Текст книги "Космическая станция «Василиск»"

Глава 11

Лейтенант Макс Стромболи выпрямился, с хрустом потянулся и стал аккуратно раскладывать инструменты на стеллаже. Прочие члены его немногочисленной команды возились снаружи, монтируя тарелки передатчиков на крыше башни. Сам он только что установил на редкость капризную контурную панель и теперь разглядывал консоль с гордостью собственника.

Совсем недавно, по прибытии на поверхность Медузы, лейтенант ни малейшей гордости не испытывал. Только он начал отправляться от шока, вызванного изгнанием на «Василиск», как его снова поперли к черту на рога. На сей раз – вообще с корабля!

Стромболи плюхнулся в кресло, включил пульт и вызвал пакет данных, доставленных новой сетью космического наблюдения. Сенсоры «Бесстрашного» и выносной разведывательный зонд работали исправно, но лейтенант на всякий случай запустил полную проверку всех систем и стал ждать, пока компьютеры разберутся с тестированием.

Капитан, вдруг подумалось ему, ничего не делает наполовину сама и не особенно церемонится с любым, кто позволяет себе подобное. Например, с неким старшим лейтенантом, ковырявшим в заднице и жалевшим себя с самого начала учений. Максвелл Артуа Стромболи не считал себя самым блестящим офицером, когда-либо рожденным планетой Мантикора, но знал, что он лучше, чем позволил себе стать. Халявил, по-мальчишески сачковал, и когда капитан Харрингтон попросила у него тот курс на Медузу…

Астрогатор вздрогнул при воспоминании об этом. Боже, он ожидал, что ему откусят ухо и сож… свернут шею! И, самое ужасное, вполне заслуженно. Но она просто сидела, терпеливо ожидая, и Стромболи будто вырос на сантиметр, когда вычислил курс. В основном потому, что капитан не стала тыкать его носом в дерьмо перед всей вахтенной сменой.

И командировка – вовсе не пощечина. Это лейтенант тоже признал. Может, атмосфера Медузы и пахла, словно биозавод с раздолбанным отстойником, а местные жители походили на каких-то цирковых уродцев, но задание присланной на планету группы оказалось гораздо важнее, чем можно было подумать. Достаточно увидеть времянки, сварганенные на скорую руку, с помощью которых сотрудники АЗА пытались наблюдать за космосом.

Первые тестовые распечатки выглядели вполне пристойно, и Стромболи, позволив остальным валиться в поддон, выглянул в окно.

Боже, что за убогая пародия на планету! Только-только смонтированный контрольный центр помещался на верхнем этаже одной из угловых башен правительственного блока, и астрогатору открывался завораживающий вид на километры и километры серо-зеленого в крапинку мха. Мох простирался до берега объекта, именуемого местными рекой. Маслянистый, тяжелый от ила, разбухший поток вместе с сотнями таких же сточных канав прорезал болотистую дельту. За ним поднимался город ходульников.

Взяв со стола электронный бинокль, Стромболи навел его на далекую стену, ориентированную вдоль потока. Прибор приблизил ее на расстояние вытянутой руки, и лейтенант подивился размеру камней. Эти скалы, должно быть, выломаны значительно выше по течению и сплавлены сюда. Самая маленькая из них не меньше метра в ширину. Даже при здешней гравитации – чертовски впечатляющее инженерное достижение для культуры, опирающейся на мускульную силу. Особенно если знать, как выглядит ходульник.

В поле зрения бинокля попал один из туземцев. Как и на Сфинксе, представители местной крупной фауны имели по шесть конечностей, но на этом сходство заканчивалось. Сфинксианские твари передвигались на трех парах лап. Вследствие тамошней гравитации они, как правило, были массивными и кряжистыми. Исключение составляли древолазающие виды, например древесные коты. Медузиане, напротив, тянулись вверх, тела их казались необычайно хрупкими. Туземцы, безусловно, относились к теплокровным и живородящим, но Стромболи они больше всего напоминали виденную им некогда голограмму насекомого со Старой Земли, именуемого богомолом. Только соларианское членистоногое имело две передние, две средние и две задние ноги, а не три передние и три задние.

