Текст книги "Куда подевались все мамы?"

5
Навязчивая идея

В понедельник Мона пришла на работу рано. Она сделала вид, что проверила пришедшую почту. «Посмотрим», сказала она себе, «письмо д-ру Эвансу из Центра Медицинских Исследований в КАЛА. И что же им надо?»

Дверь в кабинет д-ра Эванса была открыта. «Доброе утро, Мона! Ты сегодня ранняя пташка, не так ли!»

«Доброе утро, д-р Эванс», сказала Мона. «Ничего интересного, кроме письма из КАЛА. Она протянула ему письмо. Он открыл его, прочитал и покачал головой.»

«Боже правый! Они должно быть думают, что нам нечего делать кроме как заполнять их формы».

«Какие-то исследования?» – поинтересовалась Мона.

«Компьютерная корреляция смога, заболеваний носовых пазух и наследственности… и так далее и тому подобное».

«Похоже, что это про миссис Роджерс».

«В самую точку», ответил д-р Эванс.

«Если хотите, я могу заполнить эти формы, пока она будет ожидать приема сегодня», предложила Мона.

«Будь добра», сказал д-р Эванс, протягивая ей письмо и формы, как будто это был ордер на его арест. «В любое время, в любое время». С этими словами он вернулся в свой кабинет.

Мона села на свое место, радуясь своей уловке. «Все прошло гладко», сказала она себе. Д-р Эванс люто ненавидел всякую бумажную работу.

Воодушевленная успехом, Мона взяла инициативу в свои руки. «Да, д-р Эванс», позвала она. «Мне тут надо вас кое о чем спросить».

«Давай!» – донесся ободряющий голос из лаборатории.

Поднявшись из-за стола, Мона прошла к открытой двери кабинета. «Мы с подружкой недавно говорили о преждевременных родах – Боже, еще одна ложь, подумала она – и она сказала, что ребенок, родившийся за три месяца до срока, не может выжить. А я с ней не согласилась. Мне кажется, где-то в ваших журналах я читала, что можно выходить плод всего в несколько месяцев. Но подруга категорически заявила, что это невозможно. Это так?

Д-р Эванс вышел в кабинет, вытирая руки полотенцем. «Невозможно? Я бы не стал так говорить – я перестал говорить «невозможно» уже много лет назад. Когда я был студентом-медиком в сороковые годы, пересадка сердца была невозможной, да и лазерная хирургия представлялась чем-то вроде научной фантастики».

«Значит, это возможно?, – спросила Мона, чувствуя, как вспыхивает у нее лицо. «Теоретически – да. Это будет чрезвычайно трудно сделать, но я нисколько не сомневаюсь, что когда-нибудь это случится. Я знаю, что д-р Бэклунд в КАЛА очень многого достигла в этой области».

«Д-р Бэклунд? Я аборт делала у д-ра Бэклунд».

Голова у Мона шла кругом. Она не хотела упоминать об аборте – она знала, что будучи стойким католиком, д-р Эванс не одобрял аборты – но совпадение имени, которое он произнес, казалось, заставило ее выпалить признание. Д-р Эванс повернулся и прошел обратно в лабораторию, его голос уже был еле слышим. «Кто знает, может, мы прочтем об этом завтра в «Таймс». Я уже сейчас ничему не удивлюсь».

Стоя в дверях с формами в руках, Мона уже начала жалеть, что стала задавать вопросы. И, тем не менее, вопросы остались, а ответов не было…

С обеденного перерыва она вернулась рано, так как есть она не могла. И еще она беспокоилась, что миссис Роджерс придет пораньше. Так и случилось.

Как только миссис Роджерс и Билли появились в приемной, Мона потянулась к своей сумочке. «Добрый день, миссис Роджерс… и Билли».

«О, добрый день!»

«А у меня есть для тебя кое-что, Билли», сказала Мона, доставая из сумочки новую машинку и ставя ее на край стола. «Это тебе, можешь ее взять». Билли дотянулся и взял машинку. Он пристально посмотрел на Мону, держась за руку матери. «Вы так добры, не так ли, Билли? Ну, что надо сказать?»

«Спасибо», пробурчал Билли, поворачиваясь и направляясь к дивану. Миссис Роджерс тоже намерилась было сесть, но Мона опередила ее.

