Текст книги "Мы оседлаем бурю"

Он начал расставлять фигуры на доске, стоящей на подлокотнике трона, но из-за отсутствующих пальцев получалось медленно и неловко. Я не могла заставить себя ему помочь, даже заговорить не могла, лишь время от времени осмеливалась посмотреть на его лицо.

– Сыграй со мной партию. Этой ночью ты можешь побыть в роли моего старого друга.

Он сшиб рукавом фигуру, но я подхватила ее, прежде чем она скатилась с доски. Я снова посмотрела ему в лицо, натолкнувшись на пронизывающий, оценивающий взгляд.

– Ты очень проворна для грязи.

– Простите, ваше величество, но я еще недостаточно проснулась, чтобы играть в Кочевников.

– Не хочешь играть? Но ведь не я поднял тебя с постели. Это сделала твоя мать, и очень спешно. Она вбила себе в голову странные идеи в эти странные времена. – Он помахал рукой, как будто отметая все то, чем матушка была для народа. – Несомненно, она хотела сообщить, что твой брат убил твоего будущего мужа, хотя это могло бы подождать до утра. Интересно, что, по ее мнению, ты могла бы сделать с этим знанием? Ты ходишь первая, – добавил он, показав на доску.

– Но, ваше величество…

– Ходи, – рявкнул он. – Разве ты не об этом мечтаешь? Разве не хочешь быть первой в Кисии и править страной? Или ты лишь планировала помочь брату занять мое место?

У меня перехватило дыхание. Огромный зал притих, словно невидимая публика затаила дыхание вместе со мной.

– Ваше величество, я…

Он указал на доску.

– Первый урок в сражении – не мешкать в начале. Передвинь фигуру, прежде чем ее передвинет за тебя враг.

Я схватила искусно вырезанный куб с черной лицевой стороной и белой внутренней и передвинула его вперед на одну клетку, ожидая какой-нибудь ловушки. Пока все остальные фигуры стоят на месте, ловушке неоткуда взяться, но мое сердце все равно бешено колотилось, а от страха кожа покрылась мурашками. Как много ему уже известно?

Император Кин переместил по доске свою фигуру, с белой лицевой стороной. Почти не подумав, я передвинула другую и снова окунулась в туман старых игр и стратегий. Танака никогда не любил играть, а наставники позволяли мне каждый раз выигрывать у них. Подданным империи непозволительно выигрывать у принцессы в Кочевников. Я завидовала императору Кину – его старый министр имел смелость выигрывать у него, и не один раз, а многократно.

– У тебя есть план? – спросил он, когда я совершила первый смелый прорыв и перевернула одну из его фигур, черным на лицевую сторону.

– Нет, – откровенно призналась я. – Разве что не выглядеть глупо.

Он засмеялся. Смех казался таким искренним, хотя трудно судить об искренности улыбки на покрытом шрамами лице. Я знала его историю. Все ее знали. Катаси Отако в ярости сжег город Симай, а великий император Кин сражался плечом к плечу со своими солдатами и вышел из битвы покалеченным. В детстве меня пугала его пустая глазница, как и лоснящаяся сморщенная кожа одной половины лица, изуродованное ухо и гладкий лоскут кожи на том месте, где должны расти волосы. Оставшиеся волосы были собраны в седоватый пучок на макушке, сколотый золотыми булавками.

– Если будешь слишком беспокоиться о том, чтобы не выглядеть глупо, ты тоже промедлишь, а затем проиграешь. Давай назовем это уроком номер два.

От его отеческого тона страх немного отступил, и я даже сумела кое-как улыбнуться.

– Постараюсь не медлить, ваше величество.

– Хорошо. Отсутствие медлительности – лучшее качество твоей матери.

Это что, насмешка? Трудно сказать, не всматриваясь в его лицо, а глазеть на императора Кисии не следует. Я передвинула еще одну фигуру, высматривая ходы и стратегии, которыми могу воспользоваться, но повсюду натыкалась на его превосходство – крепкую оборону и менее заметные ловушки. А ведь считается, что тот, кто ходит первым, легко выигрывает.

