Текст книги "Город Ночи"

Глава 14

По земляным валам, разделяющим озера мусора и обломков, шагал Николас Фригг, управляющий свалки, хозяин всей этой обширной территории.

Поверх джинсов он носил резиновые, выше колен сапоги с голенищами, закрепленными ремешками на поясе. Несмотря на обжигающее солнце, ходил без рубашки и без шляпы, так что кожа его давно уже стала коричневой.

Из-за меланомы волноваться ему не приходилось. Он принадлежал к Новой расе, так что рак обходил его за милю.

Грызло его другое: инородность, одиночество и острое чувство порабощенности.

Сюда, на равнину к северо-востоку от озера Поншатрэн, свозили мусор как из Нового Орлеана, так и из близлежащих городов. Семь дней в неделю бесконечный караван самосвалов привозил на свалку все новые и новые порции мусора.

Мизантропы и циники могут сказать: о каком бы мегаполисе ни шла речь – Новом Орлеане или Париже, Токио или Лондоне, – понятие «свалка» должно включать в себя и отбросы человечества, которые ходят по улицам.

И, конечно же, городские легенды каждого мегаполиса включают в себя истории о мафии, которая избавлялась от свидетелей и от доставивших ей какие-то неприятности людей, отправляя тела на свалки, где работали члены подконтрольных бандитам профсоюзов.

На мусорных полях свалки, управляющейся компанией «Кроссвудс уэст менеджмент», действительно покоились тысячи тел, многие из которых выглядели человеческими. Их тайком свозили сюда долгие годы. Некоторые и на самом деле были человеческими. Речь шла о тех людях, которых заменяли дублями, вышедшими из резервуаров созидания.

Другие тела появились здесь в результате неудачных экспериментов (в некоторых как раз не было ничего человеческого). Покоились на свалке и Новые люди, которых по той или иной причине приходилось ликвидировать. К примеру, в мусор закопали четырех первых Эрик.

Все, кто работал на этой свалке, были представителями Новой расы. Они подчинялись Нику Фриггу, а он подчинялся непосредственно их создателю.

Принадлежала свалка невадской корпорации, стопроцентным пакетом акций которой владела холдинговая компания, зарегистрированная на Багамских островах. А уж холдинговая компания являлась активом швейцарского доверительного фонда.

Бенефициариями фонда были трое австралийцев, проживающих в Новом Орлеане. Австралийцы – Новыми людьми, то есть со всеми потрохами принадлежали Виктору.

В вершине этой пирамиды обмана стоял Ник, управляющий свалки и смотритель тайного кладбища. И работа эта ему очень нравилась, пусть даже по жизни он хотел бы заниматься чем-то другим.

Невыносимый смрад, который ощутил бы на свалке обычный человек, Ник воспринимал фантасмагорией ароматов. Он вдыхал этот воздух полной грудью, наслаждаясь нюансами каждого.

Введением определенных собачьих генов создатель Ника добился того, что его обоняние стало примерно в десять тысяч раз чувствительнее человеческого.

У собаки лишь некоторые запахи вызывают отвращение. Многие ей приятны, и практически все – интересны. Даже вонь разлагающейся органики интригует. Точно так же воспринимал запахи и Ник Фригг.

Этот дар превратил для него грязную работу в источник удовольствия. Хотя у Ника были все основания верить, что Виктор – суровый бог, если не жестокий, собачий нюх давал ему основание полагать, что Виктор все-таки заботится о своих созданиях.

Ник прохаживался по земляным валам, достаточно широким, чтобы по ним мог проехать внедорожник, и наблюдал, как самосвалы разгружаются у дальнего края восточного котлована, в двухстах ярдах слева от него. За последние несколько лет котлован глубиной с десятиэтажный дом заполнился уже на две трети.

Бульдозеры с широкими гусеницами (Ник и его команда называла их галеонами) разравнивали кучи мусора, оставленные самосвалами, утрамбовывали его.

Справа от Ника находился западный котлован, размерами поменьше, заполненный мусором на большую высоту.

К югу лежали два котлована, которые полностью заполнили ранее и засыпали восьмифутовым слоем земли. Землю засеяли травкой, из которой торчали вентиляционные трубы для отвода метана.

