Текст книги "Идиотский бесценный мозг. Как мы поддаемся на все уловки и хитрости нашего мозга"

Есть и множество других сложных фобий, которые сильно отличаются друг от друга, но, судя по всему, они не менее скверные [18]. Все сводится к тому же: иногда мозг просто решает действовать напрямую и начинает запускать реакцию страха при отсутствии значимых причин. Это и есть паническое расстройство. Страдающие от него люди испытывают страх и ужас в безобидных ситуациях, которые они затем ассоциируют с чувством страха и паники, что приводит к сильной фобии.

Точные причины, по которым это паническое расстройство возникает в первый раз, на данный момент неизвестны, однако существует несколько убедительных теорий. Это может быть результатом перенесенной ранее травмы, со всеми последствиями которой мозгу не удалось справиться. Или же причину можно связать с избытком или недостатком определенных нейромедиаторов. Также возможна генетическая составляющая, поскольку ближайшие родственники людей с паническими расстройствами с большей вероятностью страдают от них сами [19]. Существует даже теория, что люди, подверженные паническим расстройствам, склонны к катастрофическому мышлению: столкнувшись с мельчайшим телесным недугом или проблемой, они начинают волноваться настолько сильно, что это выходит за рамки разумного [20]. А может быть, причина в сочетании всех этих факторов? Сделать общий вывод для всех нельзя, но одно нам известно наверняка – когда дело доходит до беспричинных приступов страха, мозг удивительно изобретателен.

И наконец, существует социальная тревожность. Или, если она настолько сильна, что мешает жить, – то это уже социальная фобия. Социальные фобии основаны на страхе получить отрицательную реакцию от окружающих, как, например, при боязни услышать реакцию слушателей на ваше выступление караоке. Мы боимся не только враждебности или агрессии – простого неодобрения достаточно, чтобы вогнать нас в ступор. То, что окружающие люди могут стать мощным источником фобий, – это еще один пример того, как наш мозг использует других людей, чтобы скорректировать наше видение мира и своего места в нем. Как следствие, одобрение окружающих имеет значение, часто независимо от того, кто они такие. Миллионы людей жаждут славы, а что такое слава, как не одобрение нас незнакомцами?

Социальная тревожность возникает, когда склонность мозга предсказывать негативные исходы и беспокойство сочетаются с его потребностью в социальном одобрении. Говорить по телефону, значит взаимодействовать с человеком в отсутствие сигналов, характерных для личного общения, поэтому некоторые (например, я) считают, что это очень сложно, и мы очень боимся оскорбить или утомить собеседника. Оплата покупок, когда вам в затылок дышит длинная очередь, может очень нервировать, потому что с формальной точки зрения вы задерживаете массу людей, которые пялятся на вас, пока вы, пытаясь использовать свои математические способности, рассчитываете нужную сумму. В таких ситуациях и множестве подобных им мозг просчитывает, как именно вы можете досадить или помешать другим людям и в результате оставить о себе негативное впечатление, почувствовав стыд. Подобным образом возникает и страх перед выступлениями, когда человек боится, что сделает что-то не так на глазах у окружающих.

Некоторые люди справляются со всем этим легко, а другие нет. Исследование, проведенное Розалиндной Либ, показало, что с вероятностью возникновения тревожных расстройств связаны стили воспитания [21]. Родители, чрезмерно склонные к критике, могут привить ребенку постоянный страх расстроить значимую авторитетную фигуру даже мельчайшими действиями. В то же время чрезмерно заботливые родители могут оградить своего ребенка даже от самых легких отрицательных последствий их поступков. В итоге, когда такие дети становятся старше, выходят из-под родительского крыла и что-то, сделанное ими, приводит к негативному результату, оказывается, что они к этому не готовы. Поэтому они реагируют на неуспех несоразмерно сильно, так, что не могут справиться с этой ситуацией и почти наверняка будут бояться, что она повторится вновь. Даже окружающие вас с детства разговоры об опасности, исходящей от незнакомцев, могут превратить легкую боязнь в сильную фобию.

