Текст книги "Марш через джунгли"

Дэвид Вебер, Джон Ринго
Марш через джунгли
(Империя человека – 1)

Эту книгу мы посвящаем нашим матерям:

Алисе Луизе Годард Вебер, которая выносила меня, учила меня, редактировала меня, верила в меня и заставила меня самого поверить, что я могу быть писателем, несмотря на все доказательства противоположного. Я люблю тебя. Вот. Я это сказал.

Джейн М. Ринго, за то, что ты волокла меня туда, куда я совершенно не желал двигаться, и впихивала в меня всякую дрянь, от которой вывернуло бы и обезьяну… Спасибо, мам. Ты была права.

ГЛАВА 1

– Его королевское высочество, принц Роджер Рамиус Сергей Александр Чанг Макклинток!

Принц Роджер нацепил обычную скучающую улыбочку, шагнул в дверь, приостановился и оглядел комнату, неторопливо одергивая манжеты рубашки и поправляя шейный платок. И то и другое было сделано из паучьего дьяблианского шелка, самой мягкой и сверкающей ткани во всей Галактике. И чертовски дорогой – поскольку гигантские пауки, плюющиеся кислотой, добыче сырья изрядно мешали.

Со своей стороны, Амос Стивенс старался, насколько возможно, в упор не видеть юного щеголя, которого он так торжественно представил. Мальчишка попросту позорил благородное имя материнской семьи. Шейный платок был и сам по себе ужасен, а тут еще цветастый узорчатый парчовый жакет, годный разве что для визита в бордель, а не для аудиенции у владычицы Империи Человечества. И эти волосы! Перед тем как перейти в Корпус дворцовой службы, Стивенс двадцать лет прослужил на Флоте ее величества. И единственным, что изменилось в его короткой стрижке за годы службы на Флоте и во дворце, был цвет волос: из полночно-черных они стали серебряными. Поэтому один только вид золотой гривы, отросшей до пояса… точнее до самой задницы этого наглого фигляра, младшего сына императрицы Александры, неизменно приводил старого дворецкого в состояние кристально чистого бешенства.

Кабинет императрицы был мал и скромен; широкий письменный стол мог бы стоять в кабинете менеджера среднего уровня в любой из галактических корпораций Земли. Все было устроено просто, но элегантно: «разумные» кресла украшала изощренная ручная резьба и вышивка. Большинство картин (естественно, оригиналы) принадлежало кисти старых мастеров. Единственное исключение представлял шедевр, известный всей Галактике. Полотно «Императрица в ожидании» было написано с натуры: Миранда Макклинток в период Войны Кинжалов. Художнику Трашле портрет удался в совершенстве. В ясных глазах Миранды искрилась улыбка, являя миру образ скромной, бесхитростной земной женщины. Лояльной сторонницы лордов Кинжалов. Другими словами, союзницы, преданной своим лордам душой и телом. Но любого, кто смотрел на картину достаточно долго, неизменно пробирала дрожь: глаза Миранды исподволь изменялись.

Они превращались в глаза хищника.

Роджер скользнул глазами по знаменитому портрету и уставился в пространство. Все Макклинтоки продолжали жить в незримой тени старой склочницы, хотя та давным-давно сдохла, – и ему, как прямому наследнику, не оставалось ничего другого.

Императрица Александра VII, полуприкрыв глаза, рассматривала своего младшего сына. Тщательно выверенный выпад дворецкого, со всей его иронией и скрытым презрением, пропал зря: в одно ухо принца влетел, в другое вылетел. Роджеру плевать на мнение старого космического волка.

В отличие от вычурно разодетого сына Александра выбрала на сегодня голубой костюм, настолько скромно элегантный, что по стоимости он, видимо, приближался к небольшому звездолету. Она откинулась на спинку плавающего кресла и подперла щеку рукой, в сотый раз спрашивая себя, не совершает ли сейчас непоправимую ошибку. Но ее ожидала тысяча других решений, все до единого жизненно важные и неотложные, и время, отведенное для решения этого конкретного вопроса, следовало истратить с толком.

– Матушка, – нейтральным тоном поздоровался Роджер, исполнив миллиметровый поклон, и коротко глянул на брата, сидящего в соседнем кресле. – Чему я обязан честью оказаться в таком дважды августейшем присутствии?

Он изобразил легкую понимающую усмешку.

