Текст книги "Весь мир Фрэнка Ли"

Джо округляет глаза:

– …мы будем встречаться с тем человеком, в которого влюблены.

Я повторяю жест Ву:

– Точняк.

На губах Джо появляется улыбка, она становится все шире и шире, и вот наконец Джо начинает хохотать, как целая армия белок. Она смеется и не может остановиться. Когда Джо успокаивается, я замечаю, что на первом этаже все притихли. Наши родители прислушиваются к тому, что происходит у нас.

– Ты просто сумасшедший, – говорит Джо.

Я складываю на груди руки и довольно ухмыляюсь.

– Но ты чертов гений.

Глава 9
Полный контроль над разумом

Мы с Джо сидим рядом, склонившись над телефонами.

– Значит, я должна тебе написать, когда Ву хочет со мной встретиться? – спрашивает она.

– Ну да. И я постараюсь на то же время назначить свидание с Брит.

– Но им об этом говорить нельзя.

– В смысле Брит и Ву?

– Привет, Брит Минз, – отвечает мне Джо делано мужским голосом, – я делаю вид, что хожу на свидания с Джо, только для того, чтобы у меня было алиби для моих родителей-расистов, которые ненавидят девяносто восемь процентов населения страны.

– Ну, если так все объяснять, то точно ничего хорошего из этого не выйдет, – говорю я.

– Но твой план сделает нашу жизнь гораздо проще, – отвечает Джо.

Я улыбаюсь ей. Конечно!

– Я потом ты пишешь мне, удалось ли синхронизировать свидание? – спрашивает Джо.

– Чего‐то слишком много сообщений получается, – говорю я. – О, придумал. Будем вести общий календарь.

– Ну ты и гик, – говорит Джо.

Я с вызовом смотрю на нее: «Ну и что?»

– На самом деле идея с общим календарем отличная, – признает она наконец.

Я отправляю ей приглашение. Она его принимает. Я создаю на своем телефоне тестовое мероприятие и называю его «Фрэнк и Джо начинают официально встречаться». Ее телефон тренькает, она видит событие в календаре и начинает смеяться.

– Тогда договорились.

– Договорились.

– Фрэнк! – кричит мама с первого этажа. – Ужин готов!

Я киваю Джо:

– Ну что, ты готова?

Она кивает мне в ответ, и на долю секунды мне кажется, что мы с ней десантники, которые должны выпрыгнуть с парашютом из самолета. И тогда мы делаем вот что: мы беремся за руки и спускаемся вниз. Я и до этого не раз держал ее за руку, когда мы боролись на больших пальцах, когда вызывали духов во время ненастоящих спиритических сеансов на Хеллоуин и во время бесконечно длинных молитв перед праздничными ужинами… И всегда рядом были другие люди. А сейчас есть только я и Джо.

– У тебя ладонь вспотела, – жалуется она, когда мы спускаемся вниз по лестнице.

– Это твоя.

– Нет, твоя.

– Нет, твоя.

Спустившись, мы завершаем наше представление: поворачиваемся, убеждаемся в том, что родители нас заметили, и через полсекунды опускаем руки. Смысл этой уловки простой: мы сделали вид, что чудесным образом влюбились друг в друга после того, как полтора часа провели в комнате Джо, и забыли о том, что держимся за руки.

Наш план работает.

– О-о-о-о! – восклицают родители.

– Что? – с невинным видом спрашиваю я.

– Есть пора, – отвечает мама.

– Ешь, ешь, – говорит мама Джо, возясь с горелками под богато украшенными серебряными блюдами.

– Вы хотеть вина? – спрашивает мой папа.

Я сразу понимаю: наш план сработал. Серьезно? Вино?

Мы накладываем себе еду. Французский ужин подан в корейском стиле – это буфет, и еды слишком много. Я накладываю себе еду в тарелку, Джо накладывает в свою. В конце буфета нас ждет папа. Он провожает нас к детскому столу и отодвигает нам стулья, как какой‐нибудь смуглый метрдотель из Средиземья. Мы садимся. Обычно за детским столом сидит гораздо больше людей, но на этот раз здесь только мы с Джо. Мы сидим лицом к взрослым, а они – лицом к нам. Просто какой‐то стол жениха и невесты во время свадьбы.

