Текст книги "Война, погубившая Россию. Записки премьер-министра Великобритании"

* * *

Итак, если бы мы отправили в Россию половину тех снарядов, которые затем были попусту затрачены в наших плохо задуманных боях, и 1/5 пушек, выпустивших эти снаряды, то не только удалось бы предотвратить русское поражение, но немцы испытали бы отпор, по сравнению с которым захват нескольких обагренных кровыо километров французской почвы казался бы насмешкой. Кроме того, Австрия была бы разгромлена. Только быстрая переброска на австрийский фронт нескольких дивизий германской пехоты и нескольких батарей германской артиллерии могла бы спасти двуединую монархию от катастрофы.

Если бы Россия одержала победу, Болгария вступила бы в войну на стороне союзников. Балканская федерация, включавшая Сербию, Румынию и Грецию, а может быть, и Болгарию иа юге, и итальянская армия на западе совместно с русской армией на востоке могли бы в бою против разбитой и разъединенной Австрии закончить войну в 1915 г.

Быть может, этот расчет грешит в сторону оптимизма. Но вполне очевидно, что если бы снаряжение русской армии было усилено, Австрия была бы в конце кампании 1915 г. на дороге катастрофы. Германии трудно было бы предотвратить крах в лагере ее ненадежного союзника.

К весне 1916 г. Англия, Россия, Италия и Балканская федерация, хорошо снаряженные (конечно если бы своевременно было начато производство снарядов), могли бы начать объединенное наступление против Австрии, которое завершило бы се распад. Изолированная и ослабленная Германия должна была бы тогда столкнуться лицом к лицу с полными сил Францией и Англией; она с радостью заключила бы мир, признав себя побежденной и разбитой.

Ухудшение положения России

В июне 1916 г. я должен был присутствовать на заседания военного совета. Прежде чем я вошел в зал заседаний кабинета, секретарь премьера Картер пригласил меня жестом в свою комнату. Обычно спокойный и сдержанный, он, очевидно, находился во власти какой-то эмоции, которая делала его речь почти нечленораздельной. В конце концов он рассказал мне, что крейсер, на котором наш военный министр лорд Китченер отправился в Россию, натолкнулся на мину у Оркнейских островов, и что лорд Китченер утонул вместе со своим штабом.

Смерть лорда Китченера оставила свободным место военного министра. Я сознавал, что это место может быть предложено мне. Я согласился взять на себя военное министерство с значительными опасениями, отчасти в виду общей военной политики, отчасти потому, что не любил работать со связанными руками.

Я был в военном министерстве только пять месяцев – срок слишком короткий, чтобы добиться больших перемен во внутренней организации и политике, в особенности, поскольку начальник генерального штаба сэр Вильям Робертсон видел в каждой попытке с моей стороны осуществлять мою власть вмешательство в его специальные функции, и полномочия; поэтому ои становился на дыбы всякий раз, как только подозревал вмешательство опрометчивого и безрассудного штатского в святая святых военного дела.

Главные задачи, которые я в состоянии был провести за время моего короткого управления министерствам были: реконструкция транспортной системы на западном фронте и усиление рекрутского набора в империи за пределами британских островов.

В разрешении этих проблем, унаследованных мной на моем новом посту, мне удалось добиться значительного успеха. В разрешении другой тоже унаследованной от прошлого проблемы я был менее счастлив. Это был вопрос о военной связи с Россией. Время от времени с самого начала войны я настаивал в правительстве на установлении более тесной связи между западными союзниками и Россией. Мне важно было не только обеспечить более тесное координирование действий между Западом и Востоком, но также установить, что может быть сделано для снаряжения, а следовательно и для реорганизации русских армий.

Вспомним, что лорд Китченер находился иа иути в Россию, когда его застигла смерть. Это была миссия чрезвычайной важности, так как вряд ли можно преувеличить критическое положение нашей союзницы; чтобы спасти Россию от полного военного краха, западные союзники должны были придти с ней к соглашению по вопросам стратегии, финансов и поставки военного снаряжения.

Лорд Китченер в выдающейся мере обладал необходимыми качествами для этой миссии. Теперь, когда его не было более в живых, встал вопрос о том, чтобы найти лицо, способное заменить его в этой миссии.