Джон Макклинток ответил брату тонкой улыбкой и коротким кивком. Знаменитый на всю Галактику дипломат был одет в традиционный костюм синей шерсти, из рукава которого высовывался краешек скромного носового платка – практично и удобно. Внешне он напоминал туповатого банкира, но за бесстрастным лицом и сонными глазками скрывался один из самых проницательных умов обитаемой части Галактики. Несмотря на оформившийся животик, обычный для мужчины среднего возраста, Джон мог бы стать профессиональным игроком в гольф… если бы обязанности прямого наследника престола не поглощали все его время.

Императрица наклонилась вперед и пронзила младшего сына поистине лазерным взглядом:

– Роджер, мы посылаем тебя в межпланетное путешествие. Твоя задача – демонстрация флага.

Роджер несколько раз мигнул и пригладил волосы.

– Да? – осторожно ответил он.

– Через два месяца на Левиафане состоится праздник Вытягивания Сетей…

– Боже мой, мама! – Восклицание Роджера перебило императрицу на середине фразы. – Это что, шутка?

– Мы не шутим, Роджер, – строго сказала Александра. – Конечно, основной продукт их экспорта – гремучее масло, но это не отменяет того обстоятельства, что Левиафан является узловой планетой Империи в секторе Стрельца. И ни один представитель нашей семьи не удостаивал праздник своим посещением вот уже два десятилетия.

«С тех пор как твой отец отправился в изгнание», – не стала уточнять Александра.

– Но, матушка! Этот запах! – взвыл принц, тряхнув головой, чтобы убрать с глаз выбившуюся прядь волос.

Он понимал, что ведет себя недостойно, и ненавидел себя за это, но альтернатива воняла – ни больше ни меньше – гремучим маслом. И даже после того, как он вырвется с Левиафана, Костасу потребуется как минимум несколько недель, чтобы выветрить эту вонь из одежды. Масло представляло собой замечательное парфюмерное сырье; в частности, оно содержалось и в одеколоне, которым в данный момент благоухал принц. Однако в сыром виде левиафанское масло относилось к числу самых зловонных и едких веществ в Галактике.

– Нас запах не волнует, Роджер, – отрезала императрица, – и тебя он волновать не должен! В первую очередь ты представитель династии, и ты наглядно продемонстрируешь заинтересованность в подтверждении союза Левиафана с Империей – настолько сильную, что в качестве посла мы утвердили одного из наших детей. Все понятно?

Молодой принц вытянулся во все свои сто девяносто пять сантиметров и собрал воедино обрывки растоптанной гордости.

– Очень хорошо, ваше императорское величество. Я, конечно, исполню свой долг, раз уж вы считаете, что я справлюсь. Это ведь мой долг, не правда ли, ваше императорское величество? Noblesse oblige[1]1
  Положение обязывает (фр.).


[Закрыть] и все такое? – Его аристократические ноздри дрожали от сдерживаемого гнева. – Теперь, я полагаю, мне следует присмотреть за сборами. Вы позволите?..

Стальной взгляд Александры удерживал его на месте еще несколько секунд, затем она скупым изящным жестом указала на дверь.

– Да, иди. И сделай все как следует.

«… для разнообразия», – добавила она мысленно.

Принц Роджер отвесил еще один микроскопический поклон, демонстративно повернулся спиной и гордо вышел из комнаты.

– Ты могла бы обойтись с ним помягче, – тихо сказал Джон, когда дверь за сердитым молодым человеком закрылась.

– Да, могла бы, – вздохнула она, переплетая пальцы под подбородком. – И должна была, черт побери! Но он слишком похож на своего отца!

– Только похож, матушка, – спокойно сказал Джон. – Если только ты не сотворишь отца в нем самом. Или не затолкаешь его в лагерь новомадридцев.

– Будешь учить рыбу плавать? – огрызнулась она. Затем глубоко вздохнула и покачала головой. – Извини, Джон. Ты прав. Ты всегда прав… – Она грустно улыбнулась старшему сыну. – Трудновато со мной, да?

– Ты прекрасно обходишься со мной и с Алике, – ответил Джон. – Но на Роджера слишком многое навалилось. Возможно, пришло время ослабить за ним надзор.

– Никаких послаблений! Только не теперь!

