Текст книги "По ту сторону барьера"

Деймон Найт
По ту сторону барьера

Посвящается Сидни Коулмен за помощь

в математических и других вопросах

1

Аудитория замерла в напряженном молчании.

– А сейчас, – произнес профессор Гордон Найсмит, – смотрите внимательно. Я опускаю в резервуар заряженную частицу.

Он освободил спусковое устройство механизма, подвешенного над большим стеклянным баком, и в чистую прозрачную жидкость очень быстро, почти незаметно для глаза, упала серебристая пылинка.

– Контакт с другими частично заряженными молекулами приводит к высвобождению энергии времени, – проговорил Найсмит, наблюдая за серебристым облачком, которое вдруг начало подниматься со дна бака, – и, как вы видите…

Серебристое облако быстро росло, надвигаясь на фронт волны, который образовывал удивительно красивую симметричную кривую. Форма кривой определялась двумя факторами: гравитацией и потерей кинетической энергии в ходе процесса преобразования. Это была идеальная красота, которая далеко превосходила красоту любого изгиба тела или любой линии, нарисованной художником, и Найсмит наблюдал за ней с болезненным напряжением в горле, хотя уже сотни раз видел эту картину.

Изменение завершилось. Бак был заполнен непрозрачной серебристой жидкостью, которая светилась изнутри.

– Теперь вся жидкость перешла на более высокий уровень темпоральной энергии, – пояснил Найсмит классу, – и находится в состоянии, которое, как вы уже слышали, описывается словом «квазивещество». Завтра, когда мы начнем проводить эксперименты с данным баком, вы увидите, что оно обладает несколькими весьма необычными физическими свойствами. На сегодня, однако, демонстрация закончилась. Есть какие-нибудь вопросы?

Один из студентов дал сигнал лампочкой, установленной на его столе. Найсмит бросил взгляд на табличку с фамилией.

– Да, Хинкель?

Высокий и широкоплечий в своем лабораторном халате, профессор стоял у стола на возвышении. Отвечая на вопросы студентов, он представлял себе, как восемь других Найсмитов в восьми других идентичных аудиториях, расходящихся по радиусам из общего центра, также стоят как восемь зеркальных отображений его самого, и также отвечают на вопросы. В какой-то короткий момент эта мысль, что он сам всего лишь один из призраков, а не реальный Найсмит, нечто такое, во что невозможно поверить, и не важно сколько раз с этим сталкивался, заставила его поежиться от грусти, но момент прошел, и он продолжал объяснения сдержанным и отчетливо звучащим голосом, спокойный и уверенный в себе.

Раздался звуковой сигнал. Студенты задвигались, собирая свои записывающие устройства и вставая с мест.

Найсмит повернулся и принялся нащупывать кнопку управления дубликатора. Круглую коричневато-черную кнопку было тяжело увидеть. На верхней стороне крышки стола она выглядела как плавающая тень. Наконец, он нашел ее и повернул по часовой стрелке.

Полупустая аудитория сразу исчезла. Он оказался в маленькой круглой комнате управления один, если не считать аппаратуры дубликатора. Неожиданно его колени ослабели, и он склонился над демонстрационным столом. Несогласованные воспоминания хлынули в его сознание – девять комплектов воспоминаний, все одновременно – создавая в голове картину мешающих друг другу видеопередач. С этим было нелегко совладать, но после двух лет работы он уже был опытным преподавателем-одновременником, и девять разных комплектов воспоминаний быстро улеглись на место в его сознании.

Приготовившись уходить, он вдруг испытал ощущение, что было какое-то странное событие. Сам демонстрационный эксперимент был, конечно, одинаковым во всех девяти аудиториях, различались только вопросы, которые задавались после, но даже они шли по знакомому пути.

Но одна из студенток в… какая же это была аудитория?.. да, в аудитории номер семь подошла к платформе, когда он уже почти уходил, и произнесла нечто совершенно необычное.

