Текст книги "Идиотский бесценный мозг. Как мы поддаемся на все уловки и хитрости нашего мозга"

Глава 3
Страх: и нечего бояться
Множество путей, которыми мозг все время нас пугает

Что вас беспокоит прямо сейчас? Наверное, много всего.

Все ли готово для предстоящего праздника в честь дня рождения сына? Большой проект на работе продвигается настолько хорошо, как мог бы? Хватит ли денег на то, чтобы оплатить счета за газ? Что-то мама давно не звонит, с ней все в порядке? Боль в бедре не проходит – это точно не артрит? Остатки фарша лежат в холодильнике уже неделю, а что, если кто-то съест их и отравится? Почему у меня нога чешется? Помните, как, когда вам было девять, с вас упали штаны прямо в школе, а вдруг все еще об этом помнят? Что это за шум? Это крыса? А вдруг у нее чума? Если позвонить на работу и отпроситься из-за того, что заболел чумой, начальник ни за что не поверит. И так далее, и так далее, и так далее.

Как мы видели ранее в разделе, посвященном реакции «бей или беги», наш мозг настроен на то, чтобы думать о потенциальных угрозах. Однако, судя по всему, недостаток нашего сложного интеллекта заключается в том, что термин «угроза» понимается слишком широко. Когда-то, в темные годы нашей эволюции, мозг был сосредоточен на поиске настоящих, физических, угрожающих жизни опасностей. Мир изменился, но наш мозг пока этого не понял и поэтому может начать бояться чего угодно.

Приведенный выше длинный список – это лишь крошечная верхушка гигантского невротического айсберга, созданного нашим мозгом. Все, у чего могут быть негативные последствия, неважно, насколько это малозначимо или субъективно, помечается как «повод для беспокойства». А иногда даже этого не надо. Вы когда-нибудь боялись проходить под лестницами, или кидали соль через плечо, или не выходили из дома в пятницу тринадцатого? Судя по всему, вы суеверны – вы испытываете искреннее беспокойство по поводу ситуаций и действий, которые не имеют никакого основания в реальном мире. В результате вы делаете что-то, что на самом деле никак не может повлиять на происходящее, – исключительно для чувства защищенности.

Точно так же мы можем погрязнуть в теориях заговора, начать накручивать себя и впадать в паранойю по поводу того, что с формальной точки зрения возможно, но крайне маловероятно. Или же мозг создаст фобии – нас может пугать что-то заведомо безвредное, но при этом повергающее в ужас. В других случаях мозг даже не пытается найти хотя бы самую притянутую за уши причину для беспокойства и впадает в него буквально на пустом месте. Сколько раз вы слышали, как человек говорит, что «как-то слишком тихо» или что «все идет слишком гладко», поэтому наверняка «должно» случиться что-то нехорошее. Подобного рода мысли характерны для людей с хроническим тревожным расстройством. Такая склонность мозга к беспокойству может вызвать у нас настоящий физический отклик (повышенное кровяное давление, напряженность, дрожь, потеряю или набор веса) и повлиять на нашу жизнь в целом. Склонность к беспокойству по-настоящему вредит нам, когда заставляет нас зацикливаться на безвредных вещах. Исследования, проведенные различными организациями, в том числе Управлением национальной статистики (Office for National Statistics, ONS), показали, что 1 из 10 взрослых британцев в определенные моменты жизни переживал связанное с тревогой состояние [1]. В 2009 году Британский фонд психического здоровья опубликовал отчет под названием «Перед лицом страха», где сообщалось, что в Соединенном Королевстве процент связанных с тревогой состояний возрос на 12,8 % с 1993 по 2007 год [2]. Почти миллион взрослых жителей Соединенного Королевства сталкиваются с проблемой тревожности.

