Текст книги "Кевин Гарнетт. Азбука самого безбашенного игрока в истории НБА"

Mark «Super Duper» Clayton / Марк «Супер-Дупер» Клэйтон

Когда мне было одиннадцать или двенадцать лет, Мама собрала все деньги, которые откладывала, работая на разных работах, и купила нам дом в городе Молдин. В более приятном районе. Там были ухоженные дома с ярко-зелеными газонами и распустившимися цветами. Окружение стало лучше, но жизнь внутри нашей хаты пугала меня. Мама снова вышла замуж. Теперь у меня появился отчим, Эрнест. Уличный чувак. Поначалу мы с ним не ладили. Он был жестким. У него была бригада братишек, перевозившая разную утварь для магазина бытовой техники. Были и другие делишки, о которых он не распространялся. Порой он отсутствовал по нескольку месяцев. Я никогда не знал почему. А затем вдруг – бум! – и он уже дома, кричит и распинается по поводу какой-нибудь мелочи. Случилась пара ситуаций с ним – просто жесть. Очень агрессивный, рука тяжелая. Никакая полиция домой не явится. Квартал – вот моя полиция, а квартал не лезет в лютые семейные терки. Смятение. Страх. Неопределенность. Боль. Увезите меня отсюда. Дайте мне сбежать на улицу и играть там.

В нашем старом районе, где мы жили до переезда в Молдин, баскетбол уступал в популярности футболу. Я изучал манеру игры Тони Дорсетта – то, как он бережно удерживал мяч, пока прорывался через вереницу соперников. Я влюбился в Уолтера Пэйтона. Мечтал быть Марком «Супер-Дупером» Клэйтоном, ловящим передачи Дэна Марино. Я мог бы летать. Я прямо видел, как убегаю от защитников и ловлю все, что только оказывается в поле видимости.

Представьте себе такую сцену: громадное футбольное поле позади средней школы Хьюз, по которому туда-сюда носится орава из пятидесяти братьев. Так мы играли – двадцать пять на двадцать пять – с одним квотербеком. Игра была бесплатной для всех. Безумие. Взрыв. А я – ну, я был в самом эпицентре заварушки. Я обязан был там быть, ведь там крутились все самые четкие братаны района. В тех сумасшедших играх я смог выковать себе какую-никакую репутацию.

Если я играю с напором, если я играю со злостью, черт, да если я живу с этой яростью, то это потому, что ярость и боль – близкие родственники. Боль ведет к ярости. Но учитывая времена и дом, в котором я воспитывался… этой ярости невозможно было дать выход. Дети не могут огрызаться на родителей. И потому никто из нас, детей, не говорил ничего, что могло бы спровоцировать ярость Эрнеста. И мамы тоже.

У мамы было много разных сторон. Она не курила, не пила – с этим все было нормально. И это хорошо. Это удерживало меня на праведном пути. Порой она поносила своих «Свидетелей Иеговы» за то, что они делали ей выговоры. Иеговы говорят делать то, Иеговы говорят делать это. А потом она оборачивалась и принималась за меня за то, что я нарушил какое-то из ее правил.

Когда меня порол по заднице Эрнест, я фантазировал о том, как мой настоящий отец прибегает спасать меня и, словно Бэтмен или Супермен, вышибает дверь, чтобы вломить моему отчиму. «Нельзя вытворять такое с моим сыном! А ну-ка не трогай мальчика! Это мой ребенок!»

Но эти фантазии жили недолго. Мой настоящий папаша по-прежнему оставался для меня призраком. Эрнест продолжал устраивать мне взбучки – до тех пор, пока я не стал покрупнее и не показал ему, что готов давать сдачи за то, что получаю, – и даже сверх того.

Это плохие воспоминания. Хорошие связаны с Багом. Переезд в Молдин означал воссоединение с Багом.

Когда я впервые увидел его после стольких лет разлуки, я был шокирован. И взволнован. Баг и его родители, мистер и миссис Питерс, жили неподалеку. Воссоединение согрело мое сердце теплом.

Баг отрастил себе бороду, волосы вовсю росли у него на руках и ногах. Он был кривоногим. И пока я стремительно рос, он оставался маленьким – не выше 165 см.

И именно Баг, кстати говоря, познакомил меня с Билли, Кевином и всеми пацанами, которые рубились в баскет по-серьезному. Именно в Молдине началась моя баскетболомания.

