Текст книги "Мой отец – Мир"

Глава 9

Клодетт в последний раз хлюпнула носом и поспешно отстранилась. Едва ли прижиматься к мужчине, не являвшемуся ей мужем, было удобно, но проблема была отнюдь не в этом: здесь значительную роль сыграло и смущение. Она не могла позволить себе долго плакать на плече мужчины просто из принципа. Не способна была противостоять самой себе, ведь чувства, нерастраченные на пустые интрижки, в ней все еще дремали.

Капитан поправил свой длинный черный упелянд – такая длина свидетельствовала о его высоком статусе. Он словно и не заметил, как застенчиво девушка отводила взгляд своих грустных голубых глаз. Капитан снял перчатки, бросил их на землю и со всей своей нежностью взял ее лицо в ладони, утирая слезы большим пальцем каждой руки, как делала сама Клодетт для него три дня назад.

– Вы чувствуете себя за меня в ответе? – напрямую спросила она, узнав знакомый жест.

Рафаэль на этот вопрос не ответил, зато задал свой:

– Неужели Вы не знаете, милая Клодетт, как опасно ночью молодой девушке ходить без мужа?

– Я и три ночи назад была на улице без мужа, – напомнила Бастьен и поджала губы.

– Вы были со мной, – заметил капитан в ответ.

– Я и сейчас с Вами, – уточнила девушка. – Выходит, все так, как и должно быть? – спросила она, ни к кому конкретно не обращаясь. – А! Сожалею, капитан Ларивьер, – Клодетт театрализованно изобразила, будто вспомнила о чем-то важном. – Но Вы все же не мой муж.

– У Вас нет мужа, – очень разумно отметил Рафаэль.

Девушка вымучила из себя нарочито натянутую улыбку, словно благодаря капитана за то, что он рассказал ей о том, чего она раньше не знала.

– И к чему этот разговор? – вздохнула Клодетт, поднимаясь на ноги.

Она отряхнула платье сзади, поправила плащ и решительно направилась в противоположную от Рафаэля сторону – в Париж.

– Вы действительно намереваетесь возвратиться туда в столь поздний час в одиночестве? – окликнул он удаляющуюся девушку, и, не получив ответа, припустил следом за ней.

– Вам не кажется, господин офицер, что Вы чрезмерно меня опекаете? – вопросила Бастьен неестественно высокомерным для нее тоном, не остановившись и даже не удостоив Рафаэля взглядом, когда тот ее догнал.

– Отнюдь. Но мне кажется, что Вы слишком самонадеянны. Для незамужней девушки особенно, – добавил он, обогнав и преградив путь ее бездумной храбрости, что опасливо граничила с глупостью.

– Вы зовете меня замуж или предлагаете стать затворницей? – сощурилась Клодетт недоверчиво.

– Я отведу Вас домой, – произнес капитан твердо, обозначив уверенным тоном свои серьезные намерения.

Кроме того, по взгляду его было ясно, что Рафаэль уже сам все решил, и решение его не подлежало изменению. Он ни за что не отпустит Клодетт одну в столь опасный путь. И сама Клодетт это знала, но принципы не позволяли ей так быстро уступить.

– Я имею опыт в спорах с мужчинами, – подчеркнула Клодетт высокомерно.

– Правда? Насколько я знаю, в прошлый раз это привело Вас на эшафот, – напомнил капитан, дабы вразумить ее, но не стал напрямую говорить о Джозефине. – В этот раз упрямство может стоить Вам чести. А то и жизни.

Подобное заявление весьма повлияло на Клодетт. Она с тревожным интересом нахмурила брови, ожидая объяснений:

– Что Вы имеете в виду, господин офицер?

– Ночи нынче опасные. Если местные разбойники увидят Вас одну на улице Больших побирушек или Скверных ребят, то непременно воспользуются Вашей беззащитностью, – объяснил он вполне доходчиво.

– Мне однажды пришлось побывать на Pute y Muse11
  фр. улица Где Девка Гуляет


[Закрыть]. Я выжила, – упрямилась Бастьен.

