Текст книги "Братство волка"

– Откуда ты это знаешь? – спросил Габорн тоном, выдавшим его беспокойство. Он не хотел, чтобы она попросила о невозможном. О делах Эрдена Геборена ходили легенды.

– От Биннесмана, – сказала Молли. – Я, бывало, помогала ему сушить травы, и он рассказывал мне всякие истории. И я знаю, что если вы стали Королем Земли, значит, наступают скверные времена, потому Земля и дает вам силу найти Избранных – Избранных рыцарей, которые будут сражаться бок о бок с вами; силу решать, кого вы возьмете под свою защиту, а кого – нет. Эрден Геборен заранее знал, когда его людям угрожала опасность, и заранее их предостерегал. Вы наверняка тоже обладаете таким даром.

Теперь Габорн понял, чего она хочет. Она хочет жить и значит, хочет быть Избранной. Габорн посмотрел на нее долгим взглядом и на этот раз увидел не только круглое личико и приятную фигурку, скрытую темной одеждой. Не только длинные темные волосы и ранние морщинки вокруг голубых глаз. Зрение Земли открыло ему глубину ее сердца.

Он прочел в нем любовь к замку Сильварреста и любовь к человеку по имени Веррин, главному конюху королевских конюшен, погибшему от удара копыта. Он увидел, как страшно ей было оказаться в замке Гровермана и заниматься там черной работой. От жизни теперь она хотела немногого. Хотела вернуться домой, показать матери свое дитя – вернуться туда, где она узнала тепло и любовь. Он не увидел ни хитрости, ни жестокости. Она гордилась своим незаконнорожденным сыном и горячо его любила.

Габорн знал, что и прибегнув к Зрению Земли, он не в состоянии разглядеть сразу душу до дна. Если бы он смотрел на женщину хотя бы час, тогда он узнал бы ее лучше, чем она сама. Но времени было мало, а он и сейчас увидел достаточно.

Габорн расслабился. Поднял левую руку.

– Молли Дринкхэм, – произнес он заклинание мягким голосом, – я избираю тебя. Ты избрана и находишься под моей защитой на все грядущие темные времена. Если когда-нибудь ты услышишь мой голос, прислушайся. Я приду сам или направлю тебя в безопасное место.

Дело было сделано. Габорн сразу же ощутил силу заклинания, ощутил мгновенно возникшую связь и ставшее уже привычным напряжение, благодаря которому он узнает об угрожающей ей опасности и сможет ее предупредить.

Молли почувствовала то же самое, и глаза ее широко распахнулись, а лицо покраснело от смущения. Она опустилась на одно колено.

– Нет, ваше величество, вы меня не так поняли, – сказала она. На руках она держала младенца. Кулачок мальчика выпал изо рта, но тот спал и этого не заметил. – Я хочу, чтобы вы избрали его и однажды сделали своим рыцарем!

Габорн даже вздрогнул, настолько смутила его эта просьба, и посмотрел на ребенка. Похоже, эта женщина с детства воспитана на рассказах о великих подвигах Эрдена Геборена и потому многого ждет от Короля Земли. И она не знает пределов его возможностей.

– Ты многого не понимаешь, – мягко попытался он объяснить. – Избрать ребенка нелегко. Теперь, когда я избрал тебя, тебя видят мои враги. Я воюю не с людьми и даже не с опустошителями, я воюю с невидимыми Силами, которые движут ими. Избрание подвергает тебя великой опасности, я не знаю, смогу ли я вовремя прислать тебе помощь, и тогда тебе придется позаботиться о себе самой.

Мои силы слишком малы, а враги слишком многочисленны. Ты должна помогать себе, помогать мне вытащить тебя из опасности. Я… я не могу сделать это для ребенка. Я не могу подвергать его такой опасности. Он не сможет себя защитить!

– Но ему нужен кто-то, кто бы его защитил, – сказала Молли. – У него нет отца, – мгновение она ждала ответа, потом взмолилась: – Пожалуйста! Пожалуйста, изберите его ради меня!

Габорн внимательно всматривался в ее лицо, и щеки его горели от стыда. В поисках поддержки он переводил взгляд с Биннесмана на Хроно, словно феррин, застигнутый в темном углу на кухне.

