Текст книги "Варанаси. Город смерти и нелюбви"

Аша и Гокул

Аша закуривает. Картинно так, как в кино. Будто давно хотела выговориться, и тут подвернулся удачный слушатель, а теперь она думает: а достойный ли? И закуривает паузы. А я боюсь что-то спросить. Уж слишком откровенно и о личном. А вдруг я книгу потом об этом напишу? Я могу…

Аша продолжает, закрывая иногда глаза и вытирая пот полотенцем, адова жарища +48.

Аша и Гокул, пройдя по каким-то узким и тёмным улицам, оказались в мрачном месте, наподобие студенческой общаги. Большего убожества Аша в жизни не видела, хотя она видела в Индии многое. И это юные «сыны Ганги» в таких условиях существуют? Мрачная комната с кроватью, в коридоре электроплитка стоит на полу, воды нет, туалет ужасен, тоже в коридоре. Малюсенькое оконце в тёмный узкий заплёванный закоулок. Но Аше тогда всё равно было. Друг стоял на шухере у входа в здание. Электричества нет, как впрочем, всегда. Гокул зажигает свечи. Аша смотрит на него и не может насмотреться, а он пахнет благовониями и Индией, такой дурманящей, пахнет её помешательством, она на расстоянии слышит, как стучит его сердце, как сумасшедшее, бьётся и рвётся наружу. Аша говорю ему: «Гокул, я слышу твоё сердце», «А я хочу услышать твоё», – шепчет он. Потом встаёт, задувает все свечи и начинается самая сумасшедшая ночь в жизни Аши. В какой-то момент до Аши вдруг доходит, что у Гокула никогда не было женщины, никогда, никогда, никогда, никогда. Это Аша так ему понравилась или так припёрло? И потом у неё мелькнуло молнией: «Это я сейчас чем занимаюсь, это я сейчас невинности лишаю юного пуджари с Ганга аарти, это он-то плейбой и пожиратель девичьих сердец, со штабелями девчонок???!!! Ну-ну». Становится неловко и стыдно. Мелькает мысль всё это прекратить немедленно, но они уже не могут остановиться. Она растворяется в его руках, тонет в этих запахах и улетает.

В самый ответственный момент Аша слышит крик друга Гокула, ей кажется, что он вломился в комнату, но кричал он снаружи. Гокул кричит, чтоб Аша быстро одевалась. Через несколько мгновений в комнату вваливается жуткого вида огромный жирный мужик, как котят, расшвыривает Ашу и Гокула по углам, хватает Ашу своей лапищей размером с дом, грохает на кровать и пришпиливает к кровати. Аша даже не успевает испугаться. Этот мужик оказывается главным студенческой общаги с пуджари, со служителями культа, и Аша делает поспешный вывод, что насиловать он не будет. Но ошибается. В это время на мужика истеричным зверем наскакивает Гокул, толстяк ослабевает хватку, и Аше удаётся выскочить, соскользнуть с кровати и вжаться в угол. Толстяк швыряет Гокула о стенку, почти размазав, перегораживает выход. Тут вбегает друг, мелкий такой щуплый парнишка, они вдвоём с Гокулом снова кидаются на громилу, пока громила соображает, кто здесь ещё, Гокул заслоняет Ашу собой, она вцепляюсь за него мёртвой хваткой, всё, они как одно целое теперь, попробуй, расцепи.

И в этот самый момент Аша думает, как здорово вот так крепко с ним обниматься, он стеной заслоняет, она слышит бешеный стук его сердца и запах страха, не своего, его, и хочет поцеловать его в шею, а этот толстый громила, что он вообще здесь делает, портит всё кино.