Само собой разумеющимся и фактически неизбежным кандидатом для этой миссии был Робертсон. Как начальник имперского генерального штаба он обладал необходимым положением, престижем и знаниями. Правда, Робертсон не был авторитетом в финансовых вопросах, но этому можно было помочь, послав вместе с ним лорда Рединга для разрешения финансовых вопросов. Но Робертсон не соглашался. Наступление на Сомме было в полном разгаре, и он был всецело поглощен связанными с наступлением распоряжениями по армии.

* * *

Время уходило, и когда наступил конец сентября, я увидел, что надо во что бы то ни стало добиться результата, ибо Архангельск зимой замерзает, а зима была уже близко.

Поэтому я обратился к премьер-министру Асквиту со следующим письмом:

«Конфиденциально.

Военное министерство.

26 сентября 1916 г.

Мой дорогой премьер!

Прежде чем Вы примете окончательное решение по тому предложению, которое я сделал Вам сегодня утром, – а я считаю крайне необходимым и важным, чтобы что-нибудь было предпринято в этом направлении, – я желал бы еще раз изложить Вам соображения, которые убеждают меня в чрезвычайной актуальности этого шага. Я уже не раз думал об этом.

1. Тон некоторых сообщений из Петрограда указывает на значительное раздражение против нас в русских официальных кругах, в особенности в русских военных кругах.

2. Перемены, происшедшие в последнее время, заметно усилили германофильские влияния в русском правительстве. Наши друзья исчезли один за другим, и теперь в русской бюрократии нет никого, кто относился бы к Англии благоприятно.

3. Русские, как и все крестьянские народы, относятся с крайней подозрительностью к народу, занимающемуся торговлей и финансовыми делами. Они всегда воображают, что мы стараемся извлечь барыш из отношений с ними. Разумеется, их подозрения являются смехотворными для всякого делового человека, но это ни в малейшей мере не влияет на крестьянскую психику. Они несомненно вбили себе в голову, что мы стремимся на них заработать. Надо устранить это подозрение.

4. Вопрос не в условиях, а в атмосфере. Русские – простые и, думается мне, хорошие парни и, раз завоевав их доверие, мы не будем наталкиваться на трудности в деловых сношениях с ними. Поэтому мы должны предпринять какой-нибудь решительный шаг, чтобы устранять подозрительность, которая затеняет реальные проблемы. Я настаиваю поэтому на важности немедленной посылки в Россию эмиссаров, занимающих высокое положение, с достаточными полномочиями, чтобы внести ясность в создавшееся положение.

5. Наш эмиссар или наши эмиссары не только должны обладать авторитетом, но должны быть известны русским как лица высокого положения и влияния в своей стране. Я энергично настаивал бы на том, чтобы мы просили Робертсона и лорда Рединга взять на себя эту миссию. Что касается Робертсона, то его положение у нас известно военным властям в России, а в настоящий момент они – единственные, кто имеет вес в России. Бюрократы – это жалкие креатуры.

Робертсон мог бы обсудить с генералом Алексеевым военные планы на будущий год. Важно, чтобы оба эти человека встретились. До настоящего времени русские ни разу не совещались с западными державами относительно военных планов. Лица вроде генерала Жилинского, который в Париже представил русские армии, имеют более чем ничтожное значение, и я опасаюсь, что если состоится вторая конференция в Шантильи, то Алексеев либо не сможет, либо не пожелает послать человека, который имел бы все полномочия, чтобы наметить главные очертания ближайшей кампании. Восточные генералы, вероятно, концентрируют свое внимание исключительно на Востоке и я не уверен в том, что западные генералы не склонны впасть в подобную же ошибку, чрезмерно ограничив свой кругозор теми странами, в которых оперируют их войска.

Будет хорошо для обоих, – т. е. для генерала Робертсона и генерала Алексеева, если они обменяются мнениями, и решение, принятое этими двумя крупными полководцами в результате такого обмена мнений, по всей вероятности, может быть действительно решающим.

Что касается лорда Рединга, то он обладает тем высоким положением, теми необходимыми дипломатическими талантами и знанием финансовых вопросов, которые дадут ему возможность успеха в соглашении с Россией.

