Текст книги "Прощание с первой красавицей"

– Все зависит от вашей помощи следствию. Насколько вы проявите сознательность, настолько быстро окажетесь дома, – заявил следователь.

Мы понуро побрели обратно в гостиную. На сей раз не выдержала Ада:

– Мы что, под арестом, да? Теперь так и должны здесь сидеть, как в тюрьме?

– Радуйся, что здесь, а не в каталажке и не в морге, – перебил ее Агент. – Между прочим, три трупа за вечер. Это уже явный перебор!

– Типун тебе на язык! С какой стати три? Любимцева была жива, когда ее увозили! – возмутилась Серафима.

– Вот именно была, – огрызнулся Агент, а Ада всхлипнула.

Тем временем я внимательно разглядывала руки наших дам, разыскивая браслет. Но ни на ком ничего подобного не было.

– А зачем продукты забрали? Чтобы мы не отравились? – вдруг спохватилась Светлана.

– Нет, чтобы мы лишний вес сбросили, – елейно произнес Агент.

– Да? А для чего?

– Потрясающе! – он воздел глаза к потолку.

– Чтобы кровь оставила в покое желудок и прилила, наконец, к голове. Может, тогда мозги у некоторых начнут работать, – зло ответила Серафима.

– Ну, зачем ты девушку обижаешь? – вступился за Очаровашку ее супруг Ковалев.

– Я девушку обижаю?! Нет, вы только посмотрите на него – он ее пожалел! Моему мужу всех девушек жалко! – Ковалева обвела взглядом присутствующих. – Вот какой добрый, всех девушек жалеет!

– Сима! – предостерегающе повысил голос Ковалев.

– Господи, зачем я сюда пришла… Господи, зачем я пришла… – монотонно раскачиваясь, твердила, как молитву, Серафима.

– Перестань, и без тебя тошно! – цыкнул на нее муж.

Но та продолжала раскачиваться и причитать, будто не слыша его. Потом вдруг, словно очнувшись, запоздало среагировала на последнюю фразу:

– Тошно? Тебе и без меня тошно? – горько воскликнула Ковалева. – Господи, за кого я вышла замуж?! Он же ничего не умеет делать нормально! Даже в гости сходить без происшествий и то не может! Это мне должно быть от тебя тошно!

– Сима, перестань, ты себя позоришь.

– Я себя позорю?! Я позорю?! – пошла в разнос Серафима. – Кто бы говорил, но уж не ты! Ты готов бежать за любой юбкой! Тебе все равно, с кем, когда и как! Уж сидел бы и молчал! Меня до сих пор передергивает, когда вспомню, как мы с тобой занимались групповухой!

Стало слышно, как в комнате отвратительно жужжит осенняя муха. Потом Ковалев очнулся и заорал, уже почти не контролируя себя:

– Ты что, совсем сбрендила? Что ты болтаешь?! Какой групповухой?!

– А, ты забыл! Я, ты и полчища поганых насекомых, которыми ты меня наградил!

– Заткнись, фригидная истеричка!

– Сексуально озабоченный кролик!

– Почему кролик? – оторопел Ковалев.

– Потому что у тебя все очень быстро, – ехидно пояснила Серафима. – Видно, потому на всех и хватает.

– Мама… – затряслась мелкой дрожью Светлана.

– Не выходи замуж, душа моя, – задумчиво произнес Яковлев, повернувшись к Очаровашке. – Умрешь с мыслью, что была хорошим человеком.

– Да как вы можете сейчас такое говорить? – взвилась Ада. – Устроили здесь балаган! Как вы можете паясничать перед лицом смерти, когда… когда я…

– Ну что, что ты мямлишь? – оборвала ее Ковалева. – Так и скажи: когда я потеряла самого близкого мне человека. Потому что все знают, что ты и Сусанка…

– Что вы себе позволяете? – не дал ей договорить Агент. – Это уже переходит все границы!

