Текст книги "Барабаны осени"

– Взял взаймы у золотых дел мастера, – пояснил Джейми.

Он достал из кармана грязный платок, в который завернул… тоненькую золотую цепочку.

– Времени у него хватило только на самую простую оправу. – Джейми сосредоточенно застегнул украшение на моей шее. – Ну, оно и к лучшему, правда?

Рубин блестел прямо над ложбинкой меж грудей, отбрасывая розоватые отсветы на бледную кожу.

– Хорошо, что ты выбрал именно его. – Я бережно коснулась камня. Он все еще хранил тепло тела Джейми. – Лучше подходит к платью, чем сапфир или изумруд.

Швея пораженно приоткрыла рот. Она глянула на меня, потом на Джейми. Кажется, наше положение в ее глазах стремительно выросло.

Джейми наконец рассмотрел мой наряд – медленно, от макушки до края подола – и улыбнулся.

– А из тебя вышла неплохая шкатулка для украшений, саксоночка. Отличный отвлекающий маневр.

Он выглянул в окно, где закатное солнце по-прежнему озаряло подернутое дымкой небо, затем поклонился мне и шутливо шаркнул ногой:

– Не соблаговолите ли оказать мне честь сопроводить вас к ужину?

Глава 7
Великие планы идут бок о бок с риском

Как мне уже было известно, в восемнадцатом веке на стол тащили любую дичь, которую только можно было поймать. Чего я не понимала, так это здешнюю любовь подавать блюда в изначальном виде, словно добычу никто не готовил или даже вовсе не убивал.

Я уставилась на огромного осетра. Он тоже на меня таращился. Какой тут аппетит? У рыбины имелись не только глаза, но и чешуя с плавниками. Совершенно невредимая на вид трехфутовая махина возлежала на волнах заливного из икры и молок, и всю эту конструкцию украшало множество крошечных крабиков – их сварили целиком и художественно разбросали.

Сделав очередной приличный глоток вина, я повернулась к соседу по столу, лишь бы не пялиться на выпученные глазища осетра.

– …крайне беспардонный тип! – восклицал мистер Стэнхоуп, описывая некоего джентльмена, которого ему довелось повстречать на почтовой станции по пути в Уилмингтон из своего поместья возле Нью-Берна. – Представьте, буквально посреди обеда принялся рассказывать о своем геморрое и какие муки тот причиняет, когда экипаж бесконечно трясется. А как доказательство сей неотесанный болван извлек из кармана окровавленный носовой платок! Испортил весь аппетит, мэм, уж можете мне поверить, – сообщил он, наколов на вилку внушительный кусок куриного фрикасе, а потом начал медленно жевать, не сводя с меня блеклых и выпученных, как у того осетра, глаз.

Филип Уайли, сидевший напротив, весело скривился.

– Поосторожней, Стэнхоуп, не то ваш рассказ произведет ровно то же впечатление, – кивнул он на мою нетронутую тарелку. – Впрочем, отправляясь в путешествия не на личном транспорте, вы рискуете провести время в весьма разношерстной компании.

Стэнхоуп фыркнул, отряхивая крошки с шейного платка.

– Не стоит зазнаваться, Уайли. Не все могут себе позволить личного извозчика, особенно когда ввели столько новых налогов. – Он возмущенно взмахнул вилкой. – Табак, вино, бренди – еще куда ни шло, но налог на газеты?! Неслыханно! Представьте, когда старший сын моей сестрицы в прошлом году получил ученую степень в Йельском университете, – Стэнхоуп важно надулся и неосознанно повысил голос, – ей, черт возьми, пришлось заплатить полшиллинга, чтобы свидетельство мальчишки просто-напросто официально скрепили печатью!

– Теперь подобного уже не будет, – терпеливо заметил кузен Эдвин. – Закон о печатях утратил силу, и…

Стэнхоуп схватил крабика с блюда и обвинительно взмахнул им в сторону Эдвина.

– Один отменили, другой введут. Налоги растут как грибы! – Он забросил крабика в рот и продолжил невнятно бормотать, что не удивится, если следующим появился налог уже на воздух.

– Как понимаю, вы недавно вернулись из Ост-Индии, мадам Фрейзер? – спросил барон Пенцлер, сидевший по другую руку от меня. – Сомневаюсь, что вам знакомы местные дела… или что они вам интересны, – добавил он.

