Текст книги "У кого в России больше?"

II. Пушкина жаль

Назавтра я, посетив маму, пошла к Василию забрать свои листочки. И у нас с Василием состоялся такой разговор.

Василий, которому «Иваныч зачем-то ребра поломал кочергой на даче после пяти бутылок беленькой», встретил меня холодно.

– Ну как? – спросила я из чистого любопытства, поняв по его виду, что мои рассказы не произвели на него особого впечатления.

– Если честно, – сухо произнес Василий, – так себе. Не понравилось. Пикуль лучше пишет.

– С Пикулем, конечно, мне трудно тягаться, – согласилась я.

– В том-то и дело! – вдруг обрадовался моей скромности Василий. – Пикуль, он пишет… ну… в общем… ну… как это сказать?

– Возвышенно? – подсказала я.

– Во! Серьезно он пишет, про исторических персонажей всяких там, царей и прочее. А вы про каких-то алкашей типа Иваныча, который мне ребра зачем-то переломал. А этот Колян ваш – вообще какой-то несусветный (он так и сказал – «несусветный»). Че ему надо-то? Какую-то херню несет, разве что не дерется, как Иваныч… Философ, ептить… Кому это надо – еще и читать про это? Такого и в жизни навалом. Я вот и фильмы не люблю про деревню – ну ее! Все пьяные и дерутся: что хорошего-то? Я вот механик, на работе меня уважают, даже бригадиром одно время был. Сам я не сильно пьющий и этого беспредела не люблю… А у вас, к примеру, соседи зачем-то подрались в день рождения Пушкина. Мне даже Пушкина стало жаль – как и участковому, про которого вы пишете: я все внимательно прочитал, я человек обстоятельный. Прав участковый: могли бы хотя бы в его день рождения драться не так сильно или вообще не драться. Безобразие!

– Ну, хоть что-то понравилось? – спросила я с робкой надеждой (кстати, я не смеюсь, мне важно, чтобы простому человеку было понятно).

– Одна вещь, – сказал Василий задумчиво. – Про этого министра, который хуй запретил. Я даже вслух прочитал: все смеялись, хотя (Василий покосился на кровать у окна, где дремал какой-то старик, и перешел на шепот) – Лексеич серьезную операцию перенес, и лет ему немало…

Тут при упоминании своего имени проснулся старик Лексеич и сказал:

– Про министра – прально! То, что водка подешевела, – это хорошо, а вот что слово запретили – эт как? Правильно написали! Надо запаковать в конверт и в министерство это выслать! Или прямо Путину! Что, Путин, штоле, не матерится? Уверен, что матерится, и еще как! Наш человек!

– Он все больше намеками, – сказала я. Вместо этого слова говорит про половые органы дедушки. Или иногда – бабушки.

– Не слыхал, – сказал Лексеич солидно и с какой-то даже обидой за Путина. – Правда, и мата от него не слыхал. Может, он только между своими?

– А у вас есть рассказы про Путина? – спросил Василий.

– Есть. Но такие… критические как бы… Типа иронические. Как, помните, у Зощенко Ленин ел чернильницы…

Василий рассердился:

– Как это можно есть чернильницы? Чушь какая-то! Не смешно. Человек государством руководит, а вы смеетесь. Нехорошо.

Тут пришла медсестра и говорит:

– Ложитесь. Штаны снимайте. Уколы делать будем. А вы, женщина, рассказывайте в другом месте о том, кто ест чернильницы, а кто – нет (она слышала конец разговора). Больница – дело серьезное. Шутить будете дома.

Депардье против тунеядцев

«Белорусские тунеядцы» (вон почему-то Депардье на них ополчился, поддержав закон об их штрафовании) звучит так же абсурдно, как, например, «туркменские водолазы».

– «Казахские графоманы» звучит более органично (сказала мама и посмотрела на меня выразительно).

Приключения красного чемоданчика

Ехала в маршрутке – с красным чемоданом.

Чемодан я поставила впереди, около шофера, – так он и стоял, одинокий бесхозный красный чемодан.