Ада зарыдала в голос, и мы не успели уяснить, что именно переходит все границы, потому что Агент сразу замолчал и кинулся ее успокаивать. В этот момент в комнату вошел Шурик. В глазах у него застыло выражение нашкодившего щенка, который только что помочился на ковер: вроде бы и не видно, но только пока не наступили…

«Все, – подумала я, глядя на бравого лейтенанта, – открестился от любимой женщины и сдал ее с потрохами. Сейчас отсюда рванет».

– Прошу прощения, дела службы, вынужден спешно вас покинуть, – произнес он скороговоркой, стараясь не смотреть никому в глаза. Затем схватил со стула свой пиджак и метнулся к двери.

Вика проводила Шурика презрительным взглядом и напутствием в спину:

– Козел!

Створка за ним захлопнулась и тут же распахнулась снова.

– Даниил Сергеевич, – обратился капитан Ефимов к моему мужу, – можно вас на минутку?

Дан вскочил так поспешно, будто ждал, что его позовут, и я кинулась за ним следом. Нашла его в комнате, где недавно проходил досмотр, там по-прежнему стоял на столе открытый кейс и лежали пачки денег.

– Посмотрите сюда, – Ефимов протянул газету. – Как вы считаете, это может быть случайностью? Это ведь, кажется, ваш клиент?

Даниил взял газету и стал внимательно разглядывать ее, я пристроилась рядом. Заголовок газетной статьи гласил: «Прощание с первой красавицей города». Ниже была фотография и подпись под ней: «Мэр Правдин у могилы своей молодой жены Леси Каревой».

– А вы хорошо информированы. Лупы у вас, случайно, не найдется? – буркнул Дан.

– Найдется, – Ефимов полез в свой портфель, – возьмите.

И они вдвоем склонились над газетой, лишив меня возможности что-либо разглядеть. Умирая от любопытства, я кружила вокруг мужчин, стараясь увидеть что-либо в щелочку между их головами, но кроме того, что они разглядывают фотографию, ничего больше не поняла.

– Это ведь она? – после долгого молчания подал голос Ефимов.

– Похоже. А где вы взяли газету?

– Муж Вики отдал. Помощь следствию, так сказать.

Повисла тишина. Мужчины продолжали внимательно изучать газету, а я задумалась над последней фразой.

– Муж? – наконец дошло до меня. – Викин? Странно, а я думала, что в милиции приняты только четкие формулировки: если люди не расписаны, то сожитель.

– Позвольте, а это что? – воскликнул вдруг Даниил.

Остатки деликатности покинули меня, я решительно растолкала мужчин и влезла между ними. На полях газеты шариковой ручкой было написано: «ЗАВ., 15–30. УРА!»

– Завтра в 15–30, – расшифровал Олег. – Думаю, так.

– Я тоже так думаю. Надо будет проверить. Возможно, вы правы и это действительно касается моего клиента.

– Данюша, – заныла я, сгорая от любопытства, как только мы остались одни, – расскажи мне, что там на фотографии? Кого вы увидели?

– Ты о чем? – удивился он.

– Я о фотографии. Вы кого-то там разглядывали.

– Какая фотография? – еще больше удивился супруг.

– Ах, так! – разозлилась я. – Изволите в прятки играть, сударь?

– Диана, подожди! – Даниил схватил меня за руку, не давая уйти. – Я потом тебе расскажу, как и обещал. А сейчас не могу, даже не проси.

Спорить с Даном – занятие абсолютно бесполезное: если он уперся, сдвинуть его не сможет даже бульдозер. Поэтому я предпочла промолчать.

Глава 8

Домой мы попали далеко за полночь. Я плюхнулась в постель, не раздеваясь, и сразу провалилась в сон.

Бывает иногда такое состояние, в котором грань между явью и бредом стирается и сновидение воспринимается абсолютной реальностью. В моем сне я ехала с Евгением и маленьким сынишкой в кабриолете, наслаждаясь оживающей природой. Все было так явственно, так ощутимо: и запах цветов, и крики птиц, и свежий ветерок, ласкающий лицо, что я ни на минуту не усомнилась в действительности происходящего.

