Текст книги "Дыхание снега и пепла. Книга 1. Накануне войны"

Часть вторая
Тени сгущаются

От Лорда Джона Грея

Мистеру Джеймсу Фрэзеру, эсквайру.

14 Апреля, 1773 года

Мой дорогой друг,

Я пишу тебе в добром здравии и надеюсь, что застал тебя и твоих близких в том же состоянии.

Мой сын вернулся в Англию, чтобы завершить там образование. Он с упоением пишет об этом новом для него опыте (прилагаю копию его последнего письма) и заверяет меня в своем полнейшем благополучии. Что важнее, моя матушка тоже уверяет меня, что он всячески процветает, хотя я предполагаю – скорее из ее недомолвок, – что он привнес стихию смятения и хаоса в привычный уклад.

Я в свою очередь должен сознаться, что ощущаю нехватку вышеупомянутой стихии в своем хозяйстве. Ты был бы удивлен, если бы увидел, какой размеренной и упорядоченной жизнью я теперь живу. Все же этот покой мне в тягость, и хотя физически я совершенно здоров, я ощущаю, что дух мой угнетен. Боюсь, я отчаянно скучаю по Уильяму.

Дабы отвлечься от одиночества, с недавнего времени я придумал новое занятие – виноделие. Вынужден признать, что результаты уступают успехам твоей винокурни, и все же тешу себя надеждой, что хотя сейчас пить это совершенно невозможно, постояв пару лет, мой напиток может стать годным к употреблению. Ближе к концу месяца вышлю тебе дюжину бутылок вместе с моим новым слугой, мистером Хиггинсом, чья история должна показаться тебе весьма занятной.

Возможно, ты слышал что-нибудь о постыдном скандале, произошедшем в Бостоне тремя годами ранее, в марте. В газетах и листовках мне часто встречается слово «резня», которое я, будучи посвященным в дело, считаю абсолютно безответственным и неточным.

Я не присутствовал лично, но беседовал со многими офицерами и солдатами, которые там были. Если они говорят правду, а я им верю, то взгляд на события, представленный в бостонской прессе, просто чудовищен.

Бостон во всех отношениях настоящий рассадник республиканских настроений, а так называемые «маршевые общества»[28]28
  Маршевые (марширующие) общества – группы граждан в предреволюционной Америке, которые выходили маршем на улицы выражать недовольство политической обстановкой.


[Закрыть], которые толпами собираются на улице при любой погоде, – не более чем предлог для сборищ бандитов, чья главная забава – досаждать расквартированным здесь войскам.

По словам Хиггинса, из страха перед этими бандитами мужчины в мундирах не рискуют выходить на улицу поодиночке. Даже когда солдаты превосходят их числом, мятежные настроения среди людей вскорости заставляют их ретироваться назад в казармы, если только воинский долг не вынуждает к действиям.

Однажды вечером патруль из пяти солдат оказался буквально в западне. Их не только оскорбляли выражениями самого гнусного свойства, но швыряли в них камни, куски земли и навоза и разный другой мусор. Возбуждение и ажитация в толпе достигли такого уровня, что мужчины испугались за свою жизнь и достали оружие в надежде сбить спесь с мерзавцев и остановить такие настойчивые проявления внимания. Однако это решение спровоцировало прямо противоположный эффект – толпа пришла в ярость, и в какой-то момент выстрелило ружье. Теперь никто уже не может сказать, был ли то выстрел из толпы или стреляли солдаты, не говоря уже о том, было ли это сделано намеренно или случайно. События, вызванные этим происшествием, однако… что ж, в таких вопросах у тебя достаточно много опыта, чтобы представить неразбериху, начавшуюся следом.

В итоге пятеро из толпы оказались убиты, а солдаты, хотя и были основательно потрепаны, выбрались живыми – лишь затем, чтобы стать козлами отпущения в дешевых статейках, которые на следующий день начеркали лидеры «маршевых обществ». Написаны они таким образом, чтобы представить случившееся как беспричинное и жестокое избиение невинных – вместо самообороны от толпы, распаленной алкоголем и громкими лозунгами.

Признаюсь, что мои симпатии на стороне солдат – уверен, об этом ты и сам уже догадался. Их привели в суд, где судья признал троих невиновными, однако, очевидно, лично для него было опасно освободить всех пятерых.