«Да, миссис Роджерс, не могли бы вы придвинуть стул вот сюда, к моему столу. Д-р Эванс получил письмо из Центра Медицинских исследований в КАЛА. Они проводят исследования по чувствительности носовых пазух в отношении смога и попросили нас предоставить информацию по нашим пациентам… . и заполнить вот такие формы. Думаю, вы не будете возражать». Мона знала, что возражений не будет. Людям ведь очень нравится хоть каким-то образом способствовать науке.

«Да, конечно!» Сказала миссис Роджерс. «Может, они и средство какое найдут». Миссис Роджерс придвинула один из стульев к столу и села. Положив форму перед собой и вооружившись ручкой, Мона начала.

«Так, посмотрим: фамилия, адрес, телефон, дата рождения. Все это есть в карточке у д-ра Эванса». Мона украдкой взглянула на Билли.

«Как давно вы живете в Лос-Анжелесе?»

«Шесть лет», ответила миссис Роджерс, «но в Ван Нейз только два последних года».

«Где вы жили раньше?»

«Сидар-Рапидс, штат Айова».

«И сколько там жили?»

«Я там родилась. И мой муж тоже -нет, не так. Он родился в Давенпорте, а рос в Сидар-Рапидсе».

«Сколько лет вы замужем?»

«Четырнадцать лет»

«Национальность?»

«Наполовину – немка, наполовину – голландка. А муж – наполовину немец, наполовину англичанин».

«Страдали ли ваши родители сенной лихорадкой или иной чувствительностью носовых пазух?»

«Так, дайте подумать», сказала миссис Роджерс. «Нет, мои – нет. А о родителях мужа – нет, не знаю».

«Сколько у вас детей?»

«Один Билли»

«Проявляются ли у Билли какие-либо ваши проблемы с носовыми пазухами?»

«О, нет, да они и не могут».

«Что вы хотите этим сказать?»

Миссис Роджерс склонилась над столом и прошептала Моне: «Билли мы усыновили. У нас своих детей нет».

Мона почувствовала, как у нее забилось сердце и вспыхнуло лицо. Что это – еще одна часть головоломки, еще одна частичка ответа на ее вопрос?» Волнение переполняло ее, но каким-то образом ей удалось с ним справиться.

«Так, ясно… А родители Билли?»

«Билли усыновили, когда ему было всего несколько недель от роду. У него вообще не было родителей, и… «. Миссис Роджерс помолчала. «И вообще, что общего между родителями Билли и моей чувствительностью к смогу?» Она выпрямилась и посмотрела на Мону несколько недоверчиво.

«Да, конечно, вы правы!» заверила ее Мона. «Это все, миссис Роджерс, большое спасибо вам за помощь».

И только ее замешательство, и не в коем случае не грубость, привело интервью к столь резкому завершению. Миссис Роджерс продолжала смотреть на нее с некоторым удивлением. Мона некоторое время сидела, уставившись на свою пишущую машинку. Ее состояние было близко к панике. Заставив себя встать из-за стола, Мона быстро направилась к кабинету д-ра Эванса. «Д-р Эванс, я неважно себя чувствую. Можно, я сейчас уйду с работы?»

«Да, конечно», ответил д-р Эванс. «В последнее время ты что-то не в себе. Иди домой и отдохни. Увидимся завтра!»

Мона едва ли слышала его слова. Она уже направлялась к выходу.

6
С такими друзьями…

Зажав голову трясущимися руками, Мона просидела некоторое время на стоянке в своей МГ. Слез не было – только жар пылающего лица. Наконец, до нее дошло, что было бы неловко вновь столкнуться лицом к лицу с миссис Роджерс и Билли, и она вывела машину со стоянки на проезжую часть. Мона не имела ни малейшего представления, куда ехать. Она направилась на запад, но вскоре поняла, что не знает, где она едет: движение в плотном потоке машин требовало большой концентрации внимания. Она повернула налево, в направлении автострады Санта-Моника и побережья. Ей нужно было где-нибудь остановиться и подумать.

Пляж в это время года был почти пуст. Полоса голубоватой дымки висела над океаном, что придавало особую прелесть яркому солнечному дню. Легкий бриз был на удивление теплым. Обычно ветер с моря вызывал у Моны волчий аппетит, но сегодня, желудок и разум, казалось, были связаны в один тугой узел. Так много вопросов, так много ответов, которые вселяют страх – и полное одиночество. Моне уже приходилось быть одной. Было очень страшно и много слез пролито, но теперешнее одиночество и страх были иными.