Derrick Coleman / Деррик Коулмэн

Когда в начале подросткового периода я начал бурно расти, у меня появились некоторые комплексы. Это может показаться странным. Я знаю, что высокий рост обычно считается хорошим признаком. Но в случае ребенка высокий рост означает, что ты всегда на виду. Ты не можешь спрятаться. Ты – в эпицентре внимания. И если ты не уверен в себе изначально – как многие дети, – то ты не захочешь, чтобы тебя замечали. Ты будешь ощущать неловкость. Будешь чувствовать себя ошибкой природы. А для застенчивого меня всеобщее внимание было последним, о чем я мечтал.

Когда я ни с того ни с сего вдруг вымахал до размеров полноценного взрослого мужчины, я столкнулся с трудностями: ведь привыкнуть к тому, что ты был нормальным, а стал абнормальным, непросто. В этом отношении больше всех мне помогла Мама. Я уже рассказывал о суровой стороне ее характера. Впервые я увидел, как человек стреляет из оружия, когда Мама спустила курок. Попросите меня назвать одного человека, которого я боялся всю свою жизнь, и я назову Маму.

Однако при всем этом Мама обладала мудростью и храбростью и могла наставить меня на путь истинный.

Порой, когда Мама видела, что я падал духом, она останавливала меня и выводила на разговор.

«Что случилось?» – спрашивала она.

Я начинал бормотать что-то невнятное, пока наконец не выкладывал ей, что чувствую себя странно и неловко.

«По поводу чего?»

«По поводу своего высокого роста».

«Пацан, – говорила она, – нет никаких причин чувствовать себя неловко по поводу чего-либо. У тебя есть все поводы чувствовать себя отлично. Каждый мальчик хочет быть высоким. Каждый мужчина хочет быть высоким. Высокий рост означает, что ты можешь смотреть поверх всех остальных. Что ты благословлен. Сейчас я вижу, как ты сутулишься, вижу, как подаешься вперед. И больше не хочу этого видеть. Хочу, чтобы ты стоял прямо. Прямо и ровно. Прямо и гордо. Чтобы ты гордился тем, что ты высокий. Гордился тем, кто ты есть».

Когда я сильно прибавил в росте, баскетбол стал казаться мне более привлекательным видом спорта, нежели футбол. Я рос так быстро, что мой рост опережал мою координацию.

Поэтому первым, на чем я сосредоточил свое внимание, был дриблинг. Я стал одержим дриблингом. Утром перед школой я просыпался в пять часов, одевался, хватал книжки и мяч и крадучись выбирался из дома, чтобы никого не разбудить. Я скидывал книжки у автобусной остановки, брал мяч и шел вверх по Бассвуд, длиннющей улице в квартале. Затем я проходил с мячом вниз по улице, а затем поднимался обратно наверх. И не прекращал, пока все не начинали появляться у остановки. Сперва я вел мяч одной рукой. Потом другой. Уверен, соседи меня просто ненавидели. Звук постоянно ударяющегося мяча, должно быть, сводил их с ума. Либо они очень крепко спали, либо были просто добродушными по характеру людьми, потому что никто и никогда не просил меня прекратить стук.

Был один чувак, мой братишка Уэс, которому нравилось сидеть на крыльце около дома по утрам и наблюдать за мной. «Подними голову! – кричал он мне. – Видел, как Коулмэн ее поднимает? Вот и ты должен делать так же».

«Кто такой Коулмэн?»

«Деррик Коулмэн. Он играет за «Сиракьюз». Тебе надо шарить в таком дерьме».

Это было примерно в то время, когда начали мощно раскручивать ESPN. У них были права на трансляцию всех игр Big East Tournament. Так что теперь я мог смотреть на Деррика воочию. Он становится моим любимым игроком, а «Сиракьюз Орандж» становится моей любимой командой. Я также наблюдаю за Алонзо Моурнингом, за Маликом Сили. Изучаю их. Учусь у них. Вскоре я начинаю кататься на скейте в парк и играть там в баскетбол со всеми, кого только получается найти.

Cynthia Cooper-Dyke / Синтия Купер-Дайк

см. WNBA

Cosmetology / Косметология

Перед тем как мы переехали в Молдин, Мама перешла в косметологию и начала работать в магазине под названием «Guys and Dolls». Вскоре она основала собственный бизнес. Не успел моргнуть глазом, как Эрнест и маленькая бригада мексиканцев уже переоборудовали гараж в нечто совсем другое. Спустя недолгое время Мама уже обзавелась парой фенов, шампунями и ваннами для мытья головы, короче, обустроило все заведение. Бизнес пошел.