– Молли, ты просишь о том, чтобы я позволил ребенку, когда он станет взрослым, стать моим воином, – Габорн запнулся. – Но до этого еще нужно дожить! Грядут темные времена – мир еще такого не видел. Когда это случится – через месяц, или, может быть, через год, неважно. Твой ребенок еще не сможет сражаться.

– Тогда изберите его для чего-нибудь другого, – сказала Молли. – По крайней мере, если над ним нависнет опасность, вы об этом будете знать.

Габорн посмотрел на нее со страхом. Неделю назад в битве за Лонгмот он потерял сразу несколько человек, которых избрал, – своего отца и отца Шемуаз, короля Сильварреста. Смерть каждого из них ударила его в самое сердце. Он никому не рассказывал про это чувство, даже себе, но это было, словно… они вросли корнями в его тело, а их вырвали, оставив зияющие темные пустоты, которые никогда не заполнятся. Потерять их было все равно что потерять ногу, которая никогда не вырастет снова, и принц никак не мог избавиться от чувства вины. Он чувствовал вину так же, как чувствовал бы ее отец, чьи дети утонули в колодце.

Габорн облизнул пересохшие губы.

– Я не могу этого сделать. Ты не знаешь, о чем просишь.

– У него нет никого, кто его защитил бы, – сказала Молли. – Ни отца, ни друзей. Только я. Посмотрите, какой он крошечный!

Она развернула спящего мальчика и шагнула ближе. Ребенок был слабенький, хотя спал крепко и вид у него был сытый. Дыхание у него было сладкое, как у новорожденного.

– Ступай пока, – вмешался Биннесман. – Если Его Величество говорит, что не может избрать твоего сына, значит, не может.

Биннесман бережно взял Молли под локоть и развернул лицом к городу.

Молли взглянула на Биннесмана и вскричала с неожиданной злостью:

– Тогда что же мне делать? Ударить головой о камень и покончить с ним? Вы этого хотите?

Габорн испытал такой страх, словно его швырнули в пучину на милость волн. Бросил взгляд на Хроно – что напишет тот о его решении? Обратился за помощью к Биннесману.

– Что мне делать?

Страж Земли, нахмурясь, разглядывал ребенка. Он покачал головой.

– Боюсь, ты прав. Избрание ребенка – дело и не разумное, и не доброе.

Потрясенная, Молли сжала губы и отшатнулась, словно вдруг поняла, что ее старый друг Биннесман стал врагом.

Биннесман попытался объяснить:

– Молли, Земля поручила Габорну собрать всех, кого он в силах защитить. Однако даже его сил может оказаться недостаточно. С лица земли исчезла не одна раса – вспомни тотов и даскинов. Люди могут оказаться следующими.

Биннесман не преувеличивал. Земля, явившись Габорну в его саду, рассказала многое. Пожалуй, Биннесман даже чересчур осторожно разговаривал с Молли, не решаясь открыть всю правду.

– Земля обещала защищать Габорна, а он обещал защищать вас. Но твоего сына, думаю, лучше всех защитишь ты.

Чародей сказал Молли то, что решил сделать для всех сам Габорн – доверить Избранным защиту и спасение других людей. В Гередоне, перед охотой, он избрал столько, сколько смог – больше сотни тысяч человек, старых и молодых, лордов и крестьян. В любой момент, подумав о ком-то из них, он мог установить мысленную связь и узнать, где и в какой стороне тот находится. Он мог отыскать их, когда понадобится, и почувствовать, когда им грозит опасность. Но их было слишком много! И тогда он решил избирать рыцарей и лордов для защиты подданных. Он старался избирать их со всем благоразумием и не решился отвергнуть хилых, глухих, слепых, чересчур молодых или недостаточно умных. Не решился поставить их ниже других, ибо не мог принести их в жертву своим предрассудкам. Поручив лорду, или отцу, или матери самим позаботиться о нуждах своих подопечных, он немного облегчил тяжесть, легшую на свои плечи. Сделал он это в высшей степени тщательно. Он воспользовался Силами, чтобы обучить лордов, подготовить укрепления и оружие и готовиться к войне.

Молли побледнела при мысли, что защита младенца теперь лежит на ней, и взгляд у нее был такой, что Габорн испугался, как бы она не упала в обморок. Молли знала, насколько слаба, знала, что не в силах защитить его должным образом.

