Текст книги "Крайние меры"

12

– Давненько не видел тебя, Мэтт, – произнес крупный мужчина, с виду итальянец. Из-под бейсбольной шапочки клуба «Нью-Йорк Янкис» выбивались клочья седых волос. Свитер на мужчине был с эмблемой того же клуба. Он что-то помешивал половником в большой дымящейся кастрюле, судя по запаху, куриную лапшу.

В продолговатом зале ресторанчика вдоль одной стены стояли пластмассовые столики, вдоль другой тянулась стойка бара. После вечерней улицы свет люминесцентной лампы под потолком казался слишком ярким, и Питтман невольно зажмурился. Усаживаясь у стойки, Питтман кивнул единственному посетителю – негру, потягивающему кофе за одним из столиков.

– Долгонько тебя не было, – сказал повар. – Ты что, болел?

– Все твердят в один голос, что я плохо выгляжу. И тебе так кажется?

– А может, это ты с перепою. Все болтается на тебе, как на вешалке. Сколько сбавил? Фунтов десять? Пятнадцать? А мешки под глазами какие! Небось, не спишь по ночам.

Питтман ничего не ответил.

– Итак, с чего сегодня начнешь?

– С просьбы об услуге.

Повар продолжал помешивать суп и, по-видимому, не расслышал ответа.

– Я принес тебе кое-что на хранение. Возьмешь?

– Что именно? – Повар взглянул на коробку, лежавшую перед Питтманом, и спросил с облегчением: – Это?

Питтман кивнул. В картонной коробке, где когда-то хранилась бумага для принтера, теперь был спрятан полуавтоматический кольт и запас патронов. Питтман предусмотрительно натолкал в коробку обрывков газеты, чтобы пистолет лежал неподвижно и не стучал. Коробка была несколько раз обернута клейкой лентой.

– Убери подальше, – попросил Питтман. – Если хочешь, могу заплатить...

– Не надо, – ответил повар. – Что в ней? Почему не можешь держать ее дома? Надеюсь, ничего особенного?

– Ничего. Всего-навсего пистолет.

– Пистолет?

Питтман ухмыльнулся с таким видом, словно пошутил, и соврал:

– Здесь распечатка и компьютерные дискеты к книге, над которой я работал. Панически боюсь пожаров. Хотел попросить приятельницу, но мы только что вдрызг разругались. Пусть один экземпляр хранится вне дома.

– Книга? О чем, интересно?

– О самоубийствах. А теперь не нальешь ли мне немного супа?

Впервые за последние тридцать шесть часов Питтман решил поесть.

13

Питтман отдал пистолет повару, опасаясь, как бы не потерять контроль над собой раньше, чем «Кроникл» благополучно скончается. А он должен выполнить обещание, данное Берту Форситу. Он затратил столько усилий, чтобы прожить этот день, испытал такую пустоту и горечь! А ведь впереди еще восемь. Хватит ли мужества продержаться? Так что пусть лучше пистолет полежит в другом месте. Пока он сходит за ним, успеет взять себя в руки.

А сейчас он должен отвлечься. Так хочет Берт Форсит. Ему плевать на Джонатана Миллгейта. И на свою карьеру. И даже на «Кроникл». Но не на Берта Форсита. В память о Джереми Питтман считал себя обязанным выполнить обещание. Еще восемь дней.

И Питтман снова отправился в больницу. На сей раз на такси. Хотя все его существо восставало против этого. Он предпочел бы идти пешком, чтобы потратить как можно больше времени. Но в столь поздний час это было небезопасно. Какая злая ирония! Он, мечтающий о смерти как об избавлении, боится, что его убьют раньше времени.

Вернуться в больницу Питтмана побудило упоминание о Миллгейте в программе новостей. Может, Миллгейт умер и в этой связи дается краткая информация о его общественной деятельности? А у Питтмана еще не готов некролог для утреннего выпуска газеты. Он подвел Берта! Но потом Питтман понял, что речь шла не о смерти Миллгейта, а о том, что он по-прежнему в реанимации.

Вот-вот мог разразиться скандал, связанный с прошлой деятельностью Миллгейта. К немалому ужасу властей, пресса пронюхала о докладе специального прокурора Министерства юстиции. В его черновом наброске, не предназначенном для публикации, высказывалось предположение, что Миллгейт выступал как посредник в тайной операции, не получившей одобрения конгресса. Суть операции заключалась в попытке определенных сил воспользоваться ситуацией, сложившейся после распада Советского Союза, и закупить партию ядерного оружия.