Для людей с социальными фобиями нередко характерно избегающее поведение, при котором они активно уходят от ситуаций, где ощутима реакция публики [22]. Для поддержания душевного спокойствия это, возможно, и хорошо, но для совладания с фобией в отдаленной перспективе – плохо. Чем больше ее избегают, тем дольше она сохраняет в мозге свою силу и яркость. Это чем-то похоже на попытки прикрыть обоями мышиный лаз в стене – это скроет его от стороннего наблюдателя, но не решит ваших проблем с грызунами.

По имеющимся данным, можно сделать вывод, что социальная тревожность и социальные фобии, очевидно, являются самыми распространенными видами фобий [23]. Это неудивительно, учитывая параноидальную склонность мозга заставлять нас бояться того, что не опасно, и нашу зависимость от одобрения окружающих. Сложив эти два фактора, мы можем прийти к беспричинному страху того, что окружающие составят отрицательное мнение о наших возможностях. В качестве доказательства примите к сведению, что это мой двадцать восьмой вариант заключительного абзаца. И да, я по-прежнему уверен, что очень многим он не понравится.

Пусть вам не снятся кошмары… если только вы на них не повернуты
(Почему людям нравится бояться и почему они активно к этому стремятся)

Почему так много людей ради мимолетного возбуждения буквально набрасываются на возможность подвергнуть себя опасности быть размазанными по земле? Подумайте о бейсджамперах, банджи-джамперах[26]26
  Бейсджампинг – экстремальный вид спорта, в котором участники прыгают с фиксированных объектов (домов, мостов, антенн и т. п.) со специальным парашютом. Банджи-джампинг – экстремальный вид спорта, в котором участники прыгают с возвышенностей (как правило, пролетов мостов), привязавшись к длинному резиновому канату.


[Закрыть], парашютистах. Все, что мы уже обсудили, свидетельствует о том, что мозг стремится к самосохранению, и это приводит к нервозности, избегающему поведению и так далее. В то же время такие писатели, как Стивен Кинг и Дин Кунц, пишут популярные книги, в которых происходят пугающие сверхъестественные события, а персонажи гибнут страшной, жестокой смертью. Или возьмем фильм «Пила» – витрина самых изобретательных и кровавых способов, которыми можно по неясным причинам убить человека, насчитывает уже семь фильмов, и все эти фильмы показывали в кинотеатрах по всему миру, вместо того чтобы запечатать в свинцовый ящик и отправить на Солнце. Собравшись вокруг костра, мы рассказываем друг другу страшные истории, ездим на поездах-призраках, ходим в дома с привидениями, а на Хэллоуин переодеваемся в ходячих мертвецов. Итак, как мы объясним свой восторг от подобного рода развлечений, которые построены на страхе, причем некоторые из них предназначены не иначе как для детей?

Так совпало, что, судя по всему, нервное возбуждение, вызываемое страхом, и чувство удовольствия, возникающее, когда вы едите конфеты, связаны с одним и тем же участком мозга. Это мезолимбический тракт, известный также как мезолимбическая система вознаграждения или мезолимбический дофаминэргический тракт, потому что он отвечает за чувство вознаграждения, которое регистрирует мозг, и использует для этого дофаминовые нейроны. Существует еще несколько каналов и путей, связанных с системой вознаграждения, но общепризнанно, что этот – самый «главный». Именно поэтому он играет важную роль в явлении «удовольствия от страха».

Мезолимбический тракт состоит из вентральной области покрышки среднего мозга (ventral tegumental area, VTA) и прилежащего ядра (nucleus accumbens, NAc) [24]. Они представляют собой плотные скопления нервных цепей и переключателей, которые расположены глубоко в мозге и имеют бесчисленные связи с его высокоуровневыми структурами, включая гиппокамп и лобные доли, а также примитивными отделами, такими как ствол мозга.

