Текст книги "Небо цвета ее глаз"

– Тебе может казаться, что мои чувства к девушке могут изменить мои чувства к тебе. Но дело в том, что это ты своими действиями усугубляешь наши долгие, незаменимые взаимоотношения. О, Оливия, ну прекрати же эти муки, все тяжелее и сложнее с каждым днем. Неужели твои чувства пошатнут ту опору, что мы строили годами?

Искренность и печаль тех слов, что мне пришлось сказать ей после грубого заключения того самого дня, отражали всю правду. Но нужна ли кому-то такая правда? Она молча обдумывала это; и уже заранее я знал, что это чувство ничем не облегчить.

– Хорошо, и даже если так, единственное, что я могу сделать теперь, это не заговаривать с тобой. Я уже не злюсь. Не злюсь, но уж лучше будет мне тебя не знать, и не здороваться как увижу проходящим. Я отпущу, ты не беспокойся, если тебе конечно есть дело. А то уж новая возлюбленная, видно слишком зацепила тебя своей проницательностью и деньгами.

– Перестань нарываться.

– Я уже нарвалась. Да так сильно, что поняла бы только твоя мать!

– Оливия, закрой свой рот!

– Ты ударил меня уже однажды. Чего же стоят твои слова о нашей дружбе? Чего же стоит твоя любовь? На выборе, на примере видно, что богатств…

– Как же сильно ты хочешь задеть меня за нелюбовь к тебе!

– Жаль, что Роза встала не так близко к твоей девице; жаль, что ты не подошел к ней ближе; так жаль, что она не услышала всех тех слов о том, как мог ты поступать.

– Так Роза не напрасно появилась тут спустя полгода?

Оливия стыдливо опустила голову, поняв, что сама же выдала свои коварные планы наружу, и зашмыгала носом.

– Могла бы найти девушку поближе! Ну или же собрать целую очередь девушек, обвиняющих меня во всем! – потряхивая за плечи, орал я на нее, что от страха, казалось бы, в плаче ее начало трясти и без меня. – Но с этого вечера, запомни, мы и вправду отпустим друг друга. Не было никакой клятвы, и не было никакого костра! – процедил я перед тем, как оставить ее в оцепенении.

Глава 13

– Зачем ты представил ее мне как подругу? – спросил Гейб, еле видимый, в лучах утреннего солнца.

– Потому что она моя подруга, – нехитро ответил я.

– Очевидно же, нет. Неужто ли, тебе так нравится врать мне? Ну колись! Что у тебя было с этой богачкой, и что она вообще тут забыла?

– Мы просто развлекались, ничего необычного. Она хороша, красива, да и только.

– Не с ней ли ты пропадал почти месяц? – вроде как в шутку спросил Гейб.

– Да конечно, нет. Лучше бы рассказал, как обстоят у нас дела с доходом? Когда уже можно покончить с этим? По-моему, прошло уже достаточно времени.

– Ничего себе! Ты заинтересовался нашей основной миссией!

– Ну хватит.

– Ладно, дела обстоят настолько хорошо, что лучше быть уже не может. Сюда дошли известия. А какие, ты попробуй угадать, – подмигнул мне Гейб, а я и понятия не имел, как это известие могло пойти в нашу пользу.

– Гейб, я без понятия! По твоему лицу, я вижу, что это что-то стоящее. Так не тяни же! – радостно призвал я.

– Мужчина, представляющий и спонсирующий этот завод скончался!

– А значит…

– А значит у государства не будет стимула вести это дело до конца, и нам ничего не будет угрожать.

– Боже… – с радостью и облегчением выдохнул я.

– Во благо. Во справедливость нам. Хоть не по Божьему закону, зато по закону выживания!

Гейб бодро рассыпал кормежку курам и смотрел на ясное небо. Дожди прошли, воздух был холоден, а мы на удивление веселы и беззаботны. Хоть забот и переживаний было по накопительной…

Вчера с костра мы ушли поздно. Не разговаривали, а просто перебирали ногами друг другу в такт до дома. Я нарушил обещание, да и плевать. Да, я выпил. Я не обязан оправдываться перед кем-либо. Возможно даже она и не заметила. Возможно не почувствовала этот пронзительный, крепкий запах.