– Я занимаюсь тем, что навожу в городе порядок, то есть разбираюсь с преступностью, так что, уж поверьте, капитану гвардии, то есть мне, известно о ночной жизни Парижа больше Вашего, – упрямился Рафаэль в ответ.

– Хорошо, – Клодетт сдалась. – Но Ваши спутники ушли.

Девушка махнула рукой в сторону одиноко стоящей лошади Рафаэля.

– Знаю, – кивнул мужчина. – Я сам их отослал.

– Вам стоило поехать с ними, – заметила Клодетт устало.

– Прекрати, Клодетт, – неожиданно произнес Рафаэль. – Нет более смысла притворяться. Я знаю, что это не ты.

Это была чистая правда. И у Клодетт сердце забилось быстрее просто от того, что у капитана хватило смелости сказать то, о чем они оба тайно думали. Она и правда притворялась кем-то другим. Они оба притворялись и играли чьи-то роли, но она за это хваталась больше. Ей хотелось выглядеть сильной и независимой, чтобы все думали, что Клодетт Бастьен ни в ком не нуждается. Так и сейчас: она делала вид, что, будучи абсолютно беззащитной, спокойно дойдет до Парижа в одиночку, когда на деле она была в шаге от истерики и нуждалась в компании даже если бы ей не нужно было далеко идти. Она боялась этого признать, но здесь и сейчас, в этом страшном месте под взглядами мертвецов правду скрыть было сложно. Клодетт в последний раз посмотрела на подвешенные тела через плечо капитана и убедилась в том, что спорить не было нужды.

– Отведите меня домой, Рафаэль, – вдруг попросила она, почти моля. – Без Вас я пропаду.

***

Может капитан и смог раскусить ее, но такого резкого изменения в ней он томно не ожидал засвидетельствовать. Рафаэль приобнял дрожащую то ли от холода, то ли от страха Клодетт за плечи и повел к своей лошади, нарочно отворачивая девушку от поганой виселицы.

– Чем вызвана такая откровенность? – спросил он.

– Я ужасно напугана, Вы это и сами видите, – ответила Бастьен, стыдливо опустив взгляд в землю. Ей не нравилось признавать поражения. – А отрицая очевидное, я лишь вызываю смех.

Она была права. Человек, гордо задрав нос отказывающийся от огня и укрытия, при этом стучащий зубами от холода и дрожащий от страха, представляет из себя жалкое и крайне смехотворное зрелище. Впрочем, Клодетт повезло родиться со способностями к самокритике – это помогало ей признавать свои ошибки даже тогда, когда гордыня и излишняя требовательность к себе мешали это сделать.

– Рад, что Вы пришли к такому заключению раньше, чем успели натолкнуться на нежелательных людей или утонуть в луже собственных слез, – усмехнулся капитан, – но мне по-прежнему кажется, что обращение на «Вы» отдаляет нас друг от друга.

– Может, оно и к лучшему, – промолвила Клодетт, забираясь на лошадь.

– Что Вы имеете в виду? – Рафаэль подсадил ее.

– Мы сближаемся слишком стремительно. Между нами только одно сословие, – вздохнула Бастьен, устраиваясь верхом. – Пора сбавить обороты. Пусть вежливое обращение поможет нам не допустить ошибки, если слова действительно имеют такую большую силу, господин офицер.

– Если Вам так будет угодно, – заметно опечалившись, но тут же замкнувшись, ответил капитан с пресловутой мужской холодностью.

***

Если вы поедете в соседний город, дорога домой, как и всегда, вам непременно покажется намного более короткой. В случае Клодетт и Рафаэля, время в пути действительно заметно сократилось: к виселице они шли медленным шагом, а обратно в Париж уже во весь опор скакали на лошади. Это был добрый конь испанской породы.

– Буцефал уже пять лет верно служит мне, – с гордостью в голосе произнес капитан, похлопав коня по мускулистой шее, когда они подъехали к дому Бастьенов и Мармонтелей.

– Хороший конь, – произнесла Клодетт с ласковой улыбкой, глядя на Буцефала, нежно провела рукой вдоль его умной морды и перевела взгляд на Рафаэля. – Не хотите ли зайти, капитан? Вы верно не ужинали.

