Текст книги "Глаза тьмы"

Глава 13

Один угол кабинета Тины занимал заставленный бутылками бар. Она пользовалась им в тех случаях, когда деловой партнер по завершении долгого совещания изъявлял желание что-нибудь выпить. И впервые использовала его запасы для собственных нужд.

По ее просьбе Элиот налил в два бокала с широким горлом «Реми Мартин», один дал ей. Она не смогла бы разлить коньяк: очень уж дрожали руки.

Они сидели на бежевом диване, в тени, куда не добирался свет настольной лампы. Бокал Тине приходилось держать обеими руками. Иначе расплескала бы его содержимое.

– Даже не знаю, с чего начать. Наверное, надо с Дэнни. Ты знаешь о Дэнни?

– Твоем сыне? – спросил он.

– Да.

– Элен Мейнуэй говорила мне, что он умер чуть больше года тому назад.

– Она сказала, как это произошло?

– Он был в отряде Джановски. Первые полосы газет.

Били Джановски был опытным инструктором по туризму и вожатым скаутов. Шестнадцать лет подряд, каждую зиму, он с отрядом скаутов отправлялся в семидневный поход в северную Неваду, за Рено.

– Такой поход вроде бы служил проверкой крепости духа и тела, – продолжила Тина. – И мальчики целый год соревновались за право участвовать в нем. Брали только самых лучших. Считалось, что это абсолютно безопасное мероприятие. Били Джановски был одним из лучших в стране инструкторов по туризму. Так говорили все. В походе участвовал еще один инструктор. Том Линкольн, который мало чем уступал Джановски. Вроде бы, – она тяжело вздохнула. – Я им поверила. Решила, что в походе Дэнни будет в безопасности.

– Ты ни в чем не должна винить себя. Все эти годы они возили мальчиков в горы, и никто даже не поцарапался.

Тина отпила коньяка. Горло обдало жаром, но холод в груди остался.

– В тот год в отряд Джановски вошло четырнадцать мальчиков, возрастом от двенадцати до восемнадцати лет. Все они были лучшими скаутами… и все погибли, вместе с Джановски и Томом Линкольном.

– Полиция выяснила, почему это произошло? – спросил Элиот.

– Почему – никто так и не узнает. Они выяснили – как. Отряд отправился в горы на полноприводном автобусе, предназначенном для передвижения по проселочным дорогам зимой. Шины увеличенного размера. Цепи. Даже снежный плуг вместо переднего бампера. И они не собирались в девственные места. Намечали побывать там, где только начинается еще не обжитая территория. Никто в здравом уме не поведет мальчишек в гористую местность, где еще не ступала нога человека, какой бы хорошей ни была их подготовка и экипировка и сколько бы старших братьев ни приглядывало за ними.

Джановски собирался, если позволят погодные условия, съехать с шоссе на проселочную дорогу, которая ранее использовалась для вывоза леса, оставить автобус неподалеку и отправиться в поход в снегоступах и с рюкзаками. Маршрут он проложил круговой, с возвращением в то самое место, откуда они бы и стартовали.

– Дети были прекрасно экипированы. Лучшая одежда, лучшие спальные мешки, лучшие палатки, они взяли с собой достаточно угля и еды. Их сопровождали два первоклассных инструктора. Все говорили, поход безопасный. Абсолютно безопасный. Так что же пошло не так?

Тина больше не могла сидеть. Встала, начала мерить кабинет шагами, еще глотнула коньяка.

Элиот молчал. Похоже, знал, что прежде всего ей нужно полностью выговориться.

– Но что-то точно пошло не так, – продолжила она. – Каким-то образом, по какой-то причине они отъехали на автобусе от шоссе более чем на четыре мили. Не просто отъехали, но еще и поднялись высоко в горы, чуть ли не под самые облака. Они ехали по крутой, давно не используемой проселочной дороге, разбитой проселочной дороге, такой опасной, заваленной снегом, скользкой, что только круглый идиот мог решиться ехать по ней, а не идти пешком.