Он замер, пытаясь сфокусировать память точнее. Это была смуглая девушка, которая сидела во втором ряду, и звали ее Лолл. Наверно, она была из Индии, хотя странно, что она сидела отдельно от группы шепчущихся и хихикающих индийских девушек в броских, ярких сари и золотых сережках, которые расположились в последних, самых верхних рядах веера аудитории. Она подняла на него свои волнующие янтарные глаза и четким голосом спросила:

– Профессор, что такое «зуг»?

Бессмысленный вопрос! Он не имел ничего общего с демонстрацией или с темпоральной энергией вообще; собственно говоря, Найсмит был уверен, что такого слова нет в словаре физики. Тем не менее, странно, что он вздрогнул. Словно где-то глубоко в подсознании этот вопрос действительно имел какой-то смысл, причем жизненно важный смысл. Он вспомнил, что при этих словах девушки весь обратился во внимание; вспомнил, как обострились чувства и на лбу выступил холодный пот…

А потом? Что он ответил?

Ничего.

В этот момент действие поворота рукоятки управления закончилось, и он вышел из множественного состояния. Затем шок от воссоединения сознания, и вот…

Зуг.

Слово почему-то имело неприятное звучание, которое вызвало дрожь отвращения в позвоночнике. Вероятно, девушка была психически неуравновешенной, вот и все; надо будет запросить психиатрическую службу колледжа.

Но когда Найсмит вышел из комнаты управления, воспользовавшись задней лестницей, ведущей к его кабинету, ощущение неясного опасения и дискомфорта по-прежнему оставалось. Может быть, это просто напряжение от работы с несколькими группами одновременно? Не каждый смог бы вынести подобное. Но он гордился своей способностью выдерживать нагрузку и никогда ранее не испытывал ничего такого после занятий.

Он закончил свои ежедневные записи и быстро вышел, стремясь поскорее оказаться на свежем воздухе. Во второй половине дня было солнечно и тепло. Найсмит шел по университетскому городку, слушая отдаленный звук прибоя. Мимо пронесся монорельсовый поезд Инглвуд-Вентура – яркое кремовое с желто-коричневым пятно на фоне голубого неба. Его шум постепенно затих вдали.

По покрытым гравием дорожкам между кипарисами маленькими группами шли студенты. Газоны были густого, насыщенного зеленого цвета, аккуратно подстриженные. Знакомая, успокаивающая картина… и не совсем реальная.

Найсмита угнетало сознание того, что после четырех лет он все еще чувствовал себя по большому счету не в своей тарелке. Кругом все в один голос твердили, что он великолепно справлялся; курс реабилитации был пройден с высокими оценками, право на преподавание было возобновлено; теперь он был авторитетным и квалифицированным преподавателем… И, в конце концов, память этих четырех лет была всем, чем он располагал. Если больше он не помнил ничего, то почему бы ему в конце концов не успокоиться и не чувствовать себя дома?

С какой стати у него такое ощущение, будто в его прошлом скрыта ужасная тайна?

В раздражении он попытался стряхнуть это настроение, но на поверхность сознания все время продолжала всплывать девушка с вопросом. Нелепо, но все же он ничего не мог поделать с мыслью, что, может быть, эта девушка имеет какую-то связь с утерянными тридцатью одними годами его жизни… с той полной пустотой в представлениях о себе до катастрофы бомбардировщика, которая почти убила его…

Зуг…

Под воздействием импульса он свернул на дорожку, ведущую к университетской библиотеке. Одна справочная машина оказалась свободной. Он нажал кнопку «Общие сведения» и произнес «З-У-Г».

На машине вспыхнула лампочка «ПОИСК», а секунду спустя появилась надпись «География (Европа)». На центральном экране возникло изображение части страницы с текстом. Найсмит прочитал: «Зуг (Zug). 1. Кантон в центральной части Швейцарии, площадь 92 кв. мили. Нас. 51000 чел. 2. Коммуна, со столицей на озере Зуг к югу от Цюриха: нас. 16500 чел.»

Найсмит разочарованно выключил машину. Несомненно, он терял время. Немного удивительно, что в мире вообще нашлось такое слово; но девушка сказала «зуг» так, словно это был какой-то предмет, и, кроме того, она произнесла слово не на немецкий манер. Нет, это не ответ на вопрос.