Местная разумная форма жизни, как это было и с человеком, высвободила верхние конечности для манипулирования предметами, оставив функцию передвижения нижним, безобразно длинным и тонким по человеческим стандартам. Правда, три точки опоры гарантировали им необычайную устойчивость, но устройство конечностей ходульников вызывало у Стромболи зубовный скрежет. Их колени и бедренные суставы при ходьбе не сгибались, а проворачивались, словно на шарнирах, и при виде идущего аборигена лейтенанта каждый раз начинало поташнивать. Одному богу известно, как они выглядят, когда бегут!

Компьютер негромко рыгнул, возвещая об окончании системной проверки, и астрогатор, отложив бинокль, снова принялся за работу. Пусть это убогая пародия на планету, но все ее орбитальное пространство принадлежит ему, и лейтенант ощутил неожиданное стремление заняться им поскорее.

Антигравитационный грузовой челнок, прилепившийся к борту зарегистрированного на Мантикоре судна, казался насекомым. Таможенный бот, состыкованный с ним, в свою очередь ассоциировался с микроорганизмом. По бокам челночного шлюза застыли с чопорным видом два матроса. Мичману Скотти Тремэйну в их позах и не особенно приветливых лицах почудилось напряжение. Сложно сформулировать, но с того момента, как он поднялся на борт, что-то явно обстояло не так. Со скучающим видом Тремэйн наблюдал за пти-о Харкнессом, в данный момент осуществляющим досмотр.

Пти-офицер был весьма интересным персонажем. Перед выходом Тремэйн мимоходом сунул нос в его личное дело и пообещал себе при первой возможности обязательно продолжить захватывающее чтение. Харкнесс пробыл в КФМ больше двадцати лет, почти тридцать пять земных, и по выслуге в двадцать раз больше Тремэйна годился в командиры. Но у него имелась слабость, точнее две. Он по природе своей при посещении бара не мог пройти мимо армейской формы, не превратив в отбивную ее содержимое, и пребывал в твердом убеждении, что его миссией общечеловеческого значения является снабжение товарищей по команде всякими мелочами, не входящими в список вещевого довольствия.

Кроме того, Гораций Харкнесс считался одним из лучших техников по ракетам во всем Флоте, и это, вероятно, объясняло, почему он до сих пор в строю.

В данный момент Тремэйна интересовало, что наговорила Харкнессу боцман Макбрайд. Боцман мичману нравилась. Даже если она и поглядывала на него, словно на не слишком смышленого щенка, у нее, похоже, имелась надежда, что однажды, при условии должного воспитания боцманами, чьим святым долгом было вытирать мичманам носы и задницы и вообще следить, чтобы они не путались в собственных двух ногах, он может, вероятно, сделаться приличным офицером. Ее бесконечно уважительные замечания обычно останавливали Тремэйна за шаг до того, как он успевал во что-нибудь вляпаться.

– Мичман может положиться на пти-офицера Харкнесса, сэр, – тихо проинформировала его Макбрайд перед отправлением. – Если кто-нибудь способен распознать неправедный груз, так это он. И, – она одарила Скотти одной из своих непроницаемых улыбок, – я… обсудила с ним важность нового назначения.

Тремэйн, облокотившись на грузовой конвейер, наблюдал за Харкнессом, в то же время краем глаза следя за чужим экипажем.

Тот рыскал вокруг аккуратно выстроенных антигравитационных поддонов с копией декларации в руках, проверяя наклейки контейнеров. Считывающее устройство оттягивало бедренный карман его комбинезона, но клапан пока оставался закрытым. Вот он замедлил проверку наклеек, наклонился поближе к одному из поддонов, и Тремэйн заметил, как напрягся парень у шлюза.

– Мистер Тремэйн? – позвал Харкнесс, не оборачиваясь.

– Да, нонком[10]10
  Сокращеннное «Noncommissioned officer» – общее обозначение ПО всех рангов.


[Закрыть]?

– Думаю, вам это может быть интересно, сэр.