– Не хочу лезть в ваши дела, но что между вами с Оливией опять происходит?

– Уже ничего. Это надо было закончить рано или поздно.

– Закончить что? Любые взаимосвязи? Да бред это все! Ты не можешь ее взять и оставить, она как сестра тебе. Она дороже тебе, чем весь этот чертов край, и все вместе взятые люди. Я уверен, что ты не протянешь, не нянчившись с ней.

– Не начинай опять! Хочу погрузиться в работу, да и только. Больше никакой Оливии.

– Ты знаешь, что твоя красавица спрашивала у меня с кем ты ведешь такую бурную беседу? Я ее отвлек, чтобы она не видела тебя в образе зверя. Но она кинула на меня такой взгляд, после которого я подумал, что вы, однозначно, подходите друг другу!

– Ой, да ты дошутишься сегодня! – стал резво я угрожать ему.

– Проведем этот день вместе?

Я на секунду задумался, а потом уверенно ответил:

– Конечно, думаю надо по старинке!

На улице долго мы не продержались. Зашли к старым знакомым, однако, через пару часов, оттуда нас выкинули, наставив всего пару фингалов на лице. Ох, видел бы кто-нибудь тех парнишек, кому мы вдруг невзлюбились. Уверяю, у них и места живого не осталось.

Ввалившись к Гейбу домой, прилегли на старые кресла. Он принес недопитые виски и стал рассказывать какую-то шутку про одного из якобы уважаемых фермеров, что появился тут недавно. Посмеялся, и сказал, что надо было видеть его лицо, когда он понял, что права качать тут, у местных ребят, привыкли только мы.

– А помнишь малого Джека?

– Из семьи Кларков? – задумчиво уточнил он.

– Да, они еще взяли на себя работу на всем общем поле.

– Да, помню. Они не очень-то горевали по приемному мальчугану.

– В том-то и дело. По нам бы тоже не сильно горевали, если бы мы не объединились.

– Как это связано? Его лягнула лошадь. Он был ребенком, не послушался, зашел один в загон.

– Меня точно так же лягали. Только не одна мощная лошадь, а все ребята в нашей округе! Все ребята, которые сейчас уважают меня, раньше делали из меня мишень своей злости. Все ребята, у которых было больше любви и еды, возможно даже были игрушки. Они были злее, и до сих пор я не могу понять почему?

– Может слепая любовь, оправдывающая все, может тоже породить жестокость; не думаешь? – предположил Гейб.

Но все, что я мог сказать под наплывающим градусом:

– Да черт их знает… Самое главное, кто сейчас мы. А мы еще добьемся многого.

– За наши успехи! – подняли мы еще одну рюмку, наслаждаясь расплывчатостью в глазах и приятным полусонным состоянием.

– Мы собираемся уехать отсюда, ты не будешь скучать? – спросил он.

– Не буду! Что б меня, если я еще вернусь в эту дыру! – засмеялся я от нелепицы. – Даже хорошие воспоминания не приостанавливают мое желание увидеть настоящий мир!

Мы немного посмеялись, помолчали и еще раз выпили.

– Чуть не забыл! Чуть не забыл! Я же не просто так… – Гейб торопясь, и чуть ли не падая, дошел до другого конца комнаты, и взял какой-то лист.

Это была газетная вырезка.

– Читай, читай! Читай и радуйся дружище!

– Ну буквы плывут, ну ты чего! – пробубнил я.

– Ничего не знаю, друг, читай!

DAILY ……………………………………………………. Выпуск №46

news

ПОСЛЕДНИЕ НОВОСТИ КЕСВИКА И ЕГО ОКРАИН

«Ограбление в одном из заводов нашего города, стало не только причиной разрушения нескольких вместе связанных бизнесов и их доходов, а еще повлекло с собой большую трагедию для семьи Моррисов. Стало известно, что 10 ноября уважаемый Дэвид Моррис умер, повесившись в своем кабинете, оставив свою жену и дочь. Серафима Моррис не хочет давать никаких комментариев по поводу случившегося и того, каким образом их семья будет выпутываться из оставшихся долгов, а также, закроют ли завод «Рассвет». Вся информация, собранная в этой статье, подтверждается уже юридическими данными… «

………………………………………………………………………………………….