– Уже глубокая ночь, и Вам пора в постель, а не на кухню, – улыбнулся офицер. – Но спасибо за предложение. В следующий раз я непременно его приму.

Девушка помрачнела и разочарованно вздохнула.

– Какой же тут сон? В моем доме находится человек, который мне неприятен.

Она указала на окно, за которым были слышны громкие переговоры: Жюль все еще был там.

– Жюльен?.. – догадался Рафаэль.

– Вы совершенно правы, – ответила Клодетт с угрюмым выражением лица.

Рафаэль пораскинул мозгами и задумчиво почесал подбородок. Единственным выходом из неприятной ситуации ему казалось пригласить Клодетт переночевать к себе домой, но это было бы чересчур неуместно, особенно если учитывать, что Бастьен напрямую посоветовала ему сдерживать себя и явно не собиралась сближаться, а подобное предложение абсолютно точно смутило бы эту по-женски сдержанную натуру.

– Вам будет спокойнее, если я зайду вместе с Вами? – спросил Ларивьер.

Он не знал, сколь велика может оказаться такая его помощь, но точно знал, что это было лучшим решением, чем не делать совсем ничего. Особенно в такой момент, когда девушка напрямую попросила его о помощи. Он уже не раз спасал ей жизнь, разве столь пустяковый случай должен был останавливать его? Кроме того, для Клодетт это не было мелочью – Жюльен все-таки был виновен в гибели ее бабушки и остался безнаказанным.

– Думаю, это именно то, что мне нужно, – ответила девушка, и Рафаэль собирался было вздохнуть с облегчением, когда она добавила:

– Но… Что скажет мой отец? Или дедушка?

– Я капитан королевской гвардии, – напомнил Рафаэль, – и могу сопроводить Вас под любым предлогом. Вряд ли они что-то заподозрят. Но зато, возможно, Жюльен отстанет от Вас во избежание проблем, если подумает, что я имею виды на его потенциальную невесту.

– Вы полагаете, этого человека хоть что-то в состоянии остановить? – с сомнением покосилась она на него.

– Я капитан гвардии, – настойчиво повторил мужчина таким тоном, будто его собеседница не расслышала реплику с первого раза. – Я последний человек, с которым в этом городе стоит связываться. Он не захочет переходить мне дорогу. Мое крайнее неудовольствие для любого здесь может обернуться плачевно.

Клодетт это не убедило. Слишком уж Жюльен был испорчен для подобных вещей.

– Что ж, давайте выясним, правы ли Вы, – не веря в успех, она согласилась попробовать и пожала плечами.

***

Клодетт постучала в уже запертую дверь своего дома. Из-за шумного веселья на кухне их услышали только с третьего раза.

– Клодетт! – воскликнул уже пьяный Луи, который открыл дверь. На его раскрасневшемся от переизбытка алкоголя лице выступило неподдельное удивление. Он был искренне шокирован. – Что ты здесь делаешь? Ты же… Ты же спала у себя?

Ему потребовалось время, чтобы вспомнить, в какой стороне находилась спальня Клодетт – он стал вертеться, при этом едва удерживаясь на ногах.

Клодетт откашлялась, и только тогда парень заметил стоявшего за ее спиной капитана.

– Капитан Ларивьер! – раздосадовано вскричал Луи и рыгнул.

Впрочем, его самого это никак не смутило, а вот Бастьен сморщилась от отвращения. Пьяные люди – все до единого – вызывали у нее гадливость. Она уже ожидала, что Луи извинится перед Рафаэлем и удалится, но вместо этого он с искренней гостеприимностью предложил:

– Присоединяйтесь к нам, офицер!

Клодетт поджала губы и отвела взгляд. Это было так смешно, что хотелось плакать: Луи ведь и правда ожидал, что капитан с радостью примет его предложение. Отчего-то алкоголикам во все времена думается, что любой мечтает оказаться в их компании, а непьющие люди существуют только по той причине, что их в эти самые компании никто на приглашает.

– О, с превеликим удовольствием! – вдруг обрадовался Рафаэль, глядя на Луи. Клодетт едва не поперхнулась. Она с искренним недоумением взглянула на него через плечо. – Но сначала я отведу Клодетт в ее спальню.