Удивительно, какой отеческий голос исторгал этот человек с помятым лицом боксера-профессионала. Харкнесс вел себя, словно учитель, собирающийся продемонстрировать учебный эксперимент любимому ученику. Тремэйн пересек грузовой трюм и встал рядом.

– Что именно, нонком?

– Вот это, сэр.

Тупой палец со сбитыми костяшками указывал на блестящую серебристую таможенную ленту, идущую вокруг контейнера, и особенно на печать Королевской Таможенной Службы, с маленьким звездолетом под коронованной Мантикорой со вздыбленными Сфинксом и Грифоном по бокам. С точки зрения Тремэйна, печать выглядела безупречно.

– А что с ней?

– Ну, сэр, – раздумчиво произнес Харкнесс, – я не могу быть уверен, но…

Широкий палец легонько поддел печать, и мичман заморгал, когда она отскочила от ленты, с которой ей полагалось составлять одно целое. Тремэйн наклонился ближе и увидел чистую пластиковую ленту, перекрывающую место соскобленной оригинальной печати.

– Знаете, сэр, – продолжал пти-офицер все тем же задумчивым тоном, – я могу поклясться, что пока несчастные гребаные… простите, сэр… – Особых извинений в его голосе не прозвучало, – недоумки из АЗА так долго выбивались из сил, потому что у них не было правильного оборудования. И эти ребята просто разболтались без присмотра. – Он покачал головой, словно мастер, огорченный неряшливой работой. – Обычный таможенник нипочем бы не просек.

– Понимаю.

Тремэйн бросил взгляд через плечо на теперь уже откровенно расстроенных членов экипажа. Один из них попытался незаметно проскользнуть на взлетную палубу челнока, и Тремэйн подал знак рядовому Колю. Морской пехотинец чуть изменил стойку и расстегнул кобуру станнера. Несостоявшийся беглец застыл на месте.

– Как вы полагаете, что здесь, нонком? – бодро спросил молодой офицер, ощущая прилив веселья.

– Ну, сэр, согласно декларации, здесь у них, – Харкнесс пнул контейнер, – груз дюраллоевых плугов для доставки агенту картеля Гауптмана на Медузе.

– Давайте откроем и посмотрим, – предложил Тремэйн.

– Есть, сэр.

Широкая улыбка нонкома обнажила зубы, слишком ровные для настоящих. Он извлек из вместительного кармана силовой нож и щелкнул выключателем. Раздался предписанный законом Мантикоры для всех подобных инструментов предупредительный вой, от которого заломило зубы. Харкнесс провел невидимым лезвием вокруг поддельной таможенной ленты. Серебристый пластик расслоился, и послышалось мягкое шипение выравнивающегося давления.

Харкнесс поднял крышку… и застыл на середине движения.

– Ну и ну, ну и ну… – пробормотал он и машинально добавил «сэр», вспомнив о стоящем рядом мичмане. Затем полностью откинул крышку. – Ну и занятные же плуги, доложу я вам, мистер Тремэйн.

– Согласен, – отозвался тот и, наклонившись вперед, провел рукой по блестящему темно-золотому меху. Двухфутовый контейнер, похоже, был набит доверху. – Это то, что я думаю, нонком?

– Если вы думаете, что это шкурки большого грифонского кодьяка, сэр, то да. – Харкнесс покачал головой, и Тремэйн буквально услышал, как позвякивает кассовый аппарат в его черепе. – Тут на две-три сотни тысяч долларов, – задумчиво произнес он. – В одном этом контейнере.

– Из списка наиболее охраняемых видов…

Офицер сделался таким мрачным, что подчиненный выпрямился и удивленно на него посмотрел. Юноша рядом с ним, заглянув в контейнер, перестал выглядеть молодым. Потом он повернулся, чтобы пристально взглянуть на поникших сопровождающих.

– Думаете, они собирались переправить их на поверхность, нонком?

– Туда или на склад. Что еще с ними делать? Уж ходульникам-то они точно ни к чему.

– Мне тоже так кажется. – Мичман задумчиво оглядел слабо освещенный грузовой трюм. – Нонком Харкнесс, думаю, вам лучше проверить все остальные таможенные печати. – Тот кивнул, а Тремэйн послал улыбку покрывшимся испариной хозяевам челнока. – Тем временем эти джентльмены и я нанесем краткий визит их капитану. Думаю, мы посетим главный трюм.