К северу от заполняемых котлованов уже два месяца рыли два новых. Из глубин земли доносился лязг и грохот тяжелой техники.

Ник повернулся спиной к восточному котловану, где кипела работа, и всмотрелся в западный, куда в этот день самосвалы не направлялись.

Этот лунный ландшафт как ничто другое волновал два его сердца. Именно здесь, а не в зеленом лесу, или на цветущем лугу, или в большом городе он чувствовал себя как дома. Мусор, грязь, плесень, зола, слизь притягивали его, как море притягивает моряка.

Несколько часов оставалось до прибытия из Нового Орлеана фургона с трупами. Трех городских чиновников, убитых и замененных дублями, и двух полицейских, которых постигла та же участь.

Годом раньше такие грузы прибывали дважды в месяц. Теперь – дважды в неделю, а то и чаще.

Интересные наступили времена.

Помимо пятерых людей, в фургоне должны были привезти трех утраченных – существ, созданных в «Руках милосердия», но не оправдавших надежд Виктора. Обычно на них стоило посмотреть.

С наступлением темноты, когда на территории «Кроссвудс» оставались только Новые люди, Ник и его команда собирались перенести трупы людей и утраченных в западный котлован. Похороны с годами стали предваряться все более изощренными церемониями.

Хотя проводить их приходилось все чаще, они по-прежнему доставляли Нику огромное удовольствие. Самому ему убивать запрещалось. Он не мог наброситься на Старых людей до того дня, когда Виктор начнет Последнюю войну. Ник любил смерть, но пока не мог сеять ее. И ему не оставалось ничего другого, кроме как бродить по морю мусора и грязи и рассовывать трупы по смердящим дырам, где они раздувались от жары и гнили, источая вонь, которой он только наслаждался.

Утром десятки самосвалов начали бы сваливать свой груз уже в западном котловане, и бульдозеры принялись бы разравнивать мусор, засыпая свежие могилы все новыми и новыми слоями городских отходов.

Ник оглядывал западный котлован, с нетерпением ожидая заката, когда стая толстых ворон, кормящихся объедками, внезапно поднялась в воздух. Птицы взлетели, как единое существо, закаркали в унисон, поднялись выше головы Ника и умчались в солнце.

А в каких-то ста пятидесяти футах от земляного вала укатанная бульдозерами поверхность задрожала на участке в двадцать футов, а потом выгнулась кверху, словно что-то ее приподняло, опала, снова выгнулась. Может, крысы?

В последние дни члены команды Ника несколько раз докладывали о подобном явлении, которое происходило в обоих котлованах. Такие прогибы поверхности не имели ничего общего с внезапными выбросами метана.

А прошлой ночью в восточном котловане раздавались странные звуки, похожие на голоса, крики боли. С фонариками в руках Ник и его люди спустились в котлован. Звуки эти доносились из разных мест, а потом смолкли, до того, как сотрудникам свалки удалось локализовать их источник.

Участок мусорной поверхности перестал вибрировать. Крысы. Точно, крысы.

Тем не менее Ник но крутому склону спустился в западный котлован.

Глава 15

Обри Пику покинул преступный мир, с тем чтобы получить возможность больше времени проводить в саду.

Жил он в Мид-Сити, на улице, тротуары и мостовые которой были укрыты от прямых солнечных лучей кронами старых дубов. Участок окружал красивый железный забор. Ограждения балконов тоже выковали кузнецы-умельцы.

На большом переднем крыльце, увитом плющом, стояли два белых раскачивающихся дивана и несколько кресел-качалок, но прохлады здесь было не больше, чем на выжженной солнцем дорожке, которая вела к крыльцу.

Дверь открыла служанка, Лулана Сент-Джон, чернокожая женщина суровой наружности лет пятидесяти с небольшим. Карсон она встретила мрачным взглядом, но ей с трудом удалось сдержать улыбку, когда она посмотрела на Майкла.

– Я вижу перед собой двух хорошо известных слуг закона, которые выполняют Божью работу, но иногда допускают ошибку, используя тактику дьявола.

– Мы – два грешника, – признала Карсон.

– Как приятно слышать такие лестные слова, – поддакнул Майкл.

– Дитя, – повернулась к нему Лулана, – подозреваю, ты льстишь себе, думая, что душа твоя спасена. Если вы пришли сюда с тем, чтобы доставить неприятности нашему господину, я прошу вас заглянуть в себя и найти ту свою часть, которая хочет всем мира и добра.