Выходя из библиотеки, он услышал, как его окликнули по имени. По гравийной дорожке между кипарисами к нему поспешно приближался толстяк казначей Ремсделл, протягивая коробку, обернутую белой бумагой.

– Повезло мне, что я тебя встретил, – запыхавшись, проговорил Ремсделл. – Кто-то в моем кабинете оставил это для тебя, и я как-то нечаянно захватил ее с собой… – Он смущенно засмеялся. – Я как раз собирался занести это в научный корпус, и вдруг увидел тебя.

Найсмит взял коробку, которая оказалась внутри под белой бумагой неожиданно тяжелой и твердой.

– Спасибо, – поблагодарил он. – А кто оставил ее для меня? Я его знаю?

Ремсделл пожал плечами.

– Сказал, что его зовут Чуран. Низенький, смуглый человек, очень вежливый. Но, собственно, я не обратил внимания. Ладно, мне надо лететь.

– Еще раз спасибо, – крикнул ему вслед Найсмит, но маленький казначей, похоже, не услышал.

Забавно, что он принес коробку из своего кабинета прямо к библиотеке. Слишком удачно для совпадения. Словно он знал, что Найсмит будет здесь. Но это невозможно.

Забавно также и то, что кто-то оставил коробку для него именно у Ремсделла; он не имел никаких дел с его офисом, разве что только собирал его чеки об уплате.

Найсмит с любопытством взвесил на руке коробку. Сначала у него возникло желание открыть ее немедленно, но потом он решил не делать этого: возникала проблема, куда деть обертки, а иначе пришлось бы нести и их. Кроме того, штуковина в коробке могла оказаться не цельной, и тогда в несвязанном состоянии ее было бы неудобно нести. Лучше подождать, пока он доберется домой и сможет все рассмотреть как следует.

Но что бы это могло быть? Детали аппаратуры? Он заказал несколько вещей, но совсем не ожидал их немедленно, да и в любом случае, если бы они пришли, то их доставили бы обычным способом, а не оставляли в кабинете у казначея…

Глубоко задумавшись, Найсмит вошел на станцию трубопоезда. Домой он ехал, держа эту штуковину на коленях, твердую и металлически холодную под оберткой. На бумаге нигде не было никакой надписи, и она была плотно запечатана пластиковой лентой.

Вагон трубопоезда со вздохом остановился на станции Беверли Хиллз. Найсмит вышел и прошел еще два квартала до своего жилого дома.

Когда он открыл дверь, то увидел, что визифон мигает красным. Положив коробку, он пересек комнату. Его сердце вдруг гулко забилось. Магнитофон регистратора звонков был выключен, и он коснулся кнопки воспроизведения.

Настойчивый голос произнес:

– Найсмит, это доктор Веллс. Позвони мне сразу, как войдешь. Я хочу тебя видеть.

Голос умолк. После небольшого перерыва механизм щелкнул, и нейтральный механический голос машины добавил:

– Два часа тридцать пять минут дня.

Воспроизведение прекратилось; регистратор мигнул и выключился.

Веллс был начальником психиатрической службы колледжа. Каждые две недели Найсмит ходил к нему в качестве пациента. Два часа тридцать пять минут дня – в это время Найсмит как раз находился в середине эксперимента по демонстрации темпоральной энергии. У него возникло ощущение, что вокруг него творятся какие-то странные вещи: сначала девушка со своим беспокоящим вопросом, потом смуглый мужчина, оставляющий для него пакет в офисе у казначея, и, наконец…

С этой мыслью он повернулся и посмотрел на коробку на столе. По крайней мере, эту загадку он может выяснить, и не откладывая. С мрачной решимостью он схватил пакет, положил на письменный стол и с помощью бронзового ножика для открывания писем начал разрезать ленту.

Обертка снялась легко. Найсмит увидел свечение голубоватого металла. Когда он отбросил вторую бумагу, у него перехватило дыхание.

Механизм был прекрасен.