– Есть, сэр.

Дюжий пти-офицер вытянулся по стойке «смирно» – жест уважения, которым он редко удостаивал всяких там мичманов, – и дернул головой, подзывая остальных членов группы, в то время как Тремэйн, рядовой Коль и двое откровенно сникших матросов покинули трюм.

Дочитав докладную записку мичмана Тремэйна, Виктория покачала головой. Затем включила компьютер, отметив в уме, что юноша приписал честь открытия Харкнессу, а не себе. Это было необычно для столь молодого офицера, но подтверждало ее первоначальное впечатление о нем.

Харрингтон ожидала подобного, отправляя его на Медузу. Однако она не рассчитывала, что он так быстро подтвердит гипотезу дамы Эстель насчет контрабанды. И совершенно не предполагала обнаружить, что в этом замешано мантикорское судно – причем один из чартеров картеля Гауптмана.

Капитан развернула кресло и глянула через стол на Маккеона. Старпом имел такой вид, будто только что съел какую-то кислятину, и Нимиц, приподняв голову со своей подушки, смерил его задумчивым взглядом.

– Не знаю, чего в докладе Тремэйна больше – гордости за себя или беспокойства о том, что делать дальше, – заметила Харрингтон. – Но могу вообразить некоторые интересные отголоски на Мантикоре

– Да, мэм. – Маккеон поднял глаза. – И конечно, Гауптман станет отрицать какую бы то ни было причастность к этому.

– Сорок три миллиона нелегальных шкурок? Конечно, станет – так же как капитан «Мондрагона» настаивает, что их, должно быть, принесли космические феи, – язвительно заметила Виктория.

Старпом неловко поерзал в своем кресле, затем вздохнул, и его холодная официальность, казалось, отчасти улетучилась.

– Что бы еще ни обнаружил Тремэйн, Гауптман будет настаивать, что не имеет с этим ничего общего, и, будьте уверены, у них найдется бумага, чтобы «доказать» это. Максимум, что нам удастся, это прижать к ногтю хозяина «Мондрагона» и, вероятно, их суперкарго.

– Это только начало, старпом. И бумага может оказаться не такой скучной, как вы думаете.

– Послушайте, мэм, я знаю, что мы не всегда… – Лейтенант-коммандер умолк и прикусил губу – Я хочу сказать, вы очень разозлите картель. А у них достаточно друзей в высоких сферах, чтобы сделать их неудовольствие весьма ощутимым для нас. Вы поймали груз нелегальных мехов, но стоит ли он того? На самом-то деле? – Взгляд Виктории опасно потяжелел, и он быстро продолжил. – Я не говорю, что он не был противозаконным, – видит бог, был! – и я понимаю, что вы пытаетесь сделать. Но в тот день, когда мы покинем станцию «Василиск», все вернется на круги своя. Им это как слону дробина, на потоке наличности это даже не отразится, но они запомнят вас.

– Я искренне на это надеюсь, капитан, – ледяным тоном ответила Виктория, и Маккеон встревоженно уставился на нее. Впервые за очень долгое время он беспокоился за капитана, потому что это был его капитан,но стальной взгляд ее темных глаз остался непоколебим.

– Но вы собираетесь поставить под угрозу всю свою карьеру из-за мелочи, которая не играет никакой роли! – возразил он. – Капитан, такие вещи…

– … нам полагается пресекать.

Ее голос кинжалом перерезал его реплику, и он вздрогнул, заметив нечто похожее на боль за сверкавшей в ее глазах яростью. Боль и что-то еще. Может, презрение, и это глубоко ранило его.

– Коммандер Маккеон, – продолжала она все тем же холодным тоном, – выполнение моего долга не зависит от того, как другие выполняют или не выполняют свой. Также мне нет дела, какие именно преступники нарушают закон в мою вахту. Мы окажем максимальную поддержку мичману Тремэйну. Вдобавок я хочу, чтобы всем остальным судам – всем остальным судам, капитан! – зафрахтованным картелем Гауптмана, впредь уделялось дополнительное внимание. Понятно?