– Я помогу тебе, – в утешение предложил Биннесман. Еле слышно он пробормотал какие-то слова, смочил палец слюной и, встав на колени, окунул палец в пыль на краю дороги. Потом поднялся и старательно вывел пальцем на лбу ребенка руну защиты.

Но и это не утешило Молли. По щекам ее потекли слезы, и плечи сотряслись от рыданий.

– Если бы это был ваш ребенок, – взмолилась она, – неужели вы его не избрали бы? Не избрали бы и тогда?

Габорн понял, что она права. И Молли прочла ответ на его лице.

– Я вам его отдам… – предложила она. – Если хотите, пусть это будет ваш свадебный подарок. Я отдам, пусть растет как ваш сын.

Габорн прикрыл глаза. Отчаяние в ее голосе поразило его, как удар топора.

Едва ли он имел право избрать ребенка. Это было жестоко. «Это безумие, – подумал он, – и если я изберу его, то тысячи других матерей вправе будут просить о том же. Десять тысяч, сто тысяч! Но что, если я откажусь его избрать и Молли окажется права? Что, если своим бездействием я обрекаю его на смерть?»

– Есть ли у ребенка имя? – спросил Габорн, ибо не везде незаконнорожденный получал имя.

– Я назвала его Веррин, – сказал Молли, – так звали его отца.

Габорн посмотрел на ребенка, заглянул глубоко сквозь спокойное личико и нежную кожу в маленький разум. Там не было ничего, кроме нескольких и еще не осознанных желаний. Ребенок был благодарен матери за молоко, за тепло ее тела и за то, как сладко она поет, укачивая его. Но он еще не любил мать, не любил ее так, как она любила его.

Габорн проглотил комок в горле.

– Веррин Дринкхэм, – сказал он тихо, подняв левую руку, – я избираю тебя. Избираю тебя ради Земли. Да исцелит тебя Земля. Да укроет тебя Земля. Да сделает тебя Земля своим.

Габорн ощутил, как связь родилась и стала набирать силу.

– Благодарю вас, ваше величество, – сказала Молли. Глаза девушки еще блестели от слез. Она повернулась в сторону замка Гровермана, готовая идти домой пешком две сотни миль.

Но едва она сделала первый шаг, Габорну стало страшно; Земля предупредила его о том, что девушке грозит опасность. Если она пойдет на юг, она погибнет. Что именно случится в пути – нападут ли разбойники, или она заболеет, или же ей выпадет какой-то другой еще более ужасный жребий, он не знал. Но предчувствие было таким же сильным, как в день гибели его отца.

«Молли, – подумал Габорн, – на этом пути вас ждет смерть. Повернись и иди в замок Сильварреста».

Она остановилась, повернула к нему вопрошающие голубые глаза. Мгновение поколебалась, потом развернулась и побежала на север к замку Сильварреста так, как будто за ней гнался опустошитель.

Глаза Габорна наполнились слезами признательности.

– Умница, – прошептал он. Он боялся, что она не услышит предупреждения или последует ему не сразу.

Хроно, сидевший на своем белом муле, перевел взгляд с Габорна на девушку.

– Это вы развернули ее?

– Да. – Вы почувствовали, что южное направление опасно?

– Да, – снова ответил Габорн, не желая признаваться в своих страхах. – Во всяком случае, для нее. И, повернувшись к Биннесману, сказал:

– Не знаю, сумею ли я защитить его. Я не хотел, чтобы так вышло.

– У Короля Земли тяжелая ноша, – сказал Биннесман. – После битвы в Кэр Фаэле на теле Эрдена Геборена, говорят, не было ни одной раны. Может быть, он умер от того, что у него разорвалось сердце.

– Ты меня утешил, – язвительно сказал Габорн. – Я хочу спасти этого ребенка, но не знаю, лучше ли для него то, что я его избрал.

– Может быть, не стоит придавать этому такое значение, – сказал Биннесман, словно допуская мысль, что даже самые тяжкие усилия его не помогут спасти человечество.

– Нет, я обязан верить, что это важно, – воспротивился Габорн. – Обязан верить в то, что этот ребенок стоит борьбы. Но как спасти всех?