Обвинения против Миллгейта не нашли фактического подтверждения. В докладе для внутреннего пользования содержалась всего-навсего оценка того, куда могло завести дальнейшее расследование. Безапелляционность диктора превращала предположение в установленный факт. Виновен, пока не докажет обратное. Уже второй раз за последние семь лет имя Джонатана Миллгейта связывали с крупным скандалом в области вооружений. Питтман понимал: если и сейчас он не сумеет провести расследование или, по крайней мере, не получит объяснений от людей Миллгейта, у Берта Форсита будут все основания упрекнуть его в нарушении обещания, данного газете, которой отпущено так мало времени. Ради Берта, точнее, ради того, что Берт сделал для Джереми, Питтман должен приложить максимум усилий.

14

Питтман стоял на улице напротив отделения неотложной помощи. Было уже за полночь. Мелкий дождь усиливал апрельский ночной холод. Он застегнул наглухо свой измятый плащ, ощущая в то же время, как проникает сырость сквозь подошвы ботинок. Изморось окружала легкой пеленой мерцающие уличные фонари и более яркие прожекторы над входом в неотложку. Окна некоторых палат едва светились, заставляя Питтмана с особой остротой ощущать собственное одиночество. Окно Джереми на десятом этаже было совсем темным, и, бросив на него взгляд, Питтман с мучительной тоской направился к больнице.

В этот час уличное движение замерло, а возле отделения неотложной помощи почти не было машин. Вдруг издалека донесся звук сирены. Дождь усилился, его капли поползли за воротник. За время болезни сына Питтман вдоль и поперек изучил больницу. Знал, где какое отделение, залы ожидания, пустовавшие по ночам, где стоят автоматы кофеварки, где можно купить сандвич, если кафетерий закрыт. Замирая от волнения, он провожал Джереми на сеансы химиотерапии через вестибюль главного входа. Болезнь сделала сына очень хрупким, и Питтман постоянно опасался, как бы кто-нибудь его не толкнул. Из-за болезни крови все раны и ушибы у Джереми заживали медленно. Питтмана бесило, когда люди в вестибюле удивленно пялились на облысевшего пятнадцатилетнего парнишку с ввалившимися щеками. На голом черепе Джереми видны были синеватые кровеносные сосуды, расположенные близко к поверхности кожи. Чтобы не травмировать мальчика, Питтман нашел другой путь – через небольшую дверь за углом слева от отделения неотложной помощи. Этим входом в основном пользовались ординаторы и медицинские сестры. Кроме того, Питтман обнаружил, что лифты там ходят быстрее, возможно, потому, что нагрузка меньше.

И сейчас, когда Питтман приближался к этому входу, воспоминания стали такими яркими, что, казалось, Джереми идет рядом. Недалеко от входа стояла машина «скорой помощи», принадлежавшая частной компании. Серая. Без эмблемы больницы. Сквозь щель между занавесками на заднем стекле Питтман увидел кислородный прибор и несколько мониторов для показателей жизненных функций. Человек в белом халате проверял медицинское оборудование.

Питтман обошел машину. Мотор работал на холостом ходу. Фары были погашены. Широкоплечий приземистый мужчина в темном костюме бросил окурок в лужу и насторожился, заметив Питтмана.

«Да, – подумал Питтман, – без сигареты на таком дожде долго не простоишь».

Кивнув человеку, который и не подумал ответить на приветствие, Питтман потянулся к ручке двери. Вдруг он заметил, что лампочка над входом погашена. Войдя в здание и поднявшись по четырем бетонным ступеням на лестничную площадку, Питтман увидел второго здоровяка в темном костюме, который подозрительно смотрел на Питтмана. При этом выражение лица у него было жестким. Он стоял, прислонившись к стене в самом начале лестницы, ведущей наверх.

Но Питтман не собирался подыматься наверх, а направился через площадку к залитому светом больничному коридору. В нос ему ударил хорошо знакомый едкий запах антисептиков, пищи и лекарств. Этот запах буквально въелся в стены, и Питтман каждый день его ощущал. Днем и ночью все этажи были заполнены им. Впитала его в себя и одежда Питтмана. И он до сих пор ощущал его дома, хотя после смерти Джереми уже прошла не одна неделя.

Все эти воспоминания ожили с такой отчетливостью, что Питтман заколебался. Неужели он снова должен пройти через это, чтобы не обидеть Берта? Впервые после смерти Джереми он переступил порог больницы. Покинув лифт, Питтман вошел прямо в коридор.

Только бы у него не возникло искушение подняться на десятый этаж, к палате Джереми, вместо того чтобы выйти на шестом, где сейчас находился Миллгейт и где в реанимации умер сын.