– Понятно, мэм, – отозвался Маккеон несчастным голосом. – Я только…

– Я ценю вашу заботу, старпом, – резко сказала она, – но «Бесстрашный» будет выполнять свои обязанности. Все свои обязанности.

– Да, мэм.

– Благодарю вас. Вы свободны, коммандер.

Он поднялся и покинул ее каюту, смущенный и встревоженный, и бремя странного, глубоко личного стыда не отпускало его.

Глава 12

Секретарь Адмиралтейства открыл дверь кабинета, с поклоном пропустил в нее высокого темноволосого офицера и закрыл ее за ним. Зеленый адмирал лорд Хэмиш Александер подошел к огромному окну и посмотрел вдаль, поверх сверкающих шпилей и пастельных башен города Лэндинг, столицы Звездного Королевства Мантикоры.

Темно-синие воды залива Язона, простирающегося на сотни километров до южного горизонта внутреннего моря, сверкали в лучах Альфы Мантикоры. Несмотря на вентиляцию, источаемый солнцем жар ощущался даже сквозь теплоизолирующий пластик окон. Наружная температура радовала адмирала, хотя и была почти невыносимо высокой, ведь он только что прибыл из фамильного имения в герцогстве Верхнее Слайго, а в северном полушарии Мантикоры сейчас стояла зима. Но Лэндинг лежал меньше чем в полутора тысячах километров от экватора, и на противоположной стороне усеянного парусами залива шелестела под легким ветерком изумрудная зелень.

Хэмиш отвернулся от окна и, сложив руки за спиной, оглядел кабинет Космос-лорда первого ранга. Стены украшали панели светлого местного дерева – обычное дело, не то что во внутренних мирах. В углу красовался камин. Он был настоящим, а не просто служил украшением, и это, подумалось Александеру, как раз являлось экстравагантной причудой. Здание Адмиралтейства простояло полторы с лишним сотни мантикорских лет и в высоту имело чуть больше ста этажей – весьма скромно по меркам антигравитационной цивилизации, – но каминная труба возносилась вверх сквозь тридцать с лишним этажей вентиляционных шахт. Он мог только восхищаться упрямством и настойчивостью того, кто проектировал это здание, особенно в климате, где кондиционирование воздуха требовалось в гораздо большей степени, нежели отопление.

Гость хохотнул и взглянул на часы. Космос-лорд опаздывал – неудивительно при его расписании, – и Александер принялся лениво расхаживать по знакомому кабинету, изучая модели звездолетов и старинные масляные и акриловые портреты, возобновляя знакомство со старыми друзьями и подмечая новые поступления.

Он восхищался деталью метровой модели КЕВ «Мантикора», гордости Флота, когда дверь у него за спиной отворилась. При виде вошедшего, адмирала Флота сэра Джеймса Боуи Вебстера, его обветренное лицо осветилось улыбкой. У Космос-лорда был характерный вебстеровский подбородок.

Вошедший хозяин кабинета тоже улыбнулся и крепко сжал ладонь Александера обеими руками.

– Хэмиш! Неплохо выглядишь, смотрю. Прости, что вытащил тебя так незадолго до дня рождения Эмили, но есть разговор.

– Вот я и прибыл, – сухо произнес Александер, когда Вебстер выпустил его руку и развалился в кресле. Гость проигнорировал приглашение занять другое и пристроился на краю стола, достаточно большого, чтобы служить посадочной платформой для шаттла.

– Как Эмили? И отец? – спросил Вебстер. Его улыбка слегка померкла. Александер пожал плечами.