– О, что вы, налоги интересуют всех. – Я слегка повернулась, чтобы он смог рассмотреть мою грудь получше. – Вам не кажется, что налоги – это плата за жизнь в цивилизованном обществе? Впрочем, выслушав рассказ мистера Стэнхоупа, – я чуть наклонила голову в его сторону, – я думаю, он согласится, что уровень общества не вполне соответствует уровню налогообложения?

– Ха-ха! – Стэнхоуп поперхнулся хлебом и закашлялся. Во все стороны полетели крошки. – Ох, отлично сказано! Не вполне соответствуют… ха-ха, верно, ох как верно!

Выражение лица Филипа Уайли оставалось скептическим, но все же на меня он взглянул с одобрением.

– Миссис Фрейзер, прошу, постарайтесь не столь яро забавлять собеседников, – проговорил он. – Иначе бедняга Стэнхоуп рискует расстаться с жизнью.

– Мм… и какова сейчас налоговая ставка, как вы считаете? – спросила я, тактично уводя разговор от кашляющего Стэнхоупа.

Уайли сжал губы, размышляя. Он был тем еще щеголем: носил парики по последней моде и мушку в форме звездочки у рта. Впрочем, под слоем пудры можно было рассмотреть и красивое лицо, и живой ум.

– Что ж, учитывая все мелкие расходы, то вплоть до двух процентов, если включить и налог на рабов. Добавьте налоги на землю и урожай – и получится еще выше.

– Два процента! – задохнулся Стэнхоуп, колотя себя по груди. – Чудовищно! Просто чудовищно!

Припомнив последнюю налоговую декларацию, которую мне довелось заполнять, я сочувственно согласилась, что два процента – это, несомненно, обдираловка. Интересно, куда делся яростный пыл американских налогоплательщиков за два столетия?..

– Возможно, нам стоит сменить тему? – предложила я, заметив, как к нам уже обращаются взгляды окружающих. – В конце концов, говорить о налогах в доме губернатора – все равно что вспоминать о веревке в доме повешенного, верно?

Мистер Стэнхоуп проглотил краба целиком и подавился уже всерьез. Сосед с другой стороны похлопал его по спине, а чернокожего мальчика, в чьи обязанности входило убивать насекомых у окна, поспешно послали за водой. Я на всякий случай приметила тонкий и острый нож у рыбного блюда, хотя надеялась, что мне не придется проводить трахеотомию прямо здесь. Не то внимание к своей персоне я надеялась привлечь.

К счастью, столь крутые меры не понадобились. После особо удачного удара краб все-таки вырвался на свободу, а его жертва, пусть побагровела и хватала воздух ртом, все же осталась невредима.

– Кто-то упомянул газеты, – произнесла я. – Мы здесь пробыли всего ничего, и мне пока ни одна не встретилась. В Уилмингтоне выходит регулярное издание?

Вопрос я задала не только чтобы дать мистеру Стэнхоупу прийти в себя. У меня были и личные мотивы. Среди скудного имущества Джейми имелся печатный станок, на хранении в Эдинбурге.

Как оказалось, в Уилмингтоне проживали два печатника, но лишь один – некий мистер Джонатан Жиллетт – выпускал регулярную газету.

– И вскоре она, скорее всего, перестанет таковой быть, – мрачно сообщил Стэнхоуп. – Говорят, мистер Жиллетт получил предупреждение от Комитета по безопасности о том… Ох! – Его пухлое лицо исказилось от боли и удивления.

– А у вас к газетам особый интерес, миссис Фрейзер? – вежливо поинтересовался Уайли, глянув исподлобья на товарища. – Слышал, ваш муж как-то связан с печатным делом в Эдинбурге.

– Да, так и есть, – согласилась я, несколько удивленная. Откуда он столько о нас знает? – Впрочем, Джейми печатал не газеты, а книги, пьесы и подобное.

Ровно очерченная бровь Уайли взметнулась вверх.

– То есть ничего политического? Печатников зачастую подкупают те, кто хочет излить свою страсть на страницах газет… Сам печатник может ее и не разделять.