Автобус свалился с дороги. Никаких рельсов ограждения в горах не было, как не было и широких обочин, и пологих склонов. Автобус, несмотря на привод на все четыре колеса, занесло, и он свалился в стофутовую пропасть, прямо на скалы.

– Дети… все… погибли. – Отчаяние в ее голосе показывало, что рана совсем не зажила. – Почему? Почему такой опытный инструктор, как Били Джановски, мог допустить такой глупый просчет?

Сидевший на диване Элиот покачал головой, не отрывая глаз от бокала с коньяком.

Тина и не ждала ответа. Собственно, задавала вопрос не ему. Если она кого-то спрашивала, так это Бога.

– Почему? Джановски был лучшим. Самым лучшим. Таким хорошим, что смог шестнадцать лет подряд зимой вывозить мальчишек в горы. Таким достижением не может похвастаться ни один инструктор. Били Джановски, умный, мужественный, здравомыслящий, всегда обходившийся без ненужного риска. Выходит, и на старуху бывает проруха. Почему он поступил так глупо, так безответственно, не оценил опасности проезда по такой дороге?

Элиот вскинул на нее глаза, полные доброты и сочувствия:

– Вероятно, ты никогда не узнаешь ответ. Я понимаю, как это трудно, не знать, почему случилась эта трагедия.

– Трудно, – согласилась она. – Очень трудно.

Она вернулась на диван.

Он взял бокал из ее руки. Пустой. Она не помнила, как допила коньяк. Он пошел к бару.

– Мне больше не надо, – предупредила Тина. – Не хочу напиться.

– Ерунда, – отмахнулся Элиот. – В твоем состоянии, когда нужно сбросить нервное напряжение, от второй капельки коньяка хуже не станет.

Он вернулся, принес ей бокал со второй порцией «Реми Мартин». Теперь она уже могла держать бокал одной рукой.

– Спасибо, Элиот.

– Главное, не проси меня что-нибудь смешивать. Я – худший бармен этого мира. Могу подавать только чистые напитки или со льдом. Мне не под силу даже правильно смешать водку с апельсиновым соком.

– Я благодарила тебя не за коньяк. За… умение слушать.

– Большинство адвокатов так много говорят.

Какое-то время они молчали, маленькими глоточками пили коньяк.

Напряжение еще не покинуло Тину, но холода она больше не чувствовала.

– Потерять так ребенка… это ужасно. Но ведь не воспоминания о сыне так расстроили тебя, когда я вошел в приемную.

– В какой-то степени и они.

– Но и что-то еще.

Она рассказала ему о странных событиях, которые произошли с нею в последние дни: посланиях на грифельной доске Дэнни, погроме, учиненном в комнате мальчика, вызывающих страх строках, появившихся в распечатке и на мониторе.

Элиот изучил распечатки, потом они вместе осмотрели компьютер в приемной. Включили его, Тина нажала на те же клавиши, что и прежде, но на этот раз машина работала, как ей и положено.

– Кто-то мог подкорректировать программу так, чтобы вывести на экран строчки, связанные с Дэнни. Но я не понимаю, каким образом компьютер включался сам по себе.

– Он включался.

– Я в этом не сомневаюсь. Просто не понимаю как.

– И воздух… стал таким холодным…

– Может, это субъективные ощущения?

Тина нахмурилась.

– Ты спрашиваешь, не выдумала ли я все это?

– Ты испугалась…

– Но я уверена, что понижение температуры – не плод моего воображения. Анжела первой почувствовала холод, когда принтер выдавал вот эти распечатки со строками о Дэнни. Маловероятно, чтобы нам почудилось одно и то же.

– Действительно, – Элиот задумчиво посмотрел на компьютер. – Пошли.

– Куда?

– В твой кабинет. Я оставил там бокал. И чувствую, что нужно смазать мозги.