Что общего у четырехлистного клевера и летающей тарелки?
(Связь между суевериями, теориями заговора и другими странными убеждениями)

Вот вам несколько интересных фактов обо мне: я связан со множеством мрачных тайных организаций, которые негласно управляют обществом. Я участвую в заговоре фармацевтов и препятствую распространению народных лечебных средств, альтернативной медицины и лекарств от рака, чтобы получить прибыль (ничто так не способствует обогащению, как постоянные смерти потенциальных покупателей). Я состою в заговоре, цель которого – скрывать от публики, что высадка на Луне была тщательно продуманным мошенничеством. Моя основная работа на поприще психиатрии и охраны психического здоровья – это, несомненно, крайне преступная деятельность, направленная на уничтожение свободомыслия и поощрение конформизма. Также я участник тайного всемирного заговора ученых и распространяю мифы об изменениях климата, эволюции, вакцинации и круглой Земле. В конце концов, в мире нет никого богаче и могущественнее ученых, и они не хотят потерять свое высокое положение в обществе, если кто-то узнает, как мир устроен на самом деле.

Вы, наверное, удивились, когда узнали, что я член стольких тайных организаций. И меня это, несомненно, потрясло. Я узнал об этом по чистой случайности благодаря упорной работе посетителей моего блога в The Guardian, оставляющих комментарии к моим статьям. Среди заявлений, что я худший писатель всех времен, пространств и народов и что мне на самом деле следует пойти и произвести некий неприличный физиологический акт со своей матерью/домашними животными/мебелью, вы найдете «доказательства» моего участия в отвратительных и многочисленных заговорах.

На самом деле это вполне ожидаемо, когда вы распространяете свои идеи в пространстве крупных СМИ. Некоторые теории заговора даже не имеют смысла. Когда в ответ на очень злобную статью, направленную против трансгендеров (не мою), я написал текст в их защиту, меня обвинили в том, что я состою в сговоре с ненавистниками трансгендеров (потому что я не защищал их слишком активно), и в том, что я состою в сговоре со сторонниками трансгендеров (потому что я вообще взялся их защищать). То есть я не только участвую во множестве заговоров, я при этом еще и активно противостою сам себе.

Читателям свойственно при виде любой статьи, бросающей вызов их текущим взглядам или убеждениям, немедленно приходить к выводу, что ее создали темные силы, одержимые идеей подавления.

Появление интернета и увеличение количества связей между людьми оказались настоящим подарком для теорий заговора. Людям теперь гораздо легче находить «доказательства» своих теорий об 11 сентября или делиться с единомышленниками своими безумными умозаключениями о деятельности ЦРУ и СПИДе – им даже не надо выходить для этого из дома.

Теории заговора не новы [3], поэтому, может быть, они возникают из-за какой-то причуды мозга, которая заставляет людей настолько охотно погружаться в параноидальные домыслы? В каком-то смысле так и есть. Но, возвращаясь к заголовку, какое это все имеет отношение к суевериям? Заявлять о реальности летающих тарелок и пытаться прорваться в Зону 51[21]21
  Согласно теориям заговора, в Зоне 51 американское правительство в тайне от всего мира проводит эксперименты над инопланетянами.


[Закрыть] – это совсем не то же самое, что верить, будто четырехлистный клевер приносит удачу. Так где здесь связь?

Ирония в том, что именно человеческая склонность видеть закономерности в явлениях (нередко не связанных) и объединяет суеверия и теории заговора. У явления, когда человек находит связи там, где их на самом деле нет, есть даже свое название: апофения [4]. Например, если вы нечаянно наденете трусы наизнанку, а потом выиграете в лотерее некоторую сумму, то наверняка с тех пор, собираясь купить лотерейный билетик, всегда будете надевать трусы наизнанку, – это и есть апофения. То, как на вас надето нижнее белье, никак не может повлиять на вероятность выигрыша, но вы увидели здесь закономерность и теперь придерживаетесь ее. Точно так же, если два высокопоставленных человека, никак не связанных друг с другом, в течение месяца погибнут один за другим по естественным причинам или из-за несчастного случая, – это станет большой трагедией. Но если вы наведете справки об этих людях, обнаружите, что они оба играли ключевую роль в определенной политической организации и в правительстве, и в результате придете к выводу, что их на самом деле убили, это апофения. По сути, практически любая теория заговора берет свое начало там, где кто-то строит осмысленную связь между несвязанными событиями.

К этому склонны не только крайне параноидальные или подозрительные типы. С этим может столкнуться каждый. И увидеть, как это происходит, очень легко.