– Пойду обрадую товарищей! – воодушевленно воскликнул Луи, польщенный тем, что сам капитан принял его согласие. – Мы будем ждать Вас, господин!

И в этом приступе радости он удалился.

– Вы ведь это не всерьез? – спросила Клодетт, глядя на Рафаэля с надеждой. – Скажите, что не собирались принимать его предложение.

Мужчина насмешливо поднял брови.

– Разумеется, не собирался. Я здесь только ради Вас.

Она грустно отвела взгляд и тяжело вздохнула. Покачала головой, будто обращая этот жест самой себе, и поспешила в свою комнату, боясь встретиться с темными усталыми глазами Рафаэля. Чуть погодя, капитан последовал за ней. Он отодвинул шторку, заменявшую дверь, и вошел.

Это была совсем крошечная тесная, скромно обставленная комнатка, где кроме кровати, маленького деревянного столика с потухшей свечой на нем и небольшого сундука с одеждой ничего не было и даже не поместилось бы. Над кроватью висели деревянные полки с небольшим количеством книг – это было единственной роскошью, которую могла себе позволить эта весьма небогатая семья. Да и что еще им было нужно?

Клодетт с загадочным видом стояла посредине комнаты. Облаченная в прелестное молчание, она была похожа на призрака, не повергавшего в ужас, а несущего нечто благоговейное, обращавшего в божественный трепет. Это заставило капитана замереть.

– Неужто Вы читали все эти книги? – он первым нарушил тишину.

– Каждую перечитывала по несколько раз, – Клодетт обернулась к нему, кротко глядя на капитана своими большими грустными глазами. – Сложно поверить в то, что девушка из третьего сословия умеет читать, не так ли? Но я здесь.

С этими словами она бессильно осела на край кровати и обратила свой взор на Рафаэля в ожидании его дальнейших действий.

– Я… Должен идти?.. – растерялся он.

Было не понять: кому он задал этот вопрос и задал ли вообще. Это прозвучало как утверждение с вопросительной интонацией. На его счастье, Клодетт в таком состоянии оказалась весьма решительной.

– Останьтесь. Посидите со мной, – тихо попросила она. – Если… Если это Вас не затруднит.

– Вы… Вы ведь не хотели, чтобы мы сближались, – удивился Рафаэль.

– Но мы можем стать друзьями, – улыбнулась девушка. – Если Вас конечно интересует дружба, из которой не выльется ничего большего.

Он улыбнулся ей в ответ краешком рта:

– Думаю, из нас выйдут отличные друзья.

***

Капитан присел на самый край кровати, а Клодетт сняла плащ, села поглубже и прижалась спиной к стене. Какой бы смелой она Рафаэлю ни казалась, Бастьен жутко нервничала и то теребила подол платья, то разглаживала кончики волос.

– Где Ваш дедушка? – вспомнил вдруг Рафаэль.

– Должно быть, уже спит. Он приходит с работы таким уставшим, что редко ко мне заглядывает. Так и сегодня, он, по-видимому, не заходил в мою комнату. Если бы знал, что меня нет дома, дедушка забил бы в набат, – усмехнулась Клодетт.

За мимолетной улыбкой Рафаэля последовало молчание, и Бастьен заговорила первой.

– О моей семье Вы многое знаете. Расскажите о Вашей, – попросила она. – Кем был Ваш отец?

– Мой отец давно умер, – признался Рафаэль.

– Ох, простите! Я очень сожалею, – с искренним сочувствием ответила Клодетт. – Я снова спросила Вас о том, о чем вряд ли кому-то приятно отвечать.

– Не извиняйтесь и не сожалейте, – успокоил ее мужчина. – Я не знал его. Он умер до моего рождения, но… Даже мертвый, он внес значительный вклад в мою жизнь и максимально на нее повлиял. Многим такое даже при жизни не удается.

– Что он сделал? – удивилась девушка.