Внезапно небо потемнело, солнце скрылось за черными тучами, сумрак вдали окрасился в призрачный синий цвет. Суеверный ужас охватил меня, и горло сдавило от страха.

– Поворачивай, – засипела я, вцепляясь в руль. Но машина еще быстрее покатила вперед.

– Папа, папа, там птица! – вдруг закричал Андрюшка, показывая крошечным пальчиком на чайку, мечущуюся между тучами и всполохами молний. – Она погибнет, давай возьмем ее к себе!

Женя повернулся к нему и ласково улыбнулся:

– Это не птица, а чистая душа. Она сама найдет путь на небо.

Затем Евгений взял меня за руку:

– Проведай бабушку да к соседям загляни, их дочка привет тебе от меня передаст…

И я проснулась. Сердце колотилось так сильно, что мешало дышать. Комната казалась нереальной, перед глазами все еще стояла отчаянно мечущаяся в облаках кричащая чайка. Наконец видение окончательно испарилось, стены комнаты обрели твердь, а я порадовалась, что все это только лишь сон.

Нащупав на тумбочке сонник, я повернулась на бок и уткнулась в книжку. Получалось, что птица во сне предвещала весть, тучи – опасность, а ужас – неожиданный поворот дел.

– Весть об опасности и внезапное избавление? По-моему, так… – пробормотала я. – Вроде бы ничего страшного. Отчего ж мне тревожно? И что значит фраза «проведай бабушку»? Она ведь давно умерла!

Я зябко поежилась и, решив сходить в церковь и поставить свечки за упокой, зашвырнула сонник на шкаф.

Даниила уже не было, о чем красноречиво свидетельствовала записка, прикрепленная магнитом к холодильнику: «Поешь!» Действительно, на верхней полке в миске лежали сваренные пельмени. Я подцепила один пельмень, вяло пожевала его и кинула вилку в мойку. Есть решительно не хотелось. В итоге я сварила кофе и устроилась с ногами в кресле, собираясь привести мысли в порядок.

Итак, Женя велел мне проведать бабушку и навестить соседей. Каких же соседей он имел в виду? Может быть, Буряковых? Или Поляковых? Но ни у кого из них нет дочери, вот беда.

Вернул меня к действительности звонок телефона. Я сразу вспомнила, что свекровь просила забрать Андрея до двенадцати, и испуганно вскочила. Конечно, это звонила она и вежливо поинтересовалась, почему я до сих пор дома, посетовала на мою рассеянность, из-за которой ей вечно приходится мне все напоминать, и порекомендовала пулей лететь к ней, иначе она опоздает на фитнес. Я выскочила в подъезд, на ходу застегивая юбку, а расчесывалась уже между третьим и вторым этажами, прыгая со ступеньки на ступеньку.

К счастью, машина завелась сразу, и я помчалась вперед, временами игнорируя дорожные знаки и сигналы светофора. Гнев свекрови мне казался гораздо серьезнее, чем подстерегающие при такой езде опасности. Но, увы, я все равно опоздала. Свекровь поджала губы, и я от смущения начала трещать без умолку. Вот всегда у меня так: стоит растеряться, и я несу всякую чепуху. Но сейчас моя болтовня оказала положительное воздействие, потому что лицо свекрови вдруг разгладилось, и она даже улыбнулась мне в ответ уголками губ.

Теперь нужно было купить что-нибудь к столу. Лиза, моя помощница по хозяйству, приходит через день и готовит еду на два дня, покупая продукты заранее, но фрукты и овощи к столу я покупаю сама. Погрузив сумки в машину и усадив сына в детское автомобильное кресло, я ехала домой, и мысли мои постоянно крутились вокруг недавнего сна.

Итак, соседи справа – Поляковы. У них взрослый сын, работает где-то за границей, женат и имеет двух сыновей-погодков. Сейчас одному должно быть около двенадцати, а другому примерно тринадцать лет.