Тина последовала за ним в отделанный деревянными панелями кабинет. Он взял бокал с журнального столика, который стоял перед диваном, устроился на краю ее стола.

– Кто? Кто мог такое сделать?

– Понятия не имею.

– Но ты должна кого-то подозревать.

– Я бы с удовольствием.

– Очевидно, это человек, который как минимум тебя недолюбливает, если не сказать, что ненавидит. Кто-то хочет заставить тебя страдать. Винит в смерти Дэнни… вероятно, для него это личная утрата, так что речь идет не о незнакомце.

Тину тревожило, что его анализ не отличался от ее собственного и вел в тупик, который она уже успела пройти до конца.

– Сегодня я пришла к выводу, что это должен быть незнакомец. Не могу представить себе, что кто-то из моих знакомых способен на такое, даже если кто-нибудь из них и ненавидит меня. И я не знаю никого, кроме Майкла, кто возложил на меня вину за смерть Дэнни.

Элиот вскинул брови.

– Майкл – твой бывший муж?

– Да.

– И он винит тебя в смерти Дэнни?

– Он говорит, что я не должна была разрешать сыну отправляться в этот поход с Джановски. Но Майкл тут ни при чем.

– А мне представляется, прекрасный кандидат.

– Нет.

– Ты в этом уверена?

– Абсолютно. Это кто-то другой.

Элиот пригубил коньяк.

– Вероятно, чтобы найти его, тебе понадобится помощь профессионалов.

– Ты про полицию?

– Едва ли можно рассчитывать на помощь полиции. Они не найдут твои доводы достаточно серьезными, чтобы тратить свое время. В конце концов, тебе никто не угрожал.

– Косвенная угроза тут есть.

– Да, согласен. Все это очень пугает. Но копы лишены воображения, косвенные угрозы для них – не аргумент. А кроме того, чтобы обеспечить должное наблюдение за твоим домом… таких людских ресурсов у полиции иной раз нет при расследовании убийства, похищения людей, торговли наркотиками.

Тина остановилась:

– В таком случае кого ты имел в виду, говоря о профессионалах, помощь которых может мне понадобиться, если я хочу поймать этого урода?

– Частных детективов.

Она вздохнула, глотнула коньяка, опустилась на край дивана.

– Не знаю… Может, я и найму частных детективов, а они не поймают никого, кроме меня.

– Если можно, повтори еще раз.

Она вновь отпила коньяку, прежде чем разъяснить Элиоту свою последнюю фразу, и вдруг подумала, что он прав: в этот вечер спиртное ей шло только на пользу. Она расслабилась, но не пьянела.

– Мне пришло в голову… может, я сама написала эти слова на грифельной доске. Может, я сама разгромила комнату Дэнни.

– Я тебя не понимаю.

– Могла сотворить такое во сне.

– Это нелепо, Тина.

– Ой ли? В сентябре я решила, что начинаю приходить в себя после смерти Дэнни. Лучше спала. Оставаясь одна, не думала о его трагической гибели. Мне казалось, что такой острой боли уже не будет. Но месяцем раньше мне вновь начал сниться Дэнни. В первую неделю это случилось дважды. Во вторую – четырежды. Последние две недели – каждую ночь. И сны становились все страшнее. Теперь просто превратились в жуткие кошмары.

Элиот вернулся на диван, сел рядом с Тиной.

– И что это за сны?

– Мне снится, что он жив, оказался в ловушке, на дне глубокой ямы, пропасти, колодца, всегда ниже уровня земли. Он зовет меня, просит спасти. Но я не могу. Мне не удается дотянуться до него. Потом земля начинает смыкаться вокруг него, а я просыпаюсь, крича, мокрая от пота. И я… у меня всегда возникает ощущение, что Дэнни в действительности не умер. Длится оно недолго, но, просыпаясь, я уверена: он жив. Видишь ли, я убедила мое сознание, что мой мальчик погиб, а когда сплю, у руля встает подсознание, и у моего подсознания нет уверенности, что Дэнни ушел.