Только она знала жуткую тайну, в которую никто не смог бы поверить и понять. Билли был ее ребенком – она была в этом уверена. Каким-то образом он выжил после аборта. Каким-то образом гинеколог д-р Вэклунд спасла плод. Но почему об этом не сказали Моне? Получилось ли это случайно или намеренно? Каким-то образом Билли дорос до того, что его усыновили Роджерсы – но Билли был сыном Боба и Моны, это абсолютно точно.

Несколько часов Мона бродила вдоль воды по пляжу. Песок был плотный, ритм набегающих волн успокаивающим. Каждый раз, когда Мона бралась за вопрос, ответ на который был для нее уже фактом, и давала на него ответ, ее разум бунтовал. «Это абсурд!» сказала она себе несколько раз – один раз так громко, что один из загорающих сел и уставился на нее. И каждый раз, когда она говорила себе это, всплывали одни и те же вопросы, для нее уже ставшие фактами. И снова внутри у нее все сжималось…

Солнце уже клонилось к горизонту, когда Мона примостилась на резиновом коврике рядом со своей машиной. Воздух стал намного прохладнее и пляж совсем опустел. Ей все еще не хотелось есть, но желудок уже отпустило и она чувствовала, что понемногу успокаивается. Все ее разговоры с самой собой привели к единственному решению. Назад пути не было; она должна будет все проверить и добраться до истины. Она знала, что не смогла бы просто заинтересоваться все этим в теоретическом плане – уж слишком сильно она была вовлечена эмоционально. Больше всего ее тревожило то, что она была одна. И грызла тревога, что одной ей не справиться.

Эл жил в Санта-Монике. Может, поэтому она сюда и приехала. Мона решила пойти к нему.

На дверной табличке значилось: Эл Беннет. Сколько раз в своем блокноте она выводила: «Миссис Беннет» или «Мона Беннет» и думала, что выглядеть будет просто прелестно! Сердце заколотилось, когда открылась дверь.

«Привет!»

«Привет, заходи!»

Мона облегченно вздохнула, увидев, что Эл ей рад. Может, все в конце концов опять наладится.

«Я была здесь на пляже и решила, вот, заглянуть».

«На пляже?»

«Мне нужно было подумать», сказала Мона. В комнате повисло неловкое молчание.

«Э, – на прошлой неделе, Мона, извини, я разозлился. Просто взорвался и все такое».

«Все нормально», сказала Мона. «Я ведь испортила тебе вечер. Так что имел полное право».

«Я пытался дозвониться тебе в воскресенье, но тебя не было».

Мона решила не медлить. «Эл, я… мне нужна твоя помощь».

«Да, конечно, если смогу. Что-то случилось?»

«Это насчет Билли», сказала Мона, следя за реакцией глаз Элла. «Мальчика пяти лет, о котором я тебе говорила».

Эл опустил глаза, и плечи его провисли.

«Что, опять?»

«Пожалуйста, Эл! – умоляюще сказала Мона. «Пожалуйста, выслушай меня!»

«Мона, я не хочу снова в это впутываться».

Мона была в отчаянье. «Эл, пожалуйста, дай мне сказать!»

Эл поднял голову, нахмурился и посмотрел Моне прямо в глаза.

«Нет! Не буду! Я отказываюсь тебя слушать! У меня еще есть гордость! Вся эта чушь о Билли – это просто твое нежелание навсегда похоронить Боба» Говоря это, Эл грозил Моне пальцем. «Мона, Боб умер! Я знаю, что похороны, все эти шелка, грим, закрытые гробы и прочее, все для того, чтобы как бы не верить, что человек умер, а что он только спит – но Боб умер!

«Я уверена, что Билли – мой ребенок», сказала Мона.

Палец Элла повис в воздухе, как будто наткнулся на что-то, в то время как он сам пытался понять, правильно ли он расслышал. «Что?»

«Выжил каким-то образом после аборта», продолжила Мона, « и был усыновлен его теперешними родителями. Я выяснила это сегодня».

«Мона – ты спятила! Совсем рехнулась! Ты… «.