– Спасти все человечество? – сказал Биннесман. – Это невозможно.

– Тогда мне нужно понять, как спасти большинство, – Габорн оглянулся на Хроно, летописца, который следовал за ним с детства.

Одетый в скромное коричневое платье ученого, тощий, как скелет, тот смотрел на него немигающими глазами. Но когда Габорн взглянул в его сторону, Хроно виновато отвел глаза.

Предчувствие, которое испытывал Габорн, вселяло в него беспокойство, и он знал, что Хроно, если бы захотел, мог бы помочь.

Но Хроно, отказавшийся от имени и от себя ради служения Властителям Времени, не хотел говорить.

Те, кто посвятил себя Властителям Времени, не имели права вмешиваться в события, однако Габорну приходилось слышать рассказы о Хроно, которые отказывались от обета.

Габорн знал, что далеко на севере, в монастыре за Орвинном, на островах живет второй Хроно – тот, с чьим разумом слит разум Хроно Габорна. Они жили единым разумом – что было великим искусством, которое редко практиковалось вне монастыря, ибо это приводило к безумию.

Хроно Габорна был «Свидетелем», Властители Времени поручили ему наблюдать за Габорном и записывать его слова и поступки. Спутник, «писец», он был летописец, который заносил все события жизни Габорна в книгу, которую можно будет прочесть только после его смерти.

Монастырские писцы жили бок о бок и, конечно, делились друг с другом сведениями. Они знали все, что происходит у Властителей Рун.

Потому Габорн был уверен в том, что и его Хроно известно многое, но делиться этим он не желает.

Биннесман перехватил взгляд, которым Габорн одарил Хроно, и сказал вслух:

– Если бы мне пришлось отбирать семена для нового сада, уж не знаю, старался бы я сохранить их побольше или оставил только самые лучшие.

Глава 2
Случайные знакомые

Дом в деревушке Стожки, которая стояла посреди скучных, унылых равнин Мистаррии, казались похожи на гнилые полуразвалившиеся пни, но зато там был постоялый двор, а Роланда ничего больше не интересовало.

Он въехал в Хэйс после полуночи, когда спали даже собаки. Край неба на юго-западе полыхал огнем. Часом раньше Роланд повстречал одного из королевских дальновидцев, у которого было с полдюжины даров зрения, и тот сказал, что это извержение вулкана, но вулкан был слишком далеко, и в степи стояла тишина. Свет огня, отразившись от нависшего дыма и пепла, залил небо красноватым заревом. От ярких сполохов все вокруг приобрело неестественно четкие очертания.

Каменных домов в деревне было всего пять, да и те крытые соломой. Крылечко у постоялого двора было изрядно подрыто свиньями, которых держал хозяин. Роланд спешился, и два борова, тут же проснувшись, хрюкнули и затрусили к нему неспешной рысцой, крутя пятачками и понимающе подмигивая. Роланд заколотил в дубовую дверь, где на косяке висел прибитый к косяку символ Праздника Урожая – облезлая деревянная фигурка Короля Земли, в заново подкрашенном зеленом платье, с венком из дубовых листьев на голове. Вместо обломившегося посоха кто-то вложил в руку короля пурпурную веточку цветущего тимьяна.

Открывший дверь толстый хозяин в заляпанном переднике был грязный под стать своим свиньям. При одном взгляде на него Роланд тотчас решил уехать отсюда без завтрака. Но выспаться было нужно, и на ночлег он остался.

Комнаты были переполнены беженцами с севера, и Роланду досталось место в постели, где уже дрых здоровенный детина, от которого несло чесноком и пивом.

Но постель была все же лучше сырой земли, так что Роланд не стал спорить, оттеснил соседа к стене, отчего тот перестал храпеть, и попытался уснуть сам.

Попытка не удалась. Минуты через две здоровяк перевалился на бок и снова громко захрапел. Во сне он закинул на Роланда ногу и обнял. Рука у него была крепкая, словно у человека, который владел даром силы.

Роланд свирепо шепнул:

– Отвали, если не хочешь остаться без руки.

Здоровяк, борода у которого была до того густая, что в ней запросто могла бы спрятаться белка, приоткрыл глаза и при тусклых отсветах далекого огня, мелькавших в затянутом бычьим пузырем окне, увидел Роланда.