А вот и тревожный звоночек. Знал ли Уайли что-то о политических связях Джейми в Эдинбурге, большинство которых были откровенно мятежными, или просто поддерживал спокойную беседу за столом? Судя по замечаниям Стэнхоупа, газеты и политика явно переплелись в сознании людей – впрочем, неудивительно, учитывая времена.

Джейми, расположившийся на дальнем конце стола, уловил свое имя и незаметно мне улыбнулся, затем возобновил серьезную беседу с губернатором, рядом с которым и сидел. Я не знала, похлопотал ли насчет этого мистер Лиллингтон, сидевший с другой стороны от губернатора и слушавший разговор с вдумчивым и слегка печальным, как у бассет-хаунда, выражением лица, или кузен Эдвин, который занимал место напротив меня, между Филипом Уайли и его сестрой Джудит.

– О, ремесленник, – многозначительно изволила заметить сия дама. Она улыбнулась, стараясь не демонстрировать зубы. Гнилые, наверное. – А это… – она неопределенно взмахнула рукой, как бы сравнивая мои волосы с лентой и свой монументальный парик, – нынче модно в Эдинбурге, миссис Фрейзер? Очаровательно.

Уайли, прищурившись, глянул на сестру.

– Еще я, кажется, слышал, что мистер Фрейзер приходится племянником миссис Кэмерон из «Горной реки», – вежливо произнес он. – Мой собеседник не солгал, миссис Фрейзер?

Эдвин, который, несомненно, и был тем собеседником, сосредоточенно намазывал булочку маслом. Высокий и располагающий к себе молодой человек с живыми карими глазами, на секретаря он походил мало.

Барон, которому наскучили как налоги, так и газеты, слегка оживился:

– «Горная река»? Вы в родстве с миссис Иокастой Кэмерон?

– Она приходится тетушкой моему мужу, – ответила я. – Вы с ней знакомы?

– О, разумеется! Восхитительная женщина, в высшей степени восхитительная! – Обвисшие щеки барона качнулись, и он расплылся в улыбке. – Уже много лет я прихожусь близким другом миссис Кэмерон и ее мужу, к несчастью, покойному.

Барон воодушевленно пустился перечислять красоты поместья, а я воспользовалась затишьем и решила перекусить рыбным пирогом. Откинувшись на спинку, дабы позволить лакею подлить чуть больше соуса на тарелку, я уловила взгляд Джудит Уайли. Эдакий прищур с откровенной неприязнью. Я мило улыбнулась в ответ, выставляя напоказ безупречные зубы, и снова повернулась к барону.

В комнате Эдвина зеркала не нашлось. Джейми уверял, что я выгляжу превосходно, но его представления о красоте значительно отличались от веяний моды. Да, я получила немало комплиментов, однако джентльмены вполне могли лишь проявлять вежливость. Аристократы славились непомерной любезностью.

А вот мисс Уайли была на четверть века меня младше, одета по последней моде и при драгоценностях. Не писаная красавица, но и не простушка. Ее ревность отражала мой внешний вид куда лучше любого зеркала.

– Какой чудный камень, миссис Фрейзер… позволите рассмотреть? – наклонился барон. Пухлые пальцы осторожно зависли у моего бюста.

– Конечно, – с готовностью отозвалась я.

Мигом расстегнув цепочку, я уронила камень в его широкую потную ладонь. Барон слегка расстроился, что изучить украшение на прежнем месте не удалось, но с видом знатока поднес его к глазам. Впрочем, в камнях барон явно разбирался: из нагрудного кармана он извлек небольшой прибор, оказавшийся соединением оптических линз.

Утратив бдительность, я не заметила, как дворецкий положил мне в тарелку порцию чего-то горячего и острого. Ну зачем, зачем подавать подобное, когда в помещении и так не продохнуть от жары?

– Прекрасно, – пробормотал барон, перекатывая камень в ладони. – Sehr schön[8]8
  Очень красиво (нем.).


[Закрыть].

Я мало в чем полагалась на Гейлис Дункан, но ее вкусу в драгоценных камнях вполне доверяла. «Он должен быть первоклассным, – объясняла она мне свою теорию о путешествиях сквозь время посредством таких сокровищ. – Полностью безупречным и большим». Да, рубин был крупным – размером почти с перепелиные яйца, которые украшали блюдо с полностью оперенным фазаном. И, несомненно, идеальным: с его помощью Гейлис перенеслась в будущее. Я же надеялась, что он доставит нас хотя бы в Кросс-Крик. С этими мыслями я попробовала то, что оказалось у меня на тарелке, – нечто похожее на рагу, очень нежное и ароматное.