Некоторое время царит полное молчание. Потом миссис Сонг, покопавшись в своем огромном телефоне-планшете (конечно же, он корейский), включает какую‐то современную рок-композицию – просто унылая череда заезженных клише. Папа в это время наливает нам вино. Он наполняет бокалы до краев, словно это апельсиновый сок и нам с Джо по шесть лет.

I never knew I could feel this way.

The clouds are breaking, it’s a brand new day…[20]20
  Не знал, что такое бывает. Облака ушли, наступил новый день… (англ.)


[Закрыть]

Джо дергается. Такое чувство, что она сейчас перевернет наш стол.

– Блин, блин. Я не смогу.

– Держись, – шепчу я ей.

Мы начинаем хихикать. Родители замирают и смотрят на нас огромными глазами, и взгляд у них глупый, как у счастливых осликов. Потом они понимают, что повисло неловкое молчание, и снова принимаются разговаривать. Со стороны они похожи на пьяных, которые старательно притворяются трезвыми. Нам с Джо играть на публику тяжело, но план работает.

– Давай выпьем, – предлагаю я. – Говорят, алкоголь помогает.

Мы не можем поднять бокалы, потому что они полны до краев, поэтому наклоняемся и отпиваем. Я тут же об этом пожалел. Нет, серьезно, как вообще можно пить вино просто так, не смешивая со спрайтом или с чем‐то типа того? Алкоголь, я тебя не понимаю.

– Эй, – шепчет Джо, – зацени.

– Что?

– Три секунды смотри мне в глаза.

Я делаю то, что она попросила, и правым ухом слышу, что за столом взрослых воцарилось молчание.

– А теперь посмотри на стол взрослых.

Я смотрю на родителей, и Джо делает то же самое, и взрослые снова начинают оживленную беседу.

– А теперь опять посмотри на меня.

Я смотрю на нее. Мне всегда почему‐то казалось, что у нее черные глаза. Оказывается, они не черные. Они темно-коричневые. Я ловлю себя на мысли о том, соответствуют ли они нелепым требованиям, которые моя мама предъявляет к размеру. На верхних веках у Джо есть двойная складка, ssangkkeopul. Корейцы считают, что это очень красиво, и даже готовы на пластическую операцию ради нее. У меня нет ssangkkeopul. Должен ли я завидовать Джо?

Нет складки – да и ладно. Мне нравятся мои глаза. Они, кстати, совершенно черные, как душа ультраредкого хаотичного и злого антипаладина двенадцатого уровня.

– Слушай, – говорю я ей, – а я никогда раньше не замечал, что у тебя есть ssangkkeopul.

Джо пытается посмотреть на свои веки, это выглядит забавно.

– Они почему‐то появились после пубертата. Мама говорит, из‐за них у меня усталый вид.

Она закрывает глаза и пальцами оттягивает веки в стороны, чтобы распрямить складки.

– Перестань, ты чего? Это как та фигня – «японцы, китайцы, покажите яйца».

– Блин, это было дерьмово.

– Прости, что напомнил.

«Японцы, китайцы, покажите яйца» – эту расистскую дразнилку мы в детстве часто слышали от белых детей. При этом они оттягивали пальцами уголки глаз, чтобы точно быть «как китаеза».

– Да ладно, – говорю я. – У тебя красивые глаза, и не надо с ними ничего делать.

Тут Джо начинает смеяться, как она это обычно делает – ики-и-кик-хок-ик-ик-ик, – потому что одновременно происходят две вещи: за взрослым столом все замолкают и замирают, как сурикаты, а в песне поют буквально вот что:

You’re beautiful just the way you are.

