молекулярных затравок, которые амплифици-руют фрагменты РНК, общие для нескольких коронавирусов, а не только те, что уникальны для SARS-подобного коронавируса, найденного Гуань И в его циветах.

– И сколько же вы нашли коронавирусов? – спросил я.

– Вообще не нашли, – ответил он. И это говорило о том, что циветы не являются резервуаром SARS-коронавируса. – Мы были очень разочарованы.

Но разочарование в науке нередко предшествует озарению. Если не циветы, то кто?

– Мы выдвинули гипотезу: если это животное – это неопознанное существо – является естественным резервуаром для SARS, оно должно быть довольно широко распространено.

Так что они начали отлавливать в нескольких лесных зонах всех диких и одичавших животных, что удавалось найти. Список получился весьма богатым и разнообразным: от макак-резусов до дикобразов, от ужей до горлиц, от диких кабанов до черных крыс и даже как минимум одной китайской кобры. Опять-таки, практически все результаты ПЦР-анализов оказались отрицательными. Практически. Лишь у трех видов животных из сорока четырех обнаружилось заражение хоть каким-то коронавирусом. Все три были летучими мышами.

Лишь у одного вида обнаружилась высокая превалентность (большинство анализов оказались положительными – вирус обнаружился в их фекалиях): у маленьких, хрупких существ под названием никобарские длиннокрылы.

Пун дал мне копию статьи, которую опубликовал (опять-таки в соавторстве с Гуань И и Пейрисом) в Journal of Virology в 2005 г., примерно через год после уничтожения поголовья цивет. Он сразу объяснил мне, чтÓ именно нашел.

– Этот коронавирус летучих мышей очень отличается от SARS, – сказал Пун. То есть он не утверждал, что нашел резервуар SARS-CoV. – Но это первый коронавирус, найденный у летучих мышей.

То есть он нашел важную улику.

Вскоре после этого международная команда из китайских, американских и австралийских ученых опубликовали еще более красноречивое исследование, основанное на коллекции образцов, собранных в Гуандуне и еще трех китайских провинциях. Эта команда, которую возглавлял китайский вирусолог Вэньдун Ли, включала в себя Юма Филда, лаконичного австралийца, нашедшего резервуар Хендры, и двух нью-йоркских ученых из Consortium for Conservation Medicine. В отличие от гонконгских ученых, Ли сосредоточился конкретно на летучих мышах. Команда отлавливала диких животных, брала у них кровь, мазки со слизистой оболочки глотки и фекалий, а потом анализировала дублированные материалы в двух независимых лабораториях в Китае и Австралии; эта двойная проверка лишь укрепила уверенность в их результатах. В образцах был обнаружен коронавирус, который, в отличие от найденного Лео Пуном, очень напоминал SARS-CoV, выделенный у болевших людей. Его назвали «SARS-подобный коронавирус». Анализ показал, что этот SARS-подобный вирус особенно широко распространен в нескольких видах летучих мышей, принадлежащих к роду Rhinolophus, или подковоносов. Подковоносы – хрупкие маленькие существа с большими ушами и выростами вокруг носов, некрасивыми, но практичными, – похоже, они как-то помогают им направлять ультразвуковой писк. Они гнездятся в основном в пещерах, которых на юге Китая очень много, а по ночам охотятся на мотыльков и других насекомых. Этот род довольно разнообразный и включает в себя около семидесяти видов. Исследование Ли показало, что SARS-подобный вирус переносят три вида летучих мышей: длинноухий подковонос, карликовый подковонос и подковонос Пирсона. Если вы окажетесь на юге Китая и увидите этих животных в меню, возможно, лучше будет заказать вегетарианскую лапшу.

Высокая превалентность антител к вирусу у подковоносов в сравнении с нулевой у диких цивет стала важным открытием. Но и это еще не все. Команда Ли тоже секвенировала фрагменты вирусного генома, полученного из образцов фекалий. Сравнительный анализ этих фрагментов показал, что SARS-подобный вирус в разных образцах обладает значительным генетическим разнообразием – намного бÓльшим, чем у всех изолятов SARS-CoV, выделенных у людей. Этот вирус, похоже, довольно давно жил в популяции летучих мышей, мутировал, менялся, дивергиро-вал. Собственно, все разнообразие мутаций, отмеченное в человеческом SARS-вирусе, помещалось внутри разнообразия летучих мышей. Такое «матрешечное» взаимоотношение лучше всего отобразить в виде семейного древа. Ли и компания нарисовали такое древо. Оно послужило иллюстрацией к статье, опубликованной в журнале Science. Человеческий SARS-вирус был единственной веточкой, тонкой и маленькой, среди целой группы ветвей, изображавших вирусы летучих мышей.

Что это значило? Это значило, что подковоносы являются резервуаром, – возможно, даже единственным резервуаром – SARS-CoV. Это значило, что циветы, похоже, служили усилителем, а не резервуаром во время эпидемии 2003 г. Это значило, что никто точно не знал, что именно произошло той зимой в Гуандуне, из-за чего началась эпидемия, хотя Ли с коллегами выдвинули предположение. («Зараженный груз летучих мышей, который по несчастливой случайности возник рядом с видом, который оказался восприимчивым и сыграл роль усилителя, – писали они, – мог привести к преодолению межвидового барьера и созданию цикла заражений на рынке, где постоянно появлялись восприимчивые животные»[95]95
  Li et al. (2005), 678.


[Закрыть]. Заражение по ассоциации. Среди восприимчивых животных могли быть не только гималайские циветы, но и енотовидные собаки, китайские барсуки, да кто угодно. На мясо там продают самых разных животных.) Это значило, что можно перебить хоть всех цивет в Китае, но SARS все равно будет среди нас. Это значило, что вирус существовал – вместе со своими экологическими ограничениями и возможностями – в рамках культуры, где «зараженный груз летучих мышей» может запросто прибыть на мясной рынок. Это значило, что едоки должны опасаться. А еще это значило, что требуются новые исследования.