Тут зашла активная тетка и говорит:

– Чей чемодан?

– Мой, – сказала я.

– А в нем что?

– Книги.

– Какие еще книги? – спросила тетка подозрительно.

– Одинаковые.

– Одинаковые книги в одном чемодане?

– Ну да, – сказала я. – Хотите покажу?

– Давайте, – сказала тетка.

Я открыла чемодан, и тетка увидела три мои одинаковые книги.

– А зачем одинаковые? – спросила она в недоумении.

– А вдруг у них есть какое-то отличие? Вот я их и сверяю.

Тетка как бы незаметно покрутила пальцем у виска.

Потом спросила:

– А про что книги-то?

– Про разное.

– Одинаковые книги про разное? – спросила тетка, явно довольная тем, что поставила меня в тупик.

– Но это же лучше, чем разные – про одинаковое, – произнесла я раздумчиво-философски.

– Не спорю, – вдруг согласилась тетка. – А кто такая эта Диляра Тасбулатова?

– Черт ее знает. Наверно, тетка – судя по имени.

– А может, дядька? – вдруг сказал парень рядом со мной. – А косит под тетку. У меня приятель пишет женские романы и посылает их в разные редакции под именем Шэрон Джонс. Но до Диляры Тасбулатовой фиг додумаешься: наверно, это все-таки настоящее имя.

Тетка говорит:

– Для настоящего это имя тоже какое-то дикое, особенно фамилия. А вот имя я такое даже слышала – у нас в парикмахерской была уборщица Диляра.

– Не Тасбулатова? – спросила я.

– Не-а. Алиева, кажется.

– Может, это ваша уборщица и написала эти книги? – спросил парень.

– Не исключено. Она вообще была какая-то странная. Потом уволилась.

– Точно она, – сказала я. – Она для того и уволилась, чтобы писать. Там, кстати, много про уборщиц всяких и консьержек. Про алкашей тоже есть.

– Фи! – сказала тетка. – И зачем такое читать?

– А вы про что любите читать? – спросила я.

– Про любовь, – убежденно сказала тетка.

– А я – фэнтези, – сказал парень. – А вы – про алкашей и уборщиц? – обратился он ко мне.

– Исключительно. Про любовь мне неинтересно.

Тут тетка завопила, что проехала свою остановку, и вышла.

Парень покосился на меня и сказал:

– Я вот тоже про любовь не люблю. Скучно.

И тоже вышел.

Колян и Анджелина Джоли

Продавщицы в магазине попросили мою книжку.

Я говорю:

– Боюсь вам давать. Зайдет Бабыра или Люба, вы им покажете, и они обидятся.

Продавщица Нэля говорит:

– А они тут при чем?

– Так книжка-то про них!

Нэля (разочарованно):

– А я думала, про знаменитостей – вы же вращаетесь.

– Из знаменитостей там только Колян, – сказала я.

Нэля сказала мягко:

– Ну он же только у нас тут знаменит, на раёне? Пару домов его знают?

– Нэль, ну не пьет так Анджелина Джоли, что я могу поделать?

Нэля (с загоревшимися глазами):

– Вы и с ней знакомы?

– Она мне кивнула как-то, идя по Красной лестнице в Каннах. Но мама говорит, что это она не мне кивнула, а всем.

Нэля вдруг (как-то даже с вызовом и с обидой за меня):

– Конечно, вам кивнула! Вы же, наверно, известный журналист плюс писатель. Почему бы ей вам не кивнуть?

На книжной ярмарке

I. Добрый дяденька

Пошла намедни на Non-fiction, ежегодную книжную ярмарку. Но платить-то неохота за вход: я туда часто наведывалась, чуть ли не каждый день.

Ну, я тогда писклявым голосом говорю охраннику:

– Я писатель, дяденька, я писатель, дяденька. Дяденька, пропустите писателя.

А дяденька, не будь дурак, говорит:

– А чем докажешь?