Меня пугает перспектива, что существующие недоразумения могут привести к напряженным отношениям между странами. Вероятно, это не вызовет разрыва во время войны, но это наверное может оказать печальное влияние на ход мирных переговоров.

Преданный Вам Д. Ллойд Джордж.

P. S. По заказам важнейших военных материалов для России уже произошла задержка в несколько месяцев, и я боюсь, что русские генералы припишут поражения, происшедшие по их собственной вине, нашему промедлению в оказании им финансовой помощи».

* * *

Мое предложение относительно Робертсона разбилось о подозрения личного характера. Он готов был вообразить, что я буду рад его отсутствию в военном министерстве; в самом кабинете были люди, которые абсолютно враждебно относились ко всему, чтобы я ни делал и ни предлагал. Эти люди побудили Робертсона отказаться от предложенной ему миссии. В самом деле, впоследствии Мак-Кенна признал, что он советовал Робертсону не отправляться в Петроград.

В результате я получил на следующий день от начальника имперского генерального штаба письмо такого содержания:

«Военное министерство.

27. 9. 16.

Дорогой Ллойд Джордж!

Премьер-министр только что посылал за мной для обсуждения вопроса о посещении России. Я зрело обдумал его, после того как Вы говорили со мной сегодня утром, к пришел к заключению, что для меня невозможно отправиться в Россию, не потеряв полностью контроля над войной, к тому же в важный момент.

Я отлично понимаю силу Ваших аргументов, но если бы я отправился в Россию, мне пришлось бы быть в отсутствии по крайней мере месяц, а это слишком большой срок, принимая во внимание необходимость моего личного участия в разрешении целого ряда проблем, стоящих перед нами.

Я искренне огорчен, что не могу пойти на Ваше предложение. Как я сказал премьер-министру: если потребуют, чтобы я поехал, я подчинюсь, но мое мнение, что я не должен ехать, если я сколько-нибудь полезен в качестве начальника имперского генерального штаба.

Верьте мне, я очень сожалею, но я должен был сказать Вам, что я думаю относительно необходимости остаться на своем посту.

Преданный Вам В. Робертсон».

С этим отказом предположенная миссия в Россию рухнула, и возможность прийти к реальному соглашению с нашим великим союзником на Востоке была упущена; потом было уже поздно спасти Россшо от окончательного краха.

Известия, приходившие к нам из России в течение осени 1916 г., показали, какой роковой ошибкой был отказ от мысли об этой миссии. Все предзнаменования указывали на крушение военной мощи России и на предстоявший сепаратный мир с Германией.

В конце июля Сазонов ушел с поста министра иностранных дел и был заменен Штюрмером; шведский король (который по своим симпатиям был германофилом), услышав эту новость, сказал тогда британскому послу в Стокгольме, что в течение двух месяцев будет заключен мир между Россией и Германией. Хотя это пророчество не осуществилось, но оно основывалось на верном понимании того, какой оборот приняли деда в России.

Сэр Джордж Быокенен, британский посол в Петрограде, в частном письме к лорду Чарльзу Бересфорду от 17 октября упоминал об упорных слухах о сепаратном мире, которые были официально опровергнуты Штюрмером, и сообщал о росте симпатий к Германии.

В следующем письме от 28 октября он обращал особое внимание на успехи германофильской и антибританской пропаганды и прибавлял: «Потери, понесенные Россией в этой войне, так колоссальны, что вся страна носит траур; во время недавних безуспешных атак на Ковель и другие пункты было бесполезно принесено в жертву столько людей, что по всем видимостям у многих растет убеждение: для России нет смысла продолжать войну. В частности, Россия в отличие от Великобритании не может ничего выиграть от затягивания войны…

При растущем с каждым днем недовольстве народа и при таком человеке, как Штюрмер, находящемся во главе правительства, я не могу не чувствовать тревоги».

* * *

30 ноября лорд Рондда послал мне серию меморандумов, написанных британским офицером в Архангельске о его впечатлениях при посещении Петрограда и Москвы. Его тоже поразила сила германской пропаганды и усталость народных масс от войны.

