Текст книги "Кофе и зеркало"
Автор книги: Диана Галли
Жанр: Юмористическая проза, Юмор
Возрастные ограничения: +12
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)
Кофе и зеркало
1
Промокнуть в снегу – милое дело, когда ботинкам семь лет, пальто куплено в секонд-хенде, а вместо шапки на голове – собственная шевелюра. Но еще милее в таком непрезентабельном виде, не стесняясь, зайти в первое попавшееся кафе на самой дорогой улице Москвы. И сидеть у окна, выходящего сразу на две улочки – на улицу Министров и улицу их любовниц. Заказать кофе, вспомнить театральную студию и «быть в роли». Ну, скажем, в роли всемирно неизвестного писателя!
Вытаскивай перьевую ручку, самодельный блокнот, электронную – черт бы побрал ваши законы! – сигарету и разваливайся в удобном кресле. А когда пальцы на ногах отойдут от холода – тайком стяни ботинки под столиком, вытяни ступни поближе к батарее и грейся. И обязательно – строчи в блокнот, вырывай с громким треском листочки, комкай, заполняй ими краешек стола, отодвинь свечку, салфетницу, солонку, и пиши что-нибудь веселое, в стихах или прозе.
Официант не тронет ни тебя, ни твоего бардака. Принесут кофе, отодвинешь блокнот, сунешь ручку за ухо (только обязательно надень колпачок, а то чернила окажутся на виске, а струйка писательской чернильной крови тебя не украсит, да и отмывать придется с пемзой) – и почувствуй себя Джоанн Роулинг!
Так бы и текла моя жизнь в семилетних ботинках, с ручкой и самодельным блокнотом, в странном городе Москва, если бы не веселый декабрь, когда рубль расшибся, нефть стала дешевле водки, а водку заменили на вискарь.
Кафе было закрыто, ноги – мокрые, а ботинкам в грядущем феврале будет восемь лет. Что же, пришлось ткнуться лбом в любимое окно, закрыть глаза и собраться с силами.
Окно было грязным, фонарики горели только в спину, а стекло – по дурацкой своей привычке стало зеркальным. И отразило одновременно – улицу Министров и улицу их любовниц. Собрались, развернулись, открыли глаза – пошли!
Треснуло, грохнуло и вцепилось в плечи. Стоим – два идиота. Держусь за лоб. Держится за очки, которые – это больно, знаю! – впечатались от удара в переносицу. Как он ухитрился при своем росте?
– Sorry! – вырывается непроизвольно. Не потому, что англичанка, а потому что это мой психический изъян – когда напортачу, то притворяюсь, что нерусская.
– Sorry! – отвечают мне почти два метра незнакомого дядьки. Судя по произношению, он явно англичанкин сын.
– Но как вы умудрились впечататься? Вы же выше!
Он улыбается в тридцать два роскошных зуба и понимает. Эти серые глазища врать не могут – понимает!
Комочек московского снега – мне на лоб. Комочек московского – ему на нос. Стоим, остываем. Два метра и порода не наша. И пальто слишком у него легкое, и ботиночки слишком чистые, и шапки нет, и…кудряшки, кудряшки, кудряшки!!! Глаза зеленые! Нет, голубые! Нет, зеленые, а, стоп, стоп, стоп, эх, поздно…
– Наклонился узнать, может, тебе плохо стало? – я его понимаю, говорит он по-русски! И голос приятный, и глаза добрые. Пропаду я, прямо сейчас.
– Спасибо, конечно, но теперь обоим плохо. Больно?
– Нет. – Врет джентльмен.
Почему я сразу решила, что он англичанин? Англичан я хорошо знаю – года два на британских сериалах. Одно «Аббатство Даунтон» чего стоит, там даже кофейники породистые, не то что персонажи. Вот куда меня несет? А вдруг он из Киргизии приехал, на практику? Или с Караганды? Или из Обнинска?
– Знаю, что больно, сама очки носила. Пойдемте, кофейком угощу. Правда, именно здесь и была кофейня – но сами видите, дурдом творится. Кризис у нас.
И мы побрели по самой дорогой улочке Москвы. Бросили подтаявшие снежки, подтянули сумки/рюкзаки.
Смешной оказался Потеряшка – и не высокий, как показалось. И не сильно иностранный, видала таких персонажей – худ, красив, умеет одеваться, следит за собой – катастрофа для сослуживиц, фатально женат и никакого удовольствия, кроме созерцания этих неполных двух метров, грез в подушку…стоп, понесли лихие кони!