– Это моя наибольшая часть, – ответил Майкл, – но детектив О’Коннор предпочитает раздавать пинки.

– Вы уж извините, мисси, – Лулана повернулась к Карсон, – но такова ваша репутация.

– Не сегодня, – заверила ее Карсон. – Мы пришли, чтобы попросить Обри об одолжении, и, пожалуйста, если вас не затруднит, сообщите ему о нашем приходе. От нас никакие неприятности ему не грозят.

Лулана всмотрелась в нее.

– Господь даровал мне отличный детектор лжи, и в данный момент он не звенит. Вы не стали трясти передо мной своей бляхой, что говорит в вашу пользу, и произнесли слово «пожалуйста».

– По моему настоянию детектив Карсон посещала вечерние курсы, посвященные этикету, – ввернул Майкл.

– Он – дурак, – поделилась Лулана своим мнением с Карсон.

– Да, я знаю.

– Она всю жизнь ела руками, – не унимался Майкл, – а тут на удивление быстро научилась пользоваться вилкой.

– Дитя, ты – дурак, – повернулась к нему Лулана, – но по причинам, которые известны только Богу, ты всегда мне нравился. – Она отступила от порога. – Вытирайте ноги и заходите.

В прихожей их встретили персиковые стены и белый мраморный пол с черными восьмигранными вставками, отполированный до блеска. Даже казалось, что он влажный.

– Обри уже пришел к Иисусу? – спросила Карсон.

Лулана закрыла дверь.

– Господин еще не обнял своего Спасителя, но, могу отметить, уже видит Его.

Будучи всего лишь служанкой, Лулана определенно взвалила на себя и ношу духовной наставницы своего работодателя. Она знала его прошлое, и ее волновала судьба его души.

– Господин в саду, – добавила она. – Вы можете подождать в гостиной или присоединиться к нему в розарии.

– Конечно же, в розарии! – воскликнул Майкл.

В задней части дома, на огромной кухне, старшая сестра Луланы, Евангелина Антония, пела «Его свет сокрушит любую тьму», закладывая тесто в форму для пирога.

Евангелина работала у Обри кухаркой и на пару с сестрой боролась за бессмертную душу своего хозяина. Она была выше ростом, более худая, но живые глаза и улыбка выдавали родство.

– Детектив Мэддисон, – Евангелина улыбнулась, – я так рада, что вас еще не убили.

– И я тоже рад. Какой будет пирог?

– С пралине, корицей и орешками.

– После него сразу потребуется коронарное шунтирование.

– Холестерин не прилипает, – указала Лулана, – если любишь Бога.

Через дверь черного хода они вышли на заднее крыльцо, где Моисей Бьювеню, шофер Обри и мастер на все руки, красил в белый цвет стойки ограждения.

– Детектив О’Коннор, – рот растянулся аж до ушей, – я удивлен, что вы до сих пор не застрелили мистера Майкла.

– Я стреляю метко, – заверила она Моисея, – но он очень уж быстрый.

Крепкий, мускулистый, широкоплечий, с ладонями в суповую тарелку, Моисей был дьяконом в церкви и пел в хоре вместе с сестрами, Луланой и Евангелиной.

– Они пришли повидаться с господином, но не будут донимать его, – сообщила Лулана брату. – А если ты решишь, что донимают, возьми их за шкирку и вышвырни на улицу.

Как только Лулана вернулась на кухню, Моисей повернулся к детективам.

– Вы слышали Лулану. Вы, конечно, из полиции, но здесь ее слово – закон. Закон и порядок. Я буду у вас в долгу, если вы станете вести себя так, чтобы мне не пришлось вышвыривать вас за шкирку на улицу.

– Если мы увидим, что ведем себя недостойно, то сами вышвырнем друг друга, – пообещал Майкл.

Моисей кисточкой указал, куда нужно идти.

– Мистер Обри за тем языческим фонтаном, среди роз. И, пожалуйста, не насмехайтесь над его шляпой.

– Его шляпой? – переспросил Майкл.