Я атаковала две фигуры и перевернула обе, но даже не приблизилась к короне его хорошо укрытого короля. Я могла бы нацелиться на угловые ворота, но…

– Ага, теперь я вижу, – внезапно произнес император Кин, и я прикусила губу, торопливо обшаривая взглядом доску. – Не просто грязь Отако. Ты пошла в своего деда.

Тогда я все-таки подняла голову и посмотрела в его единственный темный глаз, и мое сердце бешено забилось.

– В деда? То есть… В императора Ли?

– Нет, дорогая, не в него. И это должно тебя обрадовать. В Тянто Отако, его брата. Заверяю тебя, это куда более лестное сравнение.

Тянто Отако. Отец Катаси, погибшего на Полях Шами. Я напряглась. Тянто Отако казнили за измену, а значит, я изменница, дочь изменника, внучка изменника, сижу на кушетке рядом с императором.

– Когда ты в смятении, то даже лоб морщишь, как он, – сказал император Кин, протянул руку над доской и положил ее на мою ладонь. – Я знаю, что ты знаешь. Знаю, что ты знаешь, что я знаю. Вообще-то, во всей Кисии не найти ни единого человека, который бы не знал, от крестьянина до лорда. Язычники к западу от гор Куро, возможно, тоже знают, что ты не моя дочь, а Танака не мой сын. Вы не мои по крови, хотя официально и носите фамилию Ц’ай. И это, моя дорогая, ключевая точка, вокруг которой тебе следовало построить свой план. Третий урок – найди слабости противника.

Он выпустил мою руку и передвинул фигуру.

– Твой ход.

Мои руки тряслись, и я прижала их к бедрам в надежде, что он не заметит.

– Как я уже сказала, у меня нет плана.

– Ах да, ты говорила. Никакого плана, лишь бы не выглядеть глупо. Я бы воспользовался возможностью не выглядеть глупо, но у твоей матери возникли другие идеи.

Жесткие слова. Болезненные. Пришлось напомнить себе, что он меня ненавидит и хочет моей смерти, иначе от этого признания в сердце закралось бы чувство, слишком похожее на жалость. Приободренная его откровенностью, я спросила:

– Вы ведь нас ненавидите, правда? И ее – за то, что не подарила вам другого наследника.

Он рассмеялся, но слабый смех затих так же резко, как и начался.

– Правда – жестокое оружие. Почему бы мне не бросить ее тебе обратно? Тебе ненавистно быть пешкой в игре, которую затеяла не ты. Ненавистно хрупкое положение незаконнорожденной, когда ты зависишь от того, продолжу ли я тебя признавать, и от сторонников своей матери. – Император Кин улыбнулся, и на этот раз я была уверена, что его единственный глаз остался таким же суровым и смотрел на меня, как темный камень. – Урок номер четыре. Иногда тот, кто хочет тебе помочь, твой самый главный враг.

– Простите, ваше величество, – сказала я, отворачиваясь. – Мне не следовало это говорить. Я не подумала…

– Урок номер пять: никогда не проси прощения. Боги никогда не ошибаются. А чтобы править империей, нужно быть богом. Вину должен взять на себя кто-нибудь рангом пониже.

– Например, мой дед?

Слова слетели с губ прежде, чем я смогла их остановить.

Брови императора Кина сошлись вместе.

– Урок шестой, – проревел он. – Не высказывай предположений о том, чего не знаешь. Император служит своему народу. В тот день, когда народ начнет служить императору, империя падет. Запомни это, Мико, запомни как ничто другое. Крестьянам нет пользы от войны.

– Но крестьянам не станет лучше, если они покинут свои дома, вместо того чтобы защищать их, – сказала я, понимая, что поступаю неразумно, но мне отчаянно хотелось сменить тему и увести разговор в сторону от моей семьи. – Что-то ведь нужно сделать.

– В смысле, подписать мирный договор? Или согласиться на брак доминуса Лео Виллиуса, единственного сына его святейшества иеромонаха, с моей дочерью, принцессой Кисии Мико Ц’ай? Ах да, но ведь он же погиб, и ситуация в мире снова изменилась. Хрупкие альянсы распадаются. Враги приближаются и кружат, как волки, давят со всех сторон, пытаясь добиться своего, пока однажды не надавят слишком сильно, и тогда…

Император Кин перевернул доску, и фигуры рассыпались по полу деревянным дождем.

– …и тогда все рушится и боги не помогут.