В мозг поступает беспрерывный поток различной информации, из которой ему приходится извлекать смысл. Мир, который мы воспринимаем, – это конечный результат обработки информации мозгом. От сетчатки к зрительной коре к гиппокампу к префронтальной коре – мозгу необходимо заставить слаженно работать несколько различных зон, выполняющих свои функции. (Газетные заголовки об «открытиях» в области исследований мозга, из которых следует, что определенная область мозга отвечает за определенную функцию и только за нее, вводят людей в заблуждение. В лучшем случае это лишь частичное объяснение.)

Несмотря на то что в процесс восприятия окружающего нас мира вовлечено огромное количество различных областей мозга, он все же сильно ограничен. И не потому что мозгу не хватает мощностей, а потому что на нас со всех сторон идет невероятно плотный поток стимулов, только часть из которых имеет для нас значение, и у мозга остаются буквально доли секунды, чтобы обработать их и сделать пригодными для использования. Мозг хитер, у него есть бесчисленное множество уловок, чтобы держать все под контролем (более или менее).

Один из способов, которым мозг отличает значимую информацию от незначимой – это поиск закономерностей и концентрация внимания на них. Непосредственно это происходит в зрительной системе (см. главу 5) – мозг постоянно ищет связи во всем, что мы видим. Несомненно, это тактика выживания, которая берет начало во временах, когда над человеком висела постоянная угроза – помните о реакции «бей или беги»? – и, несомненно, из-за нее возникают новые ложные тревоги. Но что значит ложная тревога, когда на кону ваша жизнь?

Именно из-за этих ложных тревог появляются проблемы. У нас возникает апофения, которая добавляется к реакции «бей или беги» и нашей склонности зацикливаться на худшем из возможных сценариев. Мы замечаем в окружающем нас мире несуществующие закономерности, а затем придаем им большую значимость. Подумайте, сколько суеверий построено на желании избежать несчастий или неудач.

Мозг распознает закономерности и тенденции, используя хранящуюся в нашей памяти информацию. То, что мы переживаем, определяет наш способ мышления. Наши первые переживания приходятся на детство и сильно влияют на всю дальнейшую жизнь. Первой попытки научить родителей играть в видеоигру бывает достаточно, чтобы разрушить остатки убеждений в том, что они всезнающи и всемогущи. Но когда вы были детьми, они нередко такими казались. Во время того, как мы растем, большая часть нашего окружения (если не все окружение целиком) кем-то контролируется. Практически все, что нам известно, мы узнаем от взрослых, в которых признаем авторитет и которым доверяем. Вся наша жизнь проходит под их надзором. Именно на них мы ориентируемся в самые критичные для развития годы нашей жизни. Поэтому, если у ваших родителей есть суеверия, с наибольшей вероятностью вы их унаследуете и вам не нужны будут никакие доказательства в их поддержку [5].

Важно, что многие из наших самых ранних воспоминаний возникли в мире, организованном и контролируемом могущественными фигурами, которые трудно понять (а не в мире, где все события случайны и неупорядоченны). Подобные представления могли глубоко укорениться и сохраниться во взрослом возрасте. Некоторые взрослые спокойнее чувствуют себя, если верят, что мир организован в соответствии с планами могущественных, облеченных властью лиц, будь то богатые предприниматели, жадные до человеческой плоти инопланетные ящеры или ученые.

То, что я здесь написал, – это лишь мои предположения о том, за счет чего в ходе развития мозга теории заговора могли стать более «приемлемыми» для человека.

Одно яркое следствие (или, может быть, причина) нашей склонности к поиску закономерностей – это то, что наш мозг плохо переносит неопределенность. Кажется, мозгу трудно дается идея, что нечто может произойти безо всяких на то видимых причин, по чистой случайности. Может быть, это еще одно следствие того, что наш мозг везде ищет опасность, – когда у какого-то явления нет причины, то вдруг оно окажется опасным и с ним ничего нельзя будет поделать, а это недопустимо. Или дело совсем в другом? Возможно, нелюбовь мозга ко всему случайному – это лишь мутация, которая оказалась полезной. Если это так, то в этом заключается жестокая ирония.