Я два года проработал в ее салоне красоты.

«Иди сюда, пацан, и помоги нам. Вынь бигуди из волос мисс Мэйбери».

Я был покорным, поэтому брал и делал. Вытаскивал бигуди. Подметал полы. Мыл раковины.

«А теперь пойди помой голову мисс Вашингтон и сделай это как следует».

Множество ее клиенток были из Зала Царства. У них там был свой спортзал, где кое-кто из ребят играл в баскет. Естественно, я присоединился к ним. Но природа соревнований высвобождает то, что они называют мирской энергией, а во время церковных игр мирская энергия не приветствуется. Возвращаемся к Маме. Мама говорит мне сбавить обороты. А еще Мама говорит, что если во время игры от тебя исходит мирская энергия, прекращай игру.

Мама не просто говорит серьезно. Мама может аргументировать и затрещиной. Я это понимал. Я также понимал, что моя работа состоит в том, чтобы слушаться ее. Но в такие моменты страсть брала верх над страхом. Я должен был играть. А чтобы стать лучше, я должен был играть против самых крутых парней. Это вынудило меня тайком выбираться из дома, чтобы поиграть в мяч. Поскольку Мама всегда была занята своими клиентками, я мог свободно ходить где угодно и сколько угодно.

Впрочем, при всем этом, Маме было наплевать на баскетбол с высокой колокольни. Ее идеей фикс было образование. Учи уроки. Окончи школу. Поступи в колледж. Когда меня зачислили в старшую школу Молдина и я попал в школьную баскетбольную команду, я даже не сказал ей об этом. Весь девятый и десятый класс школы я играл в баскетбол, а она даже не знала об этом. Только в одиннадцатом классе я увидел ее на трибунах во время матча, в котором настрелял сорок очков. Я нервно сглотнул.

Был вечер пятницы. Домой я не возвращался вплоть до воскресенья. Тусовался с друзьями. Я знал, что Мама будет в бешенстве. Более того, она была в таком бешенстве, что отыскала мою униформу, которую я прятал у себя в шкафу, и разорвала ее в клочья.

«Ты не будешь играть в баскетбол, – сказала она, – ты сосредоточишься на учебе».

Я достаточно ее знал, чтобы не спорить. Я также знал, что, несмотря ни на что, должен играть.

В понедельник я пошел в школу, и тренер выдал мне новый комплект униформы. Я продолжил играть.

Kevin Costner / Кевин Костнер

Костнер был крут вместе с Уитни в «Телохранителе», но мой любимый фильм с ним это «Ради любви к игре», где он играет бейсбольного питчера, пытающегося выдать идеальный матч. Мне это было близко.

Персонаж Кевина, Билли Чэпел, находится на закате своей профессиональной карьеры, длившейся девятнадцать лет. Он спортсмен старой школы. Играет с травмами, через боль. Предан команде. Любит партнеров. Название фильма говорит за себя. Он играет из любви к игре, а не ради славы или золота.

Когда он выходит на горку и начинает подавать, шум голосов на трибунах – всех этих критиков, хейтеров, крикунов и городских сумасшедших – вдруг затихает. Всякий шум сменяется тишиной. Эта тишина открывает доступ в «зону». Со мной такое происходило чаще, чем я могу упомнить. Это могло быть на «Мэдисон Сквер-гарден», в «Стэйплс» или в «Бостон-Гарден». Такое могло произойти в матче регулярки или важной игре плей-офф. Децибелы могли зашкаливать, но это не имело значения.

Любимые фильмы:

1. «Интуиция» / Serendipity

2. «Пожизненно» / Life

3. «Гарлемские ночи» / Harlem Nights

4. «Американский пирог» / American Pie

5. «Шерлок Холмс» (версия с Робертом Дауни-мл.) / Sherlock Holmes

Я выхожу на площадку и не слышу ни звука. На несколько секунд я оказываюсь в пузыре тишины. Этот пузырь позволяет мне сосредоточиться. Тишина возвращает меня к себе.

Я по-прежнему иногда возвращаюсь к этому фильму и пересматриваю его, чтобы напомнить себе о том, что в эпицентре урагана всегда есть глаз. Пока вокруг него неистовствуют буйные ветра, в глазу все тихо. В глазу спокойно. Глаз позволяет нам увидеть, что при должном настрое мы можем двигаться в тишине и без спешки и так совершить такие подвиги, какие мир считает недостижимыми.