Хиггинс вместе с товарищем были обвинены в убийстве, но он испросил помилования по привилегии духовенства[29]29
  Духовные лица, приговоренные к смертной казни, могли просить помилование по привилегии духовенства. Считалось, что они не подчинены светским властям. Лазейка предоставляла возможность избежать казни, прочитав определенный псалом. Со временем принадлежность к духовенству стала проверяться лишь способностью его прочесть, что открыло двери к помилованию для мирян. Казнь при этом заменялась менее тяжким наказанием. В Америке привилегия потеряла силу в 1779 году.


[Закрыть], и его отпустили, заклеймив. Бедолагу, конечно, уволили из армии, он оказался предметом всеобщих насмешек, остался без всяких средств к существованию, так что положение его было бедственным. Он рассказывал мне, что вскоре после освобождения его избили в таверне, и от полученных травм он ослеп на один глаз, да и в целом после случившегося его жизнь не единожды подвергалась смертельной опасности. В поисках безопасности он нанялся матросом на шлюп под командованием моего друга, капитана Гилла. Я видел Хиггинса за этим занятием и уверяю тебя, что матрос из него никудышный.

Такое состояние дел вскоре стало известно капитану Гиллу, и он отказался от услуг Хиггинса в первом же порту. Я был в городе по делам и случайно встретил капитана, который поведал мне об отчаянном положении Хиггинса.

Я решил разыскать парня, ощутив сочувствие к солдату, который честно выполнял свой долг и теперь должен страдать за свою преданность. Я обнаружил, что он человек неглупый, покладистого нрава, и нанял на службу, которую он несет с величайшей преданностью.

Я отослал его к вам вместе с вином в надежде, что твоя супруга будет так добра и осмотрит его. Местный врач, доктор Потс, сказал, что глаз нельзя вылечить, и это, разумеется, может быть правдой. Как бы там ни было, испытав на себе умения твоей жены, я надеюсь, что она сможет найти средства для других травм Хиггинса. Доктор Потс едва ли оказался полезен в этом отношении. Прошу тебя, скажи ей, что я ее покорный слуга и остаюсь в неоплатном долгу перед ее умениями и добротой. Шлю самые теплые пожелания твоей дочери, которой я отправил небольшой подарок вместе с вином. Я надеюсь, что ее муж не примет мой жест за оскорбление, приняв во внимание мое долгое знакомство с вашей семьей, и позволит принять его.

Всегда твой покорный слуга,

Джон Грей

Апрель 1773 года

Роберт Хиггинс оказался стройным молодым мужчиной, таким худым, что казалось, его скелет удерживается только одеждой, и таким бледным, что было легко вообразить, будто смотришь сквозь него. При этом природа наградила его большими и честными голубыми глазами и копной вьющихся темно-русых волос, держался он очень скромно. Все вышеперечисленное вызвало материнские чувства у миссис Баг, и она взяла его под свое крыло, выказав твердое намерение «откормить его как следует» до отъезда назад в Вирджинию.

Мне и самой нравился мистер Хиггинс. Он оказался славным, покладистым пареньком с мягким дорсетским акцентом. Временами я размышляла, была ли доброта лорда Джона Грея по отношению к нему так уж бескорыстна.

После совместно перенесенной кори несколько лет назад и из-за его дружбы с Брианной, возникшей, когда Роджера взяли в заложники индейцы-ирокезы, я невольно прониклась к нему теплыми чувствами. Однако я ни на минуту не забывала о том, что лорду Грею нравились мужчины – в особенности Джейми, хотя, безусловно, и другие тоже.

– Бичем, – сказала я сама себе, раскладывая корни триллиума для просушки, – до чего же ты подозрительная.

– Ай, такая и есть, – раздался голос позади меня, звучал он очень довольно. – Кого и в чем ты подозреваешь?

Я дернулась от неожиданности, и триллиум полетел в разные стороны.

– Ох, это ты, – сердито сказала я. – Зачем, скажи на милость, ты так подкрадываешься ко мне?

– Практикуюсь, – ответил Джейми, целуя меня в лоб. – Не хотелось бы потерять навыки слежки. Почему ты разговариваешь сама с собой?