В чем бы ни была причина, неприятие случайности имеет огромное количество негативных последствий, одно из которых – это наша склонность автоматически предполагать, что все происходит по какой-то причине, которую нередко именуют «судьбой». На самом деле некоторым людям просто не везет, но для мозга это объяснение неприемлемо, и поэтому он вынужден искать и притягивать за уши хоть какое-нибудь объяснение. Вам сильно не везет? Наверняка это из-за того разбитого вами зеркала, ведь в нем была ваша душа, которая теперь разделена на кусочки. А может быть, это из-за того, что вас посещают злобные духи?

Можно сказать, что сторонники теории заговора уверены, будто зловещие организации управляют миром, потому что это лучше, чем альтернатива! Сама мысль о том, что все человеческое общество просто ковыляет по жизни, находясь во власти случайных стечений обстоятельств и везения, во многом расстраивает гораздо сильнее, чем существование таинственной элиты, управляющей миром, хотя бы и с корыстными целями. Пьяный пилот, управляющий самолетом, лучше, чем отсутствие пилота.

В исследованиях личности это понятие называется «выраженный локус контроля». Оно означает, насколько далеко простирается убежденность человека в своей способности контролировать события, влияющие на его жизнь [6]. Чем больше ваш локус контроля, тем больше вы верите, что у вас все «под контролем» (насколько на самом деле у вас все под контролем, не имеет значения)[22]22
  Согласно теории Джулиана Роттера, который ввел понятие «локус контроля», он бывает двух видов: внешний и внутренний. Человек с выраженным внешним локусом контроля склонен считать, что он никак не может повлиять на происходящее вокруг него. Человек с выраженным внутренним локусом контроля склонен считать, что он полностью управляет своей жизнью. Большинство людей находятся где-то в промежутке между этими двумя крайностями. Поэтому говорить о «большом», или «выраженном», локусе контроля, как это делает автор, не вполне корректно. Тем не менее в некоторых англоязычных публикациях термин «greater locus of control» действительно встречается и относится к людям с внутренним локусом контроля. Возможно, в данном случае корректнее было бы говорить о «воспринимаемом контроле».


[Закрыть]. Почему именно некоторые люди чувствуют в себе больше способности контролировать ситуацию, чем другие, – пока не очень понятно. Некоторые исследователи связывают больший локус контроля с бо́льшим размером гиппокампа [7]. Гормон стресса кортизол может сильно уменьшить гиппокамп. Люди, которые меньше уверены в своей способности контролировать ситуацию, как правило, легче впадают в стресс, и потому размер гиппокампа может быть следствием, а не причиной степени локуса контроля [8]. С мозгом всегда все непросто.

Как бы то ни было, более выраженный локус контроля означает, что у вас может возникнуть чувство, будто вы влияете на причину происходящего (причину, которой на самом деле нет, но это неважно). В случае с суевериями вы кидаете соль через плечо, или стучите по дереву, или избегаете лестниц и черных кошек, благодаря чему пребываете в уверенности, что своими действиями предотвратили катастрофу.

Люди с более выраженным локусом контроля пытаются разрушить «заговоры», которые видят. Для этого они распространяют о них информацию, «глубоко» вникают в детали (редко заботясь о надежности источников информации) и рассказывают о них любому, кто согласится слушать. Суеверия более пассивны: можно один раз поступить суеверно и весь остальной день жить как обычно. Теории заговора требуют гораздо больших приверженности и усилий.

В конце концов, судя по всему, любовь мозга к закономерностям и ненависть к случайностям заставляет многих людей приходить к самым крайним выводам. В этом не было бы ничего плохого, но их мозг работает так, что их очень трудно убедить в ошибочности глубоко укоренившихся взглядов и убеждений, и не важно, сколько вы им приведете доказательств. Суеверные люди и сторонники теорий заговора придерживаются своих странных воззрений вопреки всему, что им может предложить мир разума. И все это из-за нашего дурацкого мозга.

Так что же такое суеверие с психологической точки зрения? Как его можно описать в терминах активности мозга? Это убеждение? Или идея? Мы можем использовать высокие технологии и даже провести сканирование работающего мозга в поисках соответствующей активации. Однако то, что мы увидим какую-то активацию в мозге, не даст нам понимания того, что за ней стоит. Точно так же, как наша способность видеть фортепианные клавиши не означает, что мы умеем играть Моцарта.