Girl, you know you’re a shining star[21]21
  Ты прекрасна такой, какая ты есть. Малышка, ты же знаешь: ты сияешь, как звезда (англ.).


[Закрыть].

– Вот черт! – говорю я и тоже начинаю смеяться.

– На счет «три» поворачиваемся к взрослым, – говорит Джо. – Раз, два, три!

Мы поворачиваемся к столу взрослых, и те снова начинают разговаривать. Я чувствую возможности, которые открывает безграничная власть. Я заполучил полный контроль над разумом родителей. Папа подходит к нам, щелкает каблуками и становится по стойке смирно. Клянусь, что он даже раздумывал о том, не отвесить ли поклон, но в конечном счете решил, что это уже лишнее. Он видит, что вина в моем бокале практически не убавилось.

– Ты не пить вино?

– Папа, я так объелся, что сейчас блевану.

– Фу, – говорит мама.

– Не желаешь ли посетить блеванториум, чтобы мы могли еще поесть? – спрашиваю я у Джо.

– Это отвратительно, – отвечает она и, хихикая, толкает меня в плечо.

И родители снова замолкают, словно кто‐то щелкнул выключателем.

Наконец нам пора уходить. Мы с Джо наносим родителям последний, решающий удар, чтобы подтвердить серьезность начавшихся сегодня отношений.

– Пойду разогрею машину, – говорю я.

По южнокалифорнийским стандартам стоит ужасный холод – на улице всего 15 градусов по Цельсию, а мама любит, чтобы в салоне было тепло, хоть так и выше вероятность того, что папу вырвет в одноразовый стаканчик. Я выхожу на улицу, и Джо следует за мной. Мы делаем все так, как запланировали: я завожу мотор, включаю печку и вылезаю из машины, а потом прямо перед открытой дверью дома Сонгов я наклоняюсь к Джо и делаю вид, что целую ее в щеку.

– Мы с тобой пара долбаных панд в зоопарке, – шепчу я Джо на ухо.

Она смеется.

Дайте я вам кое‐что расскажу. Я живу для того, чтобы смешить людей. Родителей, родственников, любимых – всех. Умение рассмешить – важная штука. Если вы этого по какой‐то причине не умеете, то научитесь. Учитесь так, словно готовитесь к экзаменам. Если вам не повезло и вы не встретили в жизни человека, который может вас рассмешить, то бросьте все и найдите такого. Пересеките пустыню для этого, если понадобится. Смех – это не просто реакция на что‐то смешное. Смех – это музыка глубокого космоса, соединяющая всех людей. Смех выражает то, что нельзя выразить словами.

Джо смеется и отстраняется от меня. На фоне освещенного дверного проема теперь толпятся силуэты.

Это будет охренительно!

Фрэнк Ли влюбился

Глава 10
Старая новая любовь

Следующие пару дней мы с Джо доводим до ума нашу систему. Сначала я создаю в нашем календаре мероприятие под названием «"Старая новая любовь", кино с Брит». Джо немедленно его удаляет.

«Идиот, – пишет она, – никаких имен!» «Ага! – пишу я ей в ответ и создаю новое мероприятие под названием: «Суббота: Ф, "Старая новая любовь", кино». «Ф» – это «Фрэнк», понятное дело.

На следующий день на алгебре мы обсуждаем результаты теста. Кью получил 100 баллов из 100 возможных, просто потому, что он Кью. Пробные схоластические тесты Кью тоже сдал на 1520 баллов из 1520 возможных. Теперь кажется, что это было вечность назад. Я получил 97. Брит ровно столько же. Она наклоняется ко мне и рисует вокруг цифры 97 на моем листке жирное сердечко. Прямо как в начальной школе, но меня это нисколько не волнует.

Мой телефон вибрирует, и я украдкой бросаю взгляд на экран: «Суббота: "Титановый кулак – 3. Возвращение", кино». «Титановый кулак» – чисто пацанское кино. Я представляю себе, как Ву потрясает кулаком перед экраном, а Джо вжимается в кресло, и мне с трудом удается сдержать смех.