– Как долетели?
– Куда?
– В кэпитол оф Грейт Бриттн! В Москву, конечно.
– В какую Москву?
– В нашу.
И тогда он встал посреди улицы, снял очки, моргнул пару раз и ему стало нехорошо. Зашатался. Пришлось вцепиться в его рукав, подтащить к лавочке и даже похлопать по аккуратно выбритым щекам.
– Я в Москве? – изумленно спросил он.
– Нет, блин, в Лондоне!
– Но я только что был в Лондоне!
Что же мне с тобой делать, англичанкин сын? Стоишь, моргаешь огромными серыми глазищами, прижимаешь к переносице очередной снежок – болит, конечно, когда очки впечатались от удара в косточку. Для начала – одет он не по-нашему. Заматываю шарф потуже, застегиваю тонкое пальтишко на все пуговицы. И беру за руку. Как ребенка.
– Послушайте. Сейчас мы пойдем греться. Попьем кофе. Подумаем.
Он кивает, снежок тает и течет по его симпатичным морщинкам. Оглядываю снег вокруг – вдруг что забыли? Точно, лежит на снегу перчатка. Кожаная, синяя. Наверное, из кармана выпала. Подобрали, взяли за руку Потеряшку и пошли. Вверх-вниз, наискосок и на Кузнецкий мост. У затянувшейся стройки-перестройки «Детского мира» – кафешка.
Выглядит не ахти, зато здесь тепло и есть кофе. Для начала веду своего раненого в туалет. Он здесь общий, узкая берлога, раковина под зеркалом. Включаю воду, смываю с пострадавшего не очень полезную воду московского снега. Нос чуть припух, переносица вроде цела. Но мой раненый слегка гундит – все-таки сильно ударились.
– Я сейчас выйду. Жду наверху. – указываю на дверь кабинки. Он кивает.
У стойки беру два больших кофе. И сахара побольше, благо, тут можно. Длинный мой лондонец появляется, видит меня и шагает напрямик. Наступает кому-то на ногу. Получает крепкий русский сленг. Вздрагивает и быстрее спешит к нашему столику. Ну, не совсем столику. Свободна была только угловая композиция – подоконник и креслице. На подоконнике сижу я, рядом стоят две дымящихся кружки. В креслице падает Потеряшка.
Кофе ему нравится. Пьет, розовеет и явно отогревается. Наконец, можно перевести дух.
– Давайте по порядку. Как вас зовут?
– Джованни Капуцин.
– Очень приятно. А меня – Северка.
– Северка? Как красиво!
– Речка такая. В честь речки назвали.
– Речка! И это красиво!
Улыбается в тридцать зубов. Нос болит, наверное, зверски, а он улыбается!
– Ну, теперь давай разбираться. Где ты был до того, как я тебе в нос попала?
Он прыскает. И я тоже. Потому что звучит по-идиотски.
– Я в Лондоне был. По делам приехал, шел к остановке. Увидел, что девочка к стенке привалилась, решил помочь. Наклонился – и мы столкнулись. И оказался в Москве.
– Понятно. Что ничего не понятно. А там, где ты в Лондоне был, – там тоже перекресток был?
– Да. Витрина.
– Забавно.
– Что забавного?
– Мы понимаем друг друга.
– А что тут забавного?
– За всю жизнь так и не умудрилась выучить английский. Дальше “кэпитол” дело не пошло. -
– Мы что – говорим по-русски?
– Да. Мы в России, а это – Москва. Кремль видел?
– Нет.
– Покажу, если будешь хорошо себя вести.
Капуцин замолк. Допил кофе, полез за бумажником. Вытащил фунты. Вздохнул. Вытащил телефон. Вздохнул. Вытащил документы. Вздохнул и протянул мне:
– И как мне объяснить в посольстве, что я без визы?
– Поверь, это последнее, о чем ты должен думать. Как тебя обратно вернуть?
– Не знаю. У меня там работа, запись к стилисту, стоматолог через неделю, а еще…
– Давай решать проблемы постепенно. Ты согрелся?
– Не очень.
– Тогда сидим, греемся, думаем. Эх, англичанин…
– Я наполовину итальянец, на четверть валлиец, на четверть шотландец!