– О, прошу прощения, – извинился он. – Я подумал, жена.

Он отвернулся и немедленно захрапел.

У Роланда несколько отлегло от сердца. Не хватало еще в этой тесноте стать содомитом.

Роланд повернулся на бок, предоставив соседу согревать спиной спину, и вновь попытался заснуть. Но через час тот снова подкатился поближе и обнял Роланда. Роланд ткнул его в грудь острым локтем.

– Черт побери, женщина! – отодвигаясь, раздраженно проворчал здоровяк сквозь сон. – У тебя одни кости.

«Лучше спать на голых камнях в чистом поле», – пробормотал про себя Роланд.

И тут же его сморил глубокий сон.

Но спал он недолго и вскоре проснулся оттого, что опять оказался в кольце рук, огромных, как бревна, и сосед целовал его в лоб.

В окне стоял тусклый рассвет. Глаза у соседа были закрыты, дышал он глубоко и, похоже, крепко спал.

– Ну уж теперь ты меня извини, – сказал Роланд, взялся за его бороду и как следует дернул. Потом отпихнул от себя темноволосую голову. – Я ценю нежные чувства, но остерегись выказывать их мне. Прошу тебя.

Человек открыл налитые кровью глаза и тупо уставился на Роланда. Роланд подумал, что он сейчас, устыдившись, принесет свои извинения.

Но сосед неожиданно побледнел, и в глазах его мелькнул страх.

– Боринсон? – вскричал он, мгновенно придя в себя. Вжавшись в стену всеми тремястами фунтами своего веса, здоровяк съежился и задрожал, будто ожидая, что Роланд вот-вот его ударит. – Как ты здесь оказался?

Это был огромный черноволосый человек с густой проседью в бороде. Роланд никогда его не видел. «Я проспал двадцать один год», – подумал он.

– Мы знакомы? – спросил он в надежде, что тот наконец представится.

– Знакомы? Да ты едва не убил меня, хотя, должен признаться, я это заслужил. Я был последним ослом. Но потом я раскаялся, и теперь я осел только наполовину. Ты что, не узнаешь меня? Я барон Полл!

Роланд не встречался с ним никогда в жизни. «Он спутал меня с моим сыном, Иварианом Боринсоном, – понял Роланд, – с сыном, о котором я узнал только после пробуждения».

– Ах вот оно что, барон Полл! – весело сказал Роланд, ожидая, что сейчас тот поймет ошибку. Не может же быть, чтобы сын оказался так похож на него, с такой-то огненно-рыжей шевелюрой и белой кожей. Жена у Роланда была довольно смуглая. – Рад тебя видеть.

– И я рад, что ты рад. Как тебя понимать, прошлое забыто? Ты простил… кражу кошелька? Ты можешь это забыть?

– Что до меня, то уже забыл, да так, будто мы никогда и не встречались, – сказал Роланд. Слова его только озадачили барона.

– Слишком уж ты стал великодушен… После той трепки, которую я тебе задал… Ты ведь наверняка потому и пошел в солдаты. Значит, можно сказать, ты у меня в долгу. Верно?

– Трепки… – отозвался Роланд, удивляясь, что собеседник все еще не заметил ошибки. О сыне он не знал ничего, кроме того, что тот стал Капитаном Королевской Стражи. – Пустяки. Ведь я же выдал тебе не меньше, чем получил, верно?

Барон Полл посмотрел на Роланда, как на сумасшедшего. И гадать было нечего – сын явно получил больше.

– Ладно… – с подозрением сказал Полл. – Я рад, что мы помирились. Но… как тебя занесло на юг? Я думал, ты на севере в Гередоне.

– Король Ордин погиб, – мрачно сказал Роланд. – Радж Ахтен напал на них в Лонгмоте. Наших погибло тысячи.

– А принц? – побледнев, спросил Полл.

– Насколько мне известно, с принцем все хорошо, – ответил Роланд.

– Насколько тебе известно? Но ведь ты же его телохранитель!

– Именно поэтому я и спешу к нему возвратиться, – сказал Роланд, поднимаясь с кровати. Он накинул на плечи свой новый дорожный плащ из медвежьей шкуры, натянул тяжелые ботинки.