«Я знаю, это звучит невероятно и совершенно невозможно», прервала его Мона, «но почему-то я уверена, я просто знаю, что… «

Эл положил руки на плечи Моны. Понизив голос, подчеркнуто спокойно произнес: «Мона, разберись в своих чувствах! Ты уверена, потому что ты хочешь быть в этом уверенной. Ты хочешь, чтобы после Боба что-то осталось, что-то живое, не мертвое… Хорошо, пусть будет так. Но ради Бога, постарайся принять жизнь такой, как она есть!

«То есть, ты отказываешься мне помочь? – холодно возразила Мона.

Эл уронил руки с ее плеч и отвернулся. «Мне никогда не победить Боба. У меня не будет не малейшего шанса. Он всегда будет прав. Потому что он мертв».

Эл качнулся в сторону и развернулся лицом к Моне. Ударил сжатым кулаком в открытую ладонь и повысил голос. «Да, он не злится и не теряет голову. Он мертв. Он – само совершенство, согласен – потому, что он мертв. Я даже не могу его вызвать на честный поединок. Он мертв. Поэтому он побеждает, а я проигрываю. Сдаюсь!»

Мона вдруг потеряла самообладание и разрыдалась. «Ну почему ты не можешь меня выслушать? Я совсем не о Бобе говорю! А о Билли! Он… Да ладно, пропади все пропадом!» Мона повернулась и бросилась вон, громко хлопнув дверью…

На следующий день она проснулась заторможенной. Вечером она боялась, что долго не заснет, но морской воздух, прогулка и душевное изнеможение истощили ее силы, и она крепко заснула. И сейчас, проснувшись, ей нужно было вновь обрести душевное равновесие. Ей понадобилось некоторое время, чтобы понять, что же вчера реально происходило, а что – лишь пригрезилось. Груз реальности снова наваливался: все, что случилось, было явью. И снова все внутри сжалось в комок.

В офисе Мона заставила себя выполнять привычные действия, но по мере того, как приближалось время обеда, работать становилось все труднее. Она больше не могла выносить одиночество. Если никто не мог помочь, нужно было хотя бы выговориться.

Вот когда Мона пожалела, что у нее не сложились отношения с матерью. Она ездила к матери в Анахейм один-два раза в год и то скорее из чувства долга, а не потому, что любила ее. После смерти отца мать превратилась в религиозную фанатичку одной из фундаменталистских пророчествующих сект, процветающих в Южной Калифорнии. И когда они встречались, она слышала от матери лишь цитаты из Библии, пустые пророчества и бесконечную болтовню о любви Бога. Мона никогда не чувствовала себя предметом такой любви – она была просто мишенью для проповедей. Тогда она не могла рассказать матери ни о своей беременности, ни об аборте, сейчас – уж тем более не могла выплакаться у нее на плече.

Подруг у Моны почти не осталось. В большинстве своем они вышли замуж, обещая, что ничего не изменится, что они по-прежнему будут общаться, но, увы: семейные пары ищут общества других пар; ведь жить семьей – это жить совсем в ином мире. Неженатые друзья разъехались, исчезли или обзавелись какими-нибудь причудами, что тоже не способствовало общению.

Сегодня же, отчаянная необходимость выговориться, заставила Мону позвонить Марж, с которой она не виделась уже несколько месяцев. Марж была медсестрой и дежурила по ночам в больнице Св. Жозефа. Одно время они крепко дружили, даже снимали вместе квартиру (хотя для Марж это абсолютно ничего не значило; она могла жить в свинарнике и не замечать этого – в голове у нее были одни мужики).

Марж очень удивилась звонку, хотя Мона не сказала, о чем она хочет поговорить – просто сказала, что зайдет во время обеда.

В 12.15 Мона стояла у подъезда с коробкой пиццы в руках. Унылый ветхий дом – неужели в нем можно жить? Марж и сама такая же – пришла недобрая мысль. Когда дверь открылась, Мона увидела реальное ее воплощение – Марж стояла в дверях с бигудями в волосах и в обвисшем платье.

«Привет!» сказала Мона.

«Привет, давно не виделись!»

Мона прошла в прокуренную комнату, протянула Марж коробку: «Надеюсь, ты любишь пепперони. Забыла спросить, извини».

«Да и не надо было ничего приносить. Я бы чего-нибудь сообразила на скорую руку».

Вот как раз поэтому Мона и принесла пиццу. Она села на диван. Марж вышла на кухню распаковывать пиццу, откуда слышался ее голос: «Ни слуху, ни духу от тебя уже несколько месяцев, а тут – бац! Звонок! Тебе надо поговорить! Не иначе как с мужиками проблема!»