– Хотя бы в чем-то. Пусть почувствует себя свободным. Последние годы он был связан по рукам и ногам. Алике и я всегда знали, что ты нас любишь, – тихо заметил он. – А Роджер никогда не был в этом уверен.

Александра покачала головой.

– Не теперь, – повторила она уже более спокойно. – Когда он вернется… и если кризис пойдет на спад, я попытаюсь…

– Хотя бы частично исправить причиненный вред? Джон говорил ровно и покладисто, мягко и успокаивающе – словно смотрел в лицо самой войне.

– Объяснить! – вырвалось у нее. – Рассказать ему все целиком, от начала и до конца. Возможно, если я все ему объясню, он поймет. – Она помолчала, и ее лицо отвердело. – И если он все же склонится к новомадридскому лагерю… ну что ж, если это случится, тогда и будем разбираться.

– А до тех пор? – Джон бесстрашно встретил ее наполовину сердитый, наполовину печальный пристальный взгляд.

– До тех пор – все как прежде. Будем держать его подальше от линии огня.

«И как можно дальше от власти», – мысленно добавила она.

ГЛАВА 2

Ну что ж, по крайней мере хоть со спортом у него все в порядке, решила про себя сержант-майор Ева Косутич, наблюдая за тем, как принц выходит из свободного падения и приземляется на упругую площадку. Честно говоря, у опытных астронавтов порой получалось и похуже. Ему надо просто научиться держать спину.

Первый взвод второй роты Бронзового батальона ее императорского величества личного Особого полка выстроился ровными шеренгами в причальной галерее. Выправка взвода была получше, чем у флотской морской пехоты, – чего и следовало ожидать. Бронзовый считался «низшим» батальоном в иерархии Императорского особого полка, но и в нем служила элита телохранителей всей известной части вселенной. А это означало: смертоносные и блестящие одновременно.

Следить за вторым надлежало Еве Косутич. Тридцатиминутная готовность равнялась тридцати минутам кропотливой, скрупулезной работы. Ева тщательно проверяла каждый квадратный сантиметр униформы, снаряжения, вымытой кожи и шевелюр. На протяжении пяти месяцев, пока Ева в ранге сержант-майора инспектировала внешний вид второй роты, капитан Панэ после проверок не сделал ни единого замечания.

И, если вас интересует мнение самой Евы, у него не было никаких шансов найти даже незначительный дефект.

Да и ей, если честно, приходилось здорово попотеть, чтобы к чему-то придраться. Перед зачислением в Особый полк кандидаты подвергались жесточайшему отбору. Пятинедельная полковая учебка – в просторечии «потрошилка» – была предназначена исключительно для того, чтобы отсеять львиную долю желающих. Потрошилка перемежала тяжелейшие, изматывающие тренировки с дотошными осмотрами обмундирования и материальной части. Любой морпех поневоле начинал грезить о возвращении в родную часть – ив результате отбракованные не испытывали особого разочарования. Было ясно, что Императорский особый отбирает лучших, самых лучших.

«Выпотрошенные» рекруты переходили в высшую лигу. Большинство зачисляли в Бронзовый батальон, где их ожидало невыразимое удовольствие от охраны надменного чучела, откровенно плюющего на них на всех. Многие воспринимали эту службу просто как очередной тест. Те, кто выдерживал без нареканий восемнадцать месяцев, проявляя несгибаемую выдержку и профессионализм, могли рассчитывать на повышение в Бронзовом – либо состязались за право перейти в Стальной батальон, охранявший принцессу Алике.

Ева Косутич подсчитала, сколько дней осталось ей до истечения этого срока.

«Еще сто пятьдесят три – и шабаш», – подумала она, когда принц шагнул на палубу.

Едва стихли звуки императорского гимна, капитан шагнул навстречу царственному пассажиру и отдал честь.

– Ваше королевское высочество, капитан Вил Красницкий к вашим услугам. Для меня это высокая честь – принимать вас на борту «Чарльза Деглопера»!

Принц ответил на приветствие капитана небрежным волнообразным взмахом руки и отвернулся. Изящная брюнетка, которая помогала Роджеру выбраться из переходного туннеля, забежала вперед (ноздри ее при этом едва заметно расширились) и перехватила протянутую руку капитана.

– Элеонора О'Кейси, капитан. Я очень рада, что попала на ваш прекрасный корабль!