– Просто выбрал быть тем, кем он стал, – ответил Ларивьер с легкой улыбкой на устах, но все с теми же печальными глазами. – Рано ушел в солдаты, а в двадцать стал капитаном королевской гвардии. Тогда же он и женился. Это была бы образцовая семья, но три месяца спустя его перебросили на фронт. Он погиб при сражении под Форманьи, но даже на этом не закончилась его история. Через шесть месяцев после этого родился я. Мать всегда учила меня тому, кем был мой отец, и он стал для меня героем. Я с детских лет мечтал стать таким, каким был он. В семнадцатилетнем возрасте я попал на войну. Моим первым сражением была битва при Нанси, где я едва не погиб. Меня тяжело ранили, и когда до матери дошли ложные известия о моей смерти, она не выдержала горя и умерла. С войны я вернулся живым, но все же сиротой. Вступил в ряды королевских стрелков, и через три с половиной года меня произвели в ранг капитана. Сразу после казни капитана Даммартена.

Ее клонило в сон, организм отчаянно требовал отдыха, но Клодетт не смыкала глаз. Она была под большим впечатлением от этой истории.

– Уверена, Ваш сын хотел бы быть похожим на Вас так же, как Вы стали похожим на своего отца, – улыбнулась она ласково и положила ладонь на плечо капитана, пытаясь ободрить.

– Едва ли я одобрил бы его выбор, – покачал головой Рафаэль, и это стало для Клодетт неожиданностью. – Я добился всего, чего добился отец, но сейчас понимаю, что я не счастлив, а вот он был, потому что любил. Любил мою маму.

– Но Вы тоже любили, – напомнила Клодетт, борясь со сном. – Ваша жена…

– Нет, ее я не любил, – с горечью в низком голосе признался Рафаэль. – Я никогда не любил чисто и искренне.

– Вы полюбите, – пообещала девушка. – Каждого любовь однажды находит. Многие ее даже боятся и говорят, что она губит, но… Губит или нет – от нее не спрятаться; и если Бог ее посылает, надо принимать.

Разговор на этом оборвался. Веки Клодетт потяжелели, и девушку наконец проглотил сон, которому она больше не могла противиться. Теперь капитан мог смотреть на нее, не пряча глаз, и без стеснения любоваться ее лицом. Он не знал, что видели другие мужчины, когда глядели на возлюбленных, но для Рафаэля Клодетт была воплощением чистой красоты.

– Может быть, я уже принял? – спросил капитан у нее, потому что знал, что она не услышит.

***

Он укутал Клодетт одеялом, тихо вышел из комнаты, чтобы не потревожить ее сон, и собирался было уйти, когда рядом возник крайне недовольный Жюльен.

– Неужели Вам в Париже не хватает проблем? По-видимому, хироманты перевелись, раз уж никто не предупреждал вас о том, что вставать на моем пути крайне опасно, учитывая прочность линии жизни, – произнес он нарочито с расстановкой. – Кажется, Вы только что вышли из спальни моей невесты.

– Вашей невесты? – с издевкой переспросил капитан.

– Скоро она ею станет, не сомневайтесь, – ответил де Валуа совершенно обыденным тоном, ничуть не оскорбившись.

– Клодетт умная девушка, и она никогда… – промолвил Рафаэль, но договорить ему не дали.

– Не выберет капитана гвардии, выбирая между ним и сыном судьи, – бесцеремонно перебив, закончил за него Жюльен. – Кроме того, ее отец в этом крайне заинтересован, потому что я могу дать Клодетт все. Она это знает. Как Вы уже отметили, она умная… И сделает правильный выбор. Ни одна женщина не побрезгует выйти за мои деньги. А Клодетт в них как никто другой нуждается.

Рафаэль почувствовал себя растерянным. Да где такое слыхано! Он – капитан гвардии, и никто не имеет права говорить с ним в таком тоне, никто не сможет подавить такого человека прекословием, никому не удастся заставить его чувствовать себя ничтожеством. Он напомнил себе об этом, и это же его разозлило, а злость пришла вместе с посланными силами. Рафаэль в миру славился доступной манерой общения, но, привыкший к условному повиновению, ни минуты не стал бы он терпеть оскорбления.

– Вы связываетесь не с тем человеком, Жюль, – предупредил капитан, распрямившись и с воинственным видом нахмурившись. Он выглядел бесстрашным и абсолютно неприступным. Не сложно представить такое выражение на лице человека, бывавшего на войне. Таким он был в бою. В голосе Рафаэля четко прослеживалась открытая угроза и отсутсвие страха перед словами Жюльена. – Вы говорите не с тем человеком и не в том тоне, сударь. Не забывайте, кто я такой и на что я способен.