Например, Маржаана Линдеман и ее исследовательская группа провели фМРТ-сканирование мозга двенадцати человек, верящих, по собственному признанию, в сверхъестественное, и одиннадцати скептиков [9]. Испытуемых просили представить себе критическую жизненную ситуацию (например, неминуемую потерю работы или разрыв отношений), а затем им предъявляли «эмоционально окрашенные изображения неодушевленных предметов и пейзажей (например, две соединенные красные вишни)» – то, что вы обычно видите на мотивационных плакатах. Те, кто верил в сверхъестественное, сообщали, что видели в изображениях подсказки и символы, – и если они думали о разрыве отношений, то начинали считать, что все будет в порядке, потому что две соединенные вишни символизируют прочные связи и принятие. Скептики, как вы могли догадаться, ничего подобного не говорили.

Интересной частью этого исследования было то, что созерцание картинок активировало у всех испытуемых левую нижнюю височную извилину, область, связанную с обработкой изображений. Однако у тех, кто верил в сверхъестественное, по сравнению со скептиками наблюдалась гораздо меньшая активация в правой нижней височной извилине. Эту область связывают с сознательным подавлением, то есть она ослабляет другие когнитивные процессы [10]. В данном случае она, возможно, подавляет мозговую активность, которая занимается поиском противоречащих логике закономерностей и связей. Это могло бы объяснить, почему одни люди легко верят в иррациональные или маловероятные явления, а другим нужны убедительные доказательства. Если правая нижняя височная извилина слаба, процессы мозга, приводящие к менее логичным умозаключениям, имеют больше влияния.

На основании этого эксперимента нельзя делать окончательные выводы – слишком малое количество испытуемых и никакой методики, позволяющей достоверно измерить чью-то «склонность верить в сверхъестественное». В метрическую систему такой вывод не входит. Некоторым людям нравится верить, будто они абсолютно рациональны, но это может оказаться забавным самообманом.

С изучением теорий заговора дела обстоят еще хуже. Для сторонников теорий заговора характерны скрытность, паранойя и недоверие к признанным авторитетам, поэтому, если ученый спросит такого человека: «Не желаете ли вы прийти в наше охраняемое здание, чтобы мы провели над вами эксперимент? В ходе эксперимента мы, возможно, поместим вас в металлическую трубу, чтобы просканировать ваш мозг», – он вряд ли получит его согласие. По этой причине все, о чем говорится в этом разделе, – солидный набор теорий и предположений, основанных на тех данных, которые нам доступны в настоящий момент.

Но в таком случае мне следует признаться вам, что вся эта глава может быть частью заговора, призванного оставить людей в неведении.

Некоторые скорее подерутся с диким котом, чем согласятся петь караоке
(Фобии, социальная тревожность и тому подобное)

Караоке – крайне популярное времяпрепровождение. Некоторым людям нравится стоять перед незнакомцами и петь песню (как правило, в стельку пьяными), которую они нередко знают лишь отрывочно, независимо от своего исполнительского мастерства. Экспериментов на эту тему нет, но я почти наверняка уверен в том, что между энтузиазмом и умением должна быть обратная зависимость. А в дни телевизионных конкурсов талантов люди могут петь перед миллионами незнакомцев, а не перед небольшим сборищем равнодушных пьяниц.

Некоторых из нас перспектива выступления на публике повергает в ужас. Спросите определенных людей, не желают ли они встать и спеть перед толпой народу, и они отреагируют так, будто вы только что сказали, что им придется на глазах у их бывших возлюбленных жонглировать настоящими гранатами, раздевшись догола. Краска схлынет с их лиц, они напрягутся, станут часто дышать и проявлять множество других признаков реакции «бей или беги». Если им предоставить выбор между пением и участием в схватке, они радостно будут биться насмерть (если только на них никто не будет смотреть).