– Лулана настаивает, чтобы он надевал солнцезащитную шляпу, когда долго работает в саду. Он же лысый, вот она и тревожится, как бы у него не начался рак кожи. Мистер Обри поначалу возненавидел эту шляпу. И только теперь начал понемногу к ней привыкать.

Карсон покачала головой.

– Никогда не думала, что доживу до такого дня, когда у Обри Пику появится босс.

– Лулана – не босс, – возразил Моисей. – Она так сильно любит людей, что им не остается ничего другого, как подчиняться ей.

Кирпичная дорожка пересекала лужайку, огибала языческий фонтан и уходила к розарию.

В центре фонтана находилась скульптурная группа из трех полноразмерных фигур. Пан, с козьими ногами и рогатый, играя на флейте, гнался за двумя обнаженными женщинами (или они гнались за ним) вокруг колонны, увитой виноградной лозой.

– Я, конечно, не знаток антиквариата, – заявил Майкл, – но уверен, что это Лас-Вегас восемнадцатого столетия.

Розовые кусты росли рядами, проходы между ними засыпали гранитной крошкой. В третьем из четырех рядов лежал мешок с удобрениями, распылитель и подносы, на которых располагались садовые инструменты.

Здесь же был и Обри Пику, под соломенной шляпой с такими огромными полями, что белки могли проводить на них кольцевые гонки.

Пока Пику не заметил их и не поднял голову, он напевал какую-то мелодию. Вроде бы «Его свет разгонит любую тьму».

У восьмидесятилетнего Обри было младенческое личико (понятное дело, старчески-младенческое), розовое и пухлое. Даже в глубокой тени противоракового головного убора синие глаза весело поблескивали.

– Из всех знакомых мне копов вас я люблю больше всех, – не стал скрывать свои чувства Обри.

– А других-то ты хоть чуть-чуть любишь? – полюбопытствовала Карсон.

– Из этих мерзавцев – никого. Но никто из остальных и не спас мне жизнь.

– Зачем тебе эта глупая шляпа? – спросил Майкл.

Улыбка Обри превратилась в гримасу.

– Ну что будет, если я умру от рака кожи? Мне восемьдесят лет. Я могу умереть от чего угодно.

– Лулана не хочет, чтобы ты умер до того, как найдешь Иисуса.

Обри вздохнул.

– С этой троицей я спотыкаюсь об Иисуса всякий раз, когда поворачиваюсь.

– Если кто-то и сможет вымолить тебе прощение грехов, – заметила Карсон, – так это Лулана.

По лицу Обри чувствовалось, что сейчас он скажет что-то резкое. Вместо этого он всего лишь вздохнул.

– Раньше у меня никогда не было совести. Теперь появилась. И это куда хуже, чем абсурдная шляпа.

– Почему ты носишь шляпу, если терпеть ее не можешь? – спросил Майкл.

Обри оглянулся на дом.

– Если я сниму шляпу, она увидит. И тогда я не получу пирог Евангелины.

– С пралине и корицей.

– И с орехами. Я люблю этот пирог. – Обри вновь вздохнул.

– Что-то ты часто вздыхаешь, – заметил Майкл.

– Я стал жалким, не так ли?

– Ты был жалким, – возразила Карсон. – А теперь в тебе появляется что-то человеческое.

– И дается это нелегко, – добавил Майкл.

– Как будто я этого не знаю, – согласился Обри. – Так что привело вас сюда?

– Нам нужно крупнокалиберное, громкое, вышибающее двери оружие, – ответила Карсон.

Глава 16

Какой же великолепной была вонь: резкой, облепляющей, проникающей сквозь любые преграды.

Ник Фригг представлял себе, как свалочный смрад насыщает его плоть, кровь, кости, точно так же, как в коптильне дым насыщает куски мяса. Его грела мысль о том, что он до мозга костей пропитается запахами разложения и будет пахнуть как смерть, которой он жаждал, но которая оставалась для него недостижимой мечтой.

В своих высоких сапогах Ник пересекал западный котлован. Пустые банки трещали под ногами, пластиковые коробки из-под яиц и пакеты из-под чипсов хрустели. Направлялся он к тому месту, где только что приподнималась и опадала мусорная поверхность. Теперь, правда, на том участке никакого шевеления не замечалось.