«От великого до малого все здесь того мнения, что военный энтузиазм русского простонародья в городах очень упал за последнее время, – пишет он. – Конечно, главная причина этой перемены морального состояния народа заключалась в чрезвычайной трудности доставать предметы первой необходимости даже за деньги. В больших городах все вынуждены теперь стоять в длинных очередях, чтобы получить в небольшом количестве такие продукты, как молоко, черный и белый хлеб, масло и сыр, сахар, чай и кофе, мясо, рыбу и т. д.

Эти очереди представляют в высшей степени удобный случай для агентов германской пропаганды; люди, стоящие в очереди, хитро намекают, а иногда даже открыто утверждают, что все эти лишения вызваны исключительно интересами Англии».

Затем шли следующие пророческие слова: «Ближайшие три месяца будут критическим периодом… Либо правительство уступит, либо наступит государственный переворот, либо если не произойдет ни того, ни другого, России придется прекратить войну и заключить мир с весьма печальными результатами».

Этот информатор настаивал на необходимости с величайшей поспешностью развить контрпропаганду. «Только с помощью самой усердной и терпеливой работы можно протащить Россию в лице ее правительства и народа еще через один-два года войны и лишений; чтобы достигнуть этого, не следует жалеть никаких усилий или сравнительно ничтожных расходов…»

Но это предостережение пришло слишком поздно. Архангельский порт был уже затерт льдами. Прежде чем он растаял, весной в России разразился революционный крах, и все надежды укрепить ее как союзную державу исчезли.

Меморандумы Робертсона и Бальфура

Во второй половине 1916 г. в известных кругах был сделан ряд попыток добиться мира без решительной победы. Это выдвинуло на первый план вопрос о целях, которые мы себе ставили в войне, и условиях, на которых мы надеялись ее закончить.

В августе 1916 г. этот вопрос был поднят в военной комиссии кабинета министров, и Робертсону было поручено премьер-министром представить меморандум и изложить в нем соображения генерального штаба по вопросу о том, какие условия мира считались желательными с военной точки зрения.

Меморандум Робертсона, представленный 31 августа 1916 г., является во многих отношениях замечательным документом для своего времени. Этот меморандум гласит:

«1. Хотя конца войны отнюдь еще не предвидится, тем не менее в любой день могут начаться переговоры о мире, и если мы не будем к ним подготовлены, мы окажемся в весьма невыгодном положении не только в сравнении с нашими противниками, но и в сравнении с нашими союзниками.

Мы должны решить теперь, без промедления, какова будет наша дальнейшая политика; затем мы должны поставить этот вопрос перед союзниками, установить в свою очередь, каковы их цели и попытаться затем придти к соглашению – еще до того как мы встретимся с нашими противниками на мирной конференции.

2. В течение многих столетий – хотя, к сожалению, не всегда – целью нашей политики было поддержание равновесия между континентальными державами, которые всегда делились на враждебные лагеря. Одно время центр тяжести европейской политики был в Мадриде, в другой период – в Вене, в третий – в Париже, в четвертый – в Санкт-Петербурге.

Мы разбили или помогли разбить по очереди каждую державу, которая претендовала на гегемонию в Европе и одновременно мы расширили нашу собственную область колониального господства. В последние годы выросла новая мощная держава в лице Германии, и результатом этого является нынешняя война.

3. Мы считаем, что основой мирных переговоров должны быть три принципа, за осуществление которых мы так часто воевала в прошлом и за которые мы боремся теперь, а именно:

а) поддержание европейского равновесия;

б) сохранение британской гегемонии на морях;

в) сохранение Нидерландов как слабой в военном отношении державы.

4. Если эти общие принципы и некоторые другие необходимые для нас положения будут приняты правительством его величества, станет возможным установить условия, на которых можно будет вести переговоры и без соблюдения которых мы откажемся вести переговоры.

5. Если мы должны поддерживать европейское равновесие, то отсюда следует, что мы заинтересованы в существовании сильной державы в центральной Европе, и этой державой должно быть германское, а не славянское государство, так как последнее всегда будет тяготеть к России; тем самым Россия приобретет господствующее положение и таким образом будет уничтожен принцип, который мы стремимся сохранить.