«Ну да, это имеет отношение к противоположному полу», – призналась Мона.

Марж появилась в дверях с ножом в руке: «А я что говорю? Прямо в точку!»

«Да не совсем. Ему только пять лет», – пояснила Мона.

Марж уже было повернулась, чтобы закончить с пиццей, но остановилась в дверях: «Ну и дела, Мона! Неужели все так плохо?»

«Если бы все было так просто… «, вздохнула Мона.

Марж прошла в комнату и присела на подлокотник кресла напротив. «Подруга, да у тебя какие-то тайны! Я вся – внимание!»

«Ты ведь работаешь в Св. Жозеве, так? Знаешь медицину и все такое… «

«Ну, да», ответила Марж. «Конечно, я ведь медсестра. Это моя работа».

«Не знаю, даже, как объяснить… Ну, ладно… – При каком минимальном сроке недоношенный ребенок может выжить?» – спросила Мона.

«Шесть месяцев. Самый минимальный срок».

Мона помолчала, раздумывая. «Но не три месяца?»

«Близко нет! Даже в четыре не выживет. Так в чем все же дело?»

Но Мона не была готова просто принять отрицательный ответ. «А если разработают специальный инкубатор для недоношенных?»

Марж покачала головой. «Не знаю, к чему ты клонишь, но это просто невозможно».

«Доктор Эванс, у которого я работаю, говорит, что все возможно.

Марж помахала ножом в воздухе. «Возможно, возможно – конечно, все возможно. Но сейчас еще далеко до этого. И никто не знает, насколько это будет выполнимо. По крайней мере, на нашем веку это не случится, я в этом уверена.

«А я думаю, уже случилось!»

Марж, уже пристав с кресла, снова опустилась на него.

«Помнишь, примерно пять лет назад я сделала аборт? Так вот, этот ребенок выжил – я в этом уверена. Я его видела!»

Марж решила, что ее дурят. «Ну, Мона, не надо! Зачем… зачем так шутить?

«Он – вылитый Боб и… «

«Мона, этого просто не может быть», – сказала Марж, наклонившись вперед. «Поверь мне, тебе показалось. Очень много людей похожих друг на друга».

Мона вся сжалась. «Нет, это совсем не то».

«Нет-нет, Мона, поверь! Я понимаю, что ты может очень хотеть этого, но – нет, никак!

Мона снова погрузилась в отчаянье. «Как она собиралась убедить ее? «Но я уверена, Марж… и он усыновлен. Так что все сходится».

Марж поднялась и пошла на кухню. «Ну не может этого быть!» – повторяла она с еще большим энтузиазмом.

«Я думала, ты поможешь мне разобраться», сказала Мона, повышая голос, чтобы ее было слышно на кухне. «Что мы согласишься пойти со мной к д-ру Бэклунд, гинекологу, которая делала мне аборт».

«Ты, должно быть, сильно пожалела, что сделала тогда аборт», сказала Марж.

«Да, когда Боб разбился… да, в какой-то степени».

«И ты до сих пор считаешь, что совершила ошибку?» – спросила Марж.

«Нет! Нет! Нисколько! – воскликнула Мона очень экспрессивно. «Я еще училась тогда, да и с практической точки зрения это было бы нереально. Пришлось бы брать кредит. И я совсем не была готова взвалить на себя такую ответственность. Черт возьми, я и сейчас-то не уверена, что я к этому готова!

Марж продолжала возиться на кухне. Нарезала пиццу и взяла тарелки. «Знаешь, мне кажется, ты даже сама с собой не вполне искренна. Если хочешь знать мое мнение, я думаю, что все это проявляется у тебя в форме подавляемой вины за сделанный аборт. Ведь аборт – это всегда нелегко. А то, что ты потом и Боба потеряла… «

Мона сидела на самом краю дивана, сжимая в руках сумочку. Она чувствовала, что снова все внутри закипало.

Марж продолжала: «Я бы так сказала, Мона. Тебе надо поговорить с психиатром. Ну, не надо вешать нос! Знаю, что признаться в этом трудно, но это тебе поможет. Позволит тебе все прояснить. Я один раз проходила терапию. У меня были какие-то дикие сны… Ты что пить будешь – молоко, пиво, воду, чай?

Ответа не последовало, и Марж двинулась в комнату. Моны там не было.