Я вздрогнула от удара доски по полу.

– К несчастью, мир существует не по твоему разумению. Назови это последним уроком, Мико Ц’ай. Мир не собирается ждать. Люди не будут ждать. Нет в мире справедливости. Некоторые люди сражаются всю жизнь, а в итоге умирают, подавившись косточкой.

– Но боги…

– Нет никаких богов. Есть только люди. Но если ты можешь дать людям надежду… – Он раскинул руки. – Ты становишься кем-то вроде бога. Правда, даже такая власть не спасет тебя от косточки. Спокойной ночи, дорогая.

Оглушенная и онемевшая, я встала с кушетки, сжимая дрожащие пальцы. Я поклонилась, хотя на помосте казалась себе такой нескладной, слишком высокой.

– Спокойной ночи, ваше величество.

Больше он ничего не прибавил, ни в этот момент, ни когда мои сандалии шаркнули по глянцевому черному полу. Я прошла в темноте к дверям, оставив тронный зал в полном распоряжении императора, сидящего на Алом троне, словно одинокий часовой перед надвигающейся бурей.

Глава 8

Кассандра

Я вытащила из сапога фляжку и глотнула Пойла. Вокруг щебетала лесная живность. Кроны деревьев неплохо укрывали от солнца, но после дневного перехода я вся взмокла от пота, будто попала под дождь. От меня воняло. Рана на руке болела. Заполонившие влажный воздух комары пытались угнездиться в моей плоти. Но хуже всего была жестокая тишина в голове и ощущение, что собственная кожа маловата мне на три размера.

– Куда мы идем? – окликнул меня доминус Виллиус, подойдя к месту моего привала.

Я сунула фляжку обратно в сапог и встала.

– Куда-нибудь в безопасное место.

– Безопасное для тебя или для меня?

– Если б я собиралась тебя убить, то сегодня бы и убила, – сказала я. – Но, пожалуйста, если тебе тревожно оставаться со мной, выбирай собственный путь.

Я опять двинулась вперед, сопровождая каждый шаг потоком проклятий. Это помогало заполнять пустоту, которую был бы не в силах заглушить даже глоток Пойла. Заросли были густые и спутанные, по пути я оторвала гибкую ветку от какого-то вечнозеленого дерева.

– Кисианцы даже не услышали твоего приближения.

Четверо поднимались вверх, рассредоточились, чтобы выследить нас, но императорский алый цвет среди зелени очень заметен. Лишь один успел вскрикнуть от испуга.

– И ты вернула мертвое тело к жизни.

Я остановилась. Солнце опускалось, золотые лучи пронзали полог ветвей, как-то слишком весело щебетали в вечернем свете мелкие птички.

Джонус умер. Его спину пробила стрела – та, первая. После этого в него стреляли еще. Но это не мои ноги бежали к нему с холма. Не мои руки тянулись к нему. Там сгорала Ее надежда. А теперь вместо вечного звучания Ее голоса – тишина. Не покой, нет, скорее, это как расчесывать забытую рану.

Я все шла, сама не зная куда.

– Как ты сумела…

– Нужно подыскать место для ночлега, пока не стемнело, – сказала я. – И у нас есть время добыть что-нибудь поесть.

– Ночевать? Вот здесь?

Я снова остановилась, Божье дитя тоже встало за моей спиной.

– Да, прямо здесь. Ты видишь поблизости город? А деревню? Или, может, постоялый двор?

– Нет, но там, у дороги…

– Там, на той дороге, тебя как раз и будут искать. Если хочешь жить, тебе нужно пока оставаться в тени.

Голова склонилась, а взгляд стал теперь слишком мудрым для такого молодого лица.

– Ты ведь знаешь, кто я.

– Знаю. Ты мертвец.

Его губы изогнулись в печальной улыбке.

– А ты – мой палач.

– Горничных никто не берет в расчет.

Я продолжала путь вверх по холму и высматривала удобное место, не заботясь о том, идет ли он вслед за мной. Его смерть – исполнение моего контракта, но мой нож оставался в ножнах. Мне нужно время подумать.

А Она меня поддержала бы, похвалила за сострадание к несчастному юноше, такому напуганному, очутившемуся так далеко от дома… Но Ее нет, и меня хвалить некому, так что я ускоряла шаг, предоставив доминусу Виллиусу поспевать за мной как сумеет.