– Мистер Фрэнк, неужели вы действительно смотрите на экран телефона в этом храме знаний? – спрашивает мистер Берри Софт.

– Простите, – извиняюсь я и убираю телефон.

Я бросаю взгляд на Брит. Она лукаво морщит нос, на ее лице будто написано: «Что ты там придумал?» Я чувствую, что по телу проходит волна. Только вот чего? Озорства? Нервной дрожи? Дерзости? Мистер Софт продолжает на меня смотреть. На его лице нет ни недовольства, ни раздражения, он просто терпеливо ждет.

– Ты хочешь чем‐нибудь с нами поделиться?

Да, я хотел бы поделиться. Я хотел бы встать на парту и громко объявить: «У меня будет первое настоящее свидание с Брит!» Но я лишь виновато улыбаюсь и отрицательно качаю головой.

– На следующей неделе начинаем подготовку к тестам, – объявляет мистер Софт, – поэтому дайте своим мозгам немного отдохнуть. На выходные никакой домашней работы.

– Ну вот, – говорит Кью, он искренне разочарован.

– Просто счастье иметь такого ученика, как вы, мистер Кью, – отвечает мистер Софт. – Хештег «счастье».

* * *

Чуть позже я пошел забрать из своего шкафчика вещи на выходные. Открыл его и изучаю свое искаженное отражение в приклеенном на дверцу дешевом зеркале. Я никогда не считал себя красивым, но Брит я, должно быть, нравлюсь. Могу ли я теперь официально считать себя симпатичным? Захлопываю дверцу ящичка и вижу в нескольких сантиметрах от себя лицо Кью.

– Черт! – говорю я. – Я чуть кирпичей не отложил.

– Вечером мы штурмуем Кровавый замок в «Подземельях и драконах», – заявляет Кью. – Я, Олмо, ты и братья Пател по веб-камере. Приноси наушники с гарнитурой. Будем сражаться с чертовым полубогом.

– Кью, Кью, Кью, – отвечаю я, – послушай…

По лицу видно, что он расстроился.

– О нет!

– У меня свидание.

– Че-е-ерт!

– Соберись, старина, выше голову. – Я стараюсь говорить как аристократ.

Он закрывает глаза.

– Глубокий вдох, взгляд расслаблен. – Он снова открывает глаза. – Все с тобой понятно. Фрэнк, мой мальчик, я очень за тебя рад… И какие конкретно планы?

– Ужин и фильм «Старая новая любовь».

– Чудесно.

Он пристально на меня смотрит, словно выражение моего лица неожиданно изменилось. Может быть, и правда изменилось.

– И твои родители нормально к ней отнеслись? – спрашивает Кью.

Я делаю резкий вдох и дергаю за лямки рюкзака.

– М-г-м… – Вот все, что я смог из себя выдавить.

Я пока не хочу рассказывать ему про наш план с маскировкой, потому что со стороны может показаться, что он абсурден. Но какие времена, как говорится, такие и нравы.

– Ого! Как‐то все слишком просто, – говорит Кью. – Как это они так быстро изменили свое мнение? Какие‐то хорошие новости от Ханны?

– С чего ты взял?

– В смысле?

Мы некоторое время с непониманием пялимся друг на друга. Мой телефон вибрирует.

– Это она, мне пора, – говорю я.

Под «она» я имею в виду Джо, которая написала: «Заезжай за мной через полчаса». Но Кью сейчас об этом знать не обязательно.

– Ну я тогда займусь Кровавым замком, – говорит он.

* * *

Я несусь домой в моей совершенно не вызывающей вау-эффекта Consta с максимальной разрешенной скоростью, потом взлетаю по ступеням к себе наверх, чтобы собраться. У меня времени как раз на то, чтобы на пять минут заскочить в душ, слегка смазать волосы гелем и переодеть футболку. Я выбираю свою любимую, на ней изображена пьющая чай в аду собака. И надпись: «Все в порядке».