Он имел форму прямоугольника со скругленными ребрами и углами. Все его линии плавно переходили одна в другую. Передняя стенка была инкрустирована. Узор из овалов складывался в рисунок, который ничего не говорил Найсмиту. Он слегка выступал над основной оболочкой. Под пальцами металл был гладким и прохладным. На взгляд это не была штамповка, а отличная тонкая микрообработка.

Он повернул устройство вверх ногами, ища табличку фирмы-изготовителя или серийный номер, выдавленный в металле, но не нашел ничего. Не было ни кнопки, ни циферблата, ни какого-либо другого очевидного способа включить эту машину. Не видно было и какого-либо способа открыть ее, если только не попытаться удалить инкрустации с верхней стороны.

Найсмита заинтересовала инкрустация, и он попытался выяснить можно ли в ней что-нибудь нажать или повернуть, но безрезультатно. Сбитый с толку, он остановился. Спустя мгновенье его пальцы начали ощупывать контуры машины: это было прекрасное изделие, даже просто касаться которого, и то было приятно… но, казалось, оно не имело никакой целевой функции, бесполезное и бессмысленное…

Как тот вопрос: «Что такое» зуг «?»

Сердце Найсмита вдруг ни с того ни с сего опять забилось сильнее. У него было стойкое ощущение, что его осторожно обкладывали со всех сторон, загоняли в ловушку с какой-то неизвестной целью и какие-то незнакомые люди. Он отнял пальцы от машины, а затем со злостью схватил ее снова, давя и крутя изо всех сил в попытке сдвинуть какую-нибудь деталь механизма.

Безрезультатно.

Визифон мигнул и задребезжал.

Найсмит ругнулся и ладонью ударил по выключателю; экран засветился. Это был Веллс. Серо-стальная щетка коротко подстриженных волос, изборожденное глубокими морщинами лицо.

– Найсмит, – резко проговорил он, – я тебе уже звонил… Ты получил мое сообщение?

– Да… я только что пришел… и как раз собирался связаться с вами.

– Извини, Найсмит, но я боюсь, что дело безотлагательное. Приходи в мой частный кабинет.

– Сейчас?

– Пожалуйста.

– Ну ладно, но в чем дело?

– Объясню, когда ты придешь.

Веллс захлопнул рот. Экран стал серым.

Кабинет Веллса для частных приемов представлял собой большую солнечную комнату, сообщающуюся с домом, из которой открывался вид на пляж Санта-Моники и океан. Когда дверь скользнула в сторону, Веллс оторвал глаза от письменного стола. Его коричневое лицо было серьезным и напряженным.

– Найсмит, – проговорил он без всякого вступления, – мне сказали, что ты оскорбил и напугал сегодня некого мистера Чурана. В чем дело?

Найсмит, не останавливаясь, продолжал идти к столу. Затем он уселся в коническое кресло перед Веллсом и положил руки на колени.

– Во-первых, – сказал он, – я не преступник. Так что поубавьте тон. И во-вторых, откуда вы получаете свою информацию и почему так уверены, что она правдива?

Веллс мигнул и подался вперед.

– Значит, ты не врывался к некоему импортеру по фамилии Чуран из Голливуда и не угрожал убить его?

– Я этого категорически не делал. Когда я, предполагается, совершил подобное?

– Около двух часов. И ты не угрожал ему, не ломал ничего у него в офисе?

– До сегодняшнего дня я вообще не слышал ни о каком Чуране, – сердито ответил Найсмит. – Что еще, по его словам, я натворил?

Веллс откинулся назад, сунул в рот трубку и задумчиво на него посмотрел.

– А где ты был в два часа?

– В своих аудиториях, проводил демонстрационный опыт.

– Какой опыт?

– Темпоральная энергия.

Веллс взял большими и хорошо ухоженными пальцами золотую авторучку и сделал пометку.

– В два?

– Именно. С тех пор, как в марте изменилось расписание, мой класс второй смены начинает занятия в два.

– Верно. Теперь я, кажется, и сам вспомнил. – Веллс в нерешительности нахмурился и принялся теребить нижнюю губу. – Странно, что Орвил не знает об этом, хотя, я полагаю, это могло просто вылететь у него из головы… Знаешь, Найсмит, тут может быть серьезное дело. Когда Орвил около двух тридцати позвонил мне, его всего трясло.