– Потому что уверена, что найду благодарного слушателя, – ответила я ворчливо, и он засмеялся, одновременно наклоняясь, чтобы помочь собрать корешки с пола.

– Кого ты подозреваешь, саксоночка?

Я замялась, но не смогла выдать ничего, кроме правды.

– Я размышляла, не уложил ли Джон Грей нашего мистера Хиггинса в свою постель, – сказала я напрямик. – Или нет ли у него такого намерения.

Он слегка моргнул, но не выглядел шокированным – это значило, что он и сам мог рассматривать подобную возможность.

– Почему это пришло тебе в голову?

– Во-первых, он очень красивый молодой человек, – сказала я, забирая у него охапку кореньев и аккуратно раскладывая их на куске марли. – А во-вторых, у него худший случай геморроя из тех, что мне приходилось видеть у мужчин его возраста.

– Он позволил тебе его осмотреть? – Джейми покраснел от упоминания гомосексуальных связей: ему не нравилось, когда я была такой прямолинейной – но ведь в этот раз он сам спросил.

– Ну, потребовалось его немного поуговаривать, – ответила я. – Он с готовностью рассказал мне о проблеме, но не был воодушевлен перспективой осмотра.

– Я бы тоже не был воодушевлен, – заверил меня Джейми. – А я женат на тебе. Почему кому-то вообще может захотеться на такое смотреть, если только не из нездорового любопытства? – Он бросил опасливый взгляд на мою большую черную тетрадь для записей, открытую на столе. – Ты же не зарисовала там задний проход бедолаги Бобби Хиггинса, я надеюсь?

– Нет нужды. Не могу представить себе врача, который бы не знал, как выглядит геморрой. Даже древние иудеи и египтяне страдали от этого недуга.

– Правда?

– Это есть в Библии. Спроси мистера Кристи, – посоветовала я.

Он искоса посмотрел на меня.

– Ты обсуждала Библию с Томом Кристи? Ты смелее меня, саксоночка.

Кристи был крайне набожным пресвитерианином. Величайшей радостью для него было вылить кому-нибудь на голову ушат Священного Писания.

– Не я. Герман спросил меня на прошлой неделе, какие такие «наросты» были у филистимлян.

– И какие же?

– Геморроидальные. «И сказали они: какую жертву повинности должны мы принести Ему? Те сказали: по числу владетелей Филистимских пять наростов золотых и пять мышей золотых»[30]30
  1 Цар.6:4.


[Закрыть], – процитировала я. – Или что-то вроде того. Точнее я по памяти не повторю. Мистер Кристи заставил Германа выписывать строки из Библии в качестве наказания, и мальчик с его пытливым умом заинтересовался, что же такое он пишет.

– И он, конечно, не стал спрашивать мистера Кристи. – Джейми нахмурился и потер переносицу. – Мне стоит знать, что натворил Герман?

– Что-то мне подсказывает, что нет.

Том Кристи работал местным учителем в счет ренты за землю, и ему неплохо удавалось поддерживать дисциплину. На мой взгляд, имея в учениках Германа Фрэзера, он с лихвой отрабатывал всю сумму.

– Золотые наросты, – пробормотал Джейми со слегка мечтательным видом. – А это мысль.

Такой вид обычно предшествовал появлению очередной ужасающей идеи, способной повлечь за собой тяжкие телесные повреждения, смерть или пожизненное заключение. Меня это несколько встревожило, но на что бы ни вдохновили его золотые наросты, он пока что оставил эту идею, вдруг тряхнув головой.

– Что ж, ладно. Мы, кажется, говорили о заднице Бобби?

– А, да. Так вот, причина, по которой я хотела взглянуть на наросты мистера Хиггинса, – сказала я, возвращаясь к предыдущей теме разговора, – заключается в том, что мне нужно было выбрать тип лечения. Я пыталась понять, нужно ли их удалять.

Брови Джейми поползли вверх.

– Удалять? Как? Твоим маленьким ножичком? – Он взглянул на чемоданчик, где я хранила свои хирургические инструменты, и с отвращением передернул плечами.

– Я могла бы это сделать, да. Хотя, надо полагать, без анестезии процедура будет очень болезненной. Есть более простой метод, который только входил в широкую практику, когда я… ушла.