Барон Полл молча переместился на край кровати и оглядел пол.

– А где твой топор? Где лук? Не хочешь же ты сказать, будто отправился в путь безоружный!

– Вот именно, хочу.

Роланд спешил уехать. Оружия он не купил и вообще узнал, что оно могло понадобиться, лишь прошлой ночью, когда стали встречаться беженцы с севера.

Барон Полл посмотрел на него, как на слабоумного.

– Ты хоть знаешь, что шесть дней назад пали Грейден, Феллс и Тал Дур? Два дня назад Радж Ахтен взял Тал Риммой, Горлан и Аравелл. Сейчас двести тысяч воинов Радж Ахтена двинулись на Каррис и, говорят, будут там завтра утром. А ты отправляешься в путь без оружия?

О том, что происходит, Роланд почти ничего не успел узнать. Читать он не умел, в картах не разбирался и никогда не отъезжал от Морского Подворья дальше, чем на десять миль, но даже ему было известно про Грейден и Феллс, неприступные крепости, охранявшие западные границы Мистаррии. А также про Тал Риммой и Аравелл на севере, и только о Тал Дуре он слышал впервые.

– Успею ли я добраться до Карриса раньше них? – спросил Роланд.

– У тебя быстрая лошадь? Роланд кивнул.

– У нее есть дары выносливости, силы и метаболизма.

Это была отличная лошадь, на каких ездили королевские гонцы. Ему здорово повезло после недели мытарств, когда он встретил торговца лошадьми и купил ее, истратив чуть не все деньги, скопленные за годы сна.

– Тогда ты мог бы легко проделать сегодня сто миль, – сказал барон Полл. – Но дороги, похоже, уже ненадежны. Убийцы Радж Ахтена рыщут везде и всюду.

– Да и Бог с ними, – сказал Роланд. Он верил в свою лошадку и думал уйти от любой погони. Он повернулся к выходу.

– Тебе нельзя так ехать, – сказал барон Полл. – Возьми у меня оружие и доспехи – у меня все есть, бери, что хочешь.

Он кивнул головой в угол комнаты. Там возле стены стояли нагрудник барона, огромный топор, меч высотой чуть не в человеческий рост и еще один, короткий.

Нагрудник был раза в два шире Роланда, а меч он вряд ли поднял бы и двумя руками. В прежние годы Роланд был мясником. Топор барона весил фунтов сорок, то есть не больше того секача, которым Роланд когда-то рубил говядину, но для драки такая тяжесть не годилась. Другое дело короткий меч. Он был не намного тяжелее, чем обычный большой нож. Однако Роланд не мог принять такой подарок обманом.

– Барон Полл, – виноватым голосом сказал он, – прости, но ты ошибся. Мое имя Роланд Боринсон. Капитан Королевской Стражи не я. Ты принял меня за моего сына.

– Что? – фыркнул барон Полл. – Боринсон, которого я знаю – незаконнорожденный, у него нет отца. Это всем известно. Его всю жизнь за это дразнили!

– Двадцать один год я проспал в Голубой Башне, я был Посвященный, потому что отдал королю дар метаболизма.

– Но все говорили, будто ты умер! Нет, погоди… Вспомнил! Говорили еще и кое-что поинтересней: будто ты был преступник, убийца, казненный до рождения сына.

– Никто меня не казнил, – возразил Роланд, – хотя, кажется, мать моего сына хотела именно этого.

– О, эту гарпию я хорошо помню, – сказал барон Полл. – Похоже, порой она желала смерти вообще всем. Мне-то уж точно, – барон внезапно покраснел, словно чего-то устыдившись. – Я должен был и сам догадаться, – сказал он. – Ты выглядишь слишком молодо. У Боринсона, которого я знаю, тоже есть дар метаболизма, а значит, и стареет он соответственно. За последние восемь лет состарился лет этак на двадцать. Наверняка если бы вы встали рядом, то вы точно были бы, как отец и сын, – только на отца был бы похож он, а не ты. Роланд кивнул:

– Скоро сравнишь.

Барон Полл задумался, от напряжения сдвинув брови.

– Ты едешь взглянуть на сына?

– И поступить на службу к королю, – ответил Роланд.