Ниже я увидел расплывчатое, портретное фото мужчины. А еще ниже какое-то семейное фото; далее были строки. Я удивлен… я не могу поверить, но во что? Все так смутно. И я моментально забываю то мимолетное удивление от каких-то строк, что прочитал я всего секунду назад. Так мы и не заметили, что прошел весь день.

Сумерки мы упустили уже давно, а в окнах виднелось ровным счетом ничего, только черная, непроглядная тьма. Я будто бы что-то забыл этим вечером. Будто бы кого-то забыл…

Открыв глаза, я понял, что так и не был вчера дома. «Вчера». Недавно же было утро… а, сейчас утро. Но уже другого дня. Я накинул куртку и вышел из дома, к счастью погода не сделалась хуже. Был все тот же ужаснейший холод, заставляющий все тело содрогнуться. В теле была слабость, но голова не болела; с удовлетворительным состоянием я подходил к дому.

Издалека я увидел фигуру, выходящую из дома. Немедля я подбежал ближе, чтобы разглядеть.

– Грейс? – крикнул я.

Она закрыла дверь в наш дом и посмотрела на меня холодным взглядом.

– Грейс! – я стоял на месте.

«Я не провинился. Я просто сделал, что захотел…»

– Грейс, почему ты молчишь?!

Я подумал, что, идя ко мне на встречу, она тепло обнимет меня. Ну или наихудший вариант, ударит по щеке, как та девушка с костра. Но она не ударит, она не будет вести себя так. Я надеялся… но она прошла мимо.

– Грейс, прекрати уже это! Скажи, в чем…

– Ты облажался, – тихо сказала она, ничуть не повышая голос. – Облажался трижды. Как бы ты не помогал мне, и что бы мы не делали, я не терплю, когда мне лгут, – спокойно продолжает она, – когда меня оставляют без объяснений… и когда необоснованно представляют меня другим человеком. Представляют тем, кем я не являюсь.

– О, Грейс, если дело в этом, я могу объяснить…

– Мне плевать на твои объяснения. Все уже сделано.

Я не заметил, как мой взгляд переменился, а дыхание стало тяжелее.

– Отлично. Я не обязан ни перед кем оправдываться. Я этого не делал и не собираюсь. Иди куда хочешь, раз для тебя такие причины, это повод разойтись.

– Я уйду, если эти причины будут появляться чаще…

Я почувствовал подвох. Мне показалось, что она и не собиралась никуда уходить, а лишь испытывает меня. Незаметно на моем лице появилась ухмылка. И так же незаметно мы с Грейс уже стояли посреди улицы прижавшись друг к другу.

– Ты знаешь, что я люблю тебя, Грейс?

– Безусловно.

После этого она в секунду отстранилась и направилась в сторону, в которую изначально собиралась уходить.

– Куда ты пошла? – крикнул я.

– Встретимся завтра на конюшне. Возьми плед и теплую одежду, – ответила она, приказным тоном.

– А если не найду? – с издевкой спросил я.

– Ничего страшного, согреемся по-другому.

Больше она не поворачивалась. Стоя на месте, я задался глупым смехом и пошел домой, выбросив все важное из головы.

Глава 14

Пока я тщательно искал все, что нужно было для того, чтобы не умереть с холода, в предзимнюю погоду, отец увлеченно смотрел на меня и почесывал виски.

– Почему Грейс не осталась у нас на ночь? Вы поругались?

– Нет.

– Откуда у тебя синяк под глазом? Ты опять ввязался в какую-нибудь передрягу?

– Нет.

– Она будет ночевать сегодня здесь?

– Не знаю.

– А…

– Отец, послушай, если ты не перестанешь задавать столько, не касающихся тебя вопросов, то есть большая вероятность, что я тоже не буду ночевать в этом доме. Мы поняли друг друга?

– Ладно, ладно. Скажи ей, чтобы одевалась теплее, уже через неделю может пойти снег. Ранняя зима.

Я с облегчением вышел из душного дома. Меня поражает как он заботится о ней. Связано ли это с его внутренними переживаниями (если, конечно, они у него есть) или не связаны, в любом случае это последнее, о чем я должен думать. Но его слова, в какой-то степени, задели меня. Из-за того, что таких слов я не слышал половину своей прожитой жизни, и не надеялся больше услышать ни от кого, кроме как от матери.