Бывшая наставница Роджера, она же новоиспеченный шеф персонала, с крепким рукопожатием заглянула капитану в глаза, стараясь загладить неблагоприятное впечатление от принца, пребывающего в расстроенных чувствах.

– Нам говорили, что в этом классе ни один экипаж не может сравняться с вашим, капитан.

Капитан покосился на принца, стоящего с отсутствующим видом, и счел за лучшее беседовать с шефом персонала.

– Благодарю вас. Приятно, когда тебя ценят.

– Вы выигрывали Таравское соревнование два года подряд. Это достаточное доказательство вашего профессионализма даже для нас, жалких штатских. – О'Кейси одарила собеседника парализующей улыбкой и незаметно пихнула Роджера локтем.

Тот покорно повернулся к капитану и изобразил кривую абсолютно бессмысленную улыбочку. Ослепленный лицезрением его высочества, Красницкий облегченно вздохнул: надо полагать, принц удовлетворен, а значит, рифы августейшей немилости карьере пока не грозят.

– Позвольте представить вам моих офицеров. – Красницкий обернулся к выстроившейся позади шеренге. – Если вашему высочеству угодно, можно произвести осмотр корабля.

– Может быть, несколько позже? – поспешила предложить Элеонора. – Думаю, сейчас его высочество предпочел бы занять свою каюту.

Она еще раз улыбнулась капитану, соображая, как объяснить ему потом странное поведение принца.

«Скажу, что его высочеству стало нехорошо после свободного падения в переходном туннеле и он несколько расстроен этим обстоятельством».

Конечно, отговорка слабовата, но лучше свалить все на «космофобию» принца, чем признаваться, что для Роджера все происходящее – весьма болезненный геморрой, от которого он не смог отвертеться.

– О да, понимаю. – Капитан сочувственно покивал. – Смена окружающей обстановки может вызвать стресс… С вашего разрешения, я приступаю к своим обязанностям?

– Разумеется, капитан, разумеется.

Элеонора снова ослепительно улыбнулась. И снова пихнула Роджера локтем.

«Просто доставь нас на Левиафан, пока Роджер не взбесил меня окончательно, – мысленно заклинала она. – Неужели я так уж много прошу!»

– Иисусе Христе! Да тут мышь!

Костас Мацуги выглянул из-за немыслимого вороха вещей, которые уже успел извлечь из дорожных контейнеров.

Багажный отсек стремительно заполнялся «бронзовыми варварами»… и судя по тому, как ловко они укладывали свои личные вещи в рундуки, все здесь подчинялось издавна заведенному порядку.

– Что это значит? – спросил миниатюрный камердинер.

– Не суй шмотки к боеприпасам, мышка! – ответил тот же, кто заговорил первым, старослужащий рядовой. – На этих штурмовых транспортах свободного места до хренища. А то сдается мне, ты норовишь запихать свой рожок для обуви к нам в оружейный отсек… Внимание! – заорал он, перекрыв гул болтовни и металлический лязг. – В отсеке обнаружена мышь! Не оставляйте мусор на скамейках.

Мимо лакея проскользнула женщина-капрал, раздеваясь на ходу.

– Мышки? Обожаю!.. Ах как милы эти мышки, я люблю их больше кошки.

– Обкусаем мышке хвостик, обкусаем мышке ножки, – хором подхватили остальные.

Мацуги презрительно фыркнул и вернулся к прежнему занятию. Распаковывать личный багаж принца предстояло еще долго. Его высочество привык обедать, будучи одетым самым изысканным образом.

– Черт возьми, я не собираюсь обедать в свалке за общим столом, – горячился Роджер, вытягивая локон из прически.

Он понимал, что ведет себя как капризный ребенок, и от этого заводился еще больше. Похоже, все нарочно придумано, чтобы свести его с ума. Он сидел, так крепко сцепив руки, что костяшки пальцев побелели, а руки дрожали.

– Не пойду, – повторил он упрямо.

Элеонора по опыту знала, что спорить с принцем – дело гиблое, но порой, если ей удавалось игнорировать все его дурацкие выходки, он снова начинал вести себя как нормальный человек. Правда, это происходило не часто. Даже, можно сказать, редко.

– Роджер, – начала она спокойно, – если вы в первый же вечер откажетесь от совместного обеда, то оскорбите капитана Красницкого и его офицеров…

– Не пойду! – выкрикнул он, а затем, сделав чудовищное усилие, постарался взять себя в руки.