С другой стороны, поскольку Германия является нашим главным европейским соперником на морях, для нас было бы выгодным заключить такие условия мира, которые приостановили бы развитие германского военного и торгового флота. Другими словами, в интересах Британской империи было бы сохранить Германию в качестве сильной сухопутной и слабой морской державы.

Генеральному штабу неизвестно, какие обязательства в этой области взяло на себя правительство его величества, но, по-видимому, предполагается разделить Австро-Венгрию. Согласно соглашению с Румынией значительная часть восточной Венгрии должна отойти к Румынии; Италия без сомнения будет настаивать на передаче ей Триеста с Истрией и прилегающими, районами; Сербии будет дана по крайней мере часть Герцеговины, Боснии и Хорватии.

Основной проблемой станет судьба самой Австрии, Венгрии в тесном смысле слова (с коренным венгерским населением) и северных славянских областей – Богемии, Моравии и Галиции, и важное значение приобретет также вопрос о выходе к Адриатическому морю для этих областей непосредственно, а не через итальянскую или сербскую территории.

Ясно, что не все эти области могут стать самостоятельными государствами. Галицию может поглотить новое польское королевство, но труднее будет пристроить с одной стороны Богемию и Моравию, а с другой Венгрию. Если следовать принципу сохранения сильной Германии, нужно включить Австрию в Германскую империю особенно потому, что таким образом десять миллионов южных немцев окажутся до известной степени противовесом Пруссии.

Другой альтернативой, п пользу которой можно сказать, что таким образом разрешается вопрос о судьбе всех остальных провинций, было бы сохранение уменьшенной в своих размера Австро-Венгрии, и в этом случае ей должеп быть дан порт на Адриатическом море. Эта новая Австро-Венгрия будет вероятно поддерживать весьма тесный союз с Германией, но такой союз отнюдь не будет клониться к нашей невыгоде, так как на суше он будет ограничивать силы России и славянских государств, а иа море поможет превратить Средиземное море во французское и итальянское озеро.

6. Что касается западных границ Германии, то мы, по-видимому, должны будем согласиться с пожеланиями Франции в вопросе об Эльзасе и Лотарингии.

Бельгия может быть восстановлена в своем довоенном виде, и представляется желательным, чтобы к Бельгии было присоединено великое герцогство Люксембург. Было бы желательно, чтобы Бельгия получила свободный выход к морю от Антверпена. В этом случае Голландия могла бы получить компенсацию в восточной Фрисландии и восточно-фрисландских островах.

7. На севере Германии желательно, чтобы весь Шлезвиг и повидимому часть Голштинии были возвращены Дании. С морской точки зрения было бы исключительно важно отпять у Германии Кильский канал, который мог бы быть интернационализирован. Эти вопросы, как и другие, имеющие специально военно-морское значение, подлежат компетенции адмиралтейства.

8. На востоке границы Германии будут зависеть от границ, в которых будет создана Польша. Затруднением в создании этого нового государства будет вопрос о предоставлении ему морского порта. Сами поляки хотели бы обладать Данцигом и заявляют в обоснование своих претензии, что поляки составляют 60 % населения Западной Пруссии. Трудно было бы однако при любых условиях отрезать восточную Пруссию от Германии, а также трудно поверить, что Германия будет настолько разбита, что согласится на передачу Познани Польше, за исключением того случая, что Польша станет королевством под управлением немецкого принца в составе Германской империи; но этот случай возможен лишь в условиях победы Германии. В польском вопросе мы, вероятно, должны будем согласиться с требованиями России.

9. Болгария может либо отказаться от союза с центральными державами, и в этом случае она может сохранить свою нынешнюю территорию плюс неоспариваемую другими часть Македонии, или она будет вести войну до конца. В последнем случае, если Россия утвердится в Константинополе, возможно, что она попытается аннексировать Болгарию и в конце концов соединить ее с Бессарабией, отобрав Добруджу у Румынии.

10. Основные пожелания, предлагаемые на рассмотрение в настоящем меморандуме, сводятся к тому, чтобы Германия была урезана на западе и на севере путем уступки другим державам частей Эльзаса и Лотарингии, Восточной Фрисландии, Шлезвига и части Голштинии; чтобы была исправлена восточная граница ввиду создания Польши, и чтобы морское могущество Германии было разбито в результате отторжения Кильского канала и различных. областей в Северном и Балтийском морях, которые имеют большое военно-морское значение.