Толстяк пытается расцепить Ашу и Гокула, но у него ничего не выходит, он понимает, что они как единый организм, насиловать обоих придётся. Друг Гокула встаёт на колени и молит громилу отпустить ребят с миром. Аша начинает впадать в ступор. Толстяк тычет два пальца в лицо и говорит: «Секс со мной две минуты, куколка, иначе я звоню в полицию!» Аша кричит, что толстяк сядет за попытку изнасилования и позвонить в полицию – прекрасная идея. Гокул пытается заткнуть Ашу, так как сейчас мужской разговор начинается. «Как это помолчать? – недоумевает Аша. Они что сейчас будут решать, сколько минут меня насиловать, или что?» И тут она понимает всю картину: полиция наверняка куплена, а если нет, то, разумеется, не откажется поразвлечься с иностранкой, парней выгонят с позором из универа, да мало ли что. И Аше хочется извиниться: «Эй, Толстяк, я это… не подумав брякнула, давай искать консенсус». Денег ему дать. Меж тем, руки Гокула стискивают пальцы Аши до хруста, Толстяк приближается, они пятятся в полумраке к стене, Друг нервно и резко бросается на громилу, отлетает от ответного удара в стену. И тут Ашу озарять начинает: «А кто я такая для Гокула? Никто. Просто иностранная дамочка, с которой можно поразвлечься, ему охота из университета вылететь, с аарти, позор на весь город, на всю семью, кто потом дочь свою за него замуж выдаст?» И она осознаёт, что сейчас Гокул скажет: «Иди, у тебя нет другого выхода», и отпустит её руки. Все Ашины мысли были только о том, что её могут предать, отдать на растерзание Толстяку. Толстяк же смотрел грозно, в одной руке телефон, и они орали втроём между собой так быстро и скоропалительно, что Аша ничего не понимала.

Толстяк тычет Аше в нос один палец: «Ты мне нравишься, куколка, секс со мной одна минута, и все свободны». Хм, интересно, а кто с секундомером стоять будет? Аша лепечет что-то наивное Гокулу: «Я только твоя, твоя женщина, я только для тебя. Нет, пожалуйста, не отдавай меня ему, я не хочу с ним секса». Гокул поворачивается к ней: «Какой секс, успокойся, я тебя не отдам!» У Аши будто камень с души свалился, стало не так страшно. Но больше всего восхищает Друг: то умоляет громилу, то орёт, то бешено кидается и бьёт в челюсть, получает сполна и снова молит отпустить леди, она ни в чём не виновата. Аша шепчет Гокулу, что может дать доллары, рупии, что угодно, сколько Толстяк хочет, чтобы спокойно покинуть помещение. Гокул долго торгуется с Толстяком, но Толстяк только хочет секса, ему никакие деньги не нужны. И ещё в Индии, говорят, один Бог – Шри Баблонатх! В этой ситуации громила не позарился на зелёненькие хрустящие доллары. Аша шепчет Гокулу в ухо: «Почему он грозит полицией, в Индии – это что, преступление?», на что Гокул отвечает: «Это темпл!» (храм). «Как темпл, где темпл, какой темпл, почему темпл, ты шутишь, ты НЕНОРМАЛЬНЫЙ», – орёт Аша. Брамин, религиозное лицо, пуджари, приводит девушку заниматься любовью в ХРАМ. Уму непостижимо. Как так можно?! Совсем мозги переклинило, да? Совсем сдурел? А друг… И это был переломный момент в той ночи. Толстяк, видимо, понял, что Аша не знала, что это храм, посмотрел даже как-то с жалостью. А вот насиловать в храме – это вроде как нормально, да? А по обоюдному согласию любовью заниматься в храме – это нет, нельзя. Потом Толстяк сказал что-то Гокулу, Гокул сказал Аше сказать Толстяку, что она придёт завтра, так как сейчас её отель закроют, и ей надо идти, а завтра она придёт непременно.

Аша ответила:

– Он не поверит. Это глупо.

– Аша, я тебя умоляю, скажи ему, он поверит, и мы все уйдём.

– А что будет с твоим другом?

– Я не знаю… Скажи ему, что придёшь. Ты же моя женщина, раз я сказал, что ты придёшь, значит придёшь. Это же я решаю, кто и куда от меня приходит. Не ты. Пойми же, наконец!

Аша говорит Толстяку, что придёт завтра. Он, конечно же, не верит, орёт всё также, но уже не нападает. Вмешивается Друг, опять долгие переговоры. Друг встаёт на колени и на коленях молит Толстяка. Гокул снова просит Ашу помолчать, тут и Толстяк взывает, чтобы Аша заткнула свой поганый рот, потому что мужчины разговаривают. Аша подумла: «А я что, а я ничего, хорошо, решайте без меня, кто и сколько со мной хочет минут, я уже хочу, чтобы это когда-нибудь кончилось, сил бояться уже нет». Гокул стискивает её пальцы: «Не бойся любимая, я тебя не отдам!». И она верит. Она почему-то ему верит.