Что бы вы ни думали о караоке, оно опасно только в том случае, если аудитория состоит из перекачанных стероидами любителей музыки. Конечно, выступление может пройти плохо – вы можете взять ноту настолько фальшиво, что все слушатели начнут молить о смерти, как о сладком избавлении. Ну и что? Допустим, кучка людей, которых вы никогда не увидите снова, решит, что ваши певческие способности оставляют желать лучшего. Какой от этого вред? Однако, поскольку наш мозг обеспокоен, вред есть. Стыд, смущение, публичное унижение – все это сильные отрицательные эмоции, которые не нужны никому, кроме совсем уж отъявленных извращенцев. Самой вероятности испытать одну из этих эмоций (или их все) достаточно, чтобы отвратить людей от множества поступков.

Многое из того, что вызывает у людей страх, гораздо безобиднее караоке: говорить по телефону (я сам этого избегаю при малейшей возможности); платить за что-нибудь, когда за спиной стоит очередь; вспоминать, чья очередь платить за выпивку; проводить презентации; стричься и так далее. То, что миллионы людей делают ежедневно без всяких проблем, других повергает в ужас и панику.

Это называется «социальная тревожность». В какой-то степени она есть у всех нас. Если же она доходит до такой степени, что начинает препятствовать нормальной жизни, то ее можно назвать социальной фобией. Социальные фобии – самый распространенный вид фобий. Чтобы понять стоящие за ними неврологические процессы, давайте сделаем небольшое отступление и рассмотрим фобии как таковые.

Фобия – это иррациональный страх чего-либо. Если вам на руку внезапно упадет паук, а вы взвизгнете и начнете размахивать конечностями, вас поймут – ползучая тварь застала вас врасплох, людям не нравится, когда по ним ползают насекомые, поэтому вашу реакцию можно оправдать. Если вам на руку падает паук и вы будете безудержно орать, опрокидывая столы, затем станете отмывать руку отбеливателем, сожжете всю свою одежду и месяцами будете отказываться выходить из дома, – вот это уже можно счесть «иррациональным». В конце концов, это всего лишь паук.

Интересно, что люди, страдающие от фобий, как правило, полностью осознают их нелогичность [11]. Люди с арахнофобией на сознательном уровне знают, что паучок размером не больше пенса не представляет для них никакой угрозы, но не могут справиться со своей чрезмерной реакцией страха. Но знание о том, что нечто не опасно, никак не влияет на ситуацию. Очевидно, что страх, который мы связываем с вызвавшим его стимулом, имеет корни где-то за пределами сознания, поэтому фобии бывают такими коварными и устойчивыми.

Фобии можно разделить на специфичные (или «простые») и сложные. Оба этих названия относятся к источнику фобии. Простые фобии относятся к боязни определенных предметов (например, ножей), животных (пауков, крыс), ситуаций (поездок в лифте) или явлений (крови, рвоты). До тех пор пока человек избегает их, он способен заниматься своими делами. Иногда вызывающих фобию стимулов невозможно избежать полностью, но, как правило, контакт с ними довольно быстротечен – вы можете бояться ездить в лифте, но типичное путешествие в лифте занимает секунды, если только вы не Вилли Вонка[23]23
  Вилли Вонка – владелец шоколадной фабрики из книги Роальда Даля «Чарли и Шоколадная Фабрика». Передвижение по фабрике происходило на стеклянном лифте, который мог с огромной скоростью перемещаться в любом направлении (как вертикально, так и горизонтально). Путешествие на лифте из одной части фабрики в другую занимало гораздо больше нескольких секунд.


[Закрыть].

Есть ряд объяснений того, как именно появляются эти фобии. На самом базовом уровне у нас есть ассоциативное научение, когда определенная реакция (такая, как страх) присоединяется к определенному стимулу (такому, как паук). Судя по всему, на это способны даже существа с самой несовершенной нервной системой. Например, аплизия, известная как калифорнийский морской огурец, крайне примитивное брюхоногое в метр длиной, которую в 1970-х использовали в самых первых экспериментах по изучению нейронных изменений, происходящих в результате научения [12]. Возможно, по человеческим меркам они и примитивны, а их нервная система находится в зачаточном состоянии, и они способны к ассоциативному научению – их нейроны достаточно крупны для того, чтобы воткнуть туда электроды и записать, что у них происходит. У аплизий диаметр аксонов (аксон – это длинный «хобот» у нейрона) достигает одного миллиметра. Кажется, что это не очень много, но по сравнению с другими он огромен. Если бы аксоны человеческих нейронов были толщиной с коктейльную трубочку, аксоны аплизии были бы толщиной с тоннель под Ла-Маншем.