Уклон сменился небольшим ровным участком на гребне, где места с трудом хватило бы для палатки, но это неважно, поскольку палатки у нас не было. Ковер густой травы и подлеска сбегал в овраг по другому склону. Внизу струился ручей, едва заслуживавший такого названия.

– Вот здесь и остановимся. – Я повысила голос, чтобы слова донеслись до молодого человека, который, согнувшись, карабкался по склону. Переводя дыхание, он поднял руку в знак того, что услышал. – Я поищу что-нибудь поесть, а ты разведи огонь.

Он не ответил, лишь опять поднял руку, и я пошла искать, кого бы убить. Голодной я себя не чувствовала, но необходимость двигаться дальше и действовать была сильнее боли, бурлившей в моем животе.

Чуть позже я с парой кроликов вернулась в наш так называемый лагерь, где обнаружила доминуса Виллиуса корпящим над грудой палок. Огня не было, зато было много дыма. Закашлявшись, я попыталась разогнать дым, но он клубился, как рой рассерженных пчел. Я подождала, наблюдая, не удастся ли его светлости раздуть огонек, но он только кашлял еще сильнее.

– Вот так разжигают очаг в Цитадели мира? – поинтересовалась я, бросая к его ногам кроликов.

– Мне до сих пор ни разу не приходилось разводить костер, – огрызнулся он и пнул кучу дымящихся палок мыском прекрасного сапога.

– Наверное, ты и кроликов прежде не свежевал? А как насчет принести воды и листьев, ты справишься? Они не кусаются, но могут запачкать твои нежные пальчики.

Он встал и откинул с лица прядь бесцветных волос.

– Вот как? Наказываешь меня, обнаружив, что не можешь убить?

Я отпихнула остатки рассыпавшейся дымящейся кучки, чтобы заново развести костер.

– Случился кратковременный приступ совести, – сказала я. – Но если ты не поможешь, это продлится недолго. Вода. Листья. Ягоды.

– Во что, по-твоему, мне набирать воду?

– Найди что-нибудь.

– А листья зачем?

– Не знаю, как ты, а я не желаю спать на камнях. У нас нет постелей, а куча листьев – лучшее, что тут можно раздобыть.

Пока мы обустраивали жалкое подобие лагеря, почти стемнело. Доминус Лео Виллиус набрал воды в полукружья древесной коры. Ее едва хватило, чтобы утолить мою жажду, но когда кролики были готовы, я смогла и сама спуститься к ручью. Еще одно занятие. Мне и так хватало забот – пришлось следить за костром, ворошить его, переворачивать кроликов.

Виллиус уселся в сторонке от дыма и пламени, посматривая на поджаривающихся кроликов.

– Скажи уже что-нибудь, – предложила я, не в силах больше терпеть молчания. Бог знает, как я мечтала о нем, стремилась к нему – покой, молчание, здравый рассудок и никаких мертвецов. Теперь, когда я все это получила, меня будто сводила судорога. Мне было плохо. – Поговори со мной. Ну же.

– Мне – говорить с тобой? Ты оживила труп. И ты убийца, тебя наняли прикончить меня.

– Да, наняли, – согласилась я, проигнорировав первую часть. – Засада кисианцев ко мне отношения не имеет. А может, это твоя невеста передумала?

– Ты знаешь больше, чем следует.

– Я так сказала бы про любую свою работу. Незнание – благо, когда убиваешь за деньги, но только не в этот раз. Давай, говори, а то я все же выполню свой контракт.

Он бросил на меня полный презрения взгляд и даже понравился мне в тот момент.

– Ты собираешься постоянно угрожать мне смертью?

Я пожала плечами.

– Обычно это срабатывает.

– Да, но я знаю, что ты не собираешься исполнять контракт, по крайней мере, пока я тебе полезен. – Он провел рукой по светлым волосам, казавшимся пепельными в ночном сумраке. – А что до того, не передумала ли принцесса Мико – удовлетворит ли тебя, если я отвечу, что эту засаду устроил ее брат, принц Танака Ц’ай? А действовал ли он с ведома отца или нет и знала ли об этом его сестра – сейчас неважно. До сих пор я знал, что меня хотели убить с одной стороны границы, но не с обеих. Уж как они удивились бы, узнав, что в чем-то пришли к согласию.