Орвил был главой физического факультета и нервным седым мужчиной.

– Ему только что позвонили из полиции… этот Чуран подал жалобу, и естественно, Орвил спихнул все на меня. Ему известно, что я лечу тебя от амнезии. Ну, а теперь, я буду откровенен, Найсмит – если ты обругал и запугивал Чурана, а он заявляет именно так, то нам надо будет выяснить, почему ты это сделал.

Тело Найсмита начало напрягаться от гнева.

– Я уже сказал вам, что в два часа я находился в своих аудиториях. Вы можете это проверить, и если решили не верить мне, то спросите у моих студентов.

Веллс заглянул в записную книжку, нацарапал пару ничего не значащих линий, затем поднял глаза и сказал:

– Ты использовал слово «аудитории». Я так понял, это означает, что ты преподаешь по многоаудиторийному методу.

– Верно. Почти все наши студенческие группы обучаются по этому методу. Вам же известно, насколько переполнен университет.

– Да, да, конечно. Но сейчас я веду вот к чему: в два часа дня ты находился сразу в нескольких местах одновременно.

– В девяти или, скорее, в десяти, – ответил Найсмит. – В восточном крыле научного корпуса стоит девятикратный дубликатор.

– Хорошо. У меня вопрос: Существует ли вероятность того, что сегодня в два часа ты находился в одиннадцати местах?

Какое-то время Найсмит сидел молча, поглощенный обдумыванием.

– Если ответить быстро, то такая идея нелепа. Вы говорите, что офис Чурана находится в Голливуде, а поле дубликатора имеет диапазон действия всего около пятисот футов.

– Но, можешь ли ты сказать, что это абсолютно невозможно?

На широких челюстях Найсмита заиграли желваки.

– Конечно, я не могу заявить подобное. Но по крайней мере на современном этапе это неосуществимо. Вы что, предполагаете, будто я каким-то хитрым образом заставил дубликатор Хиверта спроектировать одно из моих отображений в офис незнакомого человека?

– Я ничего не предполагаю. – Ручка Веллса делала медленные круги в записной книжке. – Но, Найсмит, скажи мне вот что: зачем этот Чуран врет?

– Да не знаю я! – взорвался Найсмит. Его руки сжались в огромные кулаки. – Веллс, происходит что-то такое, чего я не понимаю и что мне не нравится. Сейчас я в полной темноте, но я вам обещаю…

Его прервало дребезжание визифона. Не отрывая взгляда от Найсмита, Веллс протянул руку и коснулся кнопки.

– Да?

Первые же слова заставили его повернуть голову к экрану.

– Веллс! Видишь, что творится! – Это был визгливый голос Орвила, смешно вытянутая в визифоне седая голова которого была видна Найсмит. – Он мертв… сожжен ужасным образом. И Найсмит был последним, с кем его видели. Боже мой, Веллс! Почему ты…

– Найсмит сейчас здесь у меня в кабинете, – оборвал его Веллс.

– Кто мертв? Вы о чем говорите?

– Я же и говорю, Ремсделл! Ремсделл! Боже, посмотри сюда! – Пепельно-серое лицо Орвила исчезло и после некоторой задержки камера наклонилась вниз.

На сером каменном полу лежало тело, раскинув руки, как ужасным образом распотрошенная кукла. Голова, грудь и руки представляли собой бесформенную полностью обуглившуюся массу.

– Я посылаю полицию – пронзительно выкрикнул Орвил. – Не дай ему убежать! Не дай ему убежать!

2

Истерический голос Орвила еще продолжал звучать в ушах Найсмита, когда он повернулся и в два быстрых шага оказался у двери.

– Что? – Реакция у Веллса была замедленной. Он наполовину поднялся с кресла. – Найсмит, подожди…

Но Найсмит не ответил. Он дернул дверь в сторону, рванулся наружу и громко захлопнул за собой, помчавшись затем вниз по дорожке. Кровь теплым потоком бежала по его артериям, и он не чувствовал страха, только сильную и почти приносящую удовольствие злость.