– Понятно. Вот откуда такие кудряшки.
– Кудряшки. Какое чудесное слово!
– Как же мы все-таки говорим на одном языке?
Через двадцать минут мы друг другу понравились окончательно. Джованни оказался милым мужчиной, неопределенных лет и определенного интеллектуального уровня. Моего любимого интеллектуального уровня – когда и сериалы смотришь, и книги читаешь, и Коэльо не ругаешь, и дешевый алкоголь не пьешь. Я-то совсем не пью, денег нет. Но бывает, перепадает в магазинах и моллах на всяких презентациях…
Что ж, надо брать моего шотландита-итальянца-валлийца и тащить домой. Кормить, поить, спать укладывать – русские сказки инструктировали насчет того, что делать с добрыми молодцами в первую очередь. И во вторую тоже. Вот только кто же знал, что мой добрый молодец будет таким? И куда я положу эти пять футов с дюймами, если мой дом – два метра в самом широком месте? Ладно, разберемся.
Метро. Турникет. Два метра улыбки, изумление и тычки в бок – отойди от двери, снесут же! Сносили. Приходилось нырять, цеплять мою версту британскую и вытаскивать на кольцевую, на радиальную, из метро. Он так устал от впечатлений, что даже не удивился, когда мы остановились у спуска в подвал.
– Дом?
– Дом, милый дом. Береги голову, там низко.
Так получилось. Я живу в подвале. Числюсь сторожем бомбоубежища. Правда, попасть в него сложновато. Да и забито оно с лихих времен досками, железными листами и парочкой рельс. Но зато там есть каморка. Моя тайная комната. Без василиска, но с Гарри Поттером в полном комплекте благословенного Росмэна. Потеряшка прошел во всех проблемных местах без труда – то ли видит в темноте, то ли понял, что не в сказку попал.
В каморке – тихо. Шум сюда не долетает, на подвальном входе – крепкая советская дверь с засовом изнутри. Ключ только у меня, а выше – первый этаж жилого дома, подъезд на другую сторону выходит.
– Вэлком.
– Вэлком. А что это значит?
– Ну, ваше, английское – добро пожаловать.
– Наше как-то не предполагает…
– Ой, да замолчи ты! Наше – все предполагает!
Зажигается сухой спирт, в дырке в стене – очаг. Там есть глубокая дырка, и из нее иногда дует. Но чаще – вытягивает. Таблетка разгорается, сверху ставится специальная железная конструкция, на конструкцию – ковшик с водой. Накрывается куском доски. Сейчас будет чай. Зажигаю по уголкам свечки. Вдоль стены когда-то шли провода, теперь остались только крюки и опоры. На них я положила куски пластикового ламината – получились сносные полки.
Джованни сидит на топчане. Не спрашивайте, как я сделала топчан.
– Ты живешь здесь?
– Временно. Работаю здесь сторожем, знакомые помогли.
– Учишься?
– Училась. Прошлым летом получила – киваю на запаянный в пластиковый пакет диплом, что висит на одном из крюков.
– И живешь здесь? С дипломом?
– Такие дипломы никому не нужны.
– Странно.
– Так. Давай по порядку. Мы оказались в Москве. Из Лондона. Говорим на одном языке. Понимаем сленг. При том, что ни я английского, ни ты русского не знаем.
– Я русский знаю.
– Вот как?
– Я изучал в колледже Восточную Европу. Учил русский. Правда, не пользовался им. Так, пару раз переводил документы для бизнесменов.
– Знаю я ваш русский! Ни спряжений, ни склонений. Тут что-то другое.
В ковшике бурлит. Снимаем с огня ковшик, ставим на огонь кастрюльку со вчерашним обедом.
Кружку он держит обеими руками. Голодный и очень грустный англичанин в русской берлоге. Сейчас чайку, потом супчику, потом еще чайку и шоколадка «Вдохновение» на десерт.
– Давай так. Сегодня переночуешь, завтра пойдем в посольство.
– Окей.
– Кстати, узнать бы, где оно. – Достаю из рюкзака ноутбук, включаю в единственную розетку. Подсоединяю хитрый хвост юсб, торчащий из стенки. Вуаля, мы в сети.
Джованни спрашивает:
– Но откуда здесь интернет?
– Сверху. В квартире сверху есть интернет. А у меня антенна хитрая.