Большие нейроны были бы бесполезны, если бы эти существа были неспособны к ассоциативному научению, которое в данном случае является критически важным. Мы уже упоминали о нем раньше – в разделе главы 1, посвященному питанию и чувству голода, – я описал, как мозг может провести связь между пирожным и недомоганием, после чего вы чувствуете тошноту, просто подумав о пирожном. Тот же самый механизм действует в случае фобий и страхов.

Если вас предостеречь от чего-либо (встреч с незнакомцами, электрических проводов, крыс, микробов), ваш мозг попытается представить себе все неприятности, которые могут возникнуть, если вы с этим столкнетесь. И когда вы действительно с этим столкнетесь, ваш мозг активирует все эти «возможные» сценарии и запустит реакцию «бей или беги». Миндалина, ответственная за кодирование в памяти информации, связанной со страхом, нацепит пометку «опасно» на воспоминания о том, с чем вы столкнулись. Столкнувшись с этим в следующий раз, вы вспомните об опасности и соответствующим образом отреагируете. Когда мы учимся остерегаться чего-либо, то в конечном счете начинаем этого бояться. У некоторых людей примитивный страх приводит к возникновению фобии.

Таким образом, практически все, что угодно, может стать объектом для фобии. Если вы когда-нибудь видели список существующих фобий, то согласитесь, что, скорее всего, так оно и есть. Достойны упоминания турофобия (боязнь сыра), ксантофобия (боязнь желтого цвета, что, очевидно, пересекается с турофобией), гиппопотомонстросесквипедалиофобия (боязнь длинных слов) и фобофобия (боязнь заработать фобию). Тем не менее некоторые фобии встречаются значительно чаще, чем другие, на основании чего можно предположить влияние каких-то третьих факторов.

Способность бояться некоторых вещей мы получили в ходе эволюции. В одном бихевиористском[24]24
  Бихевиоризм – течение психологии, рассматривающее поведение всех животных, в том числе и человека, как набор врожденных или полученных в результате научения реакций.


[Закрыть] исследовании шимпанзе учили бояться змей. Это сравнительно простая задача: как правило, обезьянам показывают змею, а затем вызывают у них неприятные ощущения, например наносят легкий удар током или дают невкусную пищу, – словом, делают что-то, чего они хотели бы по возможности избежать. Интересно, что другие шимпанзе, увидев, как их собраться испуганно реагируют на змей, начинают также бояться змей, хотя их этому не учили [13]. Такое явление часто описывают как «социальное научение»^*.[25]25
  * Социальное научение может многое объяснить. Многое из того, что мы знаем и делаем, мы перенимаем из поступков окружающих, особенно если это что-то вроде реакции на угрозу. Шимпанзе в этом смысле похожи на нас. Социальные феномены более подробно рассмотрены в главе 7, но в данном случае они не могут служить исчерпывающим объяснением результатов эксперимента, потому что странность заключается в том, что, когда вместо змей взяли цветы, обезьян удавалось научить их бояться, а вот их собратья, наблюдая за ними, перенимали этот страх редко. Боязнь змей передается легко, а боязнь цветов – нет. В ходе эволюции мы получили врожденную подозрительность к потенциально смертельным опасностям, вот почему так распространена боязнь змей и пауков [14]. В то же время никто не боится цветов (антофобия), если только не страдает от жестокой аллергии на пыльцу. На основе развившихся врожденных страхов возникли новые, такие как боязнь лифтов, или уколов, или зубных врачей. Попав в лифт, мы оказываемся «в ловушке», из-за чего в нашем мозге может сработать сигнал тревоги. Уколы и зубные врачи подразумевают вероятную боль и нарушение целостности тела и этим вызывают реакцию страха. Развитая склонность опасаться или бояться трупов (которые могут переносить заразу или сигнализировать о близкой опасности, да и просто расстраивают), возможно, лежит в основе эффекта «зловещей долины» [15], когда анимированные изображения или роботы, слишком похожие на людей, выглядят зловеще и вселяют тревогу, в то время как два глаза, прилепленные на носок, воспринимаются нормально. Объектам, которые выглядят «почти как человек», недостает мельчайших деталей и характерных признаков, свойственных настоящим людям, поэтому они кажутся скорее «неживыми», чем «вызывающими интерес».