– У тебя нет даров, – задумчиво произнес Полл. – И ты не солдат. Тебя в Гередоне не примут.

– Может быть, и не примут, – согласился Роланд. И направился к двери.

– Постой! – прорычал барон Полл. – Если хочешь, убей себя сам, но не облегчай эту задачу врагу. Возьми же наконец оружие.

– Благодарю, – только и сказал Роланд, выбрав короткий меч. У него не было пояса, чтобы прицепить ножны, поэтому он спрятал его за пазуху.

Барон Полл фыркнул, не одобряя выбора.

– Ну, удачи тебе.

Он поднялся с кровати и крепко пожал Роланду руку. Ладонь у него была как тиски. Но и Роланд ответил не хуже, будто и сам имел дар силы. За годы работы с секачом руки у него стали крепкими, а хватка мертвой. Даже после многих лет, проведенных во сне, мозоли не сошли и мышцы не ослабели.

Роланд быстро спустился по лестнице вниз. Общий зал был полон. За столами в углу, стараясь держаться вместе, сидели крестьяне-беженцы, бежавшие от войны на юг, за другими – рыцари, направлявшиеся к своим лордам на север. Рыцари, почти все молодые люди, точили клинки и натирали маслом стальные или кожаные доспехи. На табуретах вдоль стойки расположились несколько лордов, одетых странно – в туники, рейтузы и стеганые подкольчужники.

В комнате соблазнительно пахло мясом и свежим хлебом, и Роланд, забыв о своем желании сразу уехать, решил позавтракать. Он занял свободный табурет. Два рыцаря рядом горячо спорили о том, нужно ли кормить коня перед боем, и один из них кивнул Роланду, словно приглашая принять участие. «Любопытно, – подумал Роланд, – спутал ли и он меня с кем-то или же просто признал за равного», – в прекрасном новом плаще, в новой рубахе, штанах и ботинках Роланд вполне мог сойти за знатного господина. Не успел он додумать свою мысль, как услышал, что рыцарь назвал его Боринсоном.

Хозяин принес кружку подслащенного медом чая и жареную свинину. Кружка была с носиком, какие в хороших домах подают усатым, чтобы они не замочили усы. Роланд принялся за еду, макая ржаной хлеб в густую подливку.

Он ел и вспоминал события прошлой недели. Вот уже второй раз Роланд проснулся от поцелуя…

Ровно семь дней назад сквозь сон он почувствовал робкое, осторожное прикосновение к щеке, словно полз паук, и вскочил, проснувшись, с заколотившимся сердцем.

Он удивился, увидев, что за окнами день, а он лежит в постели в темной комнате. Стены в ней были из грубо отесанного камня, тюфяк был соломенный, подушка мягкая. Он узнал острый запах моря, стоявший в воздухе. Где-то кричали, как будто жалуясь, чайки, а огромные океанские валы бились о зубчатые стены. И он вспомнил, что стал Посвященным, отдав королю дар метаболизма, и спал здесь наверняка немало лет. Но и сквозь сон в непогоду Роланд слышал удары тяжелых волн, удары, от которых дрожали древние стены.

Сейчас он находился в Голубой Башне, в нескольких милях к востоку от Морского подворья, на берегу моря Кэррол.

Убранство его каморки было на редкость бедным, отчего она смахивала на могилу: на полу ни стола, ни стула, на стенах ни гобелена, ни коврика. Ни шкафа, ни даже крючка на стене для одежды. Каморка предназначалась не для жилья, а для сна, беспробудного сна. Рядом с Роландом стояла молодая женщина. В руках она держала черпак для умывания и, когда Роланд открыл глаза, испуганно отпрянула прочь. Он разглядел ее в тусклом свете, падавшем из окна, покрытого белым соляным налетом.

Женщина была очень мила, с овальным личиком, бледно-голубыми глазами и волосами цвета соломы. На голове у нее был венок из маленьких сухих фиалок. Разбудило его прикосновение к лицу этих светлых длинных волос. Девушка покраснела от смущения и слегка присела.

– Простите, – сказала она с запинкой. – Миссис Хетта велела мне умыть вас.

И словно в доказательство добрых намерений она показала мокрую тряпку.

Однако влажный вкус, оставшийся на губах, походил больше на вкус девичьего поцелуя, а не старой тряпки. Что ж, может быть, она и собиралась его умыть, но для начала сделала кое-что поприятнее.