За мгновенье до того, как Орвил закончил говорить, вся проблема стала очевидной и простой. У полиции нет свидетельств на него относительно смерти Ремсделла, и она не сможет арестовать, но они смогут и обязательно задержат его. Тигриный инстинкт подсказал ему, что единственно безопасный путь теперь лежит назад, куда надо пробиваться изо всех сил и как можно быстрее.

У подножья холма он поймал муниципальное такси и приказал водителю:

– В Голливуд. Адрес назову в пути.

Когда такси развернулось и направилось на восток в сторону скоростной трассы, Найсмит бросил в щель визифона четверть доллара и нажал клавишу «Адресная справка. Голливуд». Засветилось желтое прозрачное табло. Найсмит набрал надпись «Ч-У-Р-А-Н».

Светящееся изображение начало то вспыхивать, то почти исчезать. Наконец, оно успокоилось на странице мелкого печатного текста, медленно перемещающегося перед сканером. Найсмит нажал кнопку «Стоп». На экране можно было прочитать «Мистер Чуран, импортер» и адрес на бульваре Заката. Найсмит бросил взгляд на наручные часы: было как раз четыре часа, а большинство калифорнийских бизнесменов не закрывали свои двери до четырех тридцати. Время еще было.

– Приехали, мистер, – проговорил водитель, протягивая руку, чтобы выключить счетчик. Найсмит расплатился и вышел из машины. Дом представлял собой желтокаменное чудовище, датированное прошлым веком. В вестибюле фамилия Чуран значилась на дверной табличке с белыми буквами. Найсмит вызвал лифт и поднялся на пятый этаж. Офис, за дверью из рифленого стекла с фамилией Чуран на ней был заперт, и в нем была тишина.

В порыве гнева Найсмит принялся колотить в дверь. Выйдя из себя, он продолжал с грохотом молотить в дверь, которая под его ударами играла в пределах четверти дюйма. В конце концов, весь коридор буквально звенел от этих звуков.

Открылась дверь следующего офиса, и из нее вышел розовощекий юноша в рубашке и галстуке со спущенным узлом.

– Эй, – проговорил он, – эй, что это на тебя нашло, приятель? Не надо так шуметь.

Найсмит пристально посмотрел на него. Выглядевший удивленным, молодой человек решил отступить и сделал шаг назад под защиту своей двери.

– Ничего личного, приятель, – на всякий случай добавил он.

– Ты знаешь Чурана? – спросил Найсмит.

– Ну, знаю, конечно… чтобы сказать, эй, ты, там. Но он ушел, приятель… ушел. Смотался с полчаса назад. Я видел, как он уходил.

Найсмит посмотрел на запертую дверь. Хотя он действовал быстро, но, как оказалось, все же недостаточно. Собрав все силы, он схватился за ручку двери. Резко звякнув, замок сломался, и дверь распахнулась.

– Эй, – выкрикнул розовощекий юноша и открыл рот от удивления. – Эй, послушайте…

Найсмит быстро вошел в приемную. За столом никого не было, не было никого и во внутреннем помещении офиса. Шкафы для папок стояли открытыми и были пусты; ничего не было в ящиках стола, ничего не было прикреплено к стене. На углу потертого ковра рядом со столом расположилось большое свежее чернильное пятно. В мусорной корзине валялись несколько кусков глазурованного фарфора с зазубренными краями и грязный букет желтых цветов.

Сбитый с толку, Найсмит замер и понюхал воздух. В офисе стояла безошибочная атмосфера пустоты, но его обостренные чувства ощущали в комнате слабый неясный шум от вибрации и еще слабый, но хорошо различимый запах: что-то холодное, отдающее мускусом и неприятное.

Когда он вышел из офиса, розовощекий молодой человек все еще ожидал в коридоре.

– Что тебе известно о Чуране? – уже спокойно спросил Найсмит.

– Ну, я, в общем-то, никогда долго не распространялся с ним. Так, привет утром, я же рассказывал. Но он про.

– Кто?

– Профессионал, приятель. Шоу-бизнес. – Розовощекий юноша указал на свою открытую дверь, на которой было написано «Королевские театральные предприятия».