Я поднимаю подбородок, чтобы, глядя в зеркало, подрезать волосы в носу, и тут слышу за своей спиной мягкий голос:

– Ты куда вечером собираться?

Это мама. Стоит, прислонившись к дверному косяку.

– Ужин, – отвечаю я, – потом кино.

– Хорошо, хорошо, – с облегчением говорит она. – Какое кино? – Такое ощущение, что название фильма может что‐то рассказать о моем будущем.

– Фильм называется «Старая новая любовь».

– А про что это?

– Мамочка, не беспокоить Фрэнка! – кричит папа из другой комнаты. – Он должен идти собраться.

– Похоже, это фильм про любовь, – говорит мама, – думаю, что Джо нравится. Девочкам нравится про любовь.

– Мам, – говорю я, – мне пора.

Рядом с мамой в коридоре появляется папа с ключами от автомобиля в руках.

– Ты брать мой машина.

Я смотрю на него с удивлением. Я никогда не ездил на его машине. Он держит ключи, как шеф-повар – большую щепотку соли.

– Спасибо, пап.

– М-м-м, – отвечает он.

Мама с папой, улыбаясь, стоят в коридоре и не дают мне пройти.

– Можно? – спрашиваю я.

Они наконец отходят.

– О’кей, ты идти, – говорит мама.

Я несусь вниз и запрыгиваю в папину Audi QL5. Когда я сдаю задом, чтобы выехать, мама с папой стоят в дверях и машут мне, как моряку, который отправляется в дальнее плавание.

* * *

Я добираюсь до роскошного дома Сонгов на обрыве и пишу Джо из машины: «Я на месте». – «Вас понял», – отвечает Джо.

Джо выбегает из‐за роскошной дизайнерской двери вишневого цвета и поворачивается, чтобы помахать рукой родителям. В этот момент ее волосы вспыхивают зеленым на фоне голубых сумерек. Она запрыгивает в машину.

– У моего папы была когда‐то такая же, – говорит Джо, разглядывая побитый временем салон. От нее пахнет как от розы – честное слово, как от настоящей розы.

Мое сердце громко стучит. По тому, как пульсирует венка на ее шее, я понимаю, что и Джо волнуется.

– Погнали, – говорю я с ухмылкой.

Мы отъезжаем. Родители Джо машут нам до тех пор, пока не исчезают из вида.

– Ты знаешь, что мне только что сказали родители? – спрашивает меня она.

– Что?

Я вхожу в поворот на слишком большой скорости. Когда волнение от этого дурачества отступает, на смену ему приходит предвкушение того, что мне сейчас предстоит: мы с Брит будем сидеть близко друг к другу и вместе смотреть фильм о большой любви на большом экране.

– Они сказали: «Не буди нас, когда вернешься». Нет, ну ты представляешь?! То есть фактически они разрешили мне вернуться во сколько я захочу!

Я многократно киваю со счастливой улыбкой:

– Мой папа дал мне свою чертову «ауди»!

– Мне кажется, мы можем так каждый вечер типа встречаться, и никто нам слова не скажет, – задумчиво произносит Джо.

– Круто! – говорю я. – Дай пять!

– Стой-стой-стой! – кричит Джо. – Вижу цель!

Мы приближаемся к кинотеатру, в который она пойдет. Я уже издалека замечаю Ву, вышеупомянутую цель, он стоит у афиши «Титанового кулака», стараясь скопировать боевую стойку изображенного там робота высотой с двадцатиэтажный дом. Результат Ву не нравится, он встряхивает руками и пробует снова.

– Давай, – говорю, – иди.

Джо отстегивает ремень безопасности:

– До дома меня Ву довезет, так что не переживай, хорошо? Он будет настаивать.

Я представляю себе недоумение на лицах родителей Джо, когда ее домой привезет Ву.

– Но…

Она не дает мне договорить:

– Я всегда прошу высадить меня за несколько домов до нашего. Пока все отлично работало.

– Вот черт, – говорю я, – бедный Ву.