А с другой стороны, эти слова смягчили меня и дали понять, как мужчина заботится о молодой девушке, годящейся ему в дочери. Возможно он и хотел дочь; а может отцовский инстинкт проснулся у него только к преклонным годам, кто знает этого старика?

В любом случае любовь к дочерям прекрасна. Она похожа чем-то на выращивание домашнего цветка, садовник дает этому цветку жизнь, заботится и оберегает как ничто другое в своей жизни. Вкладывает силы и любовь, чтобы он получился здоров и красив; порой ему кажется, что его цветок красивее других настолько, что никто, даже не имеет чести подойти к нему, из внешнего мира. Даже боится оставлять его без присмотра, а уж тем более выносить на улицу.

Только одно в этом примере неверно. В итоге это цветку приходиться смотреть как увядает его верный, любящий садовник. Оставляя после себя все, что было его, покидает свой цветок с теплой родительской любовью, и всеми воспоминаниями, что пришли с его появлением. Так ведь любят родители? Я бы хотел сказать, что, воспитывая мальчика все почти то же самое. Увы, мне этого не знать. Мысль о ребенка меня умилила, но и напугала одновременно.

Я направлялся в дом к Гейбу, чтобы одолжить теплое покрывало. По пути я встретил, проходящую куда-то Оливию, и по-детски отвел взгляд. В то время, когда она наоборот же направила его на меня с видимой, наигранной неприязнью.

Войдя в дом, я понял, что Гейба дома нет. Но решил, что он будет не против, если я порыскаю у него в этом бардаке, и найду что-нибудь, чем можно укрыться. Тряпки, тряпки, тряпки… вытащив что-то теплое сразу положил в подмышку и принялся уходить, вот только мой взгляд упал на лежащую на столе газетную вырезку.

Я вспомнил, что это была статья о чем-то важном, что обсуждали мы два дня назад, по пьяни, с Гейбом, вот-вот засыпая. Я принялся перечитывать первые строки, затем последние строки у фотографии и…

– Ну ты и воришка. Собственного друга-то! Ну, как только совесть позволила! – шутливо возразил пришедший Гейб.

– Думаю, это простительно, если скажу, что могу заживо замерзнуть.

– У вас в доме так холодно?

– Эм… в моей комнате… да, – ответил я, вдруг вспомнив, что надо было заранее придумать отмазку. – Я уже должен идти, встретимся позже.

Я взял газетную вырезку и спеша вышел из дома. Гейб не стал допрашивать меня, а привыкши к этой странности, просто проводил взглядом и закрыл за мной зверь. До заката было еще два часа. Передо мной расстилалось огромное обрезанное поле. Наполовину оно уже было вспахано… та бывалая красота вернется только в следующем сезоне.

Места, где была земля, быстро пачкали обувь. Шел я медленно и совсем уже выбился из сил, холодный ветер обжигал лицо, и руки онемели. Впереди стоял одинокий человек. Видно все уже закончили работу. Подойдя ближе, я кивнул ему, однако, он странно (даже подозрительно) посмотрел на меня и снял перчатки.

– Не торопись, у нас есть разговор! – сказал незнакомец.

– Слушаю, – отозвался я. – Никогда тебя здесь раньше не видел.

– Ты ведь, Джеймс. Так?

Я кивнул, не зная, хорошо ли это, или плохо. И как для меня же самого обойдется собственное, названное имя.

– Тогда получи, Джеймс!

И он ударил кулаком мне по лицу. Еще один неприятель, откуда же они вылезают?! К счастью я не упал, и не перепачкал одежду. Хотя точно знал, что ждет моего нового знакомого. На лице моем снова появилась высокомерная улыбка, которая самому же мне была неподвластна.

– Ну что за народ. Время идет, общество меняется, а такие, как ты, все еще не могут разрешить накипевшее словами! – на последнем слоге, со всего размаха, он получил в то же место и чуть ли не повалился.

«Ну, ничего страшного, сегодня я точно втопчу его в это поле» – пообещал я себе, даже не торопясь к Грейс. Никто не может меня трогать; никто не может мне сделать больно. Никак и никоим образом.

– Ты получишь за мою сестру! Я это так не оставлю, уж будь уверен! – нагло размахивал руками парень.