На краткий миг я почувствовала укол острой тоски по госпиталю. Я живо ощутила запах дезинфектора, услышала бормотание и топот медсестер и санитаров, коснулась глянцевых обложек медицинских журналов, распухающих от обилия информации. А потом все это исчезло, и мне осталось лишь размышлять, что предпочтительнее – пиявки или нить – по части достижения идеального анального здоровья мистера Хиггинса.

– Доктор Роулингс советует пиявок, – пояснила я. – Штук двадцать или тридцать в серьезных случаях.

Джейми кивнул: такая идея не вызывала у него особого удивления. Разумеется: ведь его самого несколько раз лечили пиявками, и он уверял меня, что это совсем не больно.

– Но, кажется, у тебя их почти не осталось. Мне собрать парнишек и устроить охоту?

Ничто не обрадовало бы Джемми и Германа сильнее, чем поход с дедом на болото, из которого можно вернуться назад по уши в грязи и гирляндах из пиявок, но я покачала головой.

– Нет. То есть да, – уточнила я. – Если тебе не трудно. Но они не нужны мне срочно. Использование пиявок временно улучшит ситуацию, но у Бобби еще и тромбоз – сгустки засохшей крови в венах. Так что я думаю, будет лучше, если я удалю их целиком. Можно было бы наложить лигатуру – завязать нитку очень туго вокруг каждого узла. Это лишит их притока крови, и со временем они засохнут и сами отпадут. Очень аккуратно.

– Очень аккуратно, – эхом отозвался Джейми. Взгляд у него был неодобрительный. – Ты раньше делала такое?

– Да, один или два раза.

– Хм. – Он поджал губы, очевидно представив себе процесс. – Как… эм, я имею в виду… думаешь, он сможет испражняться, пока это происходит? Это ведь займет какое-то время…

Я нахмурилась, барабаня пальцем по крышке стола.

– Его основная проблема в том, что он не испражняется, – сказала я. – То есть испражняется, конечно, но недостаточно часто и стул у него неправильной консистенции. Ужасная диета, – добавила я, обвинительно тыкая в Джейми пальцем. – Он рассказал мне. Хлеб, мясо и эль. Ни фруктов, ни овощей. Запоры, без сомнения, бич британской армии. Меня не удивит, если у них всех до одного узлы свисают из задниц, как гроздья винограда.

Джейми кивнул, приподняв одну бровь.

– Многие вещи меня в тебе восхищают, саксоночка, но особенно твоя деликатная манера выражаться. – Он кашлянул и посмотрел в сторону. – Но если ты говоришь, что запоры вызывают геморрой…

– Так и есть.

– Хорошо. Просто… То, что ты говорила о Джоне Грее… Я имею в виду, состояние задницы Бобби может иметь отношение к… хм.

– О! Нет, не напрямую. – Я замолкла на секунду. – Мое предположение основывалось на том, что лорд Джон сказал в письме: он надеется – как он выразился? – что я могу найти средства для других травм Хиггинса. То есть, конечно, он мог знать о проблемах Бобби и без… эээ… скажем так, личного осмотра. Но, как я уже сказала, геморрой настолько распространенный недуг… Почему это могло обеспокоить его до такой степени, чтобы просить меня о помощи, если только не по той причине, что узлы затрудняли его… эээ… собственное проникновение.

Лицо Джейми вернулось было к своему нормальному цвету на время беседы о пиявках и запорах, но теперь снова стало пунцовым.

– Его…

– Я хочу сказать, – сказала я, складывая руки под грудью, – мне немного не по себе оттого… что он прислал мистера Хиггинса ко мне… вроде как для ремонта, понимаешь?

Все это время я страдала от зудящего чувства дискомфорта, вызванного Бобби Хиггинсом и его многострадальной задницей, но до сих пор не облекала свои ощущения в слова. Теперь же, когда я это сделала, то наконец осознала, что именно не давало мне покоя.

– Мысль о том, что я должна подлатать бедного Бобби, а затем отправить его назад для… – Я сжала губы и резко повернулась назад, к своим корешкам, принявшись бесцельно их перебирать.

– Мне это не нравится, – сказала я, обращаясь к двери шкафа. – Конечно, я сделаю для мистера Хиггинса все, что в моих силах. У Бобби Хиггинса перспектив негусто: несомненно, он сделает все… что потребует его светлость. Хотя, возможно, я не права на его счет. Насчет лорда Джона.