– Но если кисианцы хотели тебя убить, так почему не подождали, пока ты доберешься до Коя? Ведь ты же как раз туда и направлялся?

– А это ты мне скажи. Раз уж тебе известно так много.

– Я знаю только, что ты путешествовал под чужим именем и торопился из-за угрозы убийства со стороны твоих же людей. Но теперь почти вся твоя свита и весь почетный караул левантийцев мертвы. И, кажется, я догадываюсь, кто меня нанял.

«И знаю, что к этому моменту уже должна бы покончить с тобой», – слабым эхом отозвалось во мне. Мысль, одинокий голос под сводом пустого зала.

– Да, – сказал он. – Секретарь Аурус. Во всяком случае, именно он тебя нанял.

Я промолчала, он поднял голову, и отблеск огня пробежал по его лицу.

– Удивлена, что я знаю? Мне, как и тебе, известно чересчур много. И это в основном хорошо, но иногда мне хочется закрыться от всего мира.

– Знакомое ощущение.

– И это я тоже знаю.

Я фыркнула.

– Да ты понятия не имеешь. Ты меня даже не знаешь.

– Знаю. Ты Кассандра Мариус. – Его светлые глаза буравили меня. – Дочь влиятельного купца. Но в день, когда нашли твою коллекцию мертвых детей, тебя отослали в богадельню и больше никогда не навещали.

Слова вгрызались в меня не хуже, чем взгляд.

– Откуда ты знаешь? – спросила я, сдержав эмоции. – Кто тебе рассказал?

– В тринадцать тебя купил сутенер, и к девятнадцати ты уже заработала…

– Остановись.

– Первый раз ты убила шесть лет назад. Один постоянный клиент заплатил, чтобы ты соблазнила и убила его отца. После этого к тебе явилась мамаша Гера.

Я встала, забыв о кроликах на огне.

– Хватит. Прекрати, или я действительно перережу тебе горло.

– Убить меня тебе предложила мамаша Гера, но она была не одна. Тебя ждал мужчина… – Он посмотрел вверх, быстро моргая, и рассмеялся. – Ну конечно. Унус был прав. Он обрадуется.

– Ты знаешь, кто нанял меня убить Джонуса?

Горький смех превратился в горькую улыбку.

– Да, я его знаю. И, может, даже скажу тебе, если ты мне поможешь.

– Да мне все равно, и помогать тебе я не собираюсь. Эта работенка пошла кувырком с самого начала.

– Мне всего лишь нужен эскорт до Коя.

– Кой. Место, где живет принц Танака. Тот самый Танака, который только что пытался тебя убить.

– Да, Кой. Мне нужно туда попасть.

Я скорчила гримасу и прижала руку ко лбу.

– Похоже, мы говорим на разных языках. Они пытались убить тебя.

– Да, но больше не попытаются.

Слова его были так наивны, что мне захотелось сопроводить его туда, просто чтобы преподать урок. Но я покачала головой.

– Нет. Кисия проклята. Я возвращаюсь домой.

Воспользовавшись уголком своего дурацкого фартука горничной, я вытащила из углей кролика и бросила перед Виллиусом прямо на вертеле. Он сморщил нос.

– Ах, простите, – сказала я. – Желаете, чтобы я подала его со сливовым соусом? Вина?

Тень почти скрыла его злобный взгляд, но он взял кролика и с отвращением поковырял обугленную шкурку. Я и сама не любительница кроликов, но лучше тощий и костлявый ужин, чем никакого, так что я вгрызлась в тушку зубами и оторвала кусок мяса.

И снова ни слова упрека. А Она должна была сказать, что мне не пристало есть как животное и изливать свой гнев на доброго и любезного Лео Виллиуса, в отличие от нас не привыкшего к таким тяготам жизни.

Нас.

Когда я отгрызала новый кусок, крошечные косточки хрустнули, и я принялась жевать, отделяя мясо от обломков кости языком. Вынутые изо рта осколки я швыряла в костер, наблюдая за доминусом Виллиусом, скрытым в тени напротив. Он медленно жевал кусочек мяса, и, судя по взгляду, мысли его блуждали где-то далеко. А мои цеплялись за каждый звук, каждый раз надеясь, что это Она.