Через мучительно долгое время переговоров, где громче всех умоляет Друг, Гокул говорит: «Он согласен нас отпустить, но ты должна пожать ему руку в знак примирения». Что? Что пожать? Он же схватит Ашу в этот момент и всё. Аша думает про себя: «Не прощу Гокулу никогда, из-под земли найду тебя и порежу в мясо. И заставлю жрать Толстяка». Ей страшно, но выбора нет. Одной рукой она вцепляется в Гокула, другую рукой отцепляется, и они медленно движутся к Толстяку. Аша протягивает ему руку, громила жмёт её своей потной противной граблей и шепчет: «Простите, мадам!», Аша ждёт подвоха, но Толстяк отпускает её руку. Гокул хватает Ашу, их обувь, кричит: «Скорее! Скорее!» На Ашу нападает ступор, Гокул хватает Ашу, спускает с лестницы, босиком в кромешной тьме они заворачивают в ближайшую подворотню, он надевает на Ашу кеды, её ноги трясутся и не слушаются. Потом обнимает, гладит по волосам, она знает, что ему тоже страшно. Закуривают.

– Что сейчас будет с твоим другом?

– Я не знаю.

У Аши сложилось стойкое ощущение, что её обменяли на Друга. Друга было жалко до слёз.

Так начался её роман с пуджари.

– Но подожди! Спросила я Ашу. То есть ты хочешь сказать, что вместо тебя на секс остался Друг, зачем-то толстяк пожал тебе руку, извинился, и вы ушли? И всё? Как это работает?

– Ты не знаешь этих людей и эту страну. Они все безумны. Здесь нет логики. Бессмысленно искать и понимать. Всё так как оно есть. Я уже и удивляться перестала. И знаешь, будто спать со священниками – это плохо. Хотя у них нет целибата, и нет прямого запрета, зато насиловать женщин, унижать, орать на них – это хорошо. Однажды меня убьют здесь, поверь. Я никогда не буду жить, как они хотят…

– Зачем ты здесь? Уезжай! Это опасно.

– Я не могу. Я не хочу.

Было очень жаль Ашу.

Суреш.

Очередной непереносимо знойный день в Банаресе. Только и остаётся, что пойти в чайную, сонно поболтать с кем-нибудь. Суреш, как всегда, сидит на ступеньках напротив чайной, читает газеты, слушает музыку и глубокомысленно вздыхает.

– Суреш, а ты индиец больше или американец?

– Я? – он будто удивлён моему вопросу. – Я 8 первых лет жизни провёл в Кашмире (штат на севере Индии), но большую часть жизни в США, я американец, конечно.

– Но ты индуист?

– Да, и в отличие от тебя, не ем милых симпатичных коровок.

Но я не ем коровок… но он уже не слушает. Никто не слушает. Я слушаю Ашу, Суреша, сотню других людей, а кто послушает меня?

Появляется Флоренс. Чему стоит у неё поучиться, так это тому, как общаться с пуджари, потому что пуджари не разговаривают с девушками, ибо боятся сплетен, а к Флоренс бегут наперебой, помогая ей с хинди, ходят на её вечеринки, и при этом в городе упорные слухи, что Флоренс спит с лодочником, но никак не с этими мальчиками. Интересно, что лодочник не может банальные предложения с английского на хинди перевести и наоборот? Почему она с пуджари маниакально налаживает контакт? Ходят слухи, она их касту изучает и пишет некий трактат.

Паван – один из мальчиков с аарти покупает буханку хлеба, кормит корову, гладит её по лбу. У меня почти слёзы умиления.

– Они тебя не бесят? – спрашивает внезапно Суреш.

– Кто? – недоумеваю я, кого он имеет в виду: обитателей чайной или индийцев вообще.

– Индийцы.

– Бесят, конечно, но не всегда, я всё воспринимаю, как данность, иначе сошла бы с ума, но иногда да, я бешусь просто.

– Точно! Когда подходят вплотную и пялятся в мой ноутбук, когда в узкой улице трогают тебя потными руками в спину с криками: «Чало! Чало!» (Двигай! Шевелись!), про эк снэп (одно фото) я вообще молчу. (У индийцев есть фишка – фото с белым человеком, это престижно и вообще дружба, общение с белым – это статус в обществе).