– Пожалеешь Ву, если он внезапно столкнется с моими родителями, – уточняет Джо и захлопывает дверцу. Потом кричит мне уже через стекло: – Давай уже! Пока!

– Пока!

Я отъезжаю. Я один в машине. Делаю глубокий вдох, на секунду задерживаю дыхание и чувствую, как мысли в голове успокаиваются. Высадка Джо прошла успешно, теперь остается только забрать Брит. И можно наслаждаться вечером. Я устраиваюсь поудобнее на потрескавшемся кожаном сиденье. Открываю все окна, высовываю руку наружу и ловлю ладонью влажный воздух. Мне кажется, что моя рука стала рулем лодки, рассекающей водную гладь.

В свете дня дом Брит выглядит иначе. Яркие суккуленты, похожие на маленькие скульптуры, растут вокруг засыпанного гравием дворика, я не заметил их, когда приходил делать задание по алгебре. Над входной дверью висит русалка, вырезанная из выброшенного на берег куска дерева. Кажется, что это старый дом, который очень-очень любят. А на двери, которая, как оказалось, красного цвета (в прошлый раз мне почудилось, что она коричневая), вместо звонка висит серебристая колотушка в виде собачьей попы.

Не удержавшись, я сравниваю этот дом с моим – типичным домом в фермерском стиле, приземистым, длинным, с простой зеленой лужайкой. Все обычно и практично. Мои родители слишком много работают, для того чтобы вырезать русалок для входной двери. Но они же, наверное, к этому стремятся, да? К тому периоду в жизни, когда темп замедляется, тело расслабляется, а разум витает в поисках идеальной колотушки для входной двери. Иначе какой смысл во всей этой работе?

Собачья задница звякает, дверь открывается, и я вижу Брит.

– Собачья задница, – говорю я, показывая на дверную колотушку.

– Я знала, что тебе понравится.

Она тоже переоделась. Теперь на ней топ с изображением военного корабля, на котором нарисован штрих-код, а под ним надпись: «Будем как скандинавы».

– Офигенная майка, – говорю я.

Джо проводит ладонью по моей футболке и говорит:

– И мне твоя очень нравится, – а через секунду добавляет: – Ой, я забыла свитер. В кино всегда холодно. Зайди пока, поздоровайся с родителями.

Она поднимается на второй этаж, а я, вдруг снова оказавшись в ее доме, остаюсь совершено один. Я рассматриваю детали интерьера. В винтажном молочном бидоне стоит букет из свернутых в трубочку чертежей, в рамке на стене висят огромный, размером с простыню, постер какого‐то французского фильма и фото маленькой Брит.

Она с родителями играет в бассейне с разноцветными шариками. Все вещи в комнате несут какой‐то смысл, все они подбирались с душой и находятся на своем месте не просто так.

Я снова вспоминаю о том, как сильно отличается наш дом. Мама собирает керамических курочек, просто потому что они дешевые. Папа коллекционирует сувенирные крючки (тоже чем дешевле, тем лучше) из самых разных мест – Хермоза-Бич, аэропорт Лос-Анджелеса, замок Скотти…

По дому моих родителей можно подумать, что они все еще на пути к большой мечте. А в доме родителей Брит кажется, что они уже давно достигли намеченной цели.

– Вот мы и снова встретились, – раздается голос отца Брит, потом он сам появляется, снова одетый в серое худи.

– Здрасьте, – говорю я.

Он неожиданно меня обнимает:

– Я так и знал, что опять тебя увижу, приятель. Хочешь пива?

– А-а-а-а, – говорю я, – мне восемнадцать?

– А, точно, – отвечает он. – Может, травки тогда, а? – Он скрещивает руки на груди и начинает смеяться. – Шутка.

– Рада снова тебя видеть, Фрэнк, – раздается мягкий женский голос, и появляется мама Брит, тоже в сером худи. За ней приходит Брит с тонким свитером в руках.