– Настолько хорошо, насколько можно ожидать – оба. Доктор Гагариан нашел новый метод лечения и хочет испробовать его на Эмили, а отец не очень хорошо переносит зиму, но…

Он снова пожал плечами, как человек, задевший старую рану и обнаруживший, что она по-прежнему болит. Вебстер молча кивнул. Отцу Александера, двенадцатому графу Белой Гавани, сравнялось почти шестьдесят четыре года – больше ста десяти земных, – и он принадлежал к последнему поколению до введения пролонга. Ему осталось не так уж много. Судьба леди Эмили Александер стала одной из величайших трагедий Мантикоры, которую Вебстер – как и все, кто знал актрису лично, и тысячи тех, кто никогда с ней не встречался, – ощущал, как свою собственную. Некогда признанная прима Королевского драматического голотеатра, она оставалась одним из самых любимых писателей и режиссеров Мантикоры, но сцену ей пришлось оставить в результате воздушной аварии, сделавшей ее полным инвалидом. Поврежденные нервы упорно не поддавались ни пересадке, ни регенерации, и даже современная медицинская наука не могла восстановить разрушенные центры управления моторикой.

Вебстер подавил выражение бесполезного сочувствия, которое, он знал, только вызовет у Александера чувство неловкости, и встряхнулся, посмотрев более внимательно на офицера перед ним. Хэмишу Александеру исполнилось сорок семь – чуть за восемьдесят стандартных лет, – хотя выглядел он едва ли на треть отцовского возраста, только вокруг глаз появились свежие тревожные морщинки и несколько новых белых нитей на висках.

– А твой братец?

– Великолепный Вилли? – Хэмиш моментально просветлел, в глазах засиял неожиданный смех. – Наш благородный Лорд-казначей в прекрасной форме! Шепнул мне тут пару слов – грубых, кстати, – относительно последнего проекта флотского бюджета.

– Он считает, что бюджет слишком завышен?

– Нет, он просто думает, что ему придется потратить чертову уйму времени, уговаривая Парламент его принять. Однако полагаю, братец уже потихоньку привыкает.

– Надеюсь, потому что в следующем году, вероятно, станет хуже, – вздохнул Вебстер.

– Представляю. Но мне почему-то кажется, что ты хотел меня видеть не ради того, чтобы узнать мнение Вилли насчет бюджета. В чем дело, Джим?

– Если честно, я хотел аккуратно прощупать Вилли – с твоей помощью – на тему некоторых текущих событий. Или нет, не столько Вилли, сколько правительство в целом.

– Ну-ка… – прищурился Александер. – Звучит зловеще.

– Может, и не зловеще, но как-то тревожно. – Вебстер взъерошил волосы неожиданно усталым жестом. – Речь идет о станции «Василиск», Хэмиш.

– Ага, – пробормотал Александер и вытянул ногу, любуясь носком зеркально отполированного ботинка.

Василиск всегда являлся злободневным политическим вопросом, а с учетом взглядов нынешнего Первого лорда Адмиралтейства, едва ли стоило удивляться, что Вебстер попытался сделать осторожную – и неофициальную – попытку прощупать правительство без участия гражданского начальства.

– Ага, – кисло согласился Зеленый адмирал. – Ты знаешь, что там происходит?

– Я слышал, там наметилось некоторое оживление, – пожал плечами Александер. – Ничего конкретного, если не считать немногих диких слухов.

– В данном случае они, может, и не совсем дикие.

Тон Вебстера заставил Александера приподнять бровь. Космос-лорд первого ранга скривился, полез в стол и вытащил объемистую пачку почтовых дискет.

– Здесь у меня, Хэмиш, – сказал он, – четырнадцать официальных протестов от хевенитского консула на Василиске, шестнадцать от различных мантикорских и не принадлежащих Королевству торговых картелей и ругательные заявления от девяти капитанов хевенитских торговых судов, ссылающихся на притеснения и незаконные обыски своих кораблей. Здесь также, – бесстрастно продолжал он, – пять одинаковых заявлений от нехевенитских шкиперов и их жалобы на «неправомерные угрозы применения силы» со стороны флотского персонала.

По мере оглашения списка брови Александера уползли почти под линию волос.

– Похоже, там и впрямь становится весело, – пробормотал он.

– Да уж.

– Ну, так про что все эти протесты и заявления?

– Они касаются некоего коммандера Виктории Харрингтон.

– Что? – фыркнул Александер. – Ты имеешь в виду ту, которая накрыла Себастьяна одним бортовым?