Антенну я придумала сама – просто приемник wi-fi на юсб-хвосте затолкала по вентиляционной шахте наверх. Длинный провод, три метра. Хватило. Сосед о воровстве интернета не ведает – у него безлимитка, для компьютерных игрищ и порнухи, а у меня – раз в день почту получить, книжки скачать.
Посольство оказывается далековато от моего убежища. Но ничего, завтра доберемся.
Англичанкин сын грустит. Смотрит на экран, понимает русский текст и грустит.
– Куришь?
– Немного.
– Пошли, покурим.
Выбираемся наружу. Уже стемнело. Распахиваю подвальную дверь, чтоб получше проветрилось. Отходим чуть дальше. Сигареты, зажигалка. Джованни затягивается, грустит и, наконец, произносит:
– Фантастический роман. Я попал в фантастический роман.
– А что у тебя за дело было в Лондоне?
– Я на пробы приезжал. На ТВ.
– И как?
– Наверное, не прошел. Я всегда проигрываю.
– Ну, а по жизни чем занят?
– Я профессор.
– Кислых щей?
– Нет. А у вас такие есть?
– До морковкиного заговенья. Ааа, не спрашивай!
– В общем, не очень я удачник.
– Нет такого слова. В русском. Есть аналоги, но на вашем слове основано. Лузеры. ТЫ понимаешь.
Потеряшка кивает. Ему совсем грустно. И стало бы и мне совсем грустно, если б не толкнуло в спину, повалило и не наступило темно. Тут было не грустно. Тут было никак.
Камера? Тюрьма? КПЗ? Под носом подушка. На подушке – наволочка. На наволочке – синий штамп – 77/321. Вскакиваю, проверяю одежку. Все на мне. В кармане даже пачка сигарет. А вокруг – камера. Правда, не с решетками, а с дверцей. Но хрен редьки не слаще.
Дверца отворяется, на пороге стоит хмурый дядя лет пятидесяти. Костюмчик дороговат для милиционера. Да и лицо для милиционера неподходящее.
Не волнуйтесь, – говорит вошедший и подходит поближе. Меряет пульс. Руки у него сильные, а пальцы холодные. Знаю я, у кого холодные руки!
– А где мой англичанкин сын?
– В соседней палате.
– Я в психиатрии?
– Вы в гостях. Будем это так называть.
– И чем обязана?
– Вы встретили англичанина на улице?
– Да. Мы друг в друга врезались.
– Почему же вы сразу не обратились в посольство?
– Он в шоке был. Из Лондона…
– Понимаю.
– Я его в кафе отвела, горячим напоила. Потом ко мне поехали, адрес посольства узнать. У меня ж не смартфон, у меня кнопочный. Нашли адрес, а у меня как раз деньги на телефоне…
– Ой, не надо про деньги на телефоне. Сто пятнадцать рублей. Wi-Fi воруете. Живете в подвале.
– Ну, вы все знаете, чего мне рассказывать. Может, я поеду домой?
– Не сразу. Есть несколько вопросов…
– Вы знаете, про телепортацию! – вот я тугодум! Конечно, знает! Кому бы мы с Джованни понадобились в забытом богом бомбоубежище, если б не мистика и межконтинентальные перемещения!
– Знаем. И про тебя, и про него, и про бомбоубежище, и про то, как и где ты wi-fi хакнула.
– Ой, да ладно! За это не сажают!
– За это – нет. А вот за все остальное – да.
– Годик не тот, чтоб за иностранца в хате сажать.
– Но-но! Годик мы сами назначаем.
– Главное, чтоб кормили.
– Да, филологию у нас прекрасно преподают. Подстраиваешься под стиль речи мгновенно? Похвально.
Молчали мы минут десять. Потом я попросила воды. Он ушел.
Что это может быть? ФСБ? Не их профиль. СБ? Тогда – чье? Милиция отпадает. ГРУ тоже. Какая служба может заниматься чертовщиной? Дяденька вернулся с бутылкой воды.
– Есть мысли насчет случившегося?
– Есть. Вы секретная правительственная служба, которая как-то с этим всем связана.
– Мы – секретная служба.
– Меня арестовали?
– За что?
– Всегда найдется. Сами сказали.
И тут он улыбнулся. Лучше б не улыбался.
– Не волнуйтесь. Завтра мы вас отпустим. Но сами понимаете…
– Понимаю. Не было ничего.