11. По-видимому, предполагается разделить Турецкую империю, передав Константинополь и проливы России к разделив между союзниками Месопотамию, Сирию и остаток Малой Азии. Эти намерения не затрагивают вопроса о будущих границах в Европе, но их значение в том, что они могут помешать Германии распространить свое влияние на Ближнем Востоке.

12. В Азии вне Турецкой империи. мы наиболее заинтересованы в Персии; нет оснований, чтобы соглашение, которое по вопросу о Персии может оказаться необходимым заключить с Россией, обсуждалось на мирной конференции.

13. Наши дальнейшие взаимоотношения с союзниками требуют столь же внимательного рассмотрения, как и наши отношения с противниками. Какова будет наша политика до отношению к французам в Салониках, к итальянцам и французам в Албания, к итальянцам в Малой Азида, к русским на Балканах и к славянству вообще в связи с созданием Польши? Следует помнить, что теперешняя группировка держав не является чем либо постоянным и, может быть, сохранится после войны лишь в течение непродолжительного времени,

14. К тому времени, как закончится кампания в германской Восточной Африке, Германия потеряет все свои колонии. Вот они: Того, Камерун, Германская Юго-западная Африка, Германская Восточная Африка, Германская Новая Гвинея, Архипелаг Бисмарка. Острова: Каролинские, Маршальские, Марианские, Соломоновы и Самоа в Тихом океане.

Германия безусловно будет делать упорные попытки вернуть все или большинство этих колоний, чтобы сохранить свое «место под coлнцем» и удержать за собой хотя бы видимость положения мировой державы. Поэтому Германия вероятно будет делать заманчивые предложения незаинтересованным державам, чтобы оказать давление на заинтересованные державы и заставить их отказаться от претензий на германские колонии. Не мы одни заинтересованы во всех этих колониях; Франция заинтересована в Камеруне, Бельгия в Восточной Африке и Япония в островах северной части Тихого океана.

Ясно поэтому, что если уступка, скажем, Польши России, или Эльзас-Лотарингии Франции будет обусловлена со сторопы Германии возвращением ей – с нашей стороны – Того, Юго-западной и Восточной Африки и островов южной части Тихого океана, то мы будем поставлены в затруднительное положение.

15. Киао-Чао, Марианские, Каролинские и Маршальские острова были заняты и управляются ныне японцами, и Япония вряд ли согласится отдать их без значительной компенсации, которую не так легко будет найти.

16. Острова Самоа были заняты и ныне управляются Новой Зеландией, которая, по-видимому, придает их приобретению большое моральное значение, так как это первое завоевание молодого государства. То же относится к германской Новой Гвинее, к архипелагу Бисмарка и Соломоновым островам, которые были заняты и ныне находятся в руках австралийского правительства. Австралия имеет дополнительный стимул к удержанию за собой этих приобретений, потому что эти острова представляют важный буфер между австралийским материком и Японией.

17. В Африке трудности еще больше. Южноафриканский союз, имея опыт этой войны, вряд ли согласится допустить соседство могущественной иностранной державы. Южноафриканский союз завоевал германскую Юго-западную Африку собственными силами и принял руководящее участие в кампании в Восточной Африке. Поэтому мы вероятно явимся на мирную конференцию, имея только область Того в качестве объекта для компенсации.

18. Многочисленные проблемы, связанные с разделом германских колоний, требуют детального рассмотрения; не следует поэтому терять времени; надо запросить доминионы о точках зрения их правительств и решить, какой позиции держаться в отношении других держав Антанты.

В. Робертсон, генерал,

Начальник Имперского генерального штаба

Военное министерство

31 августа 1916 г.»

Помимо интереса, который представляет собой этот документ, как выражение мнения военных властей по вопросу о территориальных изменениях, которые должны быть проведены для ограничения опасности повторения германской угрозы, меморандум Робертсона ценен и в том отношении, что он отражает существовавшие в то время надежды на близость мирных переговоров.