– И не говори! А когда они ко мне обращаются «сэр», потому что некоторым слово «мадам» неведомо, и «чало!» с тыканьем потными руками в спину, иногда взвыть хочется. Но тут меня что-то бесит краткосрочно и периодически.

– А я раздражаюсь очень сильно.

– Да, Суреш, я вижу, особенно когда платишь 25 долларов за двухнедельную визу непальскую, а возвращаешься через сутки, потому что индусы бесят? Ну-ну. Ты жить без них не можешь!

Суреш смеётся. Мы подкалываем друг друга – это стиль нашего общения.

Появляются Джогиндер, который день сияющий аки медный грош. Невооружённым глазом видно, что он очень счастлив. Шепчется с друзьями, пьёт чай и озирается по сторонам.

Прибывает Ямрадж (король смерти) Нитиш, нещадно потея, хлопает километровыми ресницами и наивным шёпотом спрашивает Суреша, не появлялась ли Аша. Аша не появлялась. Суреш постоянно подкалывает Ямраджа, спрашивая сколько куриц он убил сегодня. Ямрадж давно и безнадёжно влюблён в Ашу, у него это просто на лбу написано. Сколько ему? 22? 25? Лицо совсем детское. Для Аши он пустое место.

– Суреш, – пытаюсь я разговорить этого наполовину индуса, – одна моя знакомая говорит, что индийцы не думают. Не умеют. Я бы это назвала так: они не анализируют. Они как дети малые, не могут на полшага просчитать последствия.

– Да, ты права. Они не анализируют от слова совсем. Знают, что все кругом сплетники, но всё равно кому-то выбалтывают секреты, а потом так искренне удивляются: а откуда это весь город в курсе чьих-то дел. Или же что-то в номере не работает, менеджер тебе скажет, да всё сделаю, но, разумеется, ничего не сделает, даже пальцем не шевельнёт, и думает, что клиент не поймёт, что не стало работать? Пока взбучку хорошую не дашь – с места не сдвинутся. Выпороть бы их как следует.

– Не зря британцы их палками били. Они только взбучки понимают, и когда свысока с ними разговариваешь, как с низшими. А знакомая моя говорит, что если она их это «недумание» будет терпеть, значит, будет размножать дерьмо вокруг себя и сама станет частью дерьма.

– Твоя знакомая, как Аша. Аша тоже считает, что она одна может изменить индийский менталитет, тысячелетиями в них заложенный. Инфантилизм, не способность анализировать, безответственность. Это нереально.

– Но если моя знакомая, Аша, ты, я – мы все по крупицам будем что-то менять, может, это подействует? Даже не менять, а не позволять неадекватным вещам случаться, чтобы с нами обращались ужасно и непозволительно, не терпеть?

– Я не хочу ничего менять, я тут гость. А Аша играет с огнём и получает сполна.

Не успеваю уточнить, что имеет в виду Суреш, так как появляется Аша и утаскивает меня на гаты. Говорит, что те, кто молчат – они пишут. И что она решила всё-всё мне рассказать. И если я хочу, то могу написать об этом. Об её истории.