– Должно быть, я устала, – произнесла я, проглотив безвкусный от долгого жевания кусок мяса. Но, несмотря на тяжесть век, я хорошо знала, что такое усталость, и она на это состояние совсем не похожа. Усталость не тянет за душу, как ворон, клюющий мертвое тело.

– Или Она забрала с собой часть тебя, – сказал он.

– Что?!

Доминус Виллиус не оторвал взгляда от кролика и не пошевелился. Я почти поверила, что он ничего и не говорил, но тут он пожал плечами.

– Это твоя мысль, я лишь произнес ее вслух. Кто такая Она?

– Что значит «моя мысль»? Нет, знаешь что? Не отвечай. – Я помотала головой, выплюнула последнюю кость и отбросила скелет. – Мы не будем говорить об этом. Мне не нужна твоя богословская чушь. Это прямой путь к смерти.

– Ты не собираешься меня убивать.

– Не сегодня, – ответила я, ковыряясь в зубах. – Но я слишком вспыльчива, чтобы давать какие-то обещания.

– Не слишком выигрышная черта для твоей профессии.

– Я хорошая актриса.

Он отложил едва начатого кролика.

– С этим я согласен. Из тебя вышла неплохая горничная, хотя и слишком старая. Но лорд Иллус и не особенно ценит юных девственниц.

– Я уже упоминала, что вспыльчива?

Он примирительно поднял руки, оставив кролика висеть между колен на палке, послужившей вертелом.

– Всего лишь наблюдение. Если тебя это утешит, ты все еще привлекательна, несмотря на годы, по крайней мере, когда не хмуришься, не потеешь и не ешь, как животное.

– Кстати, о вспыльчивости. К ней прилагается нож.

– Это был комплимент.

– Ах, вот оно что.

Я встала и пошла вниз по склону.

– Эй! Ты куда?

– Пойду смою твой комплимент в ручье, – бросила я через плечо. – Наслаждайся кроликом.

Я продолжила спускаться, медленно передвигаясь от одного залитого светом луны клочка травы к другому. Вытянутая вперед рука должна была нащупать паутину и ветки раньше, чем они попадут мне в лицо. Меньше всего мне сейчас хотелось своим визгом заставить доминуса Виллиуса ринуться мне на помощь.

Прошли годы с тех пор, когда слово мужчины уязвляло меня в последний раз. Многие годы и совсем другая жизнь. Когда-то женское совершенство было необходимо, но я стала хороша в своем деле настолько, что заработала себе имя, отвоевала пространство, чтобы дышать, а потом мамаша Гера дала мне новую цель. Девчонки в борделе часто говорили о своем первом, незабываемом клиенте, но для меня этот мужчина утонул в безразличных глубинах памяти. А вот первое убийство… Мне до самой смерти не забыть ночь удовольствий, которую я ему подарила, его сонную улыбку и месиво, в которое я превратила его горло своими неумелыми пальцами, как и его захлебывающиеся попытки звать на помощь, пока кровь лилась на мои ладони.

Я поскользнулась в грязи возле ручья и глубоко вздохнула, когда укус ледяной воды вернул жизнь моей коже. Я плеснула воду на лицо, но голову по-прежнему заполняла тишина, глубокая, будто поглощавшая все звуки, пытаясь заместить пустоту. Журчание воды. Топот ног какой-то зверушки. Шорох листьев. Крик ночной птицы. Ветер. Жужжание насекомых. Без голоса в голове, затуманивавшего мир, окружающая действительность обрушивалась на меня яркими, кричащими красками.

Я постаралась разжать зубы, расслабиться, но боль пробралась сквозь челюсть в голову. Мысли ускользали, возвращались к тому месту, где ожило тело Джонуса. Задвигалось. Заговорило. И я знала с непоколебимостью истинно верующего, что двигался не Джонус. Это была Она.

Она дотронулась до мертвого лица и исчезла в нем. Захватив с собой часть меня, как сказал Виллиус.

– Проклятье.

Я набрала воду в ладонь и выпила половину, а остальное стекло по руке. Еще несколько пригоршней утолили мою жажду, а кисианское подобие прохладного ночного ветерка охладило мокрую ткань платья.