– А я уверен, что сейчас размажу твою рожу по всему этому полю. Но этого можно избежать, если ты послушно развернешься и свалишь с моих глаз, – попытался я дать ему выбор, но он лишь удивленно улыбнулся.

– Да кто ты такой, чтобы тебя бояться?! – воскликнул он.

– Я – Джеймс. Ты – недалекий братец своей глуповатой, гулящей сестрицы! – еще один удар; и непонятно по лицу, или же по сердцу.

– Не говори так! Не говори так про мою сестру! – завыл он.

– Так, а ты про кого? Ты брат Джессики? Брат Луизы? Или же той самой Розы, что наскучила мне уже на второй день своей нелепой болтовней?

– Ты ей жизнь разрушил! Наши родители услышали те сплетни за ее спиной, посадили дома, никуда не выпускают. Сказали, что если ты не придешь, не женишься на ней, то она может попрощаться с воздухом! Что же ты за человек такой?!

– Ну что за бред ты мелишь? О какой женитьбе вообще речь идет? Родители вечно усложняют! Женить они нас надумали, – рассмеялся я громким смехом, – как тебе самому не смешно? Да ладно тебе, уладится все. Сестричка твоя ничего конечно, но без меня, хорошо? – я взял его аккуратно за шею, показав, что дальше разговаривать не намерен, но около брови начало ноюще болеть от нового, резкого, неожиданного удара.

– Скажи, пойди тогда и скажи, что это неправда все! Что ты ее не трогал! – предложил он более нормальный вариант.

– Как же! Нехорошо обманывать родителей. Плохо думаешь, плохо… есть более хороший вариант, – парень стал внимательно слушать, купившись на то, что я действительно, хоть на секунду, задумался о том, чтобы придумать план спасения некой Розалины, – сейчас ты уйдешь и больше не вернешься. Ты забудешь мое имя, а твоя любимая Розалина будет вспоминать его только глубокой ночью, перебирая в сознании моменты нашей поверхностной, ничего не стоящей близости.

Солнце скоро начнет садиться, надо заканчивать. Представляю, как буду объяснять все это Грейс. Еще одна фраза и я обещаю…

– Ты просто подо…

Для него вечер закончился на поле. Надеюсь, что скоро он очнется и пойдет домой. Парень хиленький… если, возвращаясь по той же дороге с Грейс он будет все еще там, придется ей объяснять в три раза больше. А его придется долго тащить отсюда.

Спустя некоторое время я уже поднимался на крышу конюшни. Открыв что-то наподобие люка, залез и радостно увидел сидящую Грейс с кларнетом.

– Мне пришлось ждать тебя, – холодно ответила она.

– Да, сегодня я не пунктуален… – виновато ответил я.

– Придется приучить себя.

Она наполнила легкие холодным воздухом и громко издала мелодию на инструменте, который, в живую, я видел впервые. Звук раздался так захватывающе, и приятно громко, что казалось он звучит в ушах у всех людей на этой земле. До этого момента я и не знал, что может быть что-то, настолько красивое, как звук, издаваемый деревянным духовым инструментом, и чутким, нескончаемым дыханием девушки.

Она выразительно посмотрела на меня и остановила игру. Она ничего не объясняла, она никогда ничего не объясняла… Аккуратно положила инструмент. Аккуратно, легко села на мои колени, будто бы дикая птица, высокого полета, села на руку людского порождения. Ее прикосновения обжигали осенним холодом, а за ним, резкой теплотой. Грейс, не задавая никаких вопросов, стерла стекающую кровь с нижней губы и залечила рану по-своему. Спустя минуты дыхание наше стало едино, стали едины тела, и воздух, и все, что нам дорого в этот момент.

Она была красива. Она была тем, кого рисуют. Она была тем, о ком пишут псонеты; и тем, о ком плачут ночами, и спившись, вешаются в дверном проеме старого дома, от причиненной ею смертельной раны. Смертельного отказа… но отказ в моей истории был ни при чем, она была моей. На этот раз она была прикосновенна настолько, что тело еще не успело остыть от пылкой любви на крыше, нашей конюшни. Но этим вечером произошло осознание; этим вечером пришла весть куда страшнее, чем даже моя погибель.