Я вынимаю свою книжку и продолжаю пищать:

– Вот книжка моя, вот книжка моя, я писатель, дяденька, пропустите, дяденька…

А он мне:

– А почем я знаю, что это твоя?

Тогда я прикладываю фото на книжке к своей физиономии (сильно помятой после вечеринки накануне):

– Вот она я!

– Эт не ты! – говорит охранник. – Тут симпатичная, а ты не… (он запнулся) не такая!

– Я с похмелья, дяденька, я с похмелья, дяденька, – опять запричитала я.

Тут он говорит:

– А книга про че? Кулинарная?

– Про напитки книга.

– Как водку, штоле, трескать? Так это и без тебя известно!

– Не, я по науке трескаю.

– Поэтому на свою же фотку до полдня непохожа?

Однако пропустил – добрый оказался дяденька.

II. Букер и Нобель

На этой же книжной ярмарке встретила знакомого кинопродюсера.

Он мне и говорит:

– Покажи, че купила.

Я открываю сумку, а там моя книжка.

– Вот бы не подумал, – говорит он.

– Что я алфавит знаю? Выучила, пока мы не виделись: мы же лет пять не виделись? Достаточно, чтобы алфавит выучить. Хотя, конечно, сложно было – пять лет не срок. Теперь вот учусь им пользоваться.

Он мне в тон:

– Через пять лет Букера получишь: к тому времени будут давать за знание алфавита.

– К тому времени будут Нобелевскую за это давать. Ты, главное, не забудь алфавит-то.

– Мне-то он зачем? – говорит продюсер. – Я же деньги достаю, мне алфавит необязательно. А ты книжку написала про то, как алфавит не забыть?

– Типа того.

– Ну, давай я у тебя ее даже куплю.

– Сможешь деньги пересчитать? Не забыл, как это делается?

– Ты мне поможешь: потом вместе Нобелевскую получим. То есть ты Нобелевскую, а я Перельмановскую.

Вот так и поговорили.

Два рассказа об одном кафе

I. Романсы и финансы

Зашла в одно кафе: думаю, договорюсь наконец о своем «концерте» (я ведь иногда читаю свои скетчи в кафе).

За полгода до этого я тут была и подарила директрисе свою первую книжку.

Но директрисы на месте не оказалось, зато со мной поговорил гардеробщик: он сидел и читал книгу, а в кафе было всего трое посетителей – какие-то мужчины, которые громко говорили об НДС, и я.

Гардеробщик сказал мне:

– Вы романсы, штоле, поете?

Грузчик, который сидел рядом, мрачно сказал:

– Романсы поют финансы.

– Я иногда тоже пою романсы, – сказала я. – Если, к примеру, выпимши.

– Выпимши нельзя, – сказал грузчик. – У нас директриса строгая.

– Я пою дома в одиночестве. Мама меня за это ругает: говорит, при мне – ладно, пой, черт с тобой, но гостей своих не мучай. Разбегутся.

Гардеробщик, который все время читал толстенную книгу, обернутую в газету, внимательно посмотрел на меня:

– У нас и так мало посетителей, а вы еще хотите, чтобы последние разбежались?

– Ладно, петь не буду, так и быть.

– А что будете делать?

– Читать свои рассказы (я скромно потупилась).

– РАССКАЗЫ? (гардеробщик посмотрел на меня как на сумасшедшую) Да если бы сам Михал Афанасьич ожил, никто бы и его не слушал!

Я сразу догадалась, что именно читал гардеробщик, и спросила его:

– Булгакова читаете?

– О нем, – сухо сказал гардеробщик. – Мариэтты Чудаковой исследование: интересно написано.

– А кто такой Михал Афанасьич? – спросил грузчик.

– Писатель, – хором сказали мы с гардеробщиком.

– Писателя точно слушать не будут, – убежденно сказал грузчик.

Гардеробщик тяжко вздохнул и сказал:

– Культура вапще упала ниже плинтуса. Все пялятся в свои телефоны.

– У меня рассказы о некультурных людях: про таких Чудакова не пишет.

Гардеробщик опять посмотрел на меня с недоумением:

– Вы что, думаете, некультурные люди будут слушать рассказы о себе самих?