– Значит, Чуран актер? – нахмурился Найсмит.

– Наверняка, приятель. Хотя у меня он ни одной роли и не получил, но я могу судить. Эта затея с импортом должно быть просто приработок. А тебе он так серьезно нужен?

– А по чем ты судишь, что он актер?

– Грим, приятель. – Каждый раз, когда я его вижу, он загримирован для работы под камеру. Ты можешь и не заметить, стереогрим выглядит весьма естественно, но мне-то видно. Всякий раз, когда он попадается мне на глаза, грим на нем. Что мне сказать, если он поинтересуется, кто его спрашивал?

– Неважно, – ответил Найсмит, почувствовав усталость. Не говоря ни слова, он повернулся и ушел.

В дверях собственной квартиры он, вынимая ключ из замка, остановился и замер, прислушиваясь. Его тело почувствовало какую-то тревогу. В воздухе стоял запах… тошнотворный, приторный запах горелого мяса.

Он прошел в гостиную, а затем через нее в спальню. Сначала он ничего не увидел. Но затем, глянув на пол за кроватью, он увидел женскую ногу и толстую лодыжку. Запах забивал все остальное.

Испытывая тошноту, он обошел кровать. На полу лежало тело, которое он сразу не смог узнать, хотя знал, кто это должен быть. Миссис Бекер, которая прибирала его квартиру по средам – только у нее, кроме него самого, был ключ. Она была мертва. Мертва и страшно обожжена. Лицо, грудь, руки представляли собой бесформенные почерневшие куски…

Найсмит потрясенный подошел к визифону и связался с полицией.

Те приехали меньше, чем за десять минут.

Дверь камеры захлопнулась за ним со звуком, который подводил итог событиям.

Найсмит уселся на узкую койку и обхватил голову руками. Полиция допрашивала его в течение трех часов. Они очень старались; вопросы задавались самые разные и касались от чисто личного до предыдущей жизни и послужного списка, от его амнезии – как они напирали на это! – до работы в университете, процесса дубликации, темпоральной энергии и вообще всего на свете. Они даже выдвинули совершенно фантастическую идею, будто он устроил себе алиби по двум убийствам, путешествуя во времени.

– Такое количество темпоральной энергии сейчас недоступно, – объяснил он им. – Вы не понимаете, какие чудовищные силы задействуются. Даже с университетским генератором с его двумя тысячами мегаклайнов приходится тратить несколько часов, чтобы зарядить девяносто литров воды, использующихся в демонстрационном эксперименте.

– Но ведь вода перемещается во времени? – задал вопрос один из детективов.

– Да, но всего лишь на долю микросекунды, лейтенант. Фактически, молекулы только частично выходят из синхронизации с нашей время-энергетической матрицей. Если бы имело место реальное перемещение, то они просто исчезли бы.

Но детективы не сдавались. А возможно ли довести процесс формирования темпоральной энергии до такого уровня, что человек смог бы путешествовать во времени?

– Да, возможно, – ответил он сердито. – Но человеку, который на тысячу лет впереди нашего сегодняшнего состояния науки. Для нас же, в настоящее время, это совершенно невозможно.

Затем они вернулись к казначею Ремсделлу. Что он имел против Ремсделла?

– Да ничего. Я едва знаком с ним!

Значит, это просто совпадение, что Ремсделл был убит ужасным способом сразу же после того, как встретился с Найсмитом?

– Да!

Ведомый инстинктом Найсмит не упомянул о коробке, которую передал ему Ремсделл. Он не смог бы объяснить сам себе остроту ощущения, но был убежден, что если позволит полиции завладеть тем аппаратом, то упустит из своих рук жизненно важный ключ.

Затем вопросы переключились на Чурана, который не появился, чтобы опознать Найсмита, и его не могли найти. Может быть он убил и Чурана, а тело спрятал?

Он терпеливо перечислил все, что произошло в офисе Чурана и назвал розовощекого парня свидетелем.

Потом начались вопросы относительно смерти его домохозяйки миссис Бекер: мол, и это случайность тоже?