– Возможно.

Я обернулась и обнаружила Джейми сидящим на моем стуле, он вертел в руках баночку с гусиным жиром, которая, казалось, целиком завладела его вниманием.

– Что ж, – неуверенно начала я. – Ты знаешь его лучше. Если ты считаешь, что он не… – Я прервалась на полуслове. Снаружи донесся мягкий звук удара – еловая шишка упала на крышу сарая.

– Я знаю о Джоне Грее больше, чем мне хотелось бы, – сказал Джейми наконец и посмотрел на меня с горькой усмешкой. – И он знает обо мне гораздо больше, чем стоило бы. – Джейми наклонился вперед, поставил баночку на стол и снова посмотрел на меня. – Но одно мне известно совершенно точно. Джон человек чести. Он ни за что не стал бы использовать в своих целях Хиггинса или любого другого человека, находящегося под его протекцией.

Слова Джейми звучали убедительно, и я успокоилась. Мне нравился Джон Грей. И все же… Регулярно, как по часам, приходящие от него письма приводили меня в некоторое смятение, как далекие раскаты грома. В самих письмах не было ничего тревожного или подозрительного: они были похожи на автора – умные, ироничные и искренние. И, конечно, у него были причины поддерживать переписку. Не одна причина.

– Ты же знаешь, он все еще любит тебя, – сказала я тихо.

Он кивнул, но не посмотрел в мою сторону, его взгляд был устремлен куда-то в пустоту за деревьями у двери.

– Ты бы предпочел, чтобы это было не так?

Спустя пару секунд, Джейми снова кивнул. В этот раз он повернулся, чтобы посмотреть на меня.

– Да, предпочел бы. Ради себя самого. И ради него, конечно. Но ради Уильяма? – Он с сомнением покачал головой.

– О, быть может, он и принял Уильяма из-за тебя, – сказала я, облокотившись на стол. – Я видела их вместе, не забывай. Не сомневаюсь, теперь он любит Вилли из-за него самого.

– Нет, я и сам не сомневаюсь.

Джейми поднялся, беспокойный, и начал отряхивать несуществующую пыль со складок килта. Лицо выглядело закрытым, он смотрел на что-то внутри себя, на то, чем не желал делиться со мной.

– Думаешь… – начала я, но остановилась, когда он поднял взгляд на меня. – Нет, это неважно.

– Что? – Он склонил голову набок, глаза его сузились.

– Ничего.

Джейми не двинулся с места, но взгляд его сделался настойчивее.

– Я по твоему лицу вижу, что это не так, саксоночка. Что?

Я глубоко вдохнула через нос и покрепче вцепилась в собственный фартук.

– Это… Я уверена, что это не так, просто пришло в голову…

Джейми издал низкий типично шотландский звук, означающий, что лучше мне прекратить ходить вокруг да около. Я достаточно хорошо знала его, чтобы понимать – он не оставит меня в покое, пока я не сознаюсь, в чем дело. Поэтому я выпалила:

– Ты никогда не думал о том, что лорд Джон мог взять его, потому что… ну, ведь Вильям ужасно похож на тебя, и, очевидно, был похож с ранних лет. И раз лорд Джон находит тебя… физически привлекательным…

Слова оборвались сами собой, и мне захотелось перерезать себе глотку за то, что я посмела их произнести, когда увидела выражение его лица.

Джейми на мгновение закрыл глаза, чтобы не видеть меня. Кулаки сжались с такой силой, что на руках – от костяшек пальцев до предплечья – вздулись вены. Потом он очень медленно разжал ладони и открыл глаза.

– Нет, – сказал он с непоколебимой уверенностью в голосе. Он прямо и жестко посмотрел на меня. – И я говорю так не потому, что мне непереносима мысль об этом. Я знаю.

– Конечно, – поспешно согласилась я, торопясь оставить эту тему.

– Я знаю, – повторил он еще жестче. Два его покалеченных пальца нервно стукнули один раз по ноге и замерли. – Я тоже думал об этом. Когда он впервые объявил мне, что намерен жениться на Изабель Дансени.

Он отвернулся и стал смотреть в окно. По палисаднику бродил Адсо и пытался поймать что-то в траве.