– Как вкусно, – поделилась я с мистером Стэнхоупом, в очередной раз поднося вилку ко рту. – Не подскажете, что за блюдо?

– О, одно из моих любимейших, мэм. – Он с блаженным видом принюхался к своей тарелке. – Маринованные свиные морды. Прелестно, верно?

Закрыв за собой дверь, я оперлась о нее спиной и облегченно выдохнула. В комнате Эдвина не приходилось бесконечно улыбаться, поэтому я с удовольствием расслабила уже ноющую челюсть. А теперь – скорее снять липнущее к коже платье, тесный корсет и потные туфли.

Спокойствие, одиночество, обнаженность и тишина. И ничего больше не надо, ну, кроме глотка свежего воздуха. Раздевшись до нижней рубашки, я распахнула окно.

В комнату вошел воздух – такой плотный, словно можно шагнуть с подоконника вниз и неспешно поплыть к земле, как камешек ко дну кувшина с вязкой патокой. На пламя свечи тут же прилетели насекомые, кровожадные и очарованные светом. Я задула огонь и присела на банкетку уже в темноте.

На шее каплей черной крови поблескивал рубин. Теплый, как моя собственная кровь.

Гости уже разъезжались, у дороги ожидали экипажи. До меня долетали обрывки прощаний, разговоров, тихого смеха.

– …довольно умна, на мой взгляд, – расслышала я манерный голос Филипа Уайли.

– Ах, умна, конечно же! – взвизгнула его сестрица. Стало ясно, что она думает о значении ума для светских дам.

– Видишь ли, дорогая, умную женщину можно вынести, если на нее приятно и смотреть. В свою очередь, красавица может обойтись без выдающихся способностей, ежели ей хватает ума держать рот на замке.

Мисс Уайли, конечно, умом не блистала, однако тонкий намек уловила и фыркнула самым неподобающим леди образом.

– Да ей лет сто, не меньше. Приятно смотреть, как же! А вот на шее у нее украшение висело красивое, – нехотя добавила она.

– Вполне, – согласился третий голос, глубокий. Ллойд Стэнхоуп. – Хотя оправа впечатляла куда сильнее.

– Оправа? – возмутилась мисс Уайли. – Откуда там оправа, камень просто на ее груди лежал!

– В самом деле? – вежливо отозвался Стэнхоуп. – Я и не заметил.

Уайли расхохотался.

– Ну, старик, ты не заметил, так нашлись другие, кто сумел, – лукаво произнес он. – Пойдемте, экипаж подан.

Я вновь коснулась рубина, наблюдая, как красивые серые лошади увозят гостей прочь. Да, другие нашлись. Я по-прежнему чувствовала на груди алчный взгляд барона. Ценил он явно не только драгоценности.

Камень тяжестью лежал в ладони. Мне даже казалось, что он теплее кожи. Я редко носила украшения помимо двух обручальных колец, да и не стремилась. Как хорошо будет избавиться хотя бы от части наших опасных сокровищ. Но я как зачарованная качала камень в ладони, пока не начала слышать в нем крошечное сердце, бьющееся в такт с моим.

Наконец у дома остался лишь один экипаж. Кучер терпеливо ждал рядом с лошадьми. Примерно через двадцать минут из дома вышел и владелец, добавивший к словам прощания добродушное «Gute nacht»[9]9
  Доброй ночи (нем.).


[Закрыть]. Барон засиделся до последнего и уезжал в приподнятом настроении. Хороший знак.

Лакей, снявший ливрею, потушил факелы. Я рассмотрела белое пятно его рубахи, когда он в темноте возвращался. На миг вспыхнул свет – лакей вошел в дом и снова закрыл дверь. Опустилась ночная тишина.

Я ожидала, что Джейми сразу ко мне поднимется, однако минуты все тянулись и тянулись, а его шагов по-прежнему не было слышно. Я глянула на постель, но поняла, что не хочу ложиться.