– Вот ты и думаешь, что ты… ведешь себя как лунатик? Во сне пишешь на грифельной доске отрицание смерти Дэнни?

– Ты не веришь, что такое возможно?

– Нет… Ну… может быть. Наверное, – Элиот пожал плечами. – Я – не психиатр и не психолог. Но с тобой такого быть не может. Я еще очень мало знаю тебя, но у меня нет ни малейших сомнений, что ты бы так не отреагировала. Ты из тех, кто не уходит от возникающих проблем. Если бы твое неприятие смерти Дэнни представляло серьезную проблему, ты не стала бы заталкивать ее в подсознание. Ты бы нашла какое-то решение.

Тина улыбнулась.

– Очень уж ты высокого обо мне мнения.

– Да, – согласился Элиот. – Так оно и есть. Кроме того, если это ты написала слова на грифельной доске и разгромила спальню Дэнни, тогда получается, что ночью ты пришла сюда и перепрограммировала компьютер отеля, чтобы он вывел тебе на экран все эти вставки с Дэнни. Ты действительно думаешь, что могла это сделать и ничего не помнить? Ты думаешь, у тебя расщепление личности и одна половинка не помнит, что делала другая?

Тина откинулась на спинку дивана, склонила голову.

– Нет, я так не думаю.

– Хорошо.

– Но что нам это дает?

– Не отчаивайся. Прогресс налицо.

– Прогресс?

– Конечно. Мы исключаем версии. Только что вычеркнули тебя из списка подозреваемых. И Майкла. Я уверен, что за всем этим не стоит незнакомец, а потому из списка можно вычеркнуть большинство населения Земли.

– И я также уверена, что это не родственник и не знакомый. И знаешь, что тогда остается?

– Что?

Она наклонилась вперед. Поставила бокал на журнальный столик, посидела, обхватив голову руками.

– Тина?

Она подняла голову.

– Думаю, как лучше сформулировать фразу. Это дикая идея, безумная. Может, больное воображение.

– Я не думаю, что ты – чокнутая, – ответил Элиот. – Скажи мне.

Она мялась, пыталась представить себе, как прозвучат ее слова, гадая, достаточно ли верит в эту идею, чтобы произнести вслух. А потом выпалила:

– Я думаю… может, Дэнни жив.

Элиот склонил голову. Пристально вглядываясь в нее темными глазами.

– Жив?

– Коронер и похоронных дел мастер сказали, что он был в ужасном состоянии, жутко изуродован. Они полагали, что ни мне, ни Майклу не следует на него смотреть. Никто из нас не хотел увидеть тело, даже если бы Дэнни не изувечило при падении автобуса, и мы согласились. Его похоронили в закрытом гробу.

– А как полиция опознала тело?

– Они попросили фотографии Дэнни. Но, думаю, прежде всего по его стоматологической карте.

– Стоматологические карты так же хороши, как и отпечатки пальцев.

– Почти. Но, может, Дэнни не погиб при аварии. Может, он выжил. Может, кто-то знает, где он. Может, этот кто-то пытается сказать мне, что Дэнни жив. Может, в тех странностях, что происходят вокруг меня, нет никакой угрозы. Может, кто-то намеками пытается подвести меня к мысли, что Дэнни не умер.

– Слишком много «может», – заметил Элиот.

– Может, и нет.

Элиот положил руку ей на плечо, мягко сжал его.

– Тина, я думаю, эта версия лишена здравого смысла. Дэнни мертв.

– Видишь? Ты думаешь, что я чокнулась.

– Нет, я думаю, ты в смятении, и мне понятно, почему.

– Версию, что он жив, ты не хочешь даже рассматривать?

– Каким образом он мог остаться в живых?

– Не знаю.

– Как он мог выжить, если все произошло, как ты рассказывала?

– Не знаю.

– И где он был все это время… если не в могиле?