Дрожащей рукой я вытащила из сапога фляжку и, легко встряхнув, удостоверилась, что Пойла осталось на пару глотков. Я вынула пробку и прижала фляжку к губам, глотая обжигающую жидкость. Должно хватить, чтобы унять Ее непрестанное отсутствие, но тишина лишь усилилась, иголками жаля мозг. Одежда казалась слишком свободной, волосы какими-то неправильными – на какой бы части тела я ни сосредоточилась, оно казалось не моим телом, а чем-то совершенно несуразным.

Я закрыла глаза. Меня трогало множество рук, множество голосов бормотало и смеялось, пело и шутило вокруг меня. Я открыла глаза, и все они исчезли. Моя рука нащупывала лишь пустоту.

– Эй! – сказала я в темноту, чувствуя себя идиоткой.

Там не было никого, кроме маленьких зверушек.

Я снова закрыла глаза, и вот они, трогают меня, тычут пальцами в плоть, и оттуда льется блестящая кровь.

– Это потрясающе, – говорит один из них, лицо его светится восторгом. Кисианское лицо, заляпанное кровью. – Взгляните на это, ваше высочество. Идите, посмотрите.

– Оставьте! – отвечает властный голос. – Подобное неуважение не…

«Кассандра?»

Я открыла глаза, перевела дух и опрокинула в рот флягу, вытряхивая последние капли Пойла. Но ее голос не вернулся меня упрекнуть, а Пойло не ослабило моих страхов. Я встала.

– Похоже, я и правда сильно утомилась.

Я не огорчилась бы, если бы во время моего недолгого забытья кто-нибудь прибил или похитил доминуса Виллиуса, но, увы, подобное облегчение мне даровано не было. Когда я вернулась, от костра оставались тлеющие угольки среди черной золы. Его светлость закусывал в темноте.

– А ты и раньше это проделывал, – сказала я, радуясь, что не вижу холодный блеск его светлых глаз. – Читал мои мысли.

– Такое недопустимо, это была бы мерзость в глазах Бога. – Он отложил в сторону останки горелого кролика. – Я думаю, нам обоим пора отдохнуть.

– Тогда откуда ты все это узнал?

– Шпионов везде полно. Легко выяснить все, что только желаешь.

– И все же такого поворота событий ты не ожидал.

В неверном свете луны блеснула его улыбка.

– Спокойной ночи, госпожа Мариус.

Непросто уснуть на жесткой земле, когда ты привыкла спать в постели, да еще под постоянные вздохи его светлости и осознавая, что кто-то охотится на тебя. И вдобавок эта отвратительная и безнадежная тишина. Прикрыв глаза, я позволила мыслям уплыть в дремоту. Но там меня нашла боль, вползла в грудь, в руки и ноги, сводила мышцы, как будто пыталась разорвать изнутри. Как будто все переломано.

– Все это не что иное, как работа демонов, ваше высочество, – сказал мужчина. Потрескивающий факел высвечивал половину его лица. – Они, должно быть, обитают в лесу. Возможно, тут старое поле битвы с неупокоившимися душами.

– Работа демонов? Да неужто? – сказал второй. – В такое могли верить ваши родители, Рой, и в ад, и в шестой закон.

– Тогда что вы об этом думаете, ваше высочество? Неужели это дело рук Единственного истинного Бога?

Тот, к кому обращались «ваше высочество», рассмеялся, веселье осветило мальчишеское лицо.

– Нет, только не это. Вообще-то, я не знаю, но было бы любопытно выяснить.

До моего плеча дотронулся чей-то палец. Потом коснулся лица.

– Уже совсем не такой теплый, да? Коченеет, как всякий труп, но все равно разговаривает и смотрит на нас.

– Могу прекратить разговаривать, когда захочу. – Голос шел как будто от моих губ, но принадлежал Джонусу. – Мне просто пока не хочется.

Принц Танака – сквозь спутанное сознание я сообразила, что это он, – склонил набок голову.

– Я думаю, когда ты полностью окоченеешь, выбора уже не останется. В такую жару тела начинают быстро разлагаться, поэтому, если ты не демон и не слуга Единственного истинного Бога, нам не придется долго держать тебя связанным.