– Случается.

Вдруг грузчик говорит:

– Как раз некультурные, типа меня, и будут. А культурные вапще слушать не умеют – только себя и слышат.

Гардеробщик окинул нас обоих высокомерным взглядом.

II. Ленин в октябре

На следующий день я опять пошла в это кафе и уже застала директрису. В прошлый раз она подумала, что я собираюсь с эстрады читать свои женские излияния или, того хлеще, чужие рассказы, типа Задорнова, и испугалась.

На сей раз директриса была гораздо дружелюбнее:

– Почитала. Смеялась. Делайте здесь свои концерты.

И ушла.

Гардеробщик тоже сменился: этот, в отличие от вчерашнего интеллигента, оказался, хотя и тихоня с виду, сталинистом (я краем уха слышала, как он с кем-то говорил о Сталине с большим пиететом).

Сталинист спросил:

– А что за концерты?

– Отрывки из пьесы о Сталине: «Сталин в ноябре» называется – по типу «Ленин в октябре».

– А почему Сталин – в ноябре, если Ленин – в октябре? – спросил гардеробщик.

– Странный вопрос: у них же вахтенный метод был. Как у вас с вашим напарником.

– А! (сказал гардеробщик бесцветным голосом, не улыбнувшись и не удивившись).

Зато грузчик пришел в восторг.

– Здо́рово! – закричал грузчик. – Приду послушать! Ха-ха-ха – Сталин в ноябре!

Гардеробщик посмотрел на него недоуменно и вдруг говорит:

– Скоро же декабрь – может, тогда «Сталин в декабре»?

Грузчик чуть не умер со смеху.

А я сказала:

– Дельное предложение! Подумаю. Спасибо вам.

М + Ж

Старая Лолита

Звонит моя подруга Оля и вдруг спрашивает (она любит вот так сразу, без предисловий, о «насущном»):

– Как думаешь, «Лолита» – роман коммерческий? Или отчасти коммерческий?

Я цитирую:

– «Я смотрел на нее, старую, беременную, оскверненную другим» и… ну, там дальше не помню дословно: и в его, извините, душе поднималась любовь.

– Это ты про Гумберта?

– Нет, это мне поклонник написал в чате, Оль.

– Ну ты же не беременная, хотя и старая.

– Он думал, что беременная.

– А ты худей, – совершенно серьезно сказала Оля.

Пара слов

Рассказываю Феликсу Дектору, что один тип, богатый при этом, говорит мне:

– Дай мне две тыщи баксов…

Феликс говорит:

– В мое время мужчины ограничивались первыми двумя словами.

Эт самое

Пошла однажды покупать специи – на ближайший рыночек к знакомому парню-узбеку: у него отличные травы.

Парень молодой, лет эдак двадцати.

Спрашиваю, есть ли травы для шашлыка.

Он вдруг мрачнеет и вкрадчиво спрашивает:

– А под шашлык водку пить будете?

Я говорю:

– Возможно. А что?

Он еще больше мрачнеет:

– Водку сначала, потом… это… драка может быть… И потом… Мне неловко говорить об этом… Вы женщина уже такая… не девочка уже (тактично говорит он), но…

Я, конечно, догадываюсь, о чем он, но делаю вид, что не понимаю.

– Ну и что, что не девочка? Что я могу сделать, выпив, к примеру сказать, водки?

Он, потупившись, говорит:

– Здесь такие женщины… Ну, они водку пьют… Да… Дерутся потом, матерятся… Эт самое… И… (наклоняется ко мне и шепчет):

– Могут даже… эт самое… с мужчинами… эт самое… Пьяные же… не понимают…

Я говорю:

– Нет! Что вы! Это ни-ни… Муж, говорю, следит: мы пьем с девушками только, и при закрытых дверях: муж следит. Он и разливает: по чуть-чуть… Чужие мужчины в это время не допускаются… Всюду, говорю, охрана, всё строго… По шариату не положено…

У него глаза на лоб:

– По шариату вапще женщинам пить нельзя!