Поднявшись, я вновь натянула платье, правда, не стала заморачиваться чулками и даже туфлями. Я босиком тихонько прошла по коридору, спустилась по лестнице и через крытый переход попала в главную часть дома. Царила темнота, лишь лунный свет сочился сквозь оконные переплеты. Большинство слуг уже легли спать, как и хозяева с гостями. Но наверху, за перилами лестницы, мелькнули огоньки – в столовой по-прежнему сияли канделябры.

Прокравшись на цыпочках, я расслышала приглушенную беседу тет-а-тет: глубокий, с шотландскими нотками голос перекликался с английским губернатора.

Свечи почти догорели. Воздух наполнился сладостью талого воска. У дверей клубились низкие облака пахучего сигарного дыма.

Я тихонько остановилась неподалеку от входа. Неплохое место для наблюдения. Я увидела спину губернатора, который вытянул шею, прикуривая очередную сигару от свечи на столе.

Если Джейми меня заметил, то виду не подал. Его лицо хранило привычное выражение спокойного благодушия. Напряженные морщинки у глаз и рта разгладились, да и плечи слегка опустились. Значит, он на самом деле расслаблен. На душе сразу стало легче. Он добился успеха.

– …называется «Горная река», – говорил Джейми губернатору. – Глубоко в холмах за Кросс-Криком.

– Да, знаю, – немного удивленно отозвался тот. – Мы с супругой как-то провели в Кросс-Крике несколько дней. Объезжали колонию, когда меня назначили на пост. «Горная река» располагается далековато от города, я бы даже сказал, что она на полпути к горам.

Джейми улыбнулся и глотнул бренди.

– Ну, мы горцы, сэр, так что там для нас словно дом родной.

Выдохнув дым, губернатор вынул сигару изо рта и доверительно наклонился к Джейми.

– Так как мы здесь одни, мистер Фрейзер, я хотел бы кое-что вам предложить. Еще стаканчик?

Не дожидаясь ответа, он плеснул бренди из графина.

– Благодарю, сэр.

Губернатор некоторое время яростно попыхивал сигарой, пока она наконец не разгорелась как следует, затем откинулся на спинку. Сигара небрежно зависла в пальцах.

– Юный Эдвин упоминал, что вы в колониях недавно. Знакомы со здешними условиями?

– Старался узнать как можно больше, – ответил Джейми, слегка пожав плечами. – Какие условия вы имеете в виду?

– Северная Каролина – земля весьма богатая. И все же мы до сих пор не процветаем так, как наши соседи. В основном из-за нехватки рабочих. Понимаете, порт здесь не построишь, нет достаточно большой бухты. Значит, приходится перевозить рабов из Южной Каролины или Вирджинии, а это стоит немалых денег. Мы не сможем угнаться за Бостоном и Филадельфией. Поэтому поощряем трудолюбивые и набожные семьи заселять эти земли, чтобы обеспечить благополучие и безопасность края.

Губернатор глубоко затянулся и медленно выдохнул дым. Затем, откашлявшись, продолжил:

– В связи с этим, сэр, возникла система пожалования, согласно которой джентльмену со средствами выделяют приличный участок земли. Сей джентльмен, в свою очередь, берет на себя обязанность уговорить ряд эмигрантов поселиться там под его покровительством. Эта политика уже оправдала себя за последние тридцать лет. Многие приличные шотландцы вняли призыву и переехали сюда. Причем я был поражен, когда своими глазами увидел, сколько в Кейп-Фире Макнилов, Бьюкененов, Грэхемов и Кэмпбеллов!

Губернатор поднес к губам сигару, но тут же в нетерпении заговорил вновь:

– Остается еще полно отменных земель – в глубь континента, в сторону гор. Несколько отдаленно, да, однако, как вы говорите, для народа, привыкшего к высотам Шотландии…

– Я слышал о таких пожалованиях, сэр, – перебил его Джейми. – Но разве в законе не сказано, что землю даруют только белым мужчинам-протестантам старше тридцати лет?

– Так звучит данный акт, верно. – Мистер Трион повернулся ко мне в профиль, стряхивая пепел в небольшую фарфоровую мисочку. Выражение его лица при этом казалось сродни тому, что бывает у рыбака, когда тот чувствует первую поклевку.