Как два барана на перекинутом через реку бревне, сшибаются лбами двое упрямцев, но Чингисхан однажды сказал, что нет в небе места двум солнцам. Жюльен де Валуа, не без основания рассчитывая на победу в бесчестном поединке, злорадно ухмыльнулся, как хитрый человек, замышляющий недоброе:

– А я сын судьи, господин офицер. Я найду за что Вас осудить.

Глава 10

Рафаэль провел еще одну ночь без сна. Слова Жюльена де Валуа никак не покидали его голову. Без сомнения, капитан был знатен сам по себе, но сын судьи входил в состав «noblesse de robe» (что значит «знать») и пользовался многими привилегиями: например, свое достоинство он передаст по наследству, то есть потомки его так же будут являться элитой в парижском обществе, а не представителями всего лишь tertius status22
  лат. третье сословие


[Закрыть], к коему принадлежала Клодетт, из чего следовало, что брак с де Валуа обеспечит ее детей будущим еще до их рождения и зачатия.

Люди третьего и простонародного сословия нуждаются в поддержке буржуазии – все без исключения знали это. А даже если бы Рафаэлю и удалось выбросить из головы проблему bas peuple33
  фр. простонародье


[Закрыть], как он избавился бы от мыслей о чудесной рыжеволосой парижанке?

Чувства его окрепли, не пробудив ответного чувства у Клодетт. Помутненное сознание разъедали мысли о ее кроткой улыбке, решительных глазах и тонком стане. Капитан вспоминал, как грациозно она двигалась, когда выплясывала на улицах, как бросала на него любопытные взгляды, от которых не могла удержаться. Клодетт пела настолько обаятельно и виртуозно, что нежный голос ее долго не выходил у него из головы даже после завершения выступлений.

Так и сейчас, капитан Ларивьер ехал по заполоненной суетливыми людьми и дерзкими, непослушными школярами улице и совершенно не отдавал себе отчета в том, что совсем не следил за дорогой и не обращал внимания на нарушителей, которым следовало бы сделать выговор: сегодня Буцефал управлял Рафаэлем, а не Рафаэль им. Сегодня конь решал, куда пойти, а куда нет, но одна дорога была ему известна особенно хорошо, и он решил следовать этому пути. Вряд ли Рафаэль был бы против, если бы знал, куда приведет его собственная лошадь.

Неподалеку кто-то знатно чертыхался. От столь насыщенного потока брани приличные люди уши затыкали со стыда. Это был старик Жеан. Он кипятился, бесился и посылал «ко всем чертям» соседскую собаку, справившую нужду около двери его вонючей таверны. Жеану было свойственно болезненно-собственническое отношение к каждой куче навоза своей коровы, и он не терпел, когда кто-то – пусть даже животное – ступал на его землю и портил ее. В руках у старика была бутылка чего-то крепкого – об этом свидетельствовало пьяное выражение его раскрасневшегося лица. И то, что он, не задумываясь, запустил бутылкой в собаку, но промахнулся настолько, что та попала в пустой курятник, стоявший совсем в другой стороне, ударилась и разлетелась на маленькие осколки, эту теорию только подтвердило.

Жеан заметил капитана, находившегося сегодня в глубокой задумчивости и витавшего где-то в своих собственных фантазиях, но ничего не сказал. Только проводил его мрачным взглядом затуманенных глаз, будто воспринимавший присутствие офицера как личное оскорбление и глубоко за что-то на него обиженный.

Знакомое пение, знакомое звучание флейты и конечно же привычная рукоплещущая толпа восхищенных зрителей – вот что встретило капитана на Овечьей улице.

Ноэль играл свою музыку, босоногая Клодетт пела и плясала на небольшом коврике, а прохожие останавливались, чтобы полюбоваться ее грациозностью и поласкать слух. Не устоял и Рафаэль. Он затормозил лошадь у края толпы и сунул руку в карман, чтобы достать деньги, как вдруг пение Клодетт прекратилось, а музыка стихла.