– Я помогу вам, – сказала она, бросив тряпку в черпак. При этом она выпрямилась и на мгновение отвернулась.

Роланд схватил ее за руку быстро, как мангуст кобру. Эта скорость и сохранила ему жизнь, потому что королю понадобился его дар метаболизма.

– Сколько я спал? – спросил Роланд. Во рту пересохло, в горле першило. – Какой теперь год?

– Год? – переспросила девушка, и не пытаясь вырваться. Он не прикладывал силы. Она могла бы освободить руку, но не стала. Роланд уловил ее запах: от девушки пахло чистотой и сиреневой или, быть может, фиалковой водой, которой были надушены волосы. – Сейчас двадцать второй год правления короля Менделласа Дракена Ордина.

Слова прозвучали как гром: «Двадцать один год. Прошел двадцать один год с тех пор, как я отдал королю свой дар. Двадцать один год я спал, а тем временем девушки умывали меня и вливали мне в глотку суп, проверяя, жив ли».

Роланд отдал свой дар метаболизма молодому воину, сержанту по имени Дрейден. Теперь Дрейден состарился больше, чем на сорок лет, а Роланд во сне не постарел ни на день.

Для него все это произошло, словно вчера. Только вчера он преклонил колени перед Дрейденом и молодым королем Ордином. Он словно все еще слышал похожее на птичьи трели пение Способствующих, чувствовал тяжесть форсиблей, вытягивавших из него дар. От форсиблей в груди разлилась невыносимая боль, кожа задымилась, а потом навалилась непреодолимая усталость. Он закричал от страха и боли и, как ему показалось, умер.

Роланд знал, что раз он проснулся, стало быть, Дрейден погиб. Не он первый отдал свой дар лордам и знал, что когда лорд умирает, дары возвращаются к тем, у кого взяты. Не знал он только, погиб Дрейден в бою или умер в своей постели. Но так или иначе это означало, что Дрейдена больше нет в живых.

– Мне пора, – сказала девушка, сделав попытку освободиться. Роланд ощутил мягкие пушистые волоски у нее на руке. На лице он заметил два прыщика, но она все же показалась ему красавицей.

– Во рту пересохло, – сказал Роланд, не отпуская руки.

– Я принесу воды, – пообещала она. И замерла, словно надеялась, что он отпустит ее сам.

Роланд выпустил руку, но продолжал смотреть прямо в глаза. Он был хорош собой – с отросшими рыжими волосами, собранными на затылке, с волевым подбородком, пронзительным взглядом голубых глаз и гибким мускулистым телом.

Он спросил:

– Вот сейчас, когда ты поцеловала меня, спящего, ты думала обо мне или о ком-то другом?

Девушка испуганно вздрогнула, взглянула на маленькую деревянную дверь комнаты Роланда, словно проверяя, закрыта ли она. Потом быстро, застенчиво кивнула и шепнула:

– О тебе.

Роланд разглядывал ее лицо. Редкие веснушки, красивый рот, правильной формы нос. Она повернулась к нему левым боком, и ему захотелось поцеловать маленькое изящное ушко.

Чтобы прервать затянувшееся молчание, девушка заговорила:

– Я мою тебя с тех пор, как мне исполнилось десять лет. Я… я хорошо тебя знаю. В лице у тебя есть и доброта, и красота, и суровость. Иногда я пыталась понять, что ты за человек, и мне хотелось, чтобы ты проснулся раньше, чем я выйду замуж. Меня зовут Сара, Сара Крайер. Отец, мать и сестры у меня погибли под грязевым оползнем, когда я была еще совсем маленькой, и потому я служу здесь, в Голубой Башне.

– Ты знаешь, как меня зовут? – спросил Роланд.

– Конечно. Боринсон. Роланд Боринсон. Тут тебя каждый знает. Ты отец Капитана Королевской Стражи. Твой сын телохранитель принца Габорна.

Роланд удивился. Он не знал, что у него есть сын. Правда, когда он отдал свой дар, у него оставалась молодая жена, хотя теперь-то ее вряд ли можно было назвать молодой. Но тогда, отдавая дар, он не знал, что она носит ребенка.