– Я предложил ему собственное тело, – резко сказал Джейми, не оборачиваясь. Голос его звучал ровно, но по тому, как были напряжены плечи, я понимала, что слова даются ему нелегко. – В благодарность, сказал я. Но это было… – Он странно передернул плечами, как будто пытаясь освободиться от невидимых пут. – Видишь ли, мне нужно было узнать наверняка, что он за человек. Что за человек возьмет моего сына, чтобы растить его как своего собственного.

Его голос слегка дрогнул, когда он произносил «возьмет моего сына», и я инстинктивно двинулась к нему, желая прикрыть рану, что сквозила за этими словами. Джейми был будто деревянный, когда я коснулась его, – он не желал, чтобы его обнимали. Однако взял мою ладонь в свою и сжал ее.

– Ты думаешь… что готов рассказать?

Я не была шокирована: Джон Грей говорил мне об этом предложении годы тому назад, еще на Ямайке. Однако, думаю, он не понял, в чем был его истинный смысл.

Рука Джейми сжалась на моей, и он провел большим пальцем по моему, легонько поглаживая ноготь. Он посмотрел на меня, и я ощутила, как глаза исследуют мое лицо – не вопросительно, а так, как бывает, когда люди по-новому видят нечто давно знакомое. Глаза вдруг узнают то, что долгое время было известно только сердцу. Он поднял вторую руку и провел по линии бровей, два пальца на мгновение замерли на моей скуле, затем он запустил холодную ладонь в теплую копну моих волос.

– Невозможно быть так близко друг к другу, – наконец сказал он, – быть друг у друга внутри, чувствовать запах пота, касаться волос на теле – и не видеть души. Даже если ты сможешь… – Он замялся, и я задумалась о том, кто сейчас пришел ему в голову – Черный Джек Рендалл или Лаогера, женщина, на которой он женился, думая, что меня нет в живых. – Что ж, это страшно само по себе, – закончил он мягко и уронил руку.

Между нами повисла тишина. Внезапно снаружи послышался шелест травы: Адсо совершил резкий прыжок и исчез из вида, пересмешник принялся беспокойно кричать с большой красной сосны. В кухне что-то со звоном упало на пол, а затем до нас донеслось ритмичное шуршание метлы. Все это были домашние звуки, звуки жизни, которую мы создали.

Делала ли это когда-нибудь? Ложилась ли с мужчиной, не видя ни частички его души? Да, и он был прав. По спине пробежал холодок, и волосы на коже беззвучно встали дыбом.

Он вздохнул, и вздох этот, казалось, шел от самых стоп, а затем пригладил убранные в косичку волосы.

– Но Джон не стал этого делать. – Джейми выразительно взглянул на меня и криво усмехнулся. – Он сказал, что любит меня. Что если я не могу ответить ему взаимностью – а он знал, что я не могу, – то он не станет разменивать настоящую монету на фальшивку.

Он встряхнулся, как собака, выходящая из воды.

– Нет. Человек, который сказал такое, не может оказаться тем, кто насилует ребенка из-за симпатичных голубых глаз его отца. Это я могу сказать тебе наверняка, саксоночка.

– Нет, – эхом отозвалась я. – Скажи мне… – Я запнулась, и он поглядел на меня, приподняв одну бровь. – Если… Если бы он… Принял твое предложение… и… Ты бы обнаружил… – Я искала подходящие слова. – Не таким, эээ, достойным человеком, как ты надеялся…

– Я сломал бы его шею прямо там, у озера, – ответил он. – Не имело бы значения, повесят меня или нет: я не дал бы ему забрать мальчика. – Но он оказался не таким, и я позволил, – добавил он, чуть пожав плечами. – Так что, если молодой Бобби и ложится в постель к его светлости, думаю, он делает это по доброй воле.

Ни один человек не способен показать себя с лучшей стороны, когда кто-то держит его за задницу. Я замечала это прежде, и Роберт Хиггинс не стал исключением из правил.

– Больно почти не будет, – сказала я насколько возможно утешительно. – Тебе только нужно стоять смирно.

– О, я постараюсь, мэм, я справлюсь, – горячо заверил меня он.

Бобби был в одной рубашке. Он стоял на хирургическом столе на четвереньках, так чтобы пораженная зона была на уровне моих глаз. Щипцы и нити для лигатуры были разложены на столике справа от меня, рядом с миской свежих пиявок, приготовленных на всякий случай.