Неожиданно внимание его привлек звук за спиной. От стены рядом с дверью, в которую только что вошел Питтман, отделился мужчина с широкой выпуклой грудью, в слишком длинной для его роста ветровке. Направляясь к лифту, Питтман не мог заметить его в том месте, где он стоял.

– Чем могу помочь? – произнес он таким голосом, словно только что проглотил битое стекло. – Заблудились? Вам куда надо?

– Не заблудился. Скорее растерялся.

Агрессивный тон мужчины заставил Питтмана насторожиться. Инстинкт подсказывал, что правду говорить нельзя.

– На десятом этаже лежит мой сын. Мне разрешено оставаться около него по ночам. Но иногда я просто не могу заставить себя идти к нему.

– Хм. На десятом этаже, говорите? И что, серьезно болен?

– Рак.

– Да, действительно серьезно.

Человек говорил с таким явным безразличием, что Питтману стало не по себе. Он придумал на ходу вполне правдоподобную версию. И вид у него был прямо-таки невинный. Упаси Бог открыть настоящую причину своего появления в больнице типу, который неизвестно что прячет под ветровкой.

Звук шагов заставил Питтмана оглянуться. В помещении появился второй здоровяк – в плаще. Он стоял, прислонившись к стене, как раз напротив того места, где раньше находился человек в ветровке. На их одежде не было следов дождя. А дождь начался уже минут пятнадцать тому назад. Значит, они ждали по крайней мере четверть часа, подумал Питтман. С какой целью? Тут он вспомнил о человеке с сигаретой и втором, на лестнице, и еще больше напрягся.

– В таком случае вам лучше побыстрее подняться к вашему парню, – произнес тот, что в плаще.

– Вы правы, – ответил Питтман, нажимая на кнопку вызова и чувствуя, что нервы на пределе.

Неожиданно раздался звонок, и двери кабины раздвинулись.

– Я не могу взять на себя такую ответственность!

– Никто этого от вас и не требует. Теперь он мой пациент.

Кабина была переполнена. Двое санитаров поспешно вывезли из нее каталку, на которой лежал человек с кислородной маской на лице. От левой руки больного тянулась гибкая трубка к капельнице с физиологическим раствором. Капельницу держала медицинская сестра, семенящая вслед за каталкой. Худощавый молодой человек спорил с пожилым краснолицым мужчиной, со стетоскопом на шее и папкой в руках, в которой, видимо, была история болезни.

– Но риск слишком...

– Я же сказал, что всю ответственность беру на себя.

Молодой человек выскользнул из лифта, и в тот же самый момент Питтман почувствовал, как чьи-то руки обхватили его сзади за плечи и отшвырнули в сторону. Каталка, два санитара, медсестра и молодой человек пронеслись мимо него по направлению к лестничной клетке. Когда краснолицый бросился вслед, чтобы остановить их, на его пути встали двое верзил, находившихся в лифте.

– Проклятье! Сейчас же пропустите меня!

– Спокойно, док. Все в полном ажуре.

Питтман поморщился от боли в плечах. Через стеклянную дверь он увидел, как человек на площадке бросился к входным дверям и распахнул их. Санитары протолкнули каталку через дверной проем, приподняли и помчались вниз по ступеням, ведущим к выходным дверям. Все еще удерживаемый за плечи, Питтман повернул голову и заметил снаружи у дверей того, кто недавно курил сигарету.

Санитары с каталкой, медицинская сестра и напористый молодой человек исчезли в ночи. Мрачный коренастый мужчина, отпустив Питтмана, выскочил на лестничную клетку и оттуда через входную дверь на улицу.

Человека со стетоскопом била дрожь.

– Господи, я позвоню в полицию. Они не имеют...

Конца фразы Питтман не услышал. Его заглушил звук захлопывающихся дверей частной «скорой помощи», стоявшей у входа. Он выбежал наружу. И вглядываясь во тьму, увидел отъезжающую «скорую» и следующий за ней темный «олдсмобиль».

Питтман, не задерживаясь, выбежал под дождь. Наблюдая, как изо рта при дыхании вырывается пар, он шлепал по лужам в ту сторону, где на углу находилась неотложная помощь. Там было легче поймать такси. В этом Питтман убедился, еще когда навещал Джереми.

Такси вынырнуло из-за поворота, едва не сбив Питтмана.

– Не зевай, приятель!

Питтман поспешно влез в машину.

– Видите впереди частную «скорую»? – Он показал туда, где в квартале от них серый микроавтобус и «олдсмобиль» остановились у светофора. – В ней мой отец, его перевозят для лечения в другую больницу. Держитесь за ними.

– Что-то не так в этой больнице?