И тут я, не моргнув глазом:

– Щас шариат переписали малость: сто грамм в день можно! Но тайно… При муже…

Он немного успокоился, стал мне специи выбирать, какие получше.

Разулыбался и говорит:

– Привет мужу передайте.

Бог умер

У меня в моей первой книжке есть целая глава о Ницше – как он не расстраивался из-за того, что женщины его не очень любили.

– Радовался, наверно (говорит мама). Если такие женщины, как ты, – это даже Ницше не под силу. Борони бог, думал Ницше, – тем более что этот самый бог, по мнению Ницше, взял ни с того ни с сего и умер.

Сумасшедший старик

Одна моя подружка закрутила роман.

Ну и как-то осталась ночевать у своего любовника дома.

А ночью вдруг пришел домой его взрослый сын.

Квартира большая, сын пошел к себе, а они остались в спальне.

Но этот ее любовник не умеет говорить шепотом: начинает шепотом, а потом все равно басит.

Утром рано сын ушел в институт, а они сидят, пьют кофе.

И этот ее любовник вдруг, хохотнув, говорит:

– Лешка, наверно, подумал – старик совсем с ума сошел: всю ночь сам с собой разговаривал и на кровати прыгал.

Янычары с ятаганами

Была ведь и я когда-то двадцатилетней и училась тогда во ВГИКе, в Москве.

И вот в нашу компашку пришел в гости какой-то пришлый, из консерватории, кажется.

Такой интеллигентный, скрипач, кажется.

Ну и вроде как начал клинья бить ко мне.

А мне он не нравился.

И все ручку норовил поцеловать.

Ну я ему и говорю:

– Ты вот целуй ручку-то, ладно, не страшно, но…

– Что – но?

– Но понимаешь, у нас на Востоке такая манера: поцеловал ручку, прикоснулся слегка и…

– Жениться надо? Я готов!

– Да нет, какой там жениться! До женитьбы я тебя и видеть не должна!

– Но раз уже увидела, что делать?

– И ручку поцеловал…

– И что?

– Да ничо… Приедут завтра родственники – триста человек, одним самолетом, и каждый должен будет нанести тебе небольшую рану ятаганом.

Парень реально побелел:

– ?!

– Ну, такая добрая традиция у нас… Они добрые, родственники мои, и рана неглубокая: но их ТРИСТА! И каждый – должен! Они не хотят плохого, но – традиция! Обычно жертва умирает после этого, истекая кровью…

В общем, скрипач скатился с лестницы и обходил потом нашу общагу за 10 км.

О немногословии

Кто-то в соцсетях написал про еврейскую многословность (причем сам еврей и написал).

Лично я не заметила никакой такой многословности у древнего богоизбранного народа.

Даже наоборот.

Влюбилась я как-то в одного представителя этого древнего богоизбранного.

И он, этот мой избранник, он был крайне немногословен.

Однажды я ему говорю:

– Скажи что-нибудь?

А он говорит:

– Который час? (а момент был лирический как бы).

Потом я как-то ему попеняла было:

– Почему ты за мной не ухаживаешь?

А он мне:

– Ты что, инвалид?

– В смысле цветы не даришь…

– Цветы на могилу! Позже! Время еще не пришло (и это была самая длинная его реплика за долгие годы нашего знакомства).

Привет аксакалу

Как-то один таксист, совсем юный парень-киргиз, сказал мне (желая, видимо, приятное сделать):

– Паздравляю с динем вилюбленных!

Я уж выходила из такси и сказала:

– А я тут при чем?

– Ну (он застеснялся), аксакалу своему передайте…

С лица воды не пить

Один мужик мне как-то сказал:

– Эх! Нравишься ты мне! Только была бы более худая, более молодая (он призадумался), более…

– Богатая? – подсказала я.

– Неплохо бы, – угрюмо отозвался он. – А то мне, разведенному, троих кормить… Плюс посадить могут по бизнесу… При таких делах внешность (он посмотрел на меня как крестьянин на корову, которую собирается купить) не имеет особого значения.