Он сдавленно пискнул, когда я приложила к его заду салфетку, смоченную скипидаром, чтобы хорошенько продезинфицировать место перед операцией, но Хиггинс сдержал слово и не дернулся.

– Мы добьемся отличного результата, – заверила я, беря в руку пару длинноносых щипцов. – Но если ты хочешь, чтобы он сохранился, то придется серьезно изменить рацион. Ты меня понял?

Он судорожно выдохнул, когда я взяла один из узлов и потянула на себя. Всего их было три, классическое расположение: на девять, два и пять часов. Они были вспухшие, как малина, и примерно такого же цвета.

– Ой! Д-да, мэм.

– Овсянка, – твердо сказала я, беря щипцы в левую руку и не ослабляя при этом хватку, чтобы взять правой иглу с вдетой в нее шелковой нитью. – Каша каждое утро, без всяких отговорок. Ты заметил изменения к лучшему в пищеварении с тех пор, как миссис Баг начала кормить тебя кашей на завтрак?

Я свободно обернула нитью основание узла, затем осторожно протолкнула иголку в петлю и туго ее затянула.

– Ах!.. Ох!.. О… говоря по правде, мэм, это как гадить кирпичами, завернутыми в ежиную шкуру. Ничего не изменяется, что бы я ни ел.

– Что ж, изменится, – уверенно сказала я, закрепляя лигатуру узлом. Я отпустила узел, и он глубоко вздохнул. – Теперь, виноград. Ты ведь любишь виноград?

– Нет, мэм. У меня сводит зубы, когда я его кусаю.

– Правда? – Его зубы не выглядели гнилыми, но стоило осмотреть их еще раз – возможно, он страдал от цинги. – Что ж, мы попросим миссис Баг сделать для тебя пирог с изюмом – его ты сможешь есть без всяких проблем. У лорда Джона хороший повар? – Я прицелилась, снова взяв в руку щипцы, и зафиксировала следующий узел. Теперь уже привыкший к ощущениям, Бобби лишь тихонько крякнул.

– Да, мэм. Индеец, по имени Маноке.

– Хмм.

Повернуть, приподнять, затянуть, завязать.

– Я запишу рецепт пирога с изюмом, отнесешь ему. Он готовит ямс или бобы? Бобы в этом деле очень помогают.

– Думаю, да, мэм. Вот только его светлость…

Я оставила окна открытыми для проветривания: Бобби был не грязнее других, но и совершенно точно не чище – поэтому я услышала звуки с тропинки, что вела к дому: голоса и звон упряжи. Бобби тоже их услышал и испуганно посмотрел в сторону окна, задняя часть его туловища напряглась, как будто он был кузнечиком, который вот-вот спрыгнет со стола. Я было схватила его за ногу покрепче, но потом передумала. Я не могла закрыть окно – только ставни, но мне нужен был свет.

– Вставай-ка и спускайся со стола, – сказала я ему, беря в руки полотенце. – Я пойду посмотрю, кто это.

Он с готовностью кинулся выполнять указания – слез со стола и торопливо схватил снятые брюки.

Я вышла на крыльцо как раз вовремя, чтобы поприветствовать двоих мужчин, которые вели мулов по последнему крутому подъему в наш двор. Это были Ричард Браун и его брат Лайонел из одноименного Браунсвиля. Я была удивлена их появлением. От Риджа до Браунсвилля было добрых три дня дороги, и между поселениями торговля шла не очень бойко. В противоположном направлении на примерно таком же расстоянии находился Салем, но жители Риджа ездили туда гораздо чаще. Переселенцы из графства Мари были отличными мастерами и торговцами: они брали мед, масло, соленую рыбу, шкуры в обмен на сыр, горшки, цыплят и прочую мелкую живность. Насколько я знала, обитатели Браунсвилля занимались разве что продажей дешевых товаров индейцам чероки да производством низкосортного пива, которое не стоило такого долгой дороги.

– Хорошего дня, хозяйка! – Ричард, старший и при этом более щуплый и низкий из братьев, коснулся тульи своей шляпы, но снимать не стал. – Твой муж дома?