– Ее, ее, – подтвердил Вебстер с невольной улыбкой. Затем он помрачнел. – В данный момент коммандер Харрингтон является исполняющим обязанности старшего офицера пикета на станции «Василиск».

– Она – что? Что, во имя господа, офицер, способный провернуть такое чудо, делает на станции «Василиск»?!

– Это была не моя идея, – возразил Вебстер. – Ее спустили сверху после того, как Сонино детище закапризничало в ходе дальнейших маневров.

– А-а, и она решила засунуть свою ошибку под ковер, чего бы это ни стоило офицеру, который в действительности выполнил за нее всю работу?

Презрение Александера было явным, и Вебстер пожал плечами.

– Я знаю, ты не любишь Соню, Хэмиш. В данном случае я тоже не в восторге от нее, но на сей раз она ни при чем. Думаю, Яначек постарался. Ты же знаешь, как этот старый упертый… – Вебстер помедлил. – Я хочу сказать, ты знаешь, как он печется о семейных интересах.

– Угу, – кивнул Александер, и Джеймс снова пожал плечами.

– Как бы то ни было, он выразил пожелание, а я был слишком занят, торгуясь с ним относительно нового инженерного крыла для Саганами, чтобы отказать.

– Ладно, но что делает коммандер в должности начальника пикета? Это должен быть, по меньшей мере, капитан.

– Согласен. – Вебстер поднял спинку кресла обратно. – Что тебе известно о Павле Юнге?

– О ком? – Александер прищурился, явно с трудом припоминая. – Ты имеешь в виду наследника Северной Пещеры?

– Его.

– Немного – и это немногое мне не нравится. А что?

– А то, что де юре именно капитан лорд Павел Юнг является начальником пикета на Василиске. К сожалению, его кораблю понадобилось «срочное переоборудование», и он счел предстоящий ремонт слишком сложным, чтобы доверить его старшему помощнику. Так что он привел его домой сам – оставив на посту Харрингтон с единственным легким крейсером.

Александер уставился на него округлившимися глазами, и под его изумленным, недоверчивым взглядом Вебстер покраснел.

– Джим, я знаю тебя чертову прорву лет, – вымолвил наконец Александер. – Поэтому, надеюсь, ты скажешь мне, почему не уволил его немедленно?

– Политика, – вздохнул Вебстер. – Тебе ли не знать! Поэтому мне и необходимо выяснить твое мнение о возможной реакции правительства. Господи, Хэмиш! Проклятые хевениты жаждут крови. Полдюжины картелей во главе с Гауптманом сходят с ума. Графиня Марица готовится драться против бюджета Флота зубами и когтями, а чертовы «Новые Люди» у нее в кармане. Ты же знаешь, какой тяжелый танк представляет собой Северная Пещера в политическом раскладе! Все, что я мог сделать, это спихнуть Юнга с глаз подальше. Думаешь, герцог скажет мне спасибо, если я в такое время раздразню Ассоциацию консерваторов, отстранив от должности ненаглядное испорченное чадо первого заместителя самого барона Высокого Хребта?

– Нет. Вероятно, нет, – согласился Александер, подумав, но признание оставило кислый привкус.

Большинство мантикорских аристократов чтили традицию службы на благо общества, подпитываемую чувством долга. Те, кто не разделял этих взглядов, относились к самым эгоистичным и невыносимым экземплярам в известной вселенной. Своим прибежищем они избрали Ассоциацию консерваторов барона Высокого Хребта Мишеля Жанвье.

Ассоциация открыто исповедовала «восстановление исторического баланса власти, созданного нашими Основателями» между дворянством и нахальными плебеями. Упомянутого «баланса», как Александер прекрасно знал, никогда не существовало иначе, как в их личных мечтах. Он с минуту размышлял, затем нахмурился.

– Каков этот Юнг?

– Надменный, хорош собой, некомпетентен, нестерпимый хам, – отчеканил Вебстер. – Достойный отпрыск клана Северной Пещеры.

– В это я могу поверить, коль скоро он спихнул свои обязанности на младшего по званию и, задрав хвост, умчался обратно к цивилизации.