Теперь он дрожал всем телом. Крошечная каюта была слишком мала, чтобы вместить его бешенство и раздражение. Каюта принадлежала капитану, она была лучшей на корабле, но по сравнению с дворцом или, на худой конец, кораблями личного флота императрицы, на которых привык путешествовать принц, эта комнатушка своими размерами напоминала клозет.

Принц глубоко вздохнул и повел плечами.

– Да, я жопа. Но на обед все равно не пойду. Извинитесь там за меня, – сказал он и вдруг совершенно по-мальчишески улыбнулся. – У вас это хорошо получается.

Элеонора недовольно покачала головой, но волей-неволей улыбнулась в ответ. Временами Роджер бывал обезоруживающе очарователен.

– Договорились, ваше высочество. Увидимся завтра утром.

Она сделала шажок назад, чтобы можно было открыть дверь, и шагнула из каюты в коридор. И чуть не наступила на Костаса Мацуги.

– Добрый вечер, мэм, – сказал камердинер, выглянув из-за вороха одежды и аксессуаров.

Ему тут же пришлось нырнуть обратно и шарахнуться в сторону, чтобы избежать столкновения с морским пехотинцем, охранявшим дверь. Невозмутимое лицо морпеха не дрогнуло. Уморительные прыжки камердинера могли рассмешить кого угодно, только не императорских телохранителей. Солдаты ее величества Особого полка славились умением сохранять каменное выражение лица, что бы ни происходило вокруг. Иногда они даже устраивали соревнования, выясняя, кто из них самый выносливый и терпеливый. Бывший главный сержант Золотого батальона установил рекорд выносливости, умудрившись простоять на посту девяносто три часа – при этом он не ел, не пил, не спал и ни разу не отлил. Кстати, последнее, как он позже признался, было самым трудным. В конце концов он потерял сознание от обезвоживания и общей интоксикации организма.

– Добрый вечер, Мацуги, – ответила Элеонора, давя рвущийся наружу хохот.

Ей с большим трудом удалось сохранить серьезное выражение лица: суетливый малорослый слуга был так нагружен разнообразным барахлом, что она едва угадывала его фигуру.

– Мне жаль огорчать тебя, но наш принц не примет участия в общей трапезе. Так что все это, – указала она подбородком на груду одежды, – ему вряд ли понадобится.

– Что? Как? – пискнул Мацуги, невидимый под грузом. – О, не беспокойтесь. Тут и домашняя одежда, чтобы он мог переодеться после обеда – я полагаю, он захочет переодеться. – Он извернулся, и над кучей тряпок возникла его круглая лысеющая голова, красная как мухомор. – Но это же ужасно неловко. Я специально выбрал для него замечательный костюм цвета охры.

– Ну, может, притащив ему эти наряды, ты его немножко успокоишь, – снисходительно улыбнулась Элеонора. – Лично я его, кажется, только раздражаю.

– А я понимаю, почему он расстроен, – заверещал камердинер. – Мальчика отослали в какую-то глухомань, с абсолютно бессмысленным поручением – это уже само по себе неприятно, но заставить принца королевской крови лететь на простой барже – худшее оскорбление, какое я могу вообразить.

Элеонора поджала губы и нахмурила брови.

– Незачем сгущать краски, Мацуги. Рано или поздно Роджер должен смириться с тем, что на члена королевской семьи возложена огромная ответственность. И подчас это означает, что чем-то приходится жертвовать.

«Например, пожертвовать достаточным количеством времени для того, чтобы к «шефу» персонала добавить еще и этот самый персонал», – молча прошипела Элеонора про себя.

– И не надо поощрять его капризы, – произнесла она вслух.

– Вы заботитесь о нем по-своему, мисс О'Кейси, а я – по-своему, – огрызнулся камердинер. – Оттолкните ребенка, презирайте его, оскорбляйте, прогоните из дома его отца – и чего, по-вашему, вы этим добьетесь?

– Роджер давно уже не ребенок, – раздраженно возразила Элеонора. – И мы не можем нянчиться с ним, купать и одевать, как младенца.

– Нет, конечно. Но мы можем позволить ему дышать свободно. Мы можем дать ему образец для подражания – и надеяться, что в конце концов он вырастет таким же, как мы.