– Отдыхайте. Завтра вас отвезут домой. Подпишете документы. Сами понимаете.
Завтра наступило не сразу. В комнате погас свет после того, как ушел этот странный тип. А я осталась на удобной койке, думать и ждать утра. Поспать удалось. И ничего мне не снилось.
Утром ранним меня доставили к бомбоубежищу, выдали бумагу на подпись, ручку и подождали, пока я не поставлю свою закорючку под «неразглашением государственной тайны». Ждали так, что выбора не было. Джованни я так и не увидела. Надеюсь, они отправили его домой.
2
Прошел грустный и не очень удачный год. Удалось снять комнату на пару со смешливой девчонкой, студенткой юридического факультета. Потому что бомбоубежище, где я жила, затопило однажды ночью – бурно и полностью. Две работы, на которых я побывала, не дали ничего сердцу и уму, зато прибавили много проблем. Квартирный вопрос был решен, но дальше карьера словно натолкнулась на невидимую стену. При наличии диплома, опыта и желания – все собеседования проходили по странно знакомой схеме: здравствуйте, вот вам тестовое задание, вы нам подходите – а дальше – звонок «извините, кризис, мест нет, мы закрываемся и т.п.». Заколдованный круг. Было много всякого. Новые знакомые. Новые книги. А вот Потеряшки из Лондона в моей жизни – не было. И это, пожалуй, было самое грустное.
В московском метро запустили новый поезд. Все вагоны в нем были соединены, так что поезд можно было пройти от первого до последнего вагона. И когда ты проходил от первого до последнего вагона – то чувствовал все повороты и изгибы подземного тоннеля. И это было здорово! В один из вечеров, возвращаясь из библиотеки, я накинула рюкзак на плечи и пошла от первого до последнего вагона. Поезд мчал по тоннелю. А я топала по бесконечному поезду. И где-то в середине состава – поняла, что жить так больше нельзя. Надо уехать отсюда. Уехать к северному морю или южному, умотать на вахту в самый забытый поселок или наняться смотрителем в южную оранжерею. Но только надо уехать из этого города, который мне больше не нужен…
Вагон тряхнуло, мигнул и погас свет, меня шатнуло к поручню. Рука метнулась к железной трубе, а наткнулась на чью-то худую и костлявую лапу. Только «поручень» почему-то в ответ схватил меня за шкирку. И включился свет. И поезд понесся дальше.
Тот, кого я протаранила в темноте – начал орать непонятные слова и лапать. Ну, ладно, орать можно, но лапать-то зачем? Пришлось поднять голову и нанести женский упредительный. Хвала всем богам, что я не попала.
– Черт, черт, черт! – вопило серое пальто, над которым горбились серые же кудряшки и торчал этот незабываемый римский нос. – Черт побери, черт побери, черт побери!!!
– Англичанкин!!! – и я заплакала. А он обнимал меня всем своим пальто и суповым набором косточек и ругался. На двух языках сразу – и в совершенстве. Действительно, профессор!
Когда удалось оторваться и оглядеться? Наверное, после того как мой Потеряшка залопотал на сильно нечистом английском с дикой скоростью и акцентом. Понять его было нереально. Поэтому я оторвалась от него и оглянулась.
Это был другой вагон. И другой поезд. И судя по всему – совсем другое метро.
Знали бы вы, как трудно было вспомнить в этот момент школьный инглиш и спросить:
– Где я?
– В Грэйт Бриттн!!! – завопил мой дорогой Джованни на чистом русском.
– В кэпитол оф этот самый Бриттн???
– И в Кэпитол, и в андеграунд, епэрэсэтэ!!! – завопил Англичанкин сын. Смешение наречий ему шло. Виртуозно он языки смешивал. Или репетировал, или диссертацию готовил.
– Но как ты на русском разговариваешь?
– Какая разница, жареный блин!
– Да, идиомы и сленг выучил. Что, весь год учил?
И только тогда до меня дошло… Осмотреться еще раз – и точно, под ногами валялась синяя перчатка. Кожаная. На другую руку. Я подобрала ее, сунула в рюкзак, и мы поспешили прочь из поезда.
Это был Лондон с картинки в учебнике. Из сериалов. Неповторимый и без смога. Огромный и в то же время уютный.