Я пришел домой. Грейс ушла к себе до завтрашнего дня. Я лег довольный на кровать, и наткнулся на бумажку, такую помятую и смердящую моей виной. На ней было прекрасное лицо Грейс. Ее грациозная осанка, лебединая шея и изящно положенная ладонь на плечо своего горячо любимого отца. С другой стороны, стояла ее непризнанная мать, на которую чертами лица она была ужасно похожа.

«Трагедия для семьи Моррисов!« – табуретка под моими ногами начала качаться.

«10 ноября, уважаемый Дэвид Моррис, повесился в своем кабинете«

«Что случилось с твоим отцом? Грейс, ты можешь не рассказывать, если это тяжело…» – пронеслось в голове.

«Нет, я в порядке. Помнишь я говорила тебе, что у нас были проблемы с доходами? Так вот…»

«Как их семья выпутается из долгов?«

«Он повесился».

«Серафима не дает никаких комментариев«

«Моя мать, даже не смотрит на меня. А если смотрит, то говорит, как я противно похожа на него».

«Он оставил жену и дочь«

«Те подозрительные люди… Джеймс, прошу, послушай. Никто не слушает меня… Он не мог, Джеймс, он не мог!»

На шее моей заветный, заслуженный узел.

«Грейс Моррис скорбит по отцу, вдали от матери«

Вдруг табуретка с грохотом падает из-под моих ног, потянув меня за собой… веревка соскальзывает. Я с поражением падаю на пол.

Лежа полубоком и плача, как дитя, когда разбило вазу, чувствуя стыд. Ныне я чувствую его в сто крат сильнее. Но вот только… я разбил далеко не вазу. Я в спокойствии и без сожаления. Без предвещания последствий и собственной раздражающей совести, я разбил пару жизней. Не заботясь раннее о том, что потом погребу и свою.

Засыпая, я думал лишь о том, что после неудавшегося лишения себя жизни, и острого отвращения к себе самому, я должен встать и что-то сделать. И я решил скрыть правду, не скрывая ее. Я увезу эту девушку туда, куда смогу убежать от себя самого. Однако, сложнее всего этого, было просто заснуть.

Я успешно смог дожить до утра, хоть и с небольшой запинкой на пути… что оказалась совсем не знаком поражения.

«Наверно, лучшее, что я бы посоветовал отчаянным людям, после того как те, падают живыми со своей же виселицы, это встать и пойти дальше. Не забывая о благодетельности ночного чаепития и свежего воздуха, что однозначно приведет ваши мысли в порядок»

Глава 15

Расхаживая по местным маленьким барам на окраинах, и все больше встречая там своих старых знакомых. Меня охватывало и не отпускало чувство потерянности. Оно отвечало мне на все одним и тем же: «Не волнуйся, не думай, не парься, не забивай голову, и выпей с нами, дружище!»

Уходя, я видел, как кто-то начинал новую драку, а кто-то из моих старых друзей детства засыпал прямо там, ведь у них не было теплого ночлега. И я понимал, что в жизни их ничего не изменится.

Так же у одного давнего знакомого я узнал, что брата Розалины зовут, Майкл Эванс. Мелкий поставщик сена в городе, занимающийся искусством, и продающий свои картины за маленькие суммы. С Розалиной они являлись близнецами, и в более маленьком возрасте ходили все время вместе. Их связь была совершенна. Они приехали сюда, на короткое время к своей тете, помогать ей с хозяйством и заработком.

Один раз, проходя мимо какого-то дома, в котором видимо они и остановились на этот период, я увидел Майкла. Тот бросил на меня наивный взгляд с надеждой, что я все-таки загляну к их родителям и оправдаю их дочь. Я и думал, что так сделаю, пока мой же запрятанный стыд и упрямство не повернули меня в другую сторону, навсегда разочаровав семейство Эвансов.

После моего глупого поступка тем вечером, прошло три полноценных дня. С Грейс я виделся всего раз. Мы мило побеседовали, прогуливаясь по улице… тогда-то я и сказал ей: «Хочу уехать отсюда. У меня есть возможность и высокая цель, которую я хочу разделить с тобой». Конечно она замешкалась и не совсем серьезно восприняла мои мечтания, что на самом деле были вполне реальны. Но сказать, что мне было тяжело от столь гнусного и жестокого совпадения? Я был почти намертво разбит.