Найсмит замычал, обхватив голову руками. Ну как может быть случайностью, что два человека, которые были рядом с ним, оказались убитыми одинаковым загадочным способом и всего через несколько часов друг от друга? Все выглядело так, словно он своего рода тифозная Мери – носитель несчастья, к которому нельзя прикасаться.

Неожиданно ему пришла в голову мысль, и он выпрямился, усевшись прямо. Застыв в этой позе он изо всех сил сосредоточился, тут звякнув открылась внешняя дверь камеры.

Удивленный Найсмит посмотрел в ту сторону. Входил тюремщик в пропитанной потом синей форме. Он подошел к двери Найсмита, вставил ключ в замок и распахнул дверь.

– Ладно, можешь идти, – проворчал он.

Найсмит в нерешительности встал.

– Меня освобождают?

– Твой адвокат вытащил тебя по исковому заявлению. Давай, сюда.

– Мой адвокат? Но… – Найсмит замолчал и пошел следом за тюремщиком.

Веллс, когда час назад Найсмиту разрешили увидеться с ним, говорил, что свяжется с адвокатом, но этим вечером ожидать ничего не следует. «Ведь обвинение выдвинуто об убийстве первой степени, и они не выпустят под залог, это я точно знаю», – объяснил ему психиатр. – «Но я заставлю Ховарда с утра первым делом приехать сюда. Так что до тех пор потерпи».

Он потерял ход времени… неужели уже утро? Нет, часы на стене в комнате надзирателей показывали 9:05 вечера.

– Вот твои вещи, – проговорил тюремщик, бросая ему через стойку конверт. – Распишись.

Найсмит нацарапал свою фамилию, положил конверт в карман и снова последовал за тюремщиком. В комнате для ожидания ему навстречу поднялся худой седовласый мужчина. Он был одет в вечерний костюм, а в руках держал маленький чемоданчик из гладкой свиной кожи.

– Он ваш, – проговорил тюремщик и ушел.

– Мистер Ховард? – пошел к нему Найсмит, протягивая руку.

– Э? Нет, нет, Моя фамилия Джером, здравствуйте. – Седовласый мужчина формально пожал руку Найсмиту и тут же отпустил. Поддернув манжет, он посмотрел на свои наручные часы толщиной с пластинку. – Боже, уже поздно! Я не думал… хотя, должен сказать, иск не занял много времени. Ладно, во всяком случае, вы можете идти. Собственно, мне совсем не надо было приходить. – Он замолчал с слегка озадаченным выражением на лице. – Совсем не надо было приходить, – повторил он.

Они спускались по каменным ступенькам тюрьмы, когда, Найсмит, испытывая неловкость, спросил:

– Веллс уже договорился с вами о вознаграждении?

– Веллс? – эхом повторил адвокат, думая о чем-то своем. – Нет, какой Веллс? Боюсь, я с ним не знаком. Знаете, – проговорил он, снова останавливаясь, и посмотрел в лицо Найсмиту, – это вообще невероятно, что сегодня вечером я вообще куда-то вышел. Не могу понять. Я же был на званом обеде. Святые небеса, завтра моя дочь выходит замуж… – Его лицо скривилось. – Хорошо, доброй ночи, – бросил он и повернул прочь.

– Подождите, – выкрикнул ему вслед Найсмит. – Если это не Веллс попросил вас помочь мне, тогда кто?

Джером не стал останавливаться.

– Ваш друг Чуран, – раздраженно бросил он через плечо.

Звук его шагов затих, отдаваясь эхом от тротуара. Адвокат ушел.

Найсмит проснулся от ощущения, что он в комнате не один.

Домой он добрался около полуночи уставший, как собака, и почти сразу провалился в мучительный сон. Теперь он сидел в темноте полностью проснувшийся, и все его чувства посылали сигнал тревоги, предупреждая об опасности, которая невидимо вползала в комнату.

Не было ни звука, ни движения, но темнота была наэлектризована присутствием чего-то сильного и угрожающего.

Затем медленно, как мираж, в воздухе посредине комнаты ожило голубоватое свечение.