Я говорю:

– Еще как имеет! Уголовник с тремя детьми должен быть красив, как бог!

Он обиделся и исчез.

Мальчишник

Сидели недавно с тремя умными мужиками.

Сначала по делу поговорили, потом, как водится, выпили и… затянули песню. Типо русский романс.

Стало хорошо, душевно стало.

Выпивка была дорогая, портвейн (не наши три топора, а из самой Португалии, эксклюзив, для знатоков).

И стало еще более душевно: да так душевно, что один из них говорит:

– А хорошо все-таки без баб!

Я хмыкнула.

Они опомнились, и давай чуть ли не к ручке подходить: ах, простите, вы очаровательны и тэ дэ.

Сидим дальше: в ход пошел ликер.

Один из них вдруг произнес:

– А ведь со мной жена просилась!

Тут я вступила:

– Еще чего! У нас сугубо мужская компания!

Они молча переглянулись.

Терминатор

У женских лифчиков (извините) есть такие – вместо старинного китового уса – железные прутья, если кто не знает.

И они часто и в самый неожиданный момент вылезают, причем медленно – прямо, к примеру, из свитера.

Представьте – вы беседуете с человеком, а из него вдруг медленно лезет железный прут.

И чем больше грудь, тем длиннее прут.

Со мной как-то раз такое было.

Собеседник, мужчина, страшно испугался.

К тому же я ему сказала, что на мне ставят эксперимент и что я состою внутри из железа, как Терминатор примерно.

Он был туповат и поверил.

Так я от него навсегда избавилась.

День пожилого человека

В День пожилого человека (то есть в мой праздник) мне позвонил молодой человек.

– Поздравить? – спросила мама.

– Сватается, – сказала я.

– К кому?

– Ко мне!

– Молодой человек сватается к пожилому человеку в его день? – спросила мама с невинным лицом.

– Хороший заголовок для газеты «Жызнь»

– Я помню другой заголовок: «Два пенсионера застряли друг в друге».

– Мама!

– Это не я, это «Московский комсомолец».

Секс в СССР

В отель не пойдешь: штамп о браке проверят.

Дома нельзя (ну это понятно).

Ну а в подъезде моего приятеля застукали как-то соседи.

И… связали.

Девушка убежала.

А соседи вызвали ментов.

Менты приехали, долго хохотали и развязали приятеля.

И говорят: ставь нам за это.

Ну он и проставился.

Вместе выпили.

Менты говорят:

– Во жисть! Потрахаться негде! Ты, если че, к нам заходи: у нас иногда камера для алкашей свободна.

И телефон свой дали.

Такие были раньше менты: добрые.

Нам бы что попроще

Еще про эту, как ее, венустрофобию, которая типо боязнь красивых женщин.

У Чехова есть, по-моему, такой рассказ: как жених у свахи просил че-нить попроще, не умную и некрасивую.

У меня тоже был такой знакомый – всё искал жену, чтобы она была попроще.

Как-то говорит мне:

– Найди мне че-нить попроще – чтоб не выпендривалась.

– Чтобы совсем не выпендривалась?

– Чтобы совсем.

– В смысле чего бы не делала?

– Наоборот – чтобы все делала: убирала там, стирала и прочее, но чтобы молчала.

– А ты?

– Что я?

– Ну а ты ее обеспечивать будешь?

– Я?!

В общем, я ему помогать отказалась.

Лет через пять встречаю на улице и говорю:

– Ну как? Женился?

Он, довольный, говорит:

– Ага.

– Все, как ты хотел? Полы моет, обед готовит, молчит, а ты ей денег не даешь?

– Ага. И сапоги по пять лет носит! (похвастался он).

Потом немного опечалился:

– Правда, три куска сахару в чай кладет…

– Гони в шею (говорю) Три куска! Не напасешься! От скотина!

Он посмотрел на меня внимательно:

– Думаешь? Я бы выгнал, но она за те сапоги обещала мне ботинки купить: я все расходы в книжку записываю.