Джованни Капуцин выволок меня на улицу, в самый разгар весны и какого-то праздника зеленого цвета. Протащил через толпу, почти донес до кофейни и забрался в самый уголок, где мягкие кресла, синие шторки и горка крекеров в вазочке на столике. Обниматься перестал – надо было меню взять. А до этого – выпустить меня не мог.
Принесли две чашки капучино размером с ведро. Моя прелесть британского производства наконец успокоилась. Порывалась обнять меня через столик, но даже с его длиннющими руками не получилось.
– Ты ехал в метро? Я ехала в метро. – Прошептала я так, чтоб слышал только он, – Нас опять притянуло друг к другу. И сейчас заявятся эти персонажи, отправят по домам и дадут подписать бумаги о неразглашении.
– Нет! У нас все по-другому! У нас все иначе!
– Надеюсь. Очень надеюсь.
Кофе и печеньки. Кудряшки и бешеные глаза моего Потеряшки. На переносице – царапина. Там же. Но главное не это. Он не отпускал мою руку, и оказалось, что это самое важное в жизни. Эти пальцы-палочки, с прожилками и ссадиной на костяшке указательного пальца. И на запястье – намотана тоненькая, серебряная цепочка.
– Ах ты, воришка! – тихо ругнулась я.
– Что?
– Это же моя цепочка! Я ее полгода искала!
– Это все, что у меня осталось от тебя. Я ее стащил. Сказал, что моя, когда обыскивали. Они мне угрожали!
– Еще бы. Скажи спасибо, что не убили. Клептоман ты у нас, значит?
– Нет. Просто я…почувствовал, что не надо нам выходить. Но курить хотелось. Тебе вернуть?
– Не надо. Пусть будет твоей.
– Но теперь у меня есть вся ты!
– Боюсь, теперь история обратная. Только вот все документы со мной. И вещи. И даже ноутбук. Так что я подготовлена лучше тебя.
– Ты знала, что попадешь ко мне?
– Нет. Просто я всегда ношу с собой документы и комп. И загран. И медкнижку. И диплом. И аптечку. И фотографию того персонажа, что ты видел в первый раз.
– Я помню, что тебя зовут Северка.
– А я помню, что ты Джованни.
И он снова полез обниматься! Ну, как ему можно было отказать?
Два ведра капучино, два бутерброда, два часа тихих разговоров на смеси двух языков. И две синих кожаных перчатки у меня в рюкзаке. Комплект.
Джованни за этот год поднялся по службе своей, профессорской, взял кредит на хаус. Нос ему оцарапали случайно, а очки он больше не носит.
Он такой нерусский, что мне даже страшно. А я такая русская, что страшно ему.
– Так. Сейчас мы поедем ко мне.
– На такси?
– На такси! – чему он так обрадовался?
Через полчаса я поняла – чему. Когда такси выскочило из города. На такси до его колледжа – это был шанс показать, что денег не жалко. Где он вычитал, что перед русской девушкой надо деньгами разбрасываться? Знала бы – поехали бы на поезде, как все. Но Джованни рассказывал о колледже, не отпускал мою руку и смеялся.
Мы проехали не больше десятка миль. Машина остановилась в парковочном кармане. Водитель обернулся, постучал в окошко в салонной перегородке. И четко произнес пару фраз. Джованни вымученно улыбнулся и перевел для меня:
– Просит спокойно выйти. И руки не прятать в карманы.
– Грабит?
– Хуже.
– Засекли нас?
– Да. – Капуцин вылез первым. А я натянула обе синих перчатки, не торопясь вышла наружу.
– Ты переводи, Джованни. Все переводи. И не бойся.
Таксист оказался точной копией наших «добрых молодцев». Только пахло от него одеколоном подороже, а от наших совсем не пахло. Он попросил положить все вещи из карманов на асфальт, благо, нас скрывал автомобиль. Потом попросил снять шарфики, расстегнуть курточки и не шевелиться, пока…
Мне надоело это пока. И когда Капуцин вытащил из кармана портмоне, чуть присел и положил его перед «приятным джентльменом», я положила обе ладони ему на плечи. И пожелала оказаться нам обоим как можно дальше отсюда. Как можно дальше от острова. Как можно дальше от любых спецслужб.
Не знаю, что говорил опергруппе наш таксист. Портмоне ему осталось. А вот меня, двухметрового Потеряшку и офигевшую от счастья ворону, что в тот миг пролетала над нами – вышвырнуло на синем-синем полюсе.