Сквозь толпу быстро пробиралась маленькая девочка с пустым желудком. Ее круглые карие глаза кого-то Рафаэлю до боли напоминали. Своими слабыми тощими ручонками она прижимала к груди полбуханки черствого хлеба. Следом за ней, толкаясь и бранясь, бежал внушительных размеров бородатый торговец.

– Воровка! – бесновался он. – Воровка! Держите ее! Держите эту маленькую дрянь!

Обеспокоенная Клодетт вскочила на ноги, Ноэль от неожиданности попятился, наступил на туфельки Бастьен, которые она сняла, прежде чем села на ковер, и тут же спрятал краденую флейту, будто боясь, что его тоже могут повесить за воровство, а стрелки, не дожидаясь приказа капитана, рванули за мечущимся в суетной толпе ребенком.

Один из солдат, Габриэль, удивленно обратился на своего бездействующего командира, такого же растерянного, как Клодетт, но тут же пожал плечами и последовал за товарищами. «Наверное, капитан Ларивьер ожидает, что мы должны справляться с заданиями без его указаний» – подумал он, ободренный предположением о том, что после его почти наверняка наградят.

Девочка не знала, куда податься. Толпа больше не могла быть убежищем – теперь она стала ее главным врагом, потому что едва ли не каждый горожанин норовил ухватить маленькую воришку за дряблое платьице. До сих пор ей удавалось увернуться от их цепких рук. Она – бедный напуганный, голодный ребенок! – мчалась по улице без оглядки. Люди, которых она встречала на пути к спасению еще не знали о том, что она взяла хлеб и не заплатила за него, поэтому позволяли ей уйти, но те, кого она оставила позади, кричали о ее виновности и просвещали о преступлении девочки весь Париж. К толпе ее преследователей присоединялись все новые и новые люди. Это было похоже на заразу, на вирус, распространяющийся с невероятной быстротой. Все они жаждали суда над воровкой так яро, будто она насолила чем-то каждому из них лично.

– Ловите ее! Ловите эту воровку! – надрывалась одна женщина.

Она тут же окликнула своих соседей, которых заметила впереди:

– Эта девчонка воровка! Держите ее, пока она вас самих не облапошила!

Отреагировала на столь воинственное побуждение, полное ненависти к чужому голодному ребенку, вся улица. Кто-то даже оторвался от работы и преградил девочке путь, а другие в это время принялись отбирать у нее хлеб. Хлеб-то они вырвали из ее тонких пальчиков, а вот саму девочку, к ее счастью, успели только слабенько потянуть за край одежды – избавившись от своей ноши, она побежала дальше. Преследователи были все ближе, и их неразумная толпа пополнялась новыми людьми со свежими силами, а малышку ноги едва несли. Воришка знала, что ей не удастся сбежать, но продолжала отчаянно бороться за свою жизнь.

Неподалеку, верхом на заборе, расположилась ватага школяров. Погоня за девочкой их смешила и потешала.

– Отребье человечества! Долой воровок! – визжали они. – Давно никого не наказывали у позорного столба! Уже неделю как он пустует! Повесьте эту девку на ее же кишках!

Один из них прицелился и выстрелил в девочку из самодельной рогатки. Камешек угодил ей в локоть, и вся банда так неистово захохотала, что забор закачался.

Проехать к воришке солдаты не могли: им мешала многочисленная толпа, абсолютно не реагировавшая на их приказы дать дорогу, но теперь, когда многие из них стали отставать, тем самым освобождая путь, гвардейцы пришпорили лошадей, и в мгновение ока нагнали измученную девочку. Габриэль наклонился и ухватил ее за воротничок старого, до дыр заношенного платья, а подоспевший с другой стороны Виктор замахнулся плетью, которой только что хлестал свою лошадь по мощному крупу, чтобы ударить девочку по маленькому личику. Испугавшись, воришка закрыла его руками, но едва ли это уберегло бы ее от наказания. Все затаили дыхание.

Рафаэль спрыгнул с коня и перехватил руку Виктора раньше, чем она успела опуститься на голову бедного ребенка.