Соседи слева – Буряковы. Если у них кто и есть из родни, то только племянники.

«А вдруг Буряковы продали дом? Или у Поляковых появилась в семье девочка?»

Я резко затормозила. Сзади раздался визг тормозов, послышался мат, и в зеркале заднего вида возник гориллоподобный верзила. Он неторопливо направлялся ко мне, и я вжала голову в плечи, затихнув.

– Эй, псих, ты что делаешь? – рявкнул гигант, всовывая голову в окно.

Я ослепительно улыбнулась и пожала плечами. Минуту-две мужик молча разглядывал меня, потом мрачно спросил:

– Ненормальная, да?

Из курса психологии я помнила, что когда один человек ругает другого, он дает характеристику себе самому. Следовательно, большой товарищ, чуть не по пояс втиснувшийся в окно и обозвавший меня, – сам псих. А с психами, как я тоже помнила из учебника, надо во всем соглашаться. Поэтому я кивнула и ответила:

– Да.

– Нормальные люди так не ездят! – с угрозой сказал шкафообразный дядька.

– Не ездят, – смиренно согласилась я и честно посмотрела ему в глаза.

– Надо в зеркало заднего вида смотреть.

– Надо.

– И тормозить резко нельзя.

Мне показалось, или в его голосе и правда промелькнули просительные интонации? Но я была непоколебима:

– Нельзя.

Верзила безнадежно махнул рукой и потопал прочь. А я с облегчением перевела дух. Хорошая все-таки наука психология! Ведь я могла бы сейчас такого наслушаться, а дело кончилось сущими пустяками. Довольная собой, я завела машину и покатила дальше.

Вскоре показались приземистые окраинные домики, в одном из которых прошло мое детство.

Сердце болезненно сжалось, на глаза навернулись слезы, и я хлюпнула носом. «Пора все-таки продать дом, а то стоит с заколоченными ставнями, словно и хозяев у него не осталось», – думала я, отстегивая ремни безопасности на Андрюшином кресле.

– Мама, а чего ты плачешь? – испугался сын.

Глаза у него сразу повлажнели, и он готов был сам залиться слезами.

– Э, ты чего?! – потрепала я его по кудрявой голове, снимая с кресла и ставя на землю. – Мне просто в глаз что-то попало, сейчас пройдет. Пойдем в гости?

– Пойдем, – с готовностью кивнул малыш.

Звонок у Поляковых, как и в прежние времена, не работал, покосившиеся ставенки были ядовито-зеленого цвета, а перед калиткой красовалась длиннющая, напоминающая по форме банан, лужа.

Пока я барабанила в окно и в дверь, Андрюшка влез обеими ногами в лужу и попытался измерить ее глубину. К счастью, я успела вовремя выхватить его оттуда. Наконец тетя Шура услышала мой стук и откликнулась.

– Иду, иду!

Голос у тети Шуры звонкий, молодой, и, не увидев ее, ни за что не догадаешься, сколько ей лет на самом деле. Она, как в юности, просыпается каждое утро в восторге от начинающегося дня. Для нее мир по-прежнему полон тайн и открытий, пожилая женщина полна надежд и энергии. Наверное, тембр голоса отражает отношение к жизни?

– Дианочка, вот так радость! Проходи, проходи, деточка. Какой красивый мальчик! – всплеснула руками от умиления тетя Шура и наклонилась к Андрюше. – Тебя как зовут?

– Андрюша.

– Глазки точь-в-точь как у твоей бабушки, – прослезилась она. – А носик – дедов. Ой, да чего ж мы тут стоим? Проходи, Дианочка, садись. Да не сюда, сразу за стол садись. А я уж пойду дядю Петю разбужу.

– Не надо, – запротестовала я, – пусть отдыхает, я же на минуточку.