– ?!?!+;'%&;;! – подумала я, а потом так подумал, но уже вслух и по-английски мой друг. Ворона каркнула и решила с нами не дружить. Мне было жаль птичку, но не до нее было.
– Надень! – я стянула одну перчатку и сунула Капуцину. – Немедленно!
Слава богам, он послушался. Осталось только схватить его ладонь в перчатке своей, тоже в перчатке, и крикнуть:
– Подумай о своем доме! О самом безопасном месте в мире! Мой дом – моя крепость и в таком духе! Давай!
Грохнуло так, что услышали все обитатели кампуса. Потому что мы очутились в стенном шкафу. Или в чем-то похожем.
– Вы что, реально от всего в шкафу прячетесь?
– Что. Это. Было?
– Кажется, я знаю, как нам удается это.
– Что – это? – спросил вежливый и донельзя противный голос, створки распахнулись, и на нас уставились трое джеймс-бондовских типажей.
Капуцин вышел из шкафа, стянул перчатку и протянул ее агентам:
– Вот. Возьмите. И оставьте нас в покое. Северка, давай, отдай им это. И они оставят нас в покое.
– Вас – да. А мисс придется пройти с нами.
Волокли меня по лесенке громко. Сопротивлялась я, как и положено – кусаясь и матерясь. И в машину запихнули тоже громко. А мой костлявый шотландит-валлиец дернулся, конечно, но тут же был повязан, уколот и уложен на диванчик у себя дома.
Перчатки изъяли, спасибо, что за мое русско-базарное поведение морду не набили. Хотя, после того как я цапнула двух из трех агентов – могли. Сильно цапнула, даже челюсти свело. Но стерпели и только постарались зажать меня в уголке своими весьма накачанными телами. Так, прижатая качками, я и доехала до места назначения. А там меня втолкнули в камеру, которая была лучше предыдущей в разы и оставили созерцать нештемпелеванную подушку. Когда дверь закрывалась, услышала:
– Укол надо делать?
– Не знаю. А вдруг она бешеная?
– Бешеная, бешеная! – крикнула я им вслед и села у стены. И решила больше никогда не плакать. И решила подумать хорошенько. А это я умела.
«Как можно дальше» представляло из себя что-то вроде Кольского побережья со стороны полюса. Это в моем сознании – край света. Повезло, потому что сейчас я крайне интересовалась МКС и полетом шустрого Куриосити к Марсу. А, может, надо было на Марс? Но то, что в представлении Джованни дом – это шкаф, меня повеселило. Детство какое! Надо было мне рулить. Да чего уж там, сейчас будет то же самое: подписка о неразглашении, самолет, вокзал, аптека – спирт Феррейновский и тьма.
Бритиши оказались еще жестче. Потому что через двадцать часов в камеру вошел мой русский «работник секретной организации», тот, что нашел нас в первый раз. Увидел меня, возмутился и ляпнул:
– Ты-то почему второй раз?
– Случайно, начальник. Само вышло.
Он помолчал, сел на стул (удобные у них тут стулья!) и стал думать. Камера, что ли располагает к этому занятию?
– Первое. Дважды в одну воронку проходец не падает. Ты – исключение. Второе. Зачем ты покусала джеймс-бондов? Третье. Летим домой. Но я тебя сажаю на 15 суток за хулиганство…на территории посольства. Не могу ж я в рапорте написать, что ты в Оксфорде буянила. Не поймут.
– Кафе у нас такое есть, Оксфорд. В центре. Там только хулиганить и можно. Напишете, что на Покровке буянила.
– Не дерзи! Второй раз и снова ты! Я тогда так тебя пожалел, решил, что случайно ты попала под наш эксперимент, машину обесточил, запретил в городе вести разработки.
– А вы перчатки мои у них заберете? Синенькие. Кожаные. На две зарплаты купила!
– Перчатки? Синенькие? Так. Кто учил, где выпуск? Специализация?
– Пед. Затрехреченский институт. Училка колхозная.
– Последнее предупреждение. Кто учил держаться против НЛП? Тебе не интересно, что за машина такая?
– Ой, начальник, да ты бы в 90-х на рынке джинсы с мамой покупал! Не такому научишься, стоя на картонке в 30 градусов мороза с голой ж…
– Ясно. Поедешь домой. Сядешь к нам. И на этот раз 15 суток не дам. Пожизненно законопачу. Кто учил держаться против НЛП?