– Этого я тоже не знаю.

– Будь он жив, кто-нибудь наверняка бы пришел и сообщил тебе об этом, – мягко указал Элиот. – Они не вели бы себя столь загадочно.

– Возможно.

Понимая, что ее ответ разочаровал его, Тина смотрела на свои руки. Пальцы переплелись с такой силой, что побелели костяшки.

Элиот коснулся ее лица, повернул к себе.

Его прекрасные, выразительные глаза переполняла озабоченность.

– Тина, ты знаешь, что нет никакого «возможно». Ты это знаешь лучше других. Будь Дэнни жив, попытайся кто-нибудь сообщить тебе об этом, они нашли бы менее экзотический способ. Я прав?

– Вероятно.

– Дэнни ушел.

Она не ответила.

– Если ты убеждаешь себя, что он жив, то лелеешь тщетные надежды, и тебя не ждет ничего, кроме жестокого разочарования.

Она заглянула в его глаза. Наконец вздохнула, кивнула:

– Ты прав.

– Дэнни ушел.

– Да, – выдохнула она.

– Ты в этом убеждена?

– Да.

– Хорошо.

Тина поднялась, подошла к окну, раздвинула портьеры. У нее возникло неудержимое желание увидеть Стрип. После всех этих разговоров о смерти так хотелось взглянуть на что-то движущееся, бурлящее, живое. И хотя под лучами солнца бульвар выглядел не очень, жизнь на нем кипела и днем, и ночью.

Город уже окутали ранние зимние сумерки. Миллионами огней засверкали гигантские вывески. Сотни автомобилей ползли по мостовой. Такси сновали между полосами движения, выискивая каждую возможность чуть протиснуться вперед. Тротуары запрудила толпа. Люди шли в то или иное казино, в тот или иной ресторан, на то или иное шоу.

Тина повернулась к Элиоту.

– Знаешь, что я хочу сделать?

– Что?

– Вскрыть могилу.

– Произвести эксгумацию тела Дэнни?

– Да. Я же его не видела. Вот почему мне так трудно смириться с тем, что он ушел. Вот почему меня мучают кошмары. Увидев тело, я бы знала наверняка. Не стала бы фантазировать, будто Дэнни жив.

– Но состояние трупа…

– Мне без разницы.

Элиот нахмурился, не убежденный в том, что эксгумация – решение правильное.

– Тело в воздухонепроницаемом гробу, но теперь оно разложилось сильнее, чем годом раньше, когда тебе порекомендовали не смотреть на него.

– Я должна посмотреть.

– Тебя ждет ужасное…

– В этом и смысл, – быстро ответила она. – Шок. Мощная шокотерапия, которая вышибет из моей головы все сомнения. Если я увижу… останки Дэнни, я уже не смогу лелеять тщетную надежду. И кошмары уйдут.

– Возможно. Или они станут еще более жуткими.

Она покачала головой.

– Хуже того, что снится мне теперь, ничего быть не может.

– И, разумеется, эксгумация не даст ответа на главный вопрос. Не поможет узнать, кто тебя преследует.

– Не уверена. Кем бы ни был этот урод, какими бы ни были его мотивы, не думаю, что с головой у него все в порядке. Скорее он – психически больной человек. Кто знает, что может заставить такого человека выдать себя? Возможно, если ему станет известно про грядущую эксгумацию, то сделает неверный шаг, и мы узнаем, кто он.

– Полагаю, здесь ты права.

– В любом случае, даже если вскрытие гроба не позволит мне выяснить, что стоит за этими мерзкими шутками, или как там их называть, по крайней мере, насчет Дэнни сомнений у меня не останется. Мое психическое самочувствие точно улучшится, и мне удастся противостоять этому уроду. То есть для себя я вижу только плюсы. – Она вернулась к дивану, снова села рядом с Элиотом. – Для этого мне потребуется адвокат, так?

– Чтобы получить разрешение на эксгумацию? Да.