– Еще чего! Сейчас сядем за стол, бабушку твою вспомним. А как же без этого? Все должно быть по-людски, вон, сколько времени не виделись. А Петя и так уже два часа бока давит, хватит. Да и не простит он мне, что я его не разбудила, с тобой увидеться не дала. Петя, вставай! – крикнула она, уйдя внутрь дома. Вернулась с вазой, полной яблок. – Бери, малец, – протянула она Андрюше яблоко. И тут же, повернувшись в сторону спальни, опять закричала: – Петя, да встаешь ты или нет? К нам Дианочка пришла, внучка Любина!

– Встал уже, – раздался хрипловатый голос, и в дверях показалась всклокоченная седая голова.

Дядя Петя присел на корточки перед моим сыном и протянул руку:

– Здравствуй, мужик!

– Здрасте. – Андрюша загордился от оказанного ему внимания и пожал протянутую руку с большим достоинством.

– Ух, ты! Да ты большой совсем, ишь как по-взрослому здороваться умеешь! И маму, наверное, любишь?

– Люблю, – согласился Андрюша и на всякий случай прижался ко мне.

Дядя Петя рассмеялся.

– Молодец, что зашла. А мы недавно вспоминали тебя, все думали, как ты там живешь? Совсем забыла стариков…

– Да ладно тебе, – оборвала мужа тетя Шура, – неси лучше бутылочку вина. Вино хорошее у нас, домашнее, сами делали, – подмигнула хозяйка.

– Я за рулем, мне нельзя, – поспешно отказалась я.

– А я тебе капельку налью. Оно ж как сок, ни один гаишник не поймет.

Когда от выпитого раскраснелись щеки, а большая часть угощения была съедена, я решила приступить к вопросам.

– Как тихо, спокойно у вас. А как у Буряковых дела? Нормально все? Может, пополнение какое в семействе?

– Какое пополнение? – Тетя Шура так удивилась, что даже перестала жевать.

И я поняла, что сморозила глупость. Покраснев, промямлила:

– Ну, дочка… или внучка… у кого-нибудь… появилась…

Тетя Шура долго смотрела на меня так, слово увидала в первый раз, потом губы ее начали растягиваться в улыбку, и наконец она, не выдержав, прыснула со смеху. Следом за ней засмеялась и я. Смеялись мы долго, а я попутно вспоминала соседей.

Дело в том, что Буряков не от мира сего, так обычно говорят о подобных людях. Он живет в своем особенном мире, в котором все движется по его собственным, особенным, законам. Суетливый и многословный, он всегда одет во что-то бесформенное и неопрятное. Причем утром он неизменно выходит из дому чистый и отутюженный, а возвращается в пятнах, наводящих на подозрение, что в его галстук заворачивали пирожки, а плащом вытирали тарелки.

При этом жена Бурякова страшно ревнива и постоянно закатывает ему скандалы. Для меня всегда оставалось загадкой, к кому его можно ревновать, если невооруженным глазом видно, что такое сокровище нужно только ей.

К тому же Буряков – клептоман. Свои мелкие кражи он совершает в глубокой задумчивости, машинально засовывая в карман все, что попадает ему в руки. Особую страсть он питает к ручкам и карандашам, но изредка прихватывает и прочие мелочи.

Слабость эту он за собой знает, поэтому никогда не отпирается. И если кто-то приступает к нему с допросом, тут же выворачивает карманы, стыдливо бубня:

– Выбирай, что твое.

Не знаю, способен ли он забыть где-нибудь собственного ребенка (если бы он у него был, естественно), но прихватить чужого – вполне.

– С чего ты вдруг про пополнение спросила? – вернула меня к действительности тетя Шура.

– Сон странный приснился, будто бы муж мой покойный говорит: «Будешь проведывать бабушку, зайди к соседям. Дочка их весточку от меня передаст».

Тетя Шура задумалась.

– Странный сон, Дианочка. Это тебе Евгений снился?

– Ну да, – кивнула я.

– Так он же вроде и не был никогда в доме бабушки твоей. Да и бабушку, кажется, живой не застал?