Я представляю себе, как мы выглядим со стороны: родители в одинаковых худи, дети в модных майках, – и внутренне смеюсь над всей этой милотой. Ощущение милоты проходит по комнате, как порыв теплого воздуха.

– Нам пора, – говорит Брит.

– Да, не хочется пропустить трейлеры перед фильмом, – добавляю я.

– Именно это я и хотела сказать, – замечает Брит с улыбкой. Видно, что это совпадение произвело на нее впечатление.

– Подождите, не уходите, – говорит папа Брит. – Я хотел тебе кое‐что дать. Брит говорит, что тебя интересует аудиоассамбляж.

Слово «аудиоассамбляж» скачет у меня в голове, как мячик для пинг-понга. Так вот, значит, как это называется. И папа Брит знает, что это такое. По коже бегут мурашки. Я чувствую себя так, словно мою фамилию объявили в микрофон и мне надо выйти на сцену, чтобы у всех на виду получить награду.

Папа Брит передает мне небольшую круглую жестянку:

– Когда я только начинал ухаживать за мамой Брит, я записывал звуки в метро. Мы тогда жили в Бруклине. Эти записи могут тебе понравиться.

– Ого, – говорю я, принимая из его рук жестянку, – а вы уверены, что хотите мне их отдать?

– Может, это тебя на что‐нибудь вдохновит, – отвечает папа Брит и подмигивает своей дочери.

Брит не закатывает глаза и вообще не делает ничего из того, что обычно делают подростки. Она просто смотрит на меня, и в этом взгляде читается уверенность в том, что эта маленькая жестяная коробочка поможет мне сделать что‐то великое. И от такого взгляда мне действительно хочется сделать что‐то великое.

* * *

Самым лучшим в походе на «Старую новую любовь» оказался не сам фильм (хотя он был отличным – идеальное сочетание романтики и комедии, моих самых любимых на свете вещей). Больше всего мне понравилось стоять вместе с Брит перед сеансом в очереди за едой и напитками. В очереди были пары помоложе и постарше, парни с девушками, державшими тонкие свитера, мужчины с женщинами, державшими тонкие свитера, и иногда попадались пары парней или пары девушек, и все они тоже держали тонкие свитера.

Мне кажется, я присоединился к клубу. К клубу тех, у кого есть пара.

– А можно нам на начос дополнительных халапеньо? – спрашивает Брит у работника кафе.

– Ничего себе! Именно это я и хотел заказать! – говорю я, опьяненный удивлением.

Мы внимательно смотрим трейлеры перед сеансом и шепотом обмениваемся критическими замечаниями, потому что оказывается, что нам обоим это нравится. Сам фильм мы тоже смотрим очень внимательно. К концу по моей щеке сползает одинокая слеза, а Брит вытирает сначала свои заплаканные глаза, а потом и мои.

Мы целуемся только тогда, когда на экране появляются титры. Я чувствую в ее рту привкус перца и сыра, и она тоже, видимо, его чувствует, поэтому перед тем, как снова поцеловаться, мы пьем колу.

– Вот так гораздо лучше, – говорю я.

После фильма, отъехав немного от кинотеатра, мы останавливаемся у небольшого дурацкого кафе на Кресент-Бич. На стенах висят старые автомобильные номера и весла, играет старая музыка, и посетители уже давно не молоды. Раньше я вообще не понимал, зачем ходить в такие места, правда. Нет, я серьезно. Оно даже называется «Старперцы».

Но сейчас мы с Брит сидим рядышком в кабинке, пьем какао, и места лучше этого кафе и быть не может.

– Мне тут нравится, – говорю я. Вынимаю диктофон и записываю окружающий нас гул – позвякивание посуды, разговоры и звуки отодвигаемых высоких стульев, похожие на песни китов. Потом я убираю диктофон.

– Да, по‐своему неплохое, – соглашается она, рассматривая интерьер. – И никакого китча. Ненавижу китч. Китч – это когда ты видишь вещь не такой, какая она есть, а такой, какой тебе хотелось бы, чтобы она была.