– Предложение, несомненно, звучит крайне интересно, – произнес Джейми. – Однако, должен заметить, что я не протестант, как и большинство моей родни.

Губернатор неодобрительно поджал губы и вскинул бровь.

– А еще вы не еврей и не негр. Я могу говорить с вами как джентльмен с джентльменом? Если начистоту, мистер Фрейзер: есть закон, а есть его исполнение. – Он с легкой улыбкой приподнял стакан бренди, забрасывая наживку. – И, уверен, вы понимаете это не хуже меня.

– Возможно даже лучше, – пробормотал Джейми, вежливо улыбаясь в ответ.

Губернатор бросил на него внимательный взгляд, но тут же хохотнул и отсалютовал стаканом, прежде чем отпить.

– Мы понимаем друг друга, мистер Фрезер, – с удовлетворением кивнул он.

Джейми едва заметно наклонил голову.

– То есть с личными качествами тех, кто согласится на ваше предложение, сложностей не возникнет?

– Никаких. – Губернатор с тихим стуком опустил стакан на стол. – Если они физически крепкие мужчины, способные обрабатывать землю, большего я не ожидаю. А что не спросят, то можно и не сообщать, верно? – Он вновь вскинул тонкую бровь.

Джейми покрутил стакан в ладонях, будто любовался глубоким цветом напитка.

– Не всем, кто пережил восстание Стюарта, повезло так, как мне, ваше превосходительство, – заговорил он. – Мой приемный сын потерял кисть, один из спутников – руку целиком. И все же они остаются людьми добрыми и трудолюбивыми. Я не могу позволить себе принять предложение, если оно не коснется моих товарищей.

Губернатор лишь отмахнулся.

– Если они способны заработать себе на хлеб и не станут обузой обществу, то мы рады их приветствовать. – Он сел ровнее, словно вдруг испугался, что проявил чересчур неосторожную щедрость. – Раз уж вы заговорили о якобитах… Вашим людям придется принести клятву верности Британской короне, если они до сих пор этого не сделали. Осмелюсь спросить следующее… вы, сэр, подразумеваете, что вы… папист?

Джейми прищурился – возможно, из-за дыма, хотя вряд ли. Губернатор Трион, которому было всего лет тридцать, в людях разбирался неплохо и сейчас пристально глядел на Джейми, словно высматривал блеск рыбьей чешуи под водой.

– Я не пытаюсь напоминать о прошлых ошибках, – тихо произнес он. – И не желаю оскорбить вашу честь. Тем не менее поймите, задать эти вопросы – мой долг.

Джейми невесело улыбнулся.

– А мой, как понимаю, – ответить. Да, я помилованный якобит. И да, я принес клятву… как и остальные, кто такой ценой спас свою жизнь.

Он резко поставил почти нетронутый стакан на стол и отодвинул тяжелый стул.

– Уже поздно, ваше превосходительство. Позвольте мне откланяться.

Губернатор медленно поднес сигару к губам и глубоко затянулся, от чего ее кончик ярко вспыхнул. И наконец кивнул, выпустив тонкую струйку дыма из сжатых губ.

– Доброй ночи, мистер Фрейзер. Подумайте над моим предложением.

Ждать ответа я не собиралась. Я метнулась прочь по коридору, шурша юбками, и случайно перепугала лакея, дремавшего в темном углу.

В комнату над конюшнями я умудрилась добраться, больше никого не повстречав на пути, и рухнула на кровать. Сердце колотилось. Не только из-за беготни по лестницам, но и от услышанного.

Да, Джейми подумает над предложением. Как же иначе! Одним махом вернуть все, что он потерял в Шотландии… и даже больше.

Джейми не должен был стать лэрдом. Однако старший брат умер, сделав его наследником Лаллиброха. И с восьмилетнего возраста в Джейми воспитывали ответственность за поместье, благополучие своей земли и ее жителей. Учили ставить это благополучие превыше собственного. Потом появился Карл Стюарт с безумным шествием к славе. Своим огненным крестом он привел последователей к краху и смерти.

Джейми никогда не отзывался о Стюартах плохо, а о Карле не заговаривал вообще. Как и о том, чего ему самому стоила сия авантюра.