– Нет необходимого оборудования. Быстрее. Пожалуйста. – Питтман вручил водителю двадцать баксов, и такси рванулось вперед.

Питтман сидел на заднем сиденье, стирая со лба капли дождя и пытаясь восстановить дыхание.

«Что здесь, черт побери, происходит?» – подумал он.

Хотя лицо пациента на каталке было скрыто кислородной маской, Питтман успел заметить морщинистые, с коричневыми пятнами руки, такую же морщинистую тонкую шею и сухие, жидкие седые волосы. Старик. Сомнений нет. Для далеко идущих выводов этого, разумеется, маловато, но Питтман не мог отделаться от мысли, что на каталке был не кто иной, как Джонатан Миллгейт.

15

– Вы, кажется, сказали, что вашего папашу перевозят в другую больницу.

– Совершенно верно.

– Ну тогда, значит, не в Нью-Йорке. Потому что мы уже в Нью-Рошели. Вы разве не заметили?

Питтман прислушивался к равномерному постукиванию дворников по лобовому стеклу и шелесту шин на сыром асфальте. Он усиленно придумывал приемлемое объяснение.

– На «скорой помощи» есть радио. Возможно, они связались с больницей и выяснили, что там тоже нет необходимого оборудования.

– На Лонг-Айленде, где я живу, полно отличных лечебниц. Не понимаю, почему бы им не двинуть туда? А что с вашим стариком?

– Мотор барахлит.

– Да... У моего брата тоже. Тридцать лет курит. Сейчас с трудом ходит по комнате. Будем надеяться, что у вашего папаши хватит силенок, потому что «скорая», похоже, не собирается останавливаться и в Нью-Рошели. Господи, еще немного, и мы попадем в Коннектикут.

Яркий свет фар рассекал струи дождя.

– Пожалуй, сообщу диспетчеру, как обстоят дела. Мне очень жаль вашего отца, но давайте договоримся, приятель. Если мы доедем до Стэмфорда или до другого такого же Богом забытого места, мне ни за что не найти пассажира обратно в город. Так что платить будете за оба конца.

– Согласен.

– Каким образом?

Дождь громко барабанил по крыше.

– Простите, я не расслышал. Вы что-то спросили?

– Каким образом вы собираетесь мне платить? Наличные есть? По первой прикидке это не меньше сотни баксов.

– Не беспокойтесь, свое получите.

– Как же не беспокоиться? А вдруг у вас нет наличных? Постойте, похоже, они поворачивают.

У поворота на север на дорожном указателе значилось: «СКАРСДЕЙЛ/УАЙТ ПЛЕЙНС».

16

– Что за деревья там, справа?

– Похоже на парк, – сказал Питтман.

– Или на лес. Мы, приятель, черт знает куда заехали. Так я и знал. Где тут в этой глуши искать пассажира?

– Какая же это глушь? Видите, там, слева, дома. Это какое-то селение. И довольно крупное. Вон впереди указатель. Что там? Ага, «САКСОН ВУДЗ. ПАРК И ГОЛЬФ-КЛУБ». Я же сказал вам, что это не деревня.

– Что ж. Эти ребята на «скорой», видимо, привезли вашего папашу поиграть в гольф или... Постойте. Они притормаживают.

Такси тоже замедлило ход.

– "Скорая" сворачивает, – сказал Питтман. – Направо.

Они проехали вдоль высокой каменной ограды и ворот, закрывающих путь на въездную аллею. Когда хвостовые огни «скорой помощи» и «олдсмобиля» исчезли в темноте, створки металлических кованых ворот закрылись, приведенные в действие электроникой.

– Чудно, в наши времена больницы строят как особняки, – удивился водитель. – Что, черт побери, происходит, приятель?

– Понятия не имею.

– Как это?

– Честно. Сам ничего не понимаю. Отец серьезно болен. Я думал, что...

– Слушайте, а может быть, здесь наркотики?

Питтман в замешательстве ничего не ответил.

– Вы не слышали, о чем я спросил?

– Нет, наркотики здесь ни при чем. Вы же собственными глазами видели, «скорая» отъезжала от больницы.

– Это верно. Ну ладно, я не намерен кататься до утра вокруг Скарсдейла. Нутром чую, что где-то рядом. Путешествие окончено, приятель. Или вы возвращаетесь вместе со мной, или выметаетесь из машины. В любом случае платить за оба конца.

Водитель развернул машину в обратную сторону.

– О'кей. Я сойду там, где они свернули с дороги, – сказал Питтман.

Таксист выключил фары и остановил автомобиль в пятидесяти ярдах от ворот.

– Это на всякий случай, если вы не захотите сообщить, что следили за ними, – пояснил он.