VTA обнаруживает стимул и определяет, позитивный он или негативный, то есть нужно ли к нему стремиться или лучше его избегать. Затем она передает свое решение в NAc, которое нужно для возникновения соответствующей реакции. Например, если вы едите что-то вкусное, VTA отмечает, что это хорошо, передает информацию в NAc, которое вызывает у вас чувство удовольствия и наслаждения. Если же вы нечаянно глотнете протухшего молока, VTA отметит, что это плохо, и передаст информацию в NAc, которое вызовет у вас чувство отвращения, омерзения, тошноты – то есть мозг сделает все возможное, чтобы вы наверняка получили его послание: «Больше так не делай!» Все вместе это и представляет собой мезолимбическую систему вознаграждения.

«Вознаграждение» в данном контексте означает приятные ощущения, которые мы испытываем, когда наш мозг одобряет то, что мы делаем. Как правило, это связано с биологическими функциями, например утолением голода или поглощением питательных или высококалорийных продуктов (с точки зрения мозга углеводы – ценный источник энергии, вот почему людям, сидящим на диете, так трудно перед ними устоять). Есть и другие вещи, которые активируют систему вознаграждения еще сильнее, например секс. Вот почему люди тратят так много времени и усилий, чтобы добиться его, несмотря на то что мы можем прожить без него. Да, можем.

Удовольствие не обязательно должно быть связано с чем-то настолько жизненно важным или эмоционально насыщенным. Чесать постоянно зудящее место тоже очень приятно благодаря работе системы вознаграждения. Мозг говорит вам: «То, что сейчас было, – это хорошо, сделай так еще раз».

В психологическом смысле вознаграждение – это (субъективно) положительная реакция на явление, которая приводит к изменениям в поведении, – таким образом, под это определение подпадает множество всего. Если крыса нажимает на рычаг и получает кусочек фрукта, она будет нажимать на рычаг все больше, поэтому фрукт – это адекватное вознаграждение [25].

Если же вместо фрукта она получит новейшую игру для PlayStation, то вряд ли она будет нажимать рычаг чаще. Среднестатистический подросток мог бы не согласиться, но для крысы игра для PlayStation бесполезна и не имеет побудительной силы, то есть это не вознаграждение. Я говорю это, чтобы подчеркнуть, что разным людям (или животным) нужно разное вознаграждение – одни любят, когда их пугают и нервируют, а другие не понимают, что в этом хорошего.

Страх и опасность могут стать «желанными» по нескольким причинам. Прежде всего срабатывает свойственное человеку любопытство. Даже животные, например крысы, склонны исследовать что-то новое, когда у них возникает такая возможность [26]. Подумайте, как часто мы что-то делаем, просто чтобы посмотреть, что получится? Все, у кого есть дети, безусловно, знакомы с этой нередко разрушительной склонностью. Новизна притягивает нас. Мы сталкиваемся с огромным разнообразием новых чувств и переживаний, так почему же мы выбираем те из них, для которых нужно нечто такое скверное, как страх и опасность, а не множество более приятных и таких же неизведанных?

Мезолимбическая система вознаграждения вызывает у вас чувство удовольствия, когда вы делаете что-то хорошее. Однако «чем-то хорошим» может оказаться очень много всего, и когда что-то плохое перестает происходить, это тоже хорошо. Из-за действия адреналина и реакции «бей или беги» мы очень ярко переживаем минуты, когда чувствуем страх, потому что все наши чувства напряжены и направлены на поиск опасности. Как правило, источник опасности или страха исчезает (особенно с учетом склонности нашего мозга к чрезмерной паранойе). Мозг понимает, что угроза была, но исчезла.