The Courts / Площадки

Популярным у баскетболистов местом в Гринвилле были площадки в Спрингфилд Парке. Это место чем-то напоминало детройтский Kronk – так назывался провонявший потом спортзал Эмануэля Стюарта, где тренировались самые лютые бойцы вроде Томаса «Киллера» Хирнса, Кобры из Города Моторов. Если ты выжил в Kronk, ты сможешь выжить где угодно. То же самое относилось и к Спрингфилд Парку.

Королем площадки там был Реджи Голдсмит. Казалось, что Голду все дается легко. Он был первой суперзвездой из Молдина. Весь Гринвилл его уважал. Он был разыгрывающим ростом 172 сантиметра, юрким до безумия. Уличные ребята респектовали ему, потому что у него были золотые руки. Он умел драться. Нравился женщинам. А еще Голд водил золотой Nissan 300ZX. Помню, как в юности ходил в парк и, если видел его там, думал про себя: «Ух, блин, да это же Голд». А если мы уже играли на площадке и вдруг появлялся он, он сразу говорил такой: «А ну-ка, ублюдки, сдриснули с площадки. И больше сюда не приходите». С таким вот непринужденным отношением он доминировал в парке. Контролировал обстановку. Заступался за детей, если кто-то начинал их задирать. Он четко руководил процессом. Был четким пацаном, к которому тянулись остальные.

И хотя Голд никогда и близко не подбирался к NBA – он поступил в колледж из маленького городка, – он был примером для подражания. Кроме того, он был челом, чья история жизни перекликалась с моей собственной. Выяснилось, что отчим Голда был лучшим другом моего родного отца. Также он встречался с несколькими моими кузинами постарше возрастом.

Когда ему было семь, Голд зашел в наш дом и познакомился там с мамой, которая на тот момент как раз была беременна мной. Тогда мои родители еще были вместе. Он вспомнил, что моя сестра Соня была в доме и ее оттуда выгоняли, потому что взрослые накуривались и не хотели, чтобы детишки об этом прознали.

Голд также был первым игроком, чей трэш-ток врезался мне в память. Когда он сидел у боковой линии, наблюдая за моей игрой, он приговаривал: «Задай ему жару, здоровяк. Не жди. Порви его жопу». Даже не присутствуя в игре лично, он контролировал действо своим языком. Когда же он играл сам, он всегда метко бросал мяч, а порой вколачивал данки, поворачивался к защитникам и с насмешкой говорил: «Такого дерьма вы явно не ждали, ведь так?»

Голд болтал со скоростью сто миль в час. Я видел, что скорость его речи сильно завязана на ритме его игры. Скорость его речи была еще одной причиной, по которой ему было под силу овладеть любой ситуацией. Звуки его голоса разносился по всему парку. Именно от Голда я перенял свою пулеметную речь и впоследствии сам заправлял тем же самым парком при помощи неутомимого мотора во рту.

Какой-нибудь незнакомый мне чувак мог собираться вступить в игру, но прежде, чем это сделать, он мог что-нибудь крикнуть мне в лицо, чтобы попытаться вывести меня из себя. «Со мной ты такой херни не провернешь, здоровяк».

«Что ж, заходи, проверим, – отвечал я. – Ты следующий».

Он заходил. Бум! Игра началась! И вот я уже уничтожаю его: обводки, данки, тотальное унижение.

«Теперь ты уже не порешь херню, да?» – спрашиваю я.

Помимо Реджи Голдсмита, на площадке было двое здоровяков, братьев Фрэнк: Бэрон и Пол. Бэрон по прозвищу Медведь был ростом под два метра и весил почти 135 килограмм – потный лысый задира, который то и дело хватал тебя за шею, ставил заслоны и валил тебя на землю. Пол в придачу был еще и мастером нокаутов. Любил его за сходство с Чарльзом Баркли. Медведь был нашим Патриком Юингом, нашим Оладжьювоном. Он стал членом моей банды наряду с Багом и Уиллом Валентайном. Нас прозвали Парни с Бассвуд. Мы были почти как семья. Мы тесно общались, у нас были свои приколы, но вам стоит знать одну вещь о деревенских братишках: мы сперва деремся, а уж потом стреляем. Теперь все только и делают, что палят из стволов, ведь они теперь есть у всех. Даже в прошлом у детишек из Чикаго, ЛА и Нью-Йорка было на руках больше пушек, чем конфет. Но только не в Каролине. В Каролине основным оружием были палки, доски и биты. И, конечно же, кулаки. Полезь на одного из нас и будешь иметь дело со всеми.