Та милая прогулка была тягой, и боязнью посмотреть на нее и соврать еще раз. Проступок был так велик, что даже любовь казалось меньшим чувством, нежели угрызения совести. Но в конце концов… она ответила: «Хорошо, но перед тем как мы уедем неизвестно куда. Перед тем как я переверну свою жизнь вверх дном и начну ее с тобой, я хочу познакомить тебя с моим самым близком человеком».

Я кивнул и понадеялся, что бы эта встреча не состоялась.

Но вот, что я все же вспомнил и понял за несколько дней, перед тем, как мысли эти никогда в жизни меня больше не посещали: «Говорят, для того, чтобы самостоятельно, беспечно лишить себя жизни, нужна всего лишь веревка и водка. Но никак не смелость. Ведь вся сила этого поступка в решительности под дурманном, или же не от далекого ума» – так говорит каждый второй.

Вот только я не считаю себя глупцом. Да и водки тем вечером не было…

Глава 16

Мгновенные, тающие белоснежные хлопья, заполнили все серое, потухшее небо. Они обволакивали все окна и крыши будто бы белоснежный плед. Кинув незаметный взгляд на спящего отца, и тепло одевшись, я вышел из теплого дома. Руки сразу обожгло от мерзлоты, и я засунул их в карманы. Под ногами слегка начинал скрипеть за ночь выпавший, первый снег.

Так и не подумав, как буду все говорить, я подошел к порогу и постучал в дверь Гейба. Он сразу открыл, и посмотрел на меня с сонным лицом и слегка улыбнулся.

– Вот и он, Герой нашего времени! – засмеялся он без причины, а затем добавил. – Входи.

Посадив меня за стол, и налив чай без вопросов, он осторожно прикрыл дверь в другую комнату, из которой торчала нога какой-то барышни.

– Я хочу рассказать тебе кое-что, – начал я. – Это серьезное решение, и я не могу молчать о нем… – в моем голосе чувствовалась тревога, а в его взгляде была полная внимательность, – я хочу сказать, что…

– Не сможешь уехать из-за Грейс? Или что ты хочешь уехать с Грейс? Что из этого ты хочешь сказать, Джеймс? – спокойно спрашивает Гейб, пристально смотря мне прямо в душу.

Ну как же… он не дурак, чтобы не понять таких очевидных вещей.

– Гейб, ты должен понять, что это не пустые слова. И не быстрое, нелегкое решение…

– Я понимаю.

– Нет, не понимаешь. Ты должен знать, кто она такая в моей жизни!

– Так расскажи.

– Я расскажу тебе, Гейб. Но перед этим, я должен тебе сказать более серьезную вещь, – решился я.

– Но, что же может быть серьезней любви?

– К сожалению, может. Я познал все виды боли за несколько дней, но, если бы Грейс знала, что я сделал!

– Не томи, Джеймс, говори. Что же ты сделал?

Молчание охватило весь дом.

– Она Грейс Моррис. Та самая Моррис, которая является дочкой человека, что своей смертью предоставил нам всю прибыль…

– Та самая, чья семья теперь скорбит? – спросил он очевидную вещь, серьезным тоном.

– Да… та самая, – сдерживая эмоции пробубнил я.

– И что же ты собирался сделать, Джеймс? Ты хотел уехать с ней и все? Забыть меня, забыть то, кто ты? А ты ведь чертов лгун! Мало, что ты врал ей, так ты и на мне крест поставил! Скажи, Джеймс, как бы ты жил после этого?!

– Я бы…

– Говори!

– Ты ведь брат мне…

– Да… и всегда им буду, чтобы не было, Джеймс. Но бывает надо принимать решения, как ты и сказал. Не быстрое, и нелегкое.

Я был в непонимание и ожидании объяснения. Но его не было. Ведь появилось тысячу других болезненных вопросов, когда дверь из той комнаты отперлась. И в кружевной шелковистой сорочке, чей запах мне стал роднее, чем свой, я увидел свою, как мне казалось, Грейс.

В груди защемило. Волосы были распущены и растрепаны в легкой волне. Оголенные плечи и каменное лицо, что выражало все отвращение и насмешку ко мне, и моим словам.