– Я же говорю, здесь нет никаких наркотиков.

– О чем речь? Конечно. А теперь гоните сто пятнадцать баксов.

Питтман пошарил по карманам.

– Я уже дал вам двадцатку.

– Не мелочитесь! То были мои чаевые.

– Но у меня нет такой суммы.

– Как? Я же спрашивал, есть или...

– Кредитная карточка?

– Не пойдет! Машина не оборудована для расчетов по ней.

– В таком случае я расплачусь чеком.

– Побойся Бога, приятель. Не держи меня за идиота. Однажды я уже попался на чеке...

– Вам сказано, что наличных у меня нет. Я мог бы отдать вам часы, но они не стоят и пятнадцати долларов.

– Чек, – ворчал водитель, – что за работенка!

Питтман заполнил и передал таксисту чек. Тот, изучив напечатанный на нем адрес, заявил:

– Покажите водительские права.

Он переписал номер Питтмана с карточки социального страхования и бросил:

– Ну, если чек окажется фальшивым, приятель...

– Обещаю, не окажется.

– А если окажется, я заявлюсь к тебе и переломаю ноги!

– Постарайтесь обналичить его до следующей субботы.

– А что случится в следующую субботу?

– Меня не будет поблизости.

Питтман выбрался из машины и воздал хвалу небу за то, что дождь опять превратился в мелкую изморось. Такси исчезло в темноте. Лишь отъехав на значительное расстояние, водитель включил фары.

17

В наступившей тишине Питтман почувствовал себя совершенно одиноким. Он сунул руки в карманы плаща, чтобы хоть немного согреться, и двинулся вдоль дороги. Обочина была засыпана гравием, песчаное основание под ним размякло от дождя, поэтому каждый шаг Питтмана сопровождался едва слышным скрипом. Фонарей на дороге не было, ни единого. Питтман вглядывался в темноту, но видел лишь стену слева. Наконец тьма перестала быть непроницаемой, и Питтман понял, что добрался до металлических ворот.

Стараясь не касаться решетки, он попытался рассмотреть, что за ней. Где-то далеко за деревьями и кустарником мерцали огоньки. Похоже, там находился большой особняк.

«Что теперь? – размышлял он. – Два часа ночи. Моросит дождь. Он заехал Бог знает куда. Нечего было тащиться в больницу, следить за „скорой“, так же как и...»

Когда глаза привыкли к темноте, он, изучив ворота, покачал головой. Нет, ему не проникнуть за них. Более того, нет сомнений, что за кованой оградой находятся сенсоры. Еще до смерти Джереми и своего нервного срыва Питтман готовил серию статей для воскресного приложения к газете. Один из материалов был посвящен «Жучковому королю». Так Питтман окрестил эксперта по всякого рода приборам, обеспечивающим секретность. «Король» обнаруживал подслушивающие устройства, именуемые в просторечии «жучками», и, восхищенный энтузиазмом Питтмана, щедро поделился с ним информацией о своей профессии. Великолепная память журналиста до сих пор удерживала все детали. В особняке наверняка установлена система сигнализации, и она сработает, если попытаться перелезть через ограду или проникнуть за ворота. Тем более, что в кромешной тьме невозможно было рассмотреть эту систему.

Что же, черт побери, делать? Надо было вернуться на Манхэттен вместе с таксистом. Просто бессмысленно мокнуть здесь под дождем.

Внимание Питтмана привлек мелькнувший за решеткой ворот свет.

Два световых пятна. Фары. Они становились все ярче по мере приближения машины к воротам, и Питтман не сводил с нее глаз. Он хотел было отбежать к дороге и спрятаться за углом стены, но передумал и прижался спиной к стене у самых ворот.

Судя по звуку, мощный мотор был хорошо отрегулирован. Шины шуршали по мокрому бетону.

Раздался звонок, потом жужжание. Механизм, открывающий ворота, был приведен в действие при помощи дистанционного управления. Створки медленно открывались вовнутрь. Скрипели, катясь по бетонному покрытию, металлические ролики. Мотор заурчал громче, луч фар вырвался за ворота. Питтман опомниться не успел, как темный «олдсмобиль», сопровождавший «скорую», вынырнул из подъездной аллеи, проскочил в ворота, повернул налево и помчался в сторону города. Туда же, куда и такси.

Питтман с трудом поборол искушение смотреть вслед автомобилю, пока он не растворится в темноте, но звонок и последовавшее за ним жужжание заставили его нырнуть в уже закрывавшиеся ворота.

Металлическая створка задела плащ. Раздался щелчок, ворота закрылись, и ночь снова погрузилась в тишину.