– Он у сенника, чистит шкуры. – Я тщательно вытерла руки полотенцем, которое принесла с собой. – Проходите на кухню, я принесу вам сидра.

– Не беспокойся.

Без всяких дальнейших объяснений он развернулся и целенаправленно начал огибать дом. Лайонел Браун, который был чуть выше брата, но так же долговяз и нескладен, как он, коротко кивнул мне и пошел следом за Ричардом. Они оставили своих мулов во дворе со свободно висящими поводьями, очевидно, ожидая, что я ими займусь. Животные медленно разбредались в разные стороны, периодически останавливаясь, чтобы пожевать высокую траву, что росла возле тропинки.

– Хм! – сказала я, глядя вслед братьям Браун.

– Кто это такие? – спросил низкий голос за моей спиной. Бобби Хиггинс тоже вышел на улицу и теперь заглядывал за угол, щуря здоровый глаз. Бобби с подозрением относился к незнакомцам – и в этом не было ничего удивительно, учитывая его бостонские несчастья.

– Соседи, если можно так выразиться.

Я спрыгнула с крыльца и поймала одного мула за поводья прямо перед тем, как он успел дотянуться до персикового деревца, которое я посадила возле дома. Выражая недовольство таким неуместным вмешательством в его дела, мул оглушительно заржал прямо мне в лицо.

– Позвольте мне, мэм.

Бобби, в руках у которого уже были поводья другого мула, потянулся, чтобы взять у меня уздечку.

– А ну-ка, стой! – грозно сказал он непокорному мулу. – Уймись сейчас же, а не то выпорю хворостиной.

Бобби был не кавалеристом, а пехотинцем – сейчас это стало совершенно очевидным. Говорил он довольно резко и грозно, но его выдавала так расхожая со словами, неуверенная манера держаться. Он неловко дернул за упряжь. Мул тотчас же поджал уши и укусил его за руку.

Бобби закричал и выпустил поводья. Кларенс, мой собственный мул, услыхал шум и громко, приветственно заржал из загона. Оба мула-чужака рысью кинулись к нему, болтая стременными ремнями.

Бобби не сильно пострадал, хотя животное умудрилось прокусить кожу: пятна крови медленно проступали сквозь ткань на рукаве рубашки. Пока я поднимала манжет, чтобы взглянуть на ранение, на крыльце послышались чьи-то торопливые шаги. Я обернулась и увидела Лиззи с большой деревянной ложкой в руках, вид у нее был встревоженный.

– Бобби! Что случилось?

Увидев ее, он мгновенно выпрямился и, изображая полную невозмутимость, откинул локон каштановых волос со лба.

– О, ах! Пустяки, мисс. Вроде как небольшое недоразумение с этими нечестивцами. Нечего бояться, все хорошо.

На этих словах его глаза закатились, и он упал в обморок.

– О! – Лиззи пулей слетела вниз по ступеням и склонилась над Бобби, осторожно похлопывая его по щеке. – С ним все в порядке, миссис Фрэзер?

– Бог его знает, – искренне ответила я. – Думаю, что да. – Дыхание Бобби было спокойным, и я нащупала относительно ровный пульс на запястье.

– Занесем его внутрь? Или стоит принести жженое перо? А может, лучше нашатырь из кабинета? Или бренди? – Лиззи хлопотала, как взволнованный шмель, готовый лететь в любом направлении.

– Нет, думаю, он приходит в себя. – Большинство обмороков длятся не больше пары секунд, по тому, как задвигалась его грудь, я поняла, что Бобби стал дышать глубже.

– Капелька бренди не помешает, – пробормотал он, приоткрывая глаза.

Я кивнула Лиззи, которая тут же исчезла в доме, оставив свою ложку в траве.

– Чувствуешь себя неважно, да? – спросила я сочувственно. Полученная травма была всего лишь царапиной, и я совершенно точно не делала ничего такого, что могло привести взрослого мужчину в состояние шока – по крайней мере, в состояние физического шока. Так в чем же было дело?

– Не знаю, мэм. – Бобби попытался сесть, и, хотя лицо было белым как простыня, в остальном он, кажется, чувствовал себя сносно, поэтому я позволила ему сделать это. – Просто у меня перед глазами то и дело появляются эти точки, они кружатся и жужжат, будто пчелиный рой, а потом все вдруг темнеет.