Но теперь… Новые земли, богатые урожаем и дичью, семьи под его защитой. Прямо как в Книге Иова – когда все дома оказались разрушены, скот угнан, а сыновья и дочери убиты одним небрежным движением… а потом все вернулось.

Эта часть Библии всегда вызывала у меня сомнения. Ладно верблюды, но дети? Иов, может, и принял новых с благодарностью, считая, что все справедливо. А вот несчастная мать мертвых детей вряд ли думала так же.

Долго усидеть на месте мне не удалось, и я вновь уставилась в окно невидящим взглядом. Сердце по-прежнему колотилось, ладони взмокли… Я радовалась – и боялась. При том как обстоят дела в Шотландии, как все стало после восстания, желающих переселиться будет масса.

Я видела корабли в портах Ост-Индии и Джорджии и как на землю ступали изможденные долгим плаванием эмигранты. Они напоминали жертв концентрационных лагерей – ходячие скелеты, желтовато-бледные после двух месяцев в тесном и темном трюме. Однако, несмотря на цену и тяжелый путь, несмотря на боль расставания с друзьями, семьей и родиной, переселенцы плыли сотнями, тысячами. Они спускались с кораблей с детьми, если тем посчастливилось выжить в пути, и несли с собой пожитки в потрепанных узелках. Сюда они бежали от нищеты и отчаяния, ища если не богатства, то хотя бы возможности встать на ноги.

Прошлой зимой, немного пробыв в Лаллиброхе, я успела понять, что многие издольщики выживают лишь благодаря доброте Иэна и юного Джейми, поскольку их собственного урожая попросту не хватает. Однако помочь всем тоже не удавалось. Я знала, что скудные запасы поместья зачастую растягивали до последнего.

Были и контрабандисты, с которыми Джейми познакомился в Эдинбурге, подпольные производители шотландского виски. На самом деле многим людям пришлось нарушать законы, лишь бы прокормить семью. Да уж, Джейми легко найдет желающих переселиться.

Проблема заключалась в том, что для этого надо вернуться в Шотландию. А у меня перед глазами до сих пор стоял церковный погост на вершине холма, высоко над морем, и гранитная плита.

«Джеймс Александр Малкольм Маккензи Фрейзер» – значилось на ней. А ниже – «Возлюбленный супруг Клэр».

Я похороню его в Шотландии. Но на могиле, которую я увидела в будущем, за двести лет отсюда, не было даты, так что я не знала, когда случится страшное.

– Не сейчас, – шепнула я, стискивая шелк нижней юбки. – Я ведь только недавно его вновь обрела… Боже, прошу, не сейчас!

Дверь распахнулась, словно в ответ, и в комнату вошел Джеймс Александр Малкольм Маккензи Фрейзер собственной персоной, со свечой в руке. Он улыбнулся, ослабляя шейный платок.

– А у тебя легкая походка, саксоночка. Видать, надо научить тебя охотиться. Будешь отлично выслеживать дичь.

Я, не став извиняться за подслушанный разговор, помогла ему расстегнуть пуговицы камзола. Несмотря на поздний час и бренди, взгляд Джейми был ясным и настороженным, а тело напряглось, когда я его коснулась.

– Потуши свечу, – посоветовала я. – Не то тебя заживо сожрут. – В подтверждение своих слов я прихлопнула комара на его шее. На пальцах осталась кровь.

От него пахло алкоголем и сигарным дымом, но я различила и ночные запахи, а еще и легкий, мускусный аромат цветущего табака. Значит, Джейми прогуливался в саду. Так он обычно поступал в минуты либо тревоги, либо радости. И обеспокоенным он явно не выглядел.

Джейми со вздохом потянулся, когда я помогла ему снять камзол. Рубашка вся пропиталась потом.

– Не знаю, как люди живут в жару, да еще и так одеваются. Дикари, выходит, куда умнее – натянул набедренную повязку, и все дела…

– Ага, куда дешевле будет, – согласилась я. – Правда, на вид что-то не очень. Представь барона Пенцлера в такой повязке, а?

Болезненно-бледный барон весил, наверное, с восемнадцать стоунов. Джейми приглушенно рассмеялся, стягивая рубашку.

– А вот ты – другое дело… – Я присела на банкетку, любуясь его фигурой. Джейми как раз снял штаны и стоял на одной ноге, стягивая чулок.