– Что…? – непроизвольно вырвалось у меня.

– Мы на шаг ближе к чести… – Гейб встал из-за стола и попытался выйти.

– Ты никуда отсюда ногой не ступишь, пока не объяснишь, что происходит! И почему Грейс здесь в таком виде!

Грейс спокойно смотрела. И я не понимал, почему на лице ее нет слез, и почему она не бранит меня, если слышала все? Почему не бранит меня с первой же секунды?

– Когда мы прогуливались, в последний раз, я спросила тебя, – заговорила она, – стою ли я того, чтобы отказаться от всего света? Ты ответил, что не хватит света, чтобы поставить меня ниже чего-либо в твоем выборе.

– Это было правдой… – я вдруг почувствовал, что сейчас заплачу.

– Я знаю, – задрала она голову с улыбкой, показав, что знает, что я испытываю к ней. – Вот только поверь, тебя бы я никогда не выбрала.

– Это не так… ты любишь меня…

– Тогда почему я здесь?

– Это ты мне должна объяснить!

– После костра мы с Гейбом пару раз виделись. Тогда-то, я и поняла, что у нас есть гораздо больше, чем просто темы для бесед.

– Как ты мог вообще притронуться к ней?! – обернулся я к Гейбу.

Он даже не моргнул…

– Хочу сказать, что ни тебе, ни ему не грозит тюрьма, или другое судебное наказание. Кроме того, что я заставила тебя испытать сейчас. Да и если я скажу полиции, что знаю, кто преступник, меня сочтут за дурочку. Ведь наказание понесли уже другие люди. Дело закрыто. Правительство уверено в своей правоте, а я лишь смирилась и ждала момента, когда смогу рассказать о моих отношениях с Гейбом, и посмотреть на твое жалкое, растоптанное сердце.

Мой любимый, самый близкий и родной друг отвернулся от меня всем телом и душой. Девушка, казалось бы, любящая меня и которую любил я, говорит мне об их общем предательстве. И оказалось, я был лжецом, когда сказал, что познал все виды боли. Сейчас же мое сердце разорвалось на малейшие атомы, что больше никогда не воссоединятся воедино. Я не сдерживаю слез. Я настолько полностью разбит. И крик моей души не знает, как кричать еще сильнее, но я молчу.

Я сдвигаюсь с места; полностью повержен. И чувств, казалось, нет больнее. Но из последних сил подхожу к Грейс так близко, как ранее не смел подойти. И тихо, шепотом всей любви и ненависти к ней, к себе и незабываемому времени, что провели мы вместе, я проговорил, взяв ее за подбородок:

– Ну насколько же глуп и жалок человек. Чтобы поверить, что такого монстра как он, сможет полюбить… – она медленно подняла голубые, сверкающие глаза, – полюбить, такое же бесчувственное чудовище, как и он сам.

Она медленно опустила мою руку, показав, что больше никогда не позволит мне, себя касаться. Да и мне это прикосновение было отвратительно…

– Оказалось, мы друг друга стоим, – добавил я, смотря на нее с ненавистью, обливаясь слезами. В тот момент, когда она не проронила ни одной.

Выходя из дома, я остановился у Гейба. И в порыве злости, но больше скорее любви к нему, и неверия, ударил рядом по стенке. Грейс дернулась, но так и не сдвинулась с места.

– Я не хочу знать тебя, но все же… осуществи мою мечту. Возьмите все деньги, что есть, и убирайтесь куда подскажет вам сердце. В лучшую жизнь.

В лучшую жизнь…

Глава 17

Нет Грейс – нет и обещания. Есть только надоедливый, обеспокоенный отец, и мой подходящий конец. Я мог бы много рассказывать людям о чувстве одиночества. Но анализ ситуации, как я понял, совершенно ни к чему не приводит. Только к очередной стопке, чтобы перебить эти же размышления и не подавляемую горечь. Тут-то я понял, что как бы не была твоя жизнь плоха, всегда найдется день хуже того, что ты уже пометил как «самый-самый».

Прошло два дня. И сказать, что я хоть что-то тогда извлек… нет, ничего. Я ни с кем не говорил, и никуда не выходил. И от последних вещей Грейс не осталось и следа. От одного ее имени меня кидало в злость и в слезы. В такие слабые, людские слезы…