Баблу

Настало время рассказать о Баблу. Зовут его совсем не так, но он известен на гатах под именем Баблу. И является своеобразной легендой. Мы никогда о нём не разговаривали с Ашей, но, как выяснилось позже, она ему доверяла. Я не доверяла ему. Никому в Индии. В принципе никому. Тем не менее, личность Баблу – противоречивая, многозначная, безусловно, заслуживала внимания. Когда я познакомилась с Баблу, ему было 40, он также исполнял аарти, крайнее правое место, если смотреть от реки. Любимой его темой было показывать свои фото и книгу о Варанаси с его фото, где он блистает на главном месте Маха Ганга аарти. Так и слышу его голос: «Когда я был молодым, у меня были вот такенные бицепсы и трицепсы, я был очень секси, у меня было много женщин, целая толпа женщин, я не отказывал ни одной, они ходили за мной табунами…» Я смеялась. Ну-ну, заливай. Прошло несколько лет, Баблу больше не проводит церемонию, но занимается организационными вопросами аарти, очень любит командовать и строить людей, смотрящих церемонию. Он женат, у него трое детей. Средний сын умер 6 лет назад, после чего Баблу завязал с женщинами (с его слов), поскольку думал, что Шива забрал сына за его грехи. Историей про сына он спекулирует, как может, рассказывает туристам. Он умеет многозначительно молчать и чует людские эмоции, отчего его 8 классов образования поначалу не сказываются в общении, и он производит впечатление мудрого и глубокого человека с непростой судьбой. Бедность его испортила, вечная нехватка денег: летом он спит в лодке, потому что терпеть не может жену, и это ни для кого не секрет. По-моему, Баблу не очень-то чтит собственные традиции: курит в неположенных, священных местах, не омывает рук после курения, гнобит собственного друга, милого безобидного пухлячка Лукната, всё время говорит, что Лукнат пагал (сумасшедший), они ругаются с ним из-за денег, но я никогда не видела, чтобы Лукнат прикарманивал деньги.

Баблу думает только о деньгах, и никогда не будет с вами разговаривать и помогать, если на 100% уверен, что денег с вас не будет. Баблу знают почти все иностранцы, хотя бы неделю проведшие в районе Дашашвамеда. Многие считают его чуть ли не гуру. Познакомившись с семьёй Баблу, побывав в его доме, я многое поняла. Сама насквозь лживая атмосфера города, заточенного только на вымогательство денег с туристов, на их облапошивание, только Дашашвамед гат с его продажным индуизмом мог породить такого персонажа как Баблу. Он – плод города, его плоть и кровь. Атмосфера ханжества, зависти и лжи. Все знают, даже я, что жена Баблу живёт в доме Баблу с любовником – молодым фотографом, на 10 лет её младше, вот такая шведская семья – и это ничего. А вот за руку пройти парочке – вы нарушаете нашу общественную мораль, вы не уважаете наши традиции, как вы смеете. И в Ашу едва ли не кидают камнями. Двойная мораль. Ложь и лицемерие. Священный город, говорите? Воротит от такой святости. Хотя, говорят, что нирвана, что самсара – суть одно.

Потому, когда Аша рассказывала о Гокуле, о том, как Баблу его охарактеризовал, я сразу подумала, что Баблу просто ему завидует, ведь Гокул тогда, во времена их с Ашей романа, стоял на центральном месте аарти, был юн, поразительно хорош собой, а время Баблу безвозвратно ушло, как ушло теперь и время Гокула. Короток век пуджари Маха аарти – в глазах перестала светиться детская трогательная невинность-наивность – пошёл прочь, поставим другого!

Куш

Аша начинает с того места, где остановилась в прошлый раз. И как ей удаётся это? А я внимательно слушаю и запоминаю.