– Ну вот, и кто тут НЛП? Вы же мой стиль речи переняли за пару фраз. – смеялась я. И смеялась до самого Хитроу. И только в сером весеннем небе Лондона – поняла, что никогда мы больше с моим шотландитом в пальтишке на голую душу не увидимся. У него есть моя цепочка. А у меня – только его улыбка в памяти. И никому я ее не отдам.
В Домодедово нас погрузили в джипчик китайской сборки, потому что на съезде в лесополосу он застрял, и один из «добрых молодцев» побежал за трактором. Я стрельнула сигарету у «начальника», села на бревнышке у обочины и задымила.
«Начальник» подошел и присел рядом.
– Перчатки не отдали, говоришь? Я тебе новые куплю. Или компенсацию…
– Эх, начальничек. Ведь в этих перчатках и была сила телепортации.
– Что?
– Я одну нашла, когда зимой мы на Никольской нарисовались. А вторую – в вагоне лондонской подземки. Одна его, одна моя. Вместе и по отдельности – они работают, как телепорт. Но почему-то выпали нам с этим англичанином.
– Парные ключи? Интересно…
– Ключи?
– Да чего уж там… Вы, ты и англичанин твой, проходцы. Редчайший геном. Уникальный. На всю Россию их было сорок. За всю историю. И только два – в 20-м веке. Проходец – может перемещаться в пространстве. Но для активизации дара – он должен обрести ключ. Первый проход, первая вещь, что будет рядом. Если ключа не найдет – домой не вернется. И дар пропадет. Тебе повезло, ты сразу заметила. Был случай – семнадцать лет проходец ключ искал. А другому еще больше повезло – всю жизнь с оглоблями прыгал. Представляешь, дворец Борджиа, коронация, а он – с оглоблями…
– Чего это вы мне карты сдаете? Убьете за леском?
– Зачем? Ты проходец, только без ключа теперь. У нас для таких есть место.
– Психушка?
– База. Все расскажешь, потом сделаем тебе жизнь нормальную. Мужика найдешь, детей родишь. Жить будешь нормально. И работу найдешь. А то, видишь, как пришлось тебя подгонять. Чтобы ты на правильный лад настроилась. У проходцев только в критические минуты дар может открыться – если, например, его «до ручки» довести.
– Ах, вы, сволочи!
– Ну, извини. Проходец прыгает только от безысходности.
– А от радости у вас никто не прыгал?
– Нет. С перепоя было, один раз. Мужчина с корабля на бал прыгнул. Ну, и сама понимаешь, пошла пословица по России-матушке.
– Начальник, вы стиль бы оставили, а то подчиненные с ума сойдут. Я ж глумилась.
– Да понял я уже. И меня Алексей Иванович зовут.
– Будем знакомы. Северка.
– Северка? Кто же так ребенка называет?
– Никто. Сама так зовусь. А вы что, не нашли моих данных?
– Нет. В подвале документы на имя Анны Савельевны Сапегиной были.
– Так это я на улице студенческий нашла. По нему проезд со скидкой. А фотография там на мою похожа. Девочке новый выдали, я в институте интересовалась, чтоб ей проблем не было. А в метро – не проверяли.
– Занятный ты человек. Вроде и не москвичка ничуть.
– Лимита я понаехавшая. Из Затрехреченска.
– А что там, плохо жилось?
– Нет. Хорошо. Но душа просила приключений.
– Может, к нам пойдешь?
– Только консультантом. По типографским ресурсам. У меня английский никакой, физподготовки нет, и я стрелять не могу. Пробовала – чуть белочку в парке не убила.
– Белочку! Ты этих бритишей так покусала, что они на больничном.
– За дело. Только без толку. Я тут. Джованни там.
– Понравился паренек?
– Понравился. Только что теперь вздыхать. Мне надо в город. Вещи с квартиры забрать. У меня как раз последняя неделя проживания. Денег нет. Работы нет. Сижу с вами в лесочке у аэропорта.
– Куда же ты теперь?
– Отпустите меня, Алексей Иваныч. Ключ я потеряла. Работы нет. Денег нет. Ноутбук у этих джентльменов остался. Сильно они удивятся, когда смотреть начнут.
– А что там?
– А я его на продажу везла. В нем информации нет. Все в облачных системах. Там только крякнутый виндоус и игрушка компьютерная стоит. Тоже крякнутая.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.