– Китч – это когда смеешься над чьим‐то вкусом.

– Это просто подло, – соглашается Брит.

Я думаю о маминых курицах и папиных крючках. Это китч? Или, может, я просто слишком жесток к родителям?

Скорее всего, именно последнее. Может, в восьмидесятые в Корее было круто собирать куриц и настенные крючки.

– Да, подло, – соглашаюсь я и мысленно обещаю себе исправиться.

На стене висят прозрачные часы в форме пивной кружки, в них пузырится жидкость янтарного цвета. Этим часам, наверное, уже лет пятьдесят.

– Смотри, какие часы, – говорю я. – Это не китч, это же просто прекрасно.

– Кстати, а как у тебя со временем? – спрашивает Брит.

– Никуда не тороплюсь, – заверяю ее я. – Времени навалом.

– Кру-у-у-ть, – отвечает Брит, как ребенок.

«У нас масса времени, потому что мы с Джо заключили договор», – думаю я. Но Брит тут же отвлекает меня от размышлений. Она поворачивает голову, и прядь ее волос попадает в какао. Я тут же отодвигаю ее чашку.

– У тебя волосы в чашку попали, – говорю я.

Она берет мокрую прядь и подносит к моему лицу.

– Не хочешь попробовать?

– Ну-у-у, – с сомнением мямлю я, но беру кончик пряди в рот.

– Фрэнк Ли, ты просто сумасшедший.

На мгновение мы оба становимся серьезными. Мы здесь, мы в моменте. Действительно, высасывать какао из волос девушки – это дичь. Кто вообще так делает? И кто позволяет это делать? Но Брит сама меня об этом попросила. Она хотела, чтобы я так сделал. И я ужасно горд тем, что являюсь единственным человеком на земле, который сосал волосы Брит Минз.

Мы заказываем еще по какао и картофелю фри. Мы вообще не смотрим на телефоны. Я знаю, что до оговоренного с Джо времени возвращения домой у меня есть по меньшей мере час. Мы с Джо решили, что на всякий случай, чтобы не спалиться, возвращаться домой будем приблизительно в одно и то же время. Вскоре работники кафе начинают ставить перевернутые ножками вверх стулья на столы. По пути домой мы с Брит высовываем руки, будто крылья, из окон машины и ловим ладонями воздух.

– Если будем держать руку под правильным углом, то машина взлетит, – шучу я.

– Я стараюсь, как могу, – отвечает она со странным смехом, который слегка напоминает плач.

– Взлетаем, взлетаем, – кричу я.

Перед красной дверью (теперь я точно вижу, что она красная, а не коричневая), прямо у металлического собачьего зада, мы целуемся в последний раз. Потом я сбегаю по ступенькам, не поскользнувшись и не упав.

Я приезжаю домой и оставляю машину на улице. Я не хочу громыхать дверью гаража и будить родителей. В коридоре я снимаю обувь и аккуратно ставлю ее параллельно обуви мамы с папой на блестящем полу из коричневой плитки. Зайдя в свою комнату, я замечаю, что кто‐то заботливо оставил включенным ночник, чтобы я не плутал в темноте, и подготовил для меня кровать. Я падаю в постель и уже начинаю засыпать, но вдруг вспоминаю, что надо отправить одно короткое сообщение.

«Подтверждаю. Вернулся на базу». – «Я тоже на базе. И уже в кровати», – отвечает Джо. «Как вечер?» – «Очень круто, – отвечает Джо. – Чувствовала себя Золушкой, которая осталась на балу после двенадцатого удара». – «И ты не превратилась в тыкву!» – «Ха! Как там Б?» – «Бомбически, – отвечаю я. – Идеальный вечер». – «Тогда ура!» – «Ура!»

Джо отправляет мне гифку, где два футболиста пытаются дать друг другу пять, но промахиваются и вместо этого одновременно лупят друг друга по лицу.

– Спокойной ночи, Джо, – бормочу я и засыпаю безмятежно и глубоко.