Вы были в доме с привидениями, а теперь вы снаружи. Вы мчались по воздуху к неминуемой гибели, а теперь, целый и невредимый, стоите на земле. Вам рассказали страшную историю, но теперь она закончилась, а кровожадный серийный убийца так и не появился. В каждом случае система вознаграждения отмечает опасность и ее внезапное исчезновение, поэтому, что бы вы ни сделали для того, чтобы избежать опасности, жизненно важно, чтобы вы сделали так же в следующий раз. А раз так, то она запускает очень мощную реакцию вознаграждения. Пища, секс и подобные вещи лишь улучшают вашу жизнь в краткосрочной перспективе, а в данном случае вы избежали смерти! Это гораздо важнее. К тому же, когда наши тела переполнены адреналином, связанным с реакцией «бей или беги», все воспринимается более остро и ярко. Напряжение и облегчение, которыми сопровождается испуг, могут очень сильно нас возбуждать.

У мезолимбического тракта есть важные нейронные и физические связи с гиппокампом и миндалиной, что позволяет ему усиливать воспоминания об особо важных, с его точки зрения, событиях и связывать с ними сильные эмоции [27]. Это не только поощряет определенное поведение или отбивает от него охоту – благодаря этому воспоминание о событии будет невероятно сильным.

Повышенная бдительность, сильное напряжение, яркие воспоминания – все вместе они приводят к тому, что некто, столкнувшись с чем-нибудь по-настоящему страшным, может почувствовать себя более «живым», чем в любое другое время. По сравнению с этим другие переживания могут показаться тусклыми и серыми, и поэтому у человека появляется сильная тяга к поиску подобных «острых ощущений». Точно так же человек, привыкший пить двойной эспрессо, не получит особого удовольствия от очень молочного латте.

Зачастую угроза должна быть «настоящей», а не искусственной. Области нашего мозга, отвечающие за сознание и мышление, легко обмануть во многих случаях (часть из них описана в этой книге), но они не так уж и наивны. Поэтому, управляя на большой скорости каким-либо транспортным средством в видеоигре, независимо от степени ее реалистичности, вы даже приблизительно не будете испытывать тех же чувств и того же напряжения, как в том случае, если бы вы делали это по-настоящему. То же самое касается сражений с зомби и управления звездолетом – наш мозг понимает, что реально, а что нет, и может правильно использовать это различие, вопреки старым доводам о том, что «видеоигры ведут к жестокости».

Однако если реалистичные видеоигры нас не пугают, как нечто абсолютно абстрактное, например истории из книг, могут быть достаточно правдоподобны и страшны? Возможно, все дело в чувстве контроля. Играя в видеоигру, вы полностью контролируете ситуацию – можно поставить игру на паузу, она реагирует на ваши действия и так далее. В случае со страшными книгами и фильмами все несколько иначе – человек здесь всего лишь пассивный наблюдатель и, погружаясь в историю, никак не может на нее повлиять. (Можно закрыть книгу, но нельзя поменять ее сюжет). Иногда, посмотрев фильм или прочитав книгу, мы еще долго переживаем увиденное или прочитанное, и это на некоторое время выбивает нас из колеи. Это объясняется яркими воспоминаниями от увиденного или прочитанного, потому что, по мере закрепления, они постоянно пересматриваются и активируются. В целом, чем больше мозг сохраняет контроль над происходящим, тем меньше человек пугается. Вот почему то, что «лучше предоставить воображению», пугает гораздо сильнее, чем самые кровавые спецэффекты.