– Ты возьмешься представлять мои интересы?

– Конечно, – без запинки ответил он.

– Трудности будут?

– Видишь ли, оснований для срочной эксгумации нет. Я хочу сказать, нет сомнений в причине смерти, нет представленного в суд нового заключения коронера. В этом случае могилу вскрыли бы быстро. Но и в нашем варианте особых трудностей возникнуть не должно. К страданиям матери суд обычно относится с сочувствием.

– Тебе приходилось вести аналогичное дело?

– Если на то пошло, да, – ответил Элиот. – Пятью годами раньше. Восьмилетняя девочка внезапно скончалась от острой почечной недостаточности. Обе почки отказали буквально в одну ночь. Днем это был счастливый, здоровый ребенок. На следующий день девочка вроде бы заболела гриппом, на третий умерла. Мать это настолько потрясло, что она не могла смотреть на тело, хотя, в отличие от Дэнни, никаких внешних повреждений не было. Через пару недель после похорон мать начала переживать из-за того, что не отдала дочери последний долг.

– Я знаю, – кивнула Тина, вспомнив свои переживания. – Я знаю, каково это.

– Чувство вины переросло в серьезные психические проблемы. Поскольку мать не видела дочери в похоронном бюро, она не могла заставить себя поверить, что девочка действительно умерла. Ее неспособность смириться со случившимся проявлялась гораздо сильнее, чем у тебя. Чуть что, она начинала биться в истерике, не могла обходиться без психотропных препаратов. Я добился решения суда на вскрытие могилы. И по ходу подготовки иска выяснил, что это типичная родительская реакция. Судя по всему, отказаться взглянуть на лежащее в гробу тело – это самое худшее, что может сделать родитель после смерти ребенка. Необходимо провести какое-то время с усопшим, чтобы признать, что тело больше не оживет.

– Твоей клиентке эксгумация помогла?

– Да. Еще как.

– Вот видишь.

– Но не забывай, что тело ее дочери не было изувечено.

Тина мрачно кивнула.

– И мы вскрыли могилу через два месяца после похорон, а не годом позже. Тело еще оставалось в пристойном состоянии. А вот с Дэнни… такого не будет.

– Я это понимаю, – Тина вздохнула. – Видит Бог, я знаю, что радости мне это не доставит, но убеждена, что без этого не обойтись.

– Хорошо. Я этим займусь.

– Сколько тебе потребуется времени?

– Твой муж даст согласие?

Она вспомнила ненависть на лице Майкла, когда они расстались несколько часов тому назад.

– Да. Вероятно.

Элиот отнес пустые бокалы в бар, включил свет над раковиной.

– Если твой муж может ставить палки в колеса, нам лучше действовать быстро и без лишнего шума. Если мы проявим смекалку, он узнает о наших намерениях уже после проведения эксгумации. Завтра – выходной, так что ордер мы сможем получить только в пятницу.

– Вероятно, и в пятницу не получится, потому что выходных – четыре дня.

Элиот нашел под раковиной пластмассовый флакон с моющим средством и посудное полотенце.

– В обычной ситуации я бы сказал, что нам придется подождать до понедельника. Но так уж вышло, что я знаком с одним здравомыслящим судьей. Гарольдом Кеннбеком. Мы вместе служили в Управлении военной разведки. Он был моим начальником. Если я…

– Управление военной разведки. Так ты – шпион?

– Скорее нет, чем да. Никаких шинелей. Никаких засад в темных аллеях.

– Карате, капсулы с цианистым калием, все такое?

– Нас, конечно, учили владению всеми видами оружия и приемам рукопашного боя. Я и сейчас тренируюсь пару раз в неделю, чтобы поддерживать форму. Но на самом деле в жизни все не так, как в кино. Никаких автомобилей Джеймса Бонда с автоматами, торчащими из-под фар. В основном это скучный сбор информации.