– Гаже, Хэмиш. Гораздо гаже. – Александер заломил и вторую бровь, и Вебстер расстроенно махнул рукой. – Если не ошибаюсь, он умышленно подставил Харрингтон, назначив ее исполнять свои обязанности.

– Почему ты так думаешь?

– Они на ножах, еще с Академии. Подробностей я не знаю. Комендантом тогда был Хартли, а ты в курсе, как трудно вытянуть из него хоть что-нибудь. Но Юнг схлопотал официальный выговор за недостойное поведение. Он обращается с женщинами, словно большой кодьяк с беовульфовским бизоном, – в точности как его отец и оба братца, – и явно не понимает отказов. Я имею в виду, физически.

– Ты хочешь сказать, он.. – Александер даже привстал со стола, причем выражение его лица сделалось грозным, но Вебстер перебил его ухмылкой.

– Думаю, он пытался, но Харрингтон родом со Сфинкса. – Александер понимающе кивнул. – И на старших курсах заняла второе место по рукопашному бою. Насколько я могу себе представить, он, может, и начал, но закончила явно она. – Его улыбка погасла. – Вот Юнг и навалил на нее станцию, надеясь выставить дурой.

– Понятно. А о чем все эти протесты?

– Похоже, никто не сказал коммандеру, что станция «Василиск» – это такое место, куда мы посылаем наших дураков и бездельников. Может, у нее и остался всего один корабль, но она действительно обеспечивает соблюдение Торгового Уложения в своем Узле. И если бы только это! За последние три недели Харрингтон, разместив в ближнем космосе разведывательные зонды на несколько сот миллионов долларов, охватила всю внутреннюю часть системы, установила контроль Флота за космическим движением вокруг Медузы и переняла таможенные функции у АЗА. И вообще здорово там все перетряхнула. Адмирал Уорнер сказал мне по секрету, что Юнг разочаровался в радостях цивилизации и пытается ускорить ремонтные работы. Видимо, хочет вернуться и остановить коммандера. Думаю, он боится, что создал чудовище, которое может пожрать его самого. Даже протекция не спасет. К сожалению, в данный момент Юнгов «Чудотворец» стоит у ребят Уорнера на «Гефесте» вскрытый и распотрошенный, как использованная консервная банка. Я не уверен, но у меня сложилось отчетливое ощущение, что Уорнер сознательно тянет резину с переоборудованием просто ради удовольствия наблюдать, как Юнг корежится. А тот не может оставить корабль без уважительной причины. Так что он сидит и не рыпается.

– Боже правый, – тихо произнес Александер. – Ты хочешь мне сказать, что у нас на Василиске наконец-то появился старший офицер, выполняющий свою работу? Замечательно!

– Да, она выполняет свою работу, и, насколько я могу судить, чертовски хорошо, но об этом-то, – Вебстер помахал дисками, – и речь во всех жалобах. У нее разбросаны бригады по всей системе, а с парнем, которого она поставила разбираться с инспекцией на терминале, и вовсе тяжелый случай. Он вколачивает Торговое Уложение в глотку каждому, слово в слово, с указанием параграфов и пунктов. Полагаю, не обошлось без четких указаний Харрингтон. Конечно, хевениты взвыли, но этот маньяк потрошит и наши корабли. Раньше все торговые дома Королевства проходили через Василиск практически без досмотра, и теперь они вне себя. Ну и самое худшее: помнишь слухи о контрабанде через Медузу? – Александер кивнул, и Вебстер кисло улыбнулся. – На нынешний момент харрингтоновские группы орбитальной проверки захватили контрабанды больше чем на девятьсот миллионов долларов и послали образцы на экспертизу. В ходе инспекций они поймали за шкирку картель Гауптмана на попытке протащить через Медузу шкурки большого кодьяка и официально заявили об этом. Коммандер захватила грузовик в четыре с половиной миллиона тонн, зафрахтованный Гауптманом, – «Мондрагон» – и арестовала его!

– О боже! – Александер, представив себе, какую кашу заварила неведомая ему Харрингтон, прижал руку к ребрам, тщетно пытаясь унять смех.