Многие ценители жанра хоррор считают, что его золотой век был в 1970-х, задолго до появления компьютерной графики и пластического грима. Все страхи возникали из недомолвок, выбора правильного момента для действия, атмосферы и других хитрых трюков. В результате мозг со своей склонностью искать и предвосхищать угрозы и опасности делал почти всю работу, заставляя людей буквально подпрыгивать от малейшего шороха. Затем крупные голливудские студии начали использовать технически продвинутые спецэффекты, и пугающие моменты стали более непосредственными и неприкрытыми, а на смену психологическому напряжению пришли ведра крови и компьютерная графика. Оба подхода, да и другие тоже, имеют право на существование, но когда нечто страшное пытаются показать слишком прямо, мозг уже не сильно вовлечен в процесс – у него появляется время, чтобы думать и анализировать. Мозг постоянно помнит о том, что это все придуманный сюжет, от которого в любой момент можно отвлечься, и поэтому фильмы больше не пугают так сильно. Создатели видеоигр усвоили этот урок, и игры в жанре Survival Horror[27]27
  Survival Horror – жанр компьютерных игр с мрачной и пугающей атмосферой. Дословно название жанра можно перевести как «выживание в кошмаре», однако в русскоязычной литературе, посвященной компьютерным играм, закрепился именно английский термин.


[Закрыть] требуют от персонажа избегать леденящих кровь опасностей в напряженной, неопределенной обстановке, а не разносить их на тысячи маленьких кусочков из гигантской лазерной пушки [28].

Судя по всему, то же самое относится к экстремальным видам спорта и другим занятиям, связанным с поиском опасных приключений. Мозг человека очень хорошо умеет отличать настоящий риск от искусственно созданного. Поэтому, как правило, чтобы почувствовать реальное нервное напряжение, необходимо сильное ощущение возможности негативного исхода. Сложное оборудование, в котором используются экраны, подвески от парапланов и огромные вентиляторы, может вполне реалистично воссоздать ощущения, возникающие при банджи-джампинге, но, скорее всего, они все равно будут недостаточно достоверными, чтобы убедить ваш мозг в том, что вы падаете с большой высоты. А поскольку опасность по-настоящему разбиться о землю отсутствует, то и переживания совсем не те. Ощущение от быстрых перемещений вверх и вниз трудно вызвать, если не делать этого по-настоящему, вот почему так популярны американские горки.

Чем меньше вы можете контролировать чувство страха, тем больше оно вас захватывает. Однако существует некий предел, потому что у нас все же должна быть возможность повлиять на события, чтобы они были «страшно интересными», а не просто вызывающими ужас. Считается, что падать из самолета с парашютом на спине – это волнующе и весело. А вот падать из самолета без парашюта на спине – совсем нет. По-видимому, для того, чтобы мозг получал удовольствие от леденящих кровь занятий, некоторый элемент риска действительно должен присутствовать, но также необходима и возможность повлиять на исход. Большинство из тех, кто выжил в автомобильной катастрофе, счастливы, что не погибли, но они почти никогда не хотят пройти через подобный опыт снова.

Кроме того, у мозга есть эта странная привычка, которую мы упоминали ранее, известная как «мышление в сослагательном наклонении» – склонность перебирать в уме негативные исходы, которые так и не реализовались [29]. Это становится заметнее, когда событие было страшным, а опасность настоящей. Если вас чуть не сбила машина, когда вы переходили дорогу, то после этого на протяжении многих дней вы можете думать о том, что было бы, если бы она вас все-таки сбила. Но этого не произошло, физически вы никак не изменились. Мозг действительно любит фокусировать внимание на потенциальной угрозе, будь она в прошлом или в будущем.

Людей, которым нравятся подобные вещи, часто называют адреналиновыми наркоманами. «Поиск острых ощущений» – это признанная личностная черта [30], которая заключается в том, что люди постоянно ищут новых, меняющихся, сложных и сильных впечатлений, неизменно связанных с некоторым физическим/финансовым/правовым риском (потерять деньги и попасть под арест – это тоже виды опасностей, которых люди стремятся избегать). В предыдущих абзацах я заявлял, что для того чтобы получить настоящее удовольствие от опасности, человеку нужно сохранять некоторый контроль над ситуацией. Но иногда бывает и так, что стремление к острым ощущениям снижает способность оценивать или видеть риск и тщательно контролировать ситуацию. В конце 1980-х психологи провели исследование, где сравнивали лыжников, перенесших травму, с теми, у кого травм не было [31]. Они обнаружили, что травмированные лыжники с гораздо большей вероятностью оказывались склонными к поиску острых ощущений, чем те, у кого травм не было. Исходя из этого, психологи сделали вывод, что тяга к адреналину заставила этих лыжников принимать решения или совершать поступки, из-за которых ситуация выходила у них из-под контроля и приводила к травме. В том, что тяга к опасности может замутнить вашу способность распознавать ее, и заключается жестокая ирония.