– Почему-то у меня складывается ощущение, что на самом деле все гораздо интереснее, чем ты сейчас рассказываешь.

– Нет. Анализ документов, фотографий, полученных с разведывательных спутников, все такое. Занудство жуткое. В любом случае судья Кеннбек и я вместе прошли долгий путь. Мы уважаем друг друга, и я уверен, он пойдет мне навстречу, если сможет. Завтра я увижу его на пикнике в честь Нового года. Обговорю с ним ситуацию. Может, он согласится подъехать в пятницу в суд, чтобы изучить мой запрос на эксгумацию и вынести решение. На это у него уйдет несколько минут. Тогда мы вскроем могилу в субботу утром.

Тина подошла к бару и села на один из трех стульев.

– Чем раньше, тем лучше. Теперь, когда я приняла решение, хочется как можно быстрее с этим покончить.

– Это понятно. Есть и еще одна причина, по которой лучше все сделать в этот уик-энд. Если мы все сделаем быстро, Майкл и не узнает, что мы задумали. А если каким-то образом и пронюхает, ему придется найти другого судью, который согласится приостановить действие или аннулировать ордер на эксгумацию.

– Ты думаешь, ему это удастся?

– Нет. В этом все дело. В выходные работает не так много судей. И они будут заняты пьяными водителями и драчунами. Полагаю, Майкл сумеет обратиться в суд только в понедельник, но будет уже слишком поздно.

– Хитрец.

– Это мое второе имя. – Он вымыл первый бокал, сполоснул горячей водой, поставил сохнуть на полку над раковиной.

– Элиот Хитрец Страйкер.

Он улыбнулся.

– К вашим услугам.

– Я рада, что ты – мой адвокат.

– Давай сначала посмотрим, удастся ли мне провернуть это дельце.

– Удастся. Ты из тех, кто не уходит от возникающих проблем.

– Очень уж ты высокого обо мне мнения, – повторил он ее слова, произнесенные чуть раньше.

Тина улыбнулась:

– Это точно.

Все эти разговоры о смерти, страхе, безумии и боли разом ушли в далекое прошлое, пусть и прошли какие-то мгновения. Вечером они хотели немного поразвлечься, вот и начали настраиваться на эту волну.

Вскоре Элиот поставил на полку и второй вымытый бокал.

– Хорошо у тебя получается, – прокомментировала Тина.

– Окна я не мою, – предупредил Элиот.

– Мне нравится мужчина, который не брезгует домашней работой.

– Тогда тебе нужно посмотреть, как я готовлю.

– Ты готовишь?

– Еще как.

– И какое твое лучшее блюдо?

– Все.

– Да, скромностью ты не страдаешь.

– Любой великий шеф-повар должен считать себя лучшим, когда дело касается кулинарного искусства. Он обязан высоко ценить свой талант, если хочет, чтобы на кухне не возникало проблем.

– А если приготовленное тобой блюдо мне не понравится?

– Тогда я съем и твою порцию.

– А что буду есть я?

– Будешь питаться святым духом.

После стольких месяцев тоски и печали вечер с таким симпатичным и веселым мужчиной приобретал все больше и больше плюсов.

Элиот убрал флакон с моющим средством и посудное полотенце.

– А может, не поедем в ресторан? – спросил он. – Позволь мне приготовить тебе обед.

– А ты успеешь?

– На кухне я – маг и волшебник. А кроме того, ты поможешь мне с черновой работой. Скажем, почистишь овощи и нарежешь лук.

– Мне нужно поехать домой и привести себя в порядок.

– Для меня ты уже в порядке.

– Мой автомобиль…

– Ты на нем и поедешь. Следом за моим.

Они выключили свет, вышли из кабинета, закрыли за собой дверь.

Когда пересекали приемную, Тина нервно глянула на компьютер Анжелы. Боялась, что он вдруг включится сам по себе.

Но она и Элиот пересекли приемную, выключили свет и в ней, вышли в коридор, а экран так и остался темным.