Однако среди влиятельных людей наблюдались серьезные разногласия по вопросу об этих переговорах. Многие из тех, кто неохотно принял участе в войне, полагали, что раз нас заставили вести войну, было бы подлинным несчастьем, если бы мир был заключен до того, как будет ясно показано, что никакая военная машина, как бы совершенна она не была, не в состоянии одержать верх над пробудившейся совестью культурного человечества.

Однако эту точку зрения не все разделяли и понимали. В связи с нашим сомнительным положением на фронтах и неблагоприятными перспективами, находились некоторые, кто охотно склонялся к заключению скорого, хотя и неокончательного мира.

* * *

Приближалась к концу третья кампания в этой войне, а союзники казались более чем когда-либо далекими от благоприятных результатов. К концу первой кампании Бельгия была почти полностью занята неприятелем; обширная и важная часть северной Франции тоже подвергалась нашествию немцев, и даже после отступления от Марны десять богатейших провинций Франции оставались в руках неприятеля.

К концу второго года войны Сербия была полностью захвачена центральпыми державами, Болгария с ее храброй армией присоединилась к неприятелю, тысячи квадратных миль территории Австрии были завоеваны обратно и увеличили ресурсы неприятеля в области продовольствия, лесоматериалов и рабочей силы.

К концу третьего лета была разбита Румыния, и большая часть ее территории, включая столицу, была оккупирована неприятелем. К неприятельским запасам важнейших материалов прибавились драгоценные резервы нефти и пшеницы.

Балканы почти полностью находились в руках центральных держав. Путь в Константинополь был открыт для поставок военного снаряжения, Турция была воскрешена и вносила свою грозную лепту в военную мощь своих союзников. В том или ином пункте она задерживала сотни тысяч британских и французских войск. Мы были изгнаны турками из Дарданелл, а в Месопотамии британская армия сдалась туркам.

На Западе с колоссальными потерями сделаны были попытки освободить французскую территорию из цепких объятий германской армии, но эти попытки не привели к какому-либо существенному результату. Немцев били и бомбардировали самой ужасной артиллерией, когда-либо мобилизованной на поле сражения, они терпели большие потери и вынуждены были оставить некоторые участки, но их потери ранеными и убитыми были несравнимы с потерями, понесенными французской и особенно британской армии. Выигрыш территории был незначителен как в смысле площади так и в стратегическом смысле. Германская атака на Beрден была безуспешной, но даже здесь французы потеряли значительно больше людей, чем немцы.

Французский народ истекал кровью, и всякий, кто посещал тогда Францию, не мог не чувствовать, что хотя храбрость этого отважного и благородного народа не была сокрушена и дух его не был подавлен, все же пыл остыл в крови его сынов.

Официальные донесения из Италии были далеко не ободряющими. Итальянский народ в отличие от других воюющих народов вовсе не был единодушен в своем решении вступить в войну. Недостаточно хорошо снаряженные итальянские войска совершили с мая 1915 г. чудеса храбрости и инженерного искусства, карабкаясь на крепости, высеченные в высоких горах, спускающихся к равнинам Италии, но они двигались вперед медленно, а потери были тяжелы.

Русские армии были разбиты и совершенно не в состоянии были оказать сколько-нибудь серьезное сопротивление германскому наступлению. Хотя и считали, что их положение с патронами и ружьями в течение истекшего 1916 г. улучшилось, но было совершенно ясно, что их снаряжение не даст им возможности противостоять дальше страшной артиллерии, имевшейся в распоряжении армий Гииденбурга.

Десять тысяч тонн снарядов и амуниции, находившихся иа складе в Архангельске, были взорваны по небрежности или вследствие предательства. Правительство действовало вяло; оно было неспособно и находилось во власти коррупции.

Неудивительно, что русским народом овладело негодование. Среди крестьянства царило мрачное недовольство. Рабочие в городах становились все более независимыми, непокорными. Стачки участились и уличные демонстрации стали угрожающими. Солдаты разуверились в возможности победы, и, когда их звали в наступление или к сопротивлению врагу, они повиновались машинально без энтузиазма и доверия. Только дисциплина еще удерживала их в окопах. По всей России все более давал себя чувствовагь недостаток в продовольствии.