Я опять кивнула.

– Ну и с чего бы ему про ее дом говорить? Сдается мне, в церкви надо панихиду за упокой души заказать. И ему, и бабушке твоей. Да и на могилку наведаться. Сама-то я недавно была, прибрала немного, цветы поставила. Как кладбище разрастается, как разрастается… – Она удрученно покачала головой. – Когда твою бабушку хоронили, самое начало ряда было, а теперь уже и конца не видать. И даже возле бабушкиной могилки две детских появились, видно, места не хватает.

– Обязательно в воскресенье схожу в церковь. И на могилку съезжу. – Я поднялась. – А сейчас мы пойдем, домой нам пора.

– Жалко-то как, и не поговорили толком. Ты заходи в другой раз, как посвободнее будешь, не забывай нас. Постой! – спохватилась тетя Шура. – Я Андрюшеньке сейчас гостинца соберу…

Она проворно направилась к курятнику, минуты через две вернулась, вручив мне кулек с домашними яйцами.

– Вот, пусть мальчонка поест. На рынке разве ж такие купишь?

Столкнуться у самого дома с Даниилом и объяснять, где была, мне совершенно не хотелось. Поставив машину в гараж, я поторапливала Андрюшку, но ему было явно не до меня. Одна из самых любимых игрушек моего ребенка – обычная палка. Найденная где-нибудь на дороге, палка может в мгновенье ока превратиться в ружье, из ружья – в самолет, а из самолета – в машину. И ничего для этого не нужно, только воображение: представил – и готово.

Мне подобная страсть не нравилась и даже казалась опасной, я всегда переживала, когда малыш начинал бегать с палкой в руке. Я покупала игрушки, в надежде отвлечь сына от палок, но все мои усилия заканчивались ничем. Игрушечные мечи, шпаги, самолеты привлекали внимание сына ненадолго, и Андрюшка тут же возвращался к палкам. В конце концов я смирилась и только следила за тем, чтобы он не причинил себе вреда.

Сейчас сын явно был пушкинским Русланом, а палка – мечом. В течение пары недель Андрюша чуть не каждый день смотрел фильм «Руслан и Людмила» и, кажется, уже знал его наизусть. И вот теперь он сражался с кустами сирени, как витязь с диковинными кораллами в царстве Черномора, и на мои окрики не обращал ни малейшего внимания.

Когда до подъезда оставалось всего несколько метров, я постаралась как можно тверже произнести:

– Выбрасывай палку, идем домой.

Сынишка отрицательно мотнул головой и молча воткнул свой «меч» мне в сумку. Яйца жалобно хрустнули.

– Ой! – только и смогла произнести я.

Мужа моего, как и многих мужчин, женские слезы пугают невероятно. Поэтому, увидев машину Даниила, въезжающую во двор, я, чтобы избежать лишних вопросов, плюхнулась на ступеньку и там пустила скупую слезу, стараясь побыстрее успокоиться. Но супруг догадался о моем настроении сразу.

– Что случилось? – перепуганно бросился он ко мне, едва выйдя из машины.

– Все пропало! – всхлипнула я. – Вот, посмотри…

Я указала на палку, торчавшую из яиц.

– Господи, как ты меня напугала! Да омлет сейчас сделаем, и всех делов. Хочешь, я сам приготовлю?

– Хочу! – обрадовалась я. – Какая женщина не мечтает увидеть своего мужа в фартуке…

Омлет – единственное блюдо, которое умеет готовить Даниил. У него всегда получается шедевр кулинарного искусства, причем независимо от набора продуктов. Остальные же блюда кажутся ему тайной за семью печатями, хотя иногда меня мучат смутные сомнения: а так ли это? Ведь человек, умеющий правильно соблюсти гармонию вкуса и запаха – потенциальный кулинар. Даниил же каждый раз отмахивается от меня, уверяя, что к нему постулат о гармонии не имеет никакого отношения.