– Образец для подражания? Ты имеешь в виду вешалку для одежды? – отбрила О'Кейси. Это был старый и уже поднадоевший им спор, в котором слуга, похоже, выигрывал. – Так вешалка из него уже получилась, и великолепная!

Мацуги взглянул в глаза Элеоноре, как бесстрашный мышонок, сцепившийся с кошкой.

– В отличие от некоторых людей, – фыркнув, Мацуги смерил взглядом простенький костюм Элеоноры, – его высочество умеет ценить красоту. И его высочество представляет собой нечто большее, чем вешалка. Пока вы этого не уясните, вы будете получать ровно то, чего ждете.

Он пронзительно глядел на нее еще несколько мгновений, затем нажал локтем дверную ручку и вошел в каюту.

Роджер с закрытыми глазами лежал на кровати в своей крошечной каюте, старательно изображая опасное спокойствие.

«Мне двадцать два года, – думал он. – Я принц Империи. И я не стану плакать только потому, что мамочка вывела меня из себя…»

Он услышал, как с шумом открылась и снова захлопнулась дверь, и сразу понял, кто вошел. Запах одеколона Мацуги моментально распространился по всей каюте.

– Добрый вечер, Костас, – радушно приветствовал принц вошедшего.

Уже само появление камердинера подействовало на него успокаивающе. Независимый от чужих мнений, Костас всегда понимал, чего стоит его принц на самом деле. Если Роджер вел себя недостойно, Костас давал это понять, но во всех остальных случаях камердинер поддерживал его, невзирая на любое давление.

– Добрый вечер, ваше высочество, – сказал Костас, уже успевший разложить легкий домашний костюм, напоминающий спортивный ги. – Не желаете ли помыть голову сегодня вечером?

– Нет, благодарю, – сказал принц с безотчетной учтивостью. – Я полагаю, ты уже слышал – я сегодня не обедаю со всеми.

– Да, я знаю, ваше высочество, – ответил лакей, а Роджер перекатился по кровати, сел и с кислой миной оглядел помещение. – Жаль, конечно. Я приготовил прекрасный костюм. Цвет охры прекрасно оттенил бы ваши волосы.

Принц еле заметно улыбнулся:

– Неплохо придумано, Кос, но – нет. Я слишком устал, чтобы быть вежливым за столом. – Роджер выразительно прижал ладони к вискам. – Я все могу понять: Левиафан – ладно, праздник Вытаскивания Сетей – ладно, гремучее масло и все такое прочее… Но почему – почему, ради всего святого! – ее величество матушка решила запихнуть меня в эту богом проклятую каботажную посудину?

– Это не каботажная посудина, ваше высочество, и вам это хорошо известно. Нам требуется очень много места для размещения телохранителей. Если бы мы отказались от этого транспорта, альтернативой был бы только авианосец. Пожалуй, это несколько чересчур, не находите? Правда, я согласен, наш корабль несколько… поистрепан.

– Поистрепан! – Принц издал ожесточенный смешок. – Теперь это так называется? Я поражаюсь, как эта развалина вообще держит атмосферу. Она такая древняя, что пари держу: у нее корпус весь в сварных швах! И, кстати, не удивлюсь, если корабль работает на двигателе внутреннего сгорания. Или вообще на паровом! Вот Джон наверняка получил бы авианосец. Даже Алике дали бы авианосец! Но только не Роджеру! Только не крошке Роджу!

Мацуги закончил раскладывать многочисленные предметы одежды, еле-еле разместив их в крохотном пространстве каюты, и с покорным видом отступил к стене.

– Должен ли я доставить ванну для вашего высочества? – спросил он многозначительно.

Роджер, уловив упрек в его голосе, стиснул зубы.

– Хочешь сказать, я должен перестать скулить и взять себя в руки?

Камердинер только слабо улыбнулся в ответ. Роджер покачал головой.

– Я слишком раздражен, Кос. – Он оглядел свою каюту площадью в три квадратных метра и снова тряхнул головой. – Мне необходимо место для работы. Найдется на этой посудине уголок, где я смог бы в тишине собраться с мыслями?

– К казармам примыкает спортивная площадка, ваше высочество, – подсказал слуга.

– Я же сказал «в тишине», – сухо произнес Роджер.