7
Терапия

Единственное, чем Мона была уверена, когда вышла от Марж, это то, что она не вернется сегодня на работу. Остановившись у заправочной станции, она направилась к телефонной будке и позвонила Д-ру Эвансу. Он отнеся к ее словам с пониманием – но сколько это будет продолжаться? Как долго она будет сумасбродствовать, пока он не начнет задавать наводящие вопросы и требовать хоть каких-то объяснений? Мона могла бы просто пойти к нему и рассказать всю историю, но такая мысль казалась ей невероятной. У них просто не те отношения. Кроме того, доктор был католиком. Он знал, что она сделала аборт, и относился к этому с пониманием, но это никак не могло сделать их разговор об абортах легче. Уж слишком уязвимой она была сейчас. И та ситуация, в которой Мона оказалась, была самым веским доводом против ее же собственных взглядов на аборты. Даже если бы д-р Эванс с присущим ему тактом и не воспользовался этой ситуацией против нее, в любом случае такая мысль его бы посетила. Для Моны это было бы уж слишком.

Повесив трубку, Мона прислонилась спиной к стенке телефонной будки. Прямо перед собой она увидела потрепанный телефонный справочник, висящий на цепочке. Почему она не подумала об этом раньше? Водрузив справочник на полочку, Мона нашла адрес Калифорнийской государственной комиссии по усыновлению. Если Билли был усыновлен с соблюдением всех процедур, комиссии об этом должно быть известно…

Комиссия по усыновлению располагалась в деловой части Лос-Анджелеса, в одном и старых, обшарпанных муниципальных зданий. И расположение, и плачевное состояние зданий, все говорило о том внимании, которое уделялось усыновлению детей в настоящее время. Карабкаясь вверх по ступеням лестницы, Мона думала о том, что «противозачаточная таблетка сильнее, чем меч».

В приемной сидела очень привлекательная молодая мексиканка. «Привет!» сказала она. «Чем могу помочь?»

«Я хочу поговорить с кем-нибудь об усыновлении», сказала Мона.

«Если вы хотите усыновить ребенка, то боюсь, ничем помочь не смогу. Список желающих такой большой, что мы туда уже никого больше не вносим».

«Нет, я не о том. У меня очень запутанный вопрос. Я бы хотела поговорить с кем-то, кто действительно хорошо разбирается в вопросах усыновления».

«Тогда это к мистеру Бернарду. Сейчас узнаю, сможет ли он вас принять.» Секретарь приемной повернулась к переговорному устройству.

Мона с облегчением вздохнула, услышав ответ: «Пусть войдет».

«Последняя дверь справа», сказала секретарь, указывая на коридор.

Бернард встретил Мону в дверях. Крупный чернокожий мужчина лет сорока в роговых очках. Сначала Моне показалось, что от него несет спиртным, но потом она подумала, что это скорее слишком пахучий лосьон после бриться.

«Здравствуйте, меня зовут Марвин Бернард».

«Мона Линд».

«Будьте добры, присядьте».

Мона отметила про себя, что он очень старательно выговаривает слова. Наверное, чтобы выглядеть образованным, но на самом деле это звучало старомодно. Она села у стола напротив мистера Бернарда и сделала глубокий вдох. «Спасибо, что уделили мне время. Я здесь не для того, чтобы усыновить, я – думаю, что мне надо начать с самого начала».

«Да, это обычно помогает», сказал мистер Бернард.

«Пять с половиной лет назад я сделала аборт. Вскоре после этого, мой жених, отец неродившегося ребенка, погиб в автомобильной катастрофе. На прошлой неделе я встретила мальчика пяти лет. Он усыновлен и … ну… я понимаю, что это звучит странно и невероятно, и я уверена, что вы подумаете, что у меня умственное расстройство, но я уверена, что этот пятилетний мальчик – мой ребенок, тот ребенок, от которого я избавилась пять лет назад.

Мистер Бернард склонился над столом, излучая полное понимание и сочувствие. «Понимаю, вы чувствуете, что это ваш ребенок».

«Да, из-за потрясающего сходства. Он выглядит точь-в-точь как мой жених».

«То есть, вы видите абсолютное сходство? – спросил мистер Бернард.