В его речи слышалось любопытство, а не жестокость, он внимательно следил за реакцией, но второй человек явно нервничал. Не дождавшись ответа, он улыбнулся своему спутнику.

– Будьте уверены, никто к нему не притронется, – сказал он. – Я намерен выяснить, что это такое, как только вернемся в Кой.

«Кассандра? Это ты? – Страх. Глубокий, бездонный страх. – Прошу тебя, помоги. Мне никак не выбраться».

Я проснулась, глядя на колышущийся полог веток над головой. Каждый лист окаймляло серебро слабого лунного света, тот же свет очерчивал фигуру Лео Виллиуса на фоне ночной тьмы. Он не шевелился, поскольку, видимо, утомился от вздохов – грудь вздымалась и опускалась с раздражающим спокойствием, а мне с трудом удалось глубоко вздохнуть. Я никак не могла их видеть, не могла их слышать, но слышала и видела. Принц стоял передо мной, и на красивом лице отражалось лихорадочное любопытство.

Больше я не пыталась уснуть. Я села, привалившись спиной к стволу дерева, и смотрела на ползущие по склону лужицы переменчивого лунного света. Трижды я проверяла флягу, каждый раз обнаруживая, что она пуста. Моя заначка осталась в дорожном кофре, а идти назад к разбитой карете было слишком опасно. Я нуждалась в Пойле. Нужно было завершить контракт. Нужно выбраться из этой богом забытой страны, пока она не сожрала меня целиком.

Осторожно и медленно я подкралась с ножом в руке к доминусу Виллиусу. Она бы сейчас закричала, может, даже попыталась захватить контроль над моими руками – что угодно, лишь бы не дать мне лишить жизни чилтейского посланника мира. Без нее я могла действовать беспрепятственно. Его грудь поднималась и опадала, одну руку он подогнул под себя, а другая вытянулась на земле.

Не получится у меня забрать для моего безымянного посетителя голову Джонуса, но я дам ему голову Лео. И, возможно, он сдержит слово и расплатится, как обещал – отведет меня к Знахарю, единственному, кто способен исправить сломанное и вернуть то, что Ею украдено. Только он может сделать меня снова целой.

Я застыла над доминусом Лео Виллиусом, единственным сыном иеромонаха, но колеблющийся убийца недолго останется убийцей. Его светлость открыл глаза. Он не вскрикнул, не двинулся, даже не глянул на клинок в моей руке. Он спокойно лежал и ждал, наблюдал за мной, принимая конец без страха.

– Кем был Джонус?

Я не собиралась задавать этот вопрос, но голова у меня кружилась, боль вгрызалась в тело десятком мелких челюстей. Он уже должен был умереть. Я должна его убить.

Лицо Лео оставалось похожим на маску – лицо человека, привыкшего, что за ним наблюдают.

– Он актер, был нанят телохранителем.

– Актер? Но зачем? Разве левантийцы не… – Я умолкла. – Актер, чтобы сыграть тебя, потому что никому не известно, как ты выглядишь под маской на самом деле.

Он не отвечал. Меня наняли убить Джонуса не ради Джонуса, а затем, чтобы обеспечить смерть доминуса Виллиуса, какие бы трюки ни использовало его окружение ради его безопасности. Голова. Я должна была привезти голову для того, чтобы они могли увериться – точно увериться, – что я убила нужного человека.

А Она говорила, что не стоит мне браться за эту работу.

Боль росла, и я стиснула нож в руке. Принц Танака был прав. Мертвецы коченеют. Кровь сворачивается, тела разлагаются. Мухи откладывают яйца в их плоть, вороны и стервятники клюют кости. Все это никогда меня не тревожило, ведь когда такое случится и с моим телом, меня больше не будет рядом, чтобы это почувствовать.

Но Она вернула к жизни мертвую плоть, и через Нее я все это почувствовала.

– Неприятная доля, – произнес Лео Виллиус, оставаясь недвижным на своей куче листьев.

Я с рычанием вонзила нож в грязь рядом с его головой.

– Будь ты проклят, и ты, и твое… – Не найдя подходящего слова, я ткнула пальцем в свою голову, а потом в его. – Ладно, все, ты выиграл. Мы идем в Кой. Неожиданного прибытия настоящего Виллиуса будет довольно, чтобы нас пропустили в замок?