Он предпочитал держаться подальше от военных, заполонивших корабль. Больше того, он не желал принимать участия в жизни Бронзового батальона, хотя и числился офицером на действительной службе. Четыре года пребывания в академии помнились принцу главным образом презрительными взглядами и насмешками за спиной. Терпеть то же самое от собственных телохранителей – это уже перебор.

– Сейчас почти все на обеде, ваше высочество, – напомнил Мацуги. – Вы сможете позаниматься, и вас никто не побеспокоит.

Хорошенько размяться… как это соблазнительно! Роджер, помедлив, решительно кивнул:

– Да, Мацуги. Так и сделаем.

Когда с десертом было покончено, капитан Красницкий многозначительно посмотрел на мичмана Гуа. Молодая женщина с кожей цвета красного дерева, покраснев еще гуще, поспешно встала из-за стола и подняла бокал вина.

– Леди и джентльмены, – стараясь говорить четко, произнесла она. – Здоровье ее величества императрицы! Долгих лет царствования!

Все хором подхватили здравицу, после чего командир корабля откашлялся.

– Мне очень жаль, что его высочество нездоров, – улыбнулся он капитану Панэ. – Можем мы чем-то помочь? Сила тяжести, температура, атмосферное давление в его каюте соответствуют земным стандартам – насколько это по силам нашему главному инженеру.

Поставив на стол почти нетронутый бокал вина, Панэ вежливо поклонился:

– Я уверен, его высочество поправится.

Он мог бы сказать много чего еще, но благоразумно сдержался. В случае успешного выполнения задания капитану Панэ предстояло занять командный пост на очень похожем кораблике. Только побольше. Намного больше. Как и все офицеры Императорского особого полка, Панэ подчинялся общепринятым правилам продвижения по службе. В результате плановой ротации кадров он должен был стать командиром батальона 502-го тяжелого штурмового полка. Поскольку 502-й был основным наземным боевым подразделением Седьмого флота и без него не обходилась ни одна заварушка с пречистыми отцами, то капитану, естественно, предстояло участвовать в регулярных боевых операциях. А это замечательно. В принципе, войну он не любил, и все же только битва, с ее азартом и накалом страстей, служившая лучшей «проверкой на вшивость», определяла, достоин ты носить гордое звание морского пехотинца или нет. И потом, приятно снова впрячься в нормальную работу.

Для офицера, оттрубившего на службе более пятидесяти лет, командная должность в Императорском особом и тяжелом штурмовом была пределом мечтаний. Все остальные варианты считались понижением. После перевода оставалось только дождаться отставки – или, наоборот, производства в полковники, а затем в бригадные генералы. Фактически последнее означало работу с бумажками: Империя не выводила войска на поля крупных сражений уже два столетия. Грустно думать, что свет в конце туннеля уже виден – и это прожектор локомотива…

Капитан Красницкий ждал продолжения диалога, но пауза затянулась, и он понял, что больше ничего от молчаливого морпеха не добьется. С примороженной к губам улыбочкой он повернулся к Элеоноре.

– Мисс О'Кейси, я полагаю, все ваши подчиненные уже вылетели на Левиафан, чтобы подготовить встречу принца?

Элеонора основательно хлебнула вина – явно выйдя за рамки приличий – ив упор посмотрела на Красницкого.

– Я и есть все мои подчиненные, – ледяным тоном отрезала она.

Это означало, между прочим, что никого никуда заранее не посылали. Это означало, что с той секунды, когда она ступит на землю Левиафана, она должна будет надрываться как каторжная, улаживая и согласовывая мельчайшие детали, которые должен был подготовить ее так называемый персонал. Персонал, шефом которого ее назначили. Этот чертовый невидимый и неощутимый персонал!

Капитан космического корабля внезапно осознал, что все это время бродил по минному полю. Улыбнувшись и отпив из бокала, он обернулся к сидящему слева от него инженеру. Уж лучше завязать какой-нибудь непритязательный светский разговор, чем раздражать человека, приближенного к императорскому двору.

Панэ еще раз смочил губы в вине и как бы невзначай бросил взгляд на сержант-майора Косутич. Она тихо болтала с корабельным боцманом. Поймав взгляд капитана, Ева невинно приподняла брови, словно спрашивая: «Ну, и что вы от меня хотите?» В ответ Панэ еле заметно пожал плечами и покосился влево, на сидевшего рядом с ним мичмана.

Интересно все же, что каждый из них думает по этому поводу?