Когда свеча потухла, в комнате вновь стало темно. Однако глаза быстро привыкли, и я все равно различала светлую кожу Джейми в бархатистой ночи.

– Кстати, о бароне… – напомнила я.

– Три сотни фунтов стерлингов, – чрезвычайно довольно отозвался Джейми. Он выпрямился и забросил свернутые чулки на стул, а затем поцеловал меня. – Твоя заслуга, по большей части.

– В роли шкатулки для украшений, да? – сухо поинтересовалась я, вспомнив разговор брата и сестры Уайли.

– Нет. Ты отвлекла Уайли и его приятелей, пока я беседовал с губернатором. Шкатулка… пф! Да Стэнхоуп чуть ли не носом тебе в корсет нырнул, поганый развратник. Думал, вызову его на дуэль, но…

– Благоразумие – лучшая составляющая доблести. – Я встала с банкетки и поцеловала Джейми в ответ. – Правда, я никогда не встречала шотландцев, разделяющих мое мнение.

– Почему же. Например, старина Саймон, мой дед. Думаю, благоразумие его и прикончило.

В голосе Джейми прозвучали одновременно улыбка и надрыв. Да, он редко заговаривал о якобитах и восстании, но не забыл. Беседа с губернатором явно вызвала в его памяти те трагичные события.

– Благоразумие не всегда означает обман. А твой дед лет пятьдесят буквально напрашивался, – едко проговорила я.

Саймон Фрейзер, лорд Ловат, был казнен на Тауэр-Хилле – ему отрубили голову – в возрасте семидесяти восьми. Всю свою долгую жизнь он занимался тем, что строил непревзойденные козни. Впрочем, я все равно жалела о смерти старого плута.

– Хм-м.

Джейми встал рядом со мной у окна и глубоко вздохнул, словно принюхивался к душному ночному воздуху. Его лицо в тусклом свете звезд казалось спокойным, но отрешенным, будто он вглядывался не в темный сад, а в нечто совершенно иное. Прошлое?.. Будущее?..

– Что ты говорил? – вдруг спросила я. – Во время клятвы?

Я скорее почувствовала, чем увидела мимолетное движение его плеч.

– Я, Джеймс Александр Малкольм Маккензи Фрейзер, клянусь, и пусть я отвечу перед Господом в день Страшного суда, что не имею и не возымею мушкета, меча или любого другого оружия и что никогда не надену килт, плед или иную часть одеяния горцев, а если клятва моя будет нарушена, да буду я проклят во веки веков, как и моя семья и земля.

Джейми снова глубоко вздохнул и продолжил размеренно говорить:

– И пусть я не увижу никогда жену и детей, отца, мать или иных родственников. Пусть меня убьют в битве как труса и похоронят без христианских обрядов в чужой земле, вдали от могил моих праотцев и родни. Пусть все эти кары падут на меня, если я нарушу клятву.

– Ты сильно сопротивлялся? – помолчав, произнесла я.

– Нет, – тихо отозвался Джейми, по-прежнему всматриваясь во тьму. – Тогда – нет. Есть вещи, ради которых стоит умереть или голодать… но не ради слов.

– Может, не ради этих.

Он взглянул на меня с едва заметной улыбкой на губах.

– А ты знаешь достойные?

На надгробии было имя, но не дата. А если не пустить Джейми в Шотландию?..

Я повернулась к нему, прислонившись спиной к оконной раме.

– Как насчет «я тебя люблю»?

Джейми коснулся моей щеки ладонью.

– Да, – шепнул он. – Ради них можно.

Где-то неподалеку запела птица. Несколько звонких нот – и раздалась ответная трель. Короткий щебет – и тишина. Небо по-прежнему было темным, но звезды уже не светили так ярко.

Я беспокойно ворочалась, обнаженная, под простыней. В предрассветные часы теплый воздух меня душил. Промятая постель отсырела.

Заснуть не удавалось. Даже после того, как мы с Джейми занялись любовью, хотя обычно после этого я впадала в полную прострацию. Теперь же я просто лежала, липкая от пота, и напряженно думала. Будущее одновременно захватывало дух и тревожило, однако поделиться с Джейми своими мыслями я не могла и тем самым отрезала его от себя. Отшагнула прочь, несмотря на близость наших тел.