[Закрыть]

Социальное научение и социальные сигналы играют в нашем поведении огромную роль. Принцип мозга «береженого бог бережет», с которым он подходит к опасностям, означает, что если мы увидим, как кто-то чего-то боится, то с немалой вероятностью начнем бояться этого сами. Особенно сильно это проявляется в детстве, когда наше понимание мира еще развивается во многом под влиянием окружающих, которые, как мы предполагаем, знают больше, чем мы. Если у наших родителей была какая-то особенно сильная фобия, то совсем не исключено, что к нам она перейдет, подобно потрепанной старой одежде. Это имеет смысл: если ребенок увидит, что его родитель или главный воспитатель/учитель/кормилец/ролевая модель начинает пронзительно визжать и махать руками при виде мыши, то, скорее всего, получит яркий и экстраординарный опыт, который произведет сильное впечатление на неокрепший ум.

Следствием возникающей в мозге реакции страха является то, что от фобий сложно избавиться. Большинство приобретенных ассоциаций можно в конечном счете разрушить при помощи процедуры, разработанной Павловым в его знаменитых опытах на собаках. Звонок колокольчика ассоциировался с едой, вызывая приобретенную реакцию (слюноотделение) каждый раз, когда собака его слышала, – но если после этого колокольчик все время звонил, а пищи не было, то ассоциация постепенно исчезала. Ту же самую процедуру можно использовать во многих ситуациях. Она называется угасание [16]. Мозг запоминает, что стимул, например колокольчик, больше ни с чем не связан и поэтому не требует какой-либо реакции.

Можно было бы решить, что с фобиями должно происходить нечто в этом роде, учитывая, что практически каждое столкновение с их объектом не приносит никакого вреда. Но нет: страх, вызванный фобией, подкрепляет ее. Это шедевральный пример замкнутого круга. Мозг решает, что что-то опасно, и, встретившись с этим, запускает реакцию «бей или беги». Это вызывает типичные физиологические реакции: наши тела наполняются адреналином, мы напрягаемся, впадаем в панику и т. п. Реакция «бей или беги» энергозатратна и изнурительна, с ней часто связаны неприятные переживания, поэтому мозг запоминает ее так: «Когда я в прошлый раз встретил эту штуку, тело страшно разволновалось, поэтому я был прав – она опасна!» Таким образом фобия получает подкрепление, а не ослабляется, независимо от того, пострадал ли ее носитель на деле.

Характер фобии тоже имеет значение. Пока мы описали только простые фобии (которые вызываются конкретными объектами или явлениями, их и источник легко определить и начать избегать). Но существуют и сложные фобии (которые вызываются такими причинами, как окружение или ситуация). Пример сложной фобии – агорафобия, которую, как правило, ошибочно принимают за боязнь открытых пространств. Если говорить более точно, агорафобия – это боязнь попасть в такую ситуацию, из которой нельзя будет убежать или в которой никто не поможет [17]. С формальной точки зрения это может случиться где угодно за пределами дома, поэтому люди с тяжелой агорафобией не выходят из дома, почему и возникло ошибочное представление о «боязни открытых пространств».

Агорафобия тесно связана с паническим расстройством. Приступ паники может случиться с кем угодно – страх переполняет нас, и мы ничего не можем с этим поделать. Человек мучается, испытывает ужас, не может дышать, его тошнит, кружится голова, и он чувствует себя загнанным в ловушку. Конкретные симптомы различаются у разных людей. В интересной статье Линдси Хомес и Алисы Шеллер, в 2014 году опубликованной в Huffington Post под заголовком «Вот что люди чувствуют при приступе паники», собрано несколько личных высказываний от переживших панический приступ людей. Вот одно и них: «Во время приступа я не могу стоять, я не могу говорить. Все, что я чувствую, – это сильная боль по всему телу, как будто кто-то втискивает меня в маленький мячик. Если приступ особенно сильный, то я не могу дышать, тогда я начинаю задыхаться и меня рвет».