Когда омлет был приготовлен и частично съеден, Дан вдруг сказал:

– Кстати, у меня для тебя новости: ваша Любимцева жива.

– И ты до сих пор молчал?! – возмутилась я.

– Это, во-первых, – никак не реагируя на мой вопль, продолжил Даниил. – А во-вторых…

– Вот сейчас все брошу и поеду к ней. Будешь в следующий раз знать, как новости скрывать!

– И не узнаешь, что я еще для тебя приготовил, – хитро прищурился Даниил.

– Неужели именно для меня? – подобрела я. – Ну, давай рассказывай, не томи.

– Прежде всего, я отпустил нашу домработницу Лизу в небольшой отпуск, на пару дней.

– Ты с ума сошел, да? – перебила я мужа. – Думаешь, это известие приведет меня в восторг?

– Конечно. Потому что я зарезервировал для нас коттедж на базе отдыха, и мы выезжаем туда прямо сейчас.

– Ура! – заорала я, вскакивая и повисая у Даниила на шее.

На следующий день я лежала на пляже, пытаясь отоспаться после бурно проведенной ночи с плясками у костра и купанием под луной. Даниил, в отличие от меня, чувствовал себя великолепно и скакал по песку с Андрюшкой на плечах, изображая лошадь.

– Диана, не сгори, – донесся издалека голос Дана, и я провалилась в сон.

Все было так же: море, солнце, чайки, и только туманная дымка повисла в небе, черным облачком прикрывая солнце. Вдруг она, подгоняемая ветром, сместилась к берегу, сгустилась и стремительно разрослась, заполонив сизым маревом все пространство вокруг. Я испуганно села на песке, озираясь и пытаясь понять, что происходит. А туман так же быстро рос, сжался в точку и… исчез. Солнце засветило снова, все вокруг замерло, как на картине, только вдалеке, улыбаясь и насвистывая веселый мотив, шел Евгений. Это совершенно точно был он – его льняные волосы, высокая худощавая фигура и светлая брезентовая куртка, перекинутая через плечо.

– Здравствуй! – он засмеялся и сел на песок рядом со мной. – Камешки бросать «блинчиками» так, чтоб прыгали по воде, еще не разучилась?

Он встал и, взяв меня за руку, рывком поднял на ноги.

– На.

Я молча взяла протянутый им камень и прицелилась…

– Десять, – укоризненно покачал головой Женя. – Потеряла сноровку.

Затем он размахнулся, и камень так быстро и так долго прыгал по воде, что я тут же сбилась со счета.

– Сорок восемь, – ответил Евгений на мой вопросительный взгляд. – Запомни: десять и сорок восемь. И не ходи завтра на работу, побудь с Андрюшей, ты ему нужна.

Все вокруг тут же пришло в движение. Меня оглушил крик чаек, шум прибоя, смех Андрюшки…

И вдруг раздался чудовищный взрыв. Песок взметнулся вверх, полыхнуло пламя… Я закричала и… проснулась.

– Дина, Дина! – тормошил меня Дан. – А ну-ка посмотри на меня… Все ясно, тепловой удар, перегрелась.

Муж взял меня на руки, сделал пару шагов и бросил в воду. Плаваю я, как топор, поэтому сразу пошла на дно. Правда, потонуть не получилось – оказалось слишком мелко. Отплевываясь и ругаясь, я выползла на берег и села, изобразив жуткую обиду.

– Теперь порядок, ты сразу приобрела человеческий вид и здоровый цвет лица.

Даниил протянул мне на ладони ракушку невероятной красоты, наврав с три короба, как он нырял за ней, рискуя жизнью, и как едва не был съеден морским монстром.

– А лаком тебе монстр ракушку покрыл? Или она такая, лакированная уже, на дне валялась? – скептически хмыкнула я.

– Вот нет в тебе романтики, Артемида… – укоризненно покачал головой Даниил. – Могла бы и подыграть: тебе не трудно, а мне – приятно.