Гокул проводил её до отеля. Они стояли, как школьники, и целовались под дверью. Дверь была безнадёжно заперта. После упорного стучания и пинания, дверь открыл спящий менеджер, за руку втащил Ашу внутрь, захлопнув дверь перед носом у Гокула. Потом всё также втащил Ашу в какую-то комнату, запер дверь на ключ и посадил на диван. Аша подумала: «Ну всё, удалось избавиться от Толстяка-громилы, сейчас менеджер будет насиловать». Сил сопротивляться уже не было, она только подумала, что он не очень страшный и мерзкий, быстрей бы только, она очень устала, хотела спать и в душ, и нервы на пределе. Меж тем, «насильник» притащил холодную бутылку воды, заставил выпить. Сказал, что его зовут Куш, и что Аша нарушила правила, потому что вход в отель до 23.00, а времени 2 часа ночи, и если мадам хочет пойти в свою комнату (о боже мой, вот сейчас он скажет: секс 2 минуты), то мадам должна ему всё рассказать, потому что мадам бледная, как полотно, и руки трясутся. Аша ни разу не поверила, что он хочет только рассказа. Да и что она могла ему рассказать? Правду? Что она сексом занималась в храме с пуджари Маха Ганга аарти? Конечно же, она не могла сказать всю правду, тем более про толстяка-громилу. И не спрашивайте, почему взрослый человек должен отчитываться, потому что это – Индия, вне законов здравого смысла. Для собственной безопасности лучше вежливо избегать. Аша солгала Кушу. Сказала, что познакомилась с парнем, он пошёл её провожать, они взялись за руки, но тут стая других парней решили, что Аша должна пойти с ними, но её новый бойфренд защищал, разборки были долгими, поэтому она опоздала, попросила простить её поведение, заверила, что такого больше не повторится, и может ли она пойти в свой номер. В номер мадам пойти не могла, потому что выслушивала лекцию на тему не связываться с индийцами, тем более не прикасаться к ним, поскольку другие это расценивают как сигнал к действию. Много чего говорил этот человек, пришлось выслушивать. Напоследок он сказал, что Ашу любой может обвинить в проституции (они что реально все считают, что индийские мужчины на столько безобразны, что с ними спать можно только за деньги?), и тогда её заберут в полицию, и там сделают со мной «плохие вещи» (все индусы именуют секс «плохой вещью»), а потом сообщат в ФРРО (бюро по иностранцам) и мадам могут депортировать. До Аши вдруг дошло, куда он клонит, вот-вот скажет: «Или я звоню в полицию, или сама выбирай… секс 2 минуты.» Аша очень удивилась, когда он не сказал так, а полез обниматься, сказал, что он как брат, обнял, пожал руку и выпустил, наконец, на волю. Остаток ночи Аша проворочалась в кровати, не в силах уснуть. Губы горели от поцелуев, от щетины Гокула, руки были в синяках, там где Гокул их стискивал, чтобы толстяк не оторвал от него. Аша была морально разбита, но в то же время так дерзко счастлива. Утром Аша решает съехать из отеля в другой, чтобы избавиться от навязчивого Куша.

Аша договорилась с Гокулом встретиться в 10 утра на том месте, где познакомились – на базаре. Она очень испугалась полиции, толстяка, который, возможно, будет её искать, других проблем, своего чувства, Гокула. К рассвету она решила, что не придёт на встречу. Сначала она переезжала, потом очень проголодалась, сидела в Блу Ласси, пила ласси (ласси – кисло-молочный напиток), мимо проносили завёрнутые в шафрановые покрывала тела: Рам нам сатн хэ (в словах Рамы истина).

Аша сидела и думала: «Рам нам сатна хэ – и это несут меня. Я сижу в Блу ласси и одновременно я вижу, как мимо проносят моё тело по узким улочкам, к Ганге, чтобы омыть в последний раз и придать тело огню». Это было реально. Не видение, не галлюцинация. Она просто увидела своё мёртвое тело. Это было так просто и так обыденно. Аша поняла, что если она сейчас, в это самое мгновение не пойду к Гокулу, то её мертвое тело очень скоро понесут мимо. Кинув деньги, не дожидаясь сдачи, она ошалело понеслась к тому базару. Что значит бежать в Варанаси? Это значит опрокидывать всё на своём пути. Она уже опаздывала на час, молила Шиву только об одном: только бы он дождался, только бы ещё раз увидеть. Аша сшибала корзинки с овощами, распихивала локтями людей, летела. Увидела его издалека – мрачнее тучи, смотрит на часы. Увидев Ашу, лицо его озарилось улыбкой:

– Здравствуй, ты опоздала.

– Но ты ждёшь меня.

– Я всегда буду тебя ждать. Пока ты на этой планете, я буду ждать тебя всегда здесь, на этом месте.

– Что случилось с твоим другом после вчерашнего?

– Не знаю, я потерял телефон. Не могу позвонить. Дома его нет.

Аша снимает шарф, кладёт его рядом с ними, под шарфом их руки медленно двигаются друг другу, находят и радуются. Это единственное, что можно позволить себе. Аша смотрит в его глаза, в них отражается какое-то тайное знание, будто человек сто жизней прожил, и все их помнит. При этом лицо ангельски невинное. Контрасты этого человека сводят Ашу с ума. Иона понимает, что её в нём зацепило: это первобытная дикость, дерзость и внутренний огонь, дьяволы, пляшущие в глазах. Это адская смесь между дьяволом и богом. Фатальная внешность. Фатальная ошибка. Роковая красота. Ни одна женщина, посмотревшая ему в глаза, не сможет устоять. Если он захочет. Ни одна не останется равнодушной.

Роман Аши и Гокула продлился 5 месяцев.