– Господин? – удивился Габриэль, но хватку свою, однако, не ослабил. – Что Вы делаете? Она должна получить по заслугам! По закону она должна быть казнена сегодня же, Вы ведь это знаете…

Капитан гневно сверкнул на него глазами. Его ладони сжались в кулаки. Рафаэль был зол. Зол как никогда.

– Что вы здесь устроили, глупцы! – вскричал он. Его звучный тембр разносился по всей улице. Рокочущая толпа тут же притихла. – Отпустите девочку сейчас же, или, клянусь Вакхом, я вас всех вздерну!

Если бы Габриэль был собакой, то поджал бы хвост, отступая перед своим капитаном. Он в повиновении опустил девочку на землю, и та исчезла быстрее молнии. Рафаэль, однако, все еще бесновался.

– Какой позор! Целым городом гоняться за двенадцатилетней девчонкой за то, что она тоже хочет есть! – бранился он. – Вы говорите, что она воровка, а я говорю, что она голодная! – вскричал он, когда Виктор попытался перебить его своими аргументами о преступлении ребенка. – Проваливайте к чертовой матери! Прочь с глаз моих, чтобы я вас больше не видел! Иначе вздерну одного за другим и со всеми почестями удобрю вами свой огород!

Этого было более, чем достаточно, чтобы Габриэль и Виктор вместе с остальными поспешили скрыться из глаз разъяренного капитана.

Из толпы тут же выступила босоногая девушка с тяжелым дыханием. Нет, она была не настолько бедной, что не имела обуви. Это была наша Клодетт. Рафаэль не знал, что все это время она бежала за его лошадью – оттуда и чудовищная отдышка после такой отчаянной спешки – и потому даже не успела обуться.

– Что же Вы наделали, Рафаэль! – глядя ему прямо в глаза, она быстро преодолела расстояние, разделявшее их, и неразумно, у всех на глазах, обхватила ладонь его правой руки двумя своими.

– О чем Вы говорите? – удивился капитан, при виде ее неожиданно смягчившись, и накрыл ее холодные руки ладонью своей левой. – Разве не этого Вы хотели?

И тогда же Рафаэль понял, что он сделал. Клодетт не потребовалось отвечать. Взгляды переговаривавшейся толпы, заключившей их в кольцо на перекрестке, обращенные на него, и их же перешептывания расставили все акценты. Пусть Ларивьер и был капитаном гвардии, но власть его все же была не безгранична – он, как и все, служил королю. А корона не прощала ошибок.

– Теперь я предатель в глазах парламента… – шепотом произнес он так, что это услышала только Клодетт.

Она все еще смотрела на него. Ее глаза стали краснеть и слезиться. Девушка сжала его руку в своих ладонях и вдруг принялась умолять:

– Уходите! Пожалуйста, уходите!

Капитан поднял на нее взгляд своих смирявшихся глаз, печально улыбнулся, но все же покачал головой.

– Вы поступили верно, это было правильно и смело, – промолвила она дрожащим голосом. По ее бледным щекам покатились слезы. – Но снова смотреть на такое я не смогу! Как Вы не понимаете! Уходите же!

Рафаэль не отвечал, и тогда Клодетт опустила глаза и горько заплакала. Она зажмурилась, отняла левую руку и стала утирать ею слезы с мокрого лица. Выглядел капитан абсолютно безмятежным, но внутри у него тоже все разрывалось от невыносимой боли и страха за свое будущее. Он еще не знал, что его ждет. Это могло быть что угодно: от простого лишения любой власти и жизни в изгнании до четвертования. Смотря с какой стороны на это посмотрит суд.

Вряд ли кому-то в двадцать первом веке это покажется серьезным, но по меркам Средневековья Рафаэль совершил тяжкое преступление: пошел против закона, а значит оскорбил самого короля Франции и разозлил вершащий, как они полагали, справедливость парламент, что при его высоком положении еще и удваивало, если не утраивало, тяжесть преступления.

– Я все равно об этом не жалею, – ответил внешне преспокойный капитан. – Посмотрите на меня.

Содрогаясь от рыданий, Клодетт покачала головой. Она не могла смотреть на него.

– Посмотрите на меня, – повторил офицер настойчивее.