«Да, да», продолжала Мона, чувствуя, что наконец-то она нашла того, кто и выслушает и поймет ее. «Понимаете, я держу фото моего жениха на своем рабочем столе. А этот мальчик, Билли, он встал рядом с портретом и сходство было такое, что у меня не осталось сомнений, что мой жених был его биологическим отцом… и… что я – его биологическая мать».

«Вы действительно думаете, что вы его биологическая мать?» – повторил мистер Бернард.

«Не вижу других объяснений», сказала Мона. «Мой жених не мог изменять мне. Мы были очень-очень близки, и никто из нас не мог этого сделать – вне всякого сомнения».

Мистер Бернард откинулся на спинку кресла, сложив пальцы домиком. Он не сводил глаз с Моны. «Его смерть стала для вас большим потрясением?»

«Да, и мне потребовалось много времени, чтобы это пережить. Но я справилась… а сейчас, увидев этого мальчика, душевные раны снова открылись».

«Мальчик снова напомнил вам о вашей потере?»

«Да, конечно, но я чувствую… «

«Что вы почувствовали, Мона, когда увидели этого мальчика? – спросил мистер Бернард, наклоняясь вперед.

«Я была потрясена и сбита с толку».

«Шокированы, узнав своего жениха в этом мальчике… «

«И чем больше я убеждалась, что это действительно мой ребенок, тем большее замешательство я испытывала».

«Вы были потрясены своими переживаниями?» спросил мистер Бернард.

Мона почувствовала нарастающее раздражение. Она понимала, что это совсем не то внимание, на которое она рассчитывала.

«Ну, конечно, а как же иначе? Я хочу до конца разобраться в этом. Хочу понять, как это могло случиться. Вот почему я здесь. Мне требуется ваша помощь».

В поисках нужных слов мистер Бернард понизил голос. «Понимаю, вы… вы чувствуете… «

«Можно ли через Комиссию по усыновлению», – спросила Мона, – «выяснить, откуда взялся Билли… о его биологических родителях?»

«Вам надо убедиться в том, что вы подозреваете?»

Мона почувствовала растущее напряжение, что все внутри сжималось, и она снова идет в никуда. «Это не имеет ничего общего с тем, что я чувствую. Билли мой ребенок или нет? Если он в действительности мой абортированный ребенок, тогда я хочу объяснений. Я вправе знать, как такое могло случиться. Я никогда не давала разрешения на усыновление этого ребенка. И на эти вопросы мне должны ответить здесь».

Мистер Бернард счел жизненно важным вложить как можно больше понимания в свой голос. «Вы находите, что у вас возникло очень много вопросов из-за сложившейся ситуации?» Его тон Мону раздражал.

«Я нахожу?» – взорвалась она. «Это вопросы морали и закона. А не мои! Есть вопросы и все! Вы можете помочь мне выяснить, кто является биологическими родителями Билли или нет?»

«Я всей душой хочу помочь вам, Мона, хочу помочь вам понять, но… «

«Но что?» – спросила она.

Мистер Бернард отклонился назад и снова сложил пальцы домиком. «Это часто случается, и с матерями, и с отцами усыновленных детей. Они приходят сюда и спрашивают, что потом случилось с их детьми».

«Да, да, я понимаю, что у вас таких посетителей предостаточно. Но у меня-то ситуация другая», сказала Мона.

«Вы должны признать, Мона, что гибель вашего жениха сразу после вашего аборта вызвало у вас чудовищное напряжение. Вы даже не можете до конца осознать, какое. И увидев этого малыша Билли… «

Мона быстро встала и холодно посмотрела на него. «Вы ведь мне не верите, не так ли?»

«Мона, я понимаю, что эта проблема всецело вас занимает».

«Вы думаете – я спятила?»

«Я хочу помочь вам, Мона. Сядьте, пожалуйста».

«Какого черта!» – вспылила она. «Сидите здесь и изображаете из себя Фрейда! Вы даже не слушаете меня. Мне нужны факты, а не терапия».

Мистер Бернард встал с выражением на лице, который он хотел бы выдать за сочувствие. «Мона, не надо стесняться терапии».

Мона изо всех сил рванулась к двери. «Все, хватит! Забудьте обо всем!»

Она сбежала по лестнице вниз и выскочила на улицу к парковке. Втиснулась в машину и захлопнула дверь. Попыталась вставить ключ зажигания, но не смогла. Глаза застилали слезы. Бросила ключи на пол и с рыданиями упала на руль, колотя рукой по приборному щитку.