Crews / Шайки

Основной принцип здесь стар как мир. Корнями он восходит к племенным традициям библейских времен. Волки орудуют в стае. Как и собаки. Как и мы. В зависимости от культуры шайки различаются. Студенты колледжей объединяются в братства и сестринства из чувства сопричастности. Во взрослом возрасте богатеи объединяются в кантри-клубы.

В гетто мы рано начинаем кучковаться в шайки. Порой эти шайки вполне невинны – просто дети, которым нравится проводить время в компании друг друга. Но в других обстоятельствах шайки мутируют в банды. Различные исторические периоды предполагают различные реакции на события. На мой взгляд, основным мотивом всех этих объединений в шайки является стремление к безопасности. Чем больше народу, тем безопаснее. Безопасность появляется, если ты окружаешь себя братишками, которые готовы тебя прикрыть. И в том, что, выходя из дома, ты знаешь, что выходишь не один.

Я родился во второй половине семидесятых и рос в восьмидесятые. Восьмидесятые были кровавыми годами. Я увидел первые шайки в Каролине. Они были просто никчемными по сравнению с Чикаго. Мне пришлось спешно втираться к чикагским шайкам. Восьмидесятые вообще были очень травматичным временем для Черной Америки. Я не говорю, что для всех, но миллионам братьев и сестер был уготован п***ц, не только тем, кто сторчался, но и тем, у кого сторчались друзья и близкие.

Эра крэка не обошла стороной и Юг. Крэк накрыл мой народ, будто цунами. Крэк уничтожил гармонию в квартале. Он превратил восьмидесятые в самоубийственный кошмар. Некоторые из моих дядьев, кое-кто из числа самых крутых перцев, которых я знал, потеряли голову от крэка. Черт, да если бы на районе нашлась хоть одна семья, в которой не было бы того, кто прикасался к крэку, продавал крэк или сторчался от него в той или иной форме, я был бы не удивлен, а шокирован. Это было жалкое зрелище. Целая популяция уничтожалась жестоким наркотиком. Откуда он взялся? Кто наслал эту кару? Кто на ней зарабатывал? Все выглядело так, будто ведется преднамеренный геноцид. И по сей день я задаюсь вопросом: что за силы стояли за всей этой историей? Я знаю лишь то, что крэк творил с Черной Америкой настоящий пиздец и поспособствовал росту числа шаек.

Когда я пришел в лигу, я привез с собой шайку из дома. Девяностые можно назвать посттравматическим периодом после восьмидесятых. Мы все еще были в шоке от того, через что прошли ради выживания. Наши шайки окружали нас, утешали нас, защищали нас. Чем значимее я становился в мире баскета, тем шире становилась моя шайка. В какой-то момент стало казаться, что я всюду хожу с маленькой армией.

А потом случилось нечто странное. Во второй половине моей карьеры – скажем, спустя десятилетие после ее начала – шайка начала редеть. Чем более опытным и зрелым я становился, тем меньше я нуждался в компании. Промотаем ко дню сегодняшнему: я сижу в пустом доме и пишу эту книгу. Никаких вечеринок. Никакой шайки, болеющей за меня. Просто смотрю на горы в отдалении, корябаю бумагу и думаю, пытаясь собраться с мыслями. В уединении. В соло. Наслаждаюсь обществом самого себя.

Я сейчас не пытаюсь облить грязью свою шайку. Я нуждался в них, когда было время. В отбитом квартале, в людоедской корпоративной культуре или во враждебной атмосфере NBA шайка может помочь тебе сохранить рассудок. Когда ты на гребне волны успеха, почему бы тебе не поделиться радостью и не взять с собой пацанов из шайки? Но в конечном счете, когда проходит мирская слава и крики болельщиков стихают, наступает пора наводить порядок в делах, в бизнесе. Пора ясно мыслить. Принимать взвешенные решения. Думать своей головой.

Быть одному не то же самое, что быть одиноким. Когда ты одинок, ты что-то упускаешь. Но если я проведу день или даже неделю наедине с собой, велика вероятность, что я узнаю что-то новое, чего не знал прежде. И хотя я уже не общаюсь со своей шайкой каждый день и не тусуюсь с ними, как раньше, наши сердца по-прежнему связаны незримой нитью. С нами случилось то же, что случается со всеми шайками. Мы повзрослели.

Отныне и навсегда мы – OBE, Official Block Family.