Почему у людей возникают такие экстремальные склонности, неизвестно. Возможно, это происходит постепенно. Сначала человек лишь слегка пробует новое рискованное занятие и испытывает приятное нервное возбуждение, потом начинает искать все более и более острых ощущений. Это классическая логика «скользкой дорожки». Вот уж действительно очень подходящий термин для лыжников.

Некоторые исследования были направлены на поиск факторов, более обусловленных биологией или работой нервной системы. Судя по некоторым данным, у любителей острых ощущений могут мутировать определенные гены, например DRD4, которые кодируют определенный класс дофаминовых рецепторов. Из-за этого активность мезолимбической системы вознаграждения меняется, что приводит к изменениям в том, как мозг положительно подкрепляет чувства человека [32]. Если мезолимбический тракт более активен, сильные переживания могут стать еще ярче. Однако некоторые люди испытывают недостаточно яркие ощущения, и тогда им может потребоваться гораздо более сильная стимуляция, чтобы получить настоящее удовольствие. Для того чтобы достичь состояния, которое мы воспринимаем как должное, им приходится рисковать жизнью. Попытки определить роль конкретного гена в работе мозга – всегда долгий и сложный процесс, поэтому пока об этом мы не можем говорить с полной уверенностью.

В другом исследовании, 2007 года, Сара Б. Мартин и ее коллеги сканировали мозг десяткам испытуемых с различными значениями по шкале склонности к острым ощущениям. Статья, написанная по результатам этого исследования, утверждает, что склонность к поиску острых ощущений коррелирует с увеличением передней части правого гиппокампа [33]. На основании этих данных можно предположить, что именно этот отдел мозга и часть системы памяти отвечают за обработку и распознавание новизны. Грубо говоря, система памяти загружает информацию в эту область и говорит: «Посмотри. Мы когда-нибудь с таким сталкивались?», а передняя часть правого гиппокампа отвечает «да» или «нет». Мы точно не знаем, почему эта область увеличивается. Может быть, из-за того, что человек испытывал очень много новых ощущений, и область, ответственная за восприятие новизны, увеличилась, чтобы их все обработать. А может быть, область, ответственная за восприятие новизны, изначально была чрезмерно развита, и чтобы по-настоящему испытать чувство новизны, человеку приходится искать что-то по-настоящему необычное. Если дело действительно в этом, то для таких людей новые виды стимуляции и новый опыт, скорее всего, гораздо более важны и значимы.

Независимо от того, что действительно привело к увеличению этой передней области гиппокампа, ученые, посвятившие себя нейронаукам, рады видеть, что такое сложное и тонкое явление, как личностная черта, судя по всему, нашло свое отражение в видимых физических различиях мозга.

В общем, некоторым людям действительно нравится испытывать чувство, которое возникает при столкновении с чем-то пугающим. Вызванная страхом реакция «бей или беги» приводит к тому, что мозг начинает воспринимать все более остро и ярко (а когда все заканчивается, человек испытывает сильное облегчение). Это можно использовать для создания развлечений определенного характера. У некоторых людей мозг устроен или работает немного иначе, что вынуждает их искать эти острые, связанные с риском и страхом ощущения, иногда впадая в крайности. И здесь не о чем судить – по сути, если отбросить общие анатомические закономерности, мозг каждого человека отличается от остальных, и этих различий не надо бояться, даже если бояться вам нравится.