Хотя мусор основательно утрамбовали свалочные галеоны (а глубина мусорного слоя составляла шестьдесят с небольшим футов), иногда он проваливался у него под ногами: маленькие пустоты все-таки оставались. Но Ник был настороже, отличался отличными рефлексами, поэтому вовремя переносил вес на другую ногу и практически не сбавлял шага.

Наконец подошел к тому месту, где поверхность пульсировала. Участок этот внешне ничем не отличался от остального котлована. Раздавленные жестяные банки, осколки стекла, пластиковые изделия, от бутылок до разломанных игрушек, мешки с мусором, завязанные в горловине.

Он увидел куклу с переплетенными ногами и треснувшей головой. Представив себе, что у него под ногой настоящий ребенок Старой расы, Ник топтал куклу, пока не размозжил ей голову.

Потом медленно повернулся на триста шестьдесят градусов, пристально изучая мусор.

Втягивал в себя воздух, словно надеялся по каким-то запахам определить причину необычных пульсаций поверхности, но запахи вроде были обычными для свалки.

Крысы. Они были поблизости. Он их учуял. Но кого могли удивить крысы на свалке? Запах этих грызунов Ник мог уловить по всей территории «Кроссвудс».

Ник ступил на то место, где поверхность котлована изменяла свою кривизну, снова огляделся, принюхался, наконец присел (сапоги заскрипели) и замер. Прислушиваясь, дышал ровно и глубоко.

Звуки разгружающихся в восточном котловане самосвалов постепенно смолкли, как и рокот галеонов.

Словно помогая ему, воздух застыл, облепив его липкой массой. Даже самый легкий ветерок не отвлекал его. Только жгучие лучи солнца пронзали тишину дня.

В такие моменты сладкая вонь свалки могла ввергнуть его в прострацию, обостряя восприятие.

Он потерял счет времени, поэтому не мог сказать, сколько прошло минут, прежде чем услышал голос. Поначалу не понял, что он говорит, потом все-таки разобрал.

– Отец?

Голос мягкий, мог принадлежать и мужчине, и женщине.

Ник Собачий Нос ждал, по-прежнему медленно и глубоко втягивая в себя воздух.

– Отец, Отец, Отец?..

На этот раз вопрос задали четыре или пять голосов, как мужских, так и женских.

Оглядев котлован, Ник убедился, что он по-прежнему в одиночестве. Как такое могло быть, он не знал, но голоса определенно доносились снизу, из утрамбованной массы мусора, поднимаясь по трещинам из… Откуда?

– Почему, Отец, почему, почему, почему?..

В голосах слышалось крайнее недоумение, сходное с тем отчаянием, которое испытывал Ник.

– Кто вы? – спросил он.

Ответа не получил.

– Кто вы?

Дрожь пробежала по поверхности котлована. Короткая. Едва заметная. Но поверхность не поднялась и не опустилась.

Ник почувствовал, что загадочное существо или существа уходят.

– Чего вы хотите? – спросил он, поднимаясь.

Жаркое солнце. Застывший воздух. Смрад.

Ник Фригг стоял на дне котлована один. Под ногами никакого шевеления более не чувствовалось.

Глава 17

С куста с огромными розово-желто-белыми розами Обри срезал одну для Карсон, счистил со стебля шипы.

– Этот сорт называется «Французский аромат». Благодаря этому удивительному разноцветью я нахожу его самым женственным в моем розарии.

Майкл с улыбкой наблюдал, как неловко берет Карсон розу. Словно опасалась уколоться шипом. С другой стороны, к розам она не привыкла. Пистолет появлялся в ее руке гораздо чаще.

Несмотря на невинное личико и широкополую шляпу, хозяин сада и дома казался в розарии таким же инородным телом, как и Карсон.

За десятилетия, отданные преступной деятельности, Обри Пику никого не убил, даже не ранил. Никого не ограбил, не изнасиловал, ничего не вымогал. Зато сильно облегчал жизнь другим преступникам, убийцам, ворам, насильникам, рэкетирам.

Изготовлял поддельные документы высочайшего качества: паспорта, свидетельства о рождении, водительские удостоверения… Продал тысячи единиц оружия.

Если к Обри приходил человек с эффективным планом нападения на инкассаторский броневик или на оптового торговца бриллиантами, тот предоставлял необходимую сумму для подготовки и проведения операции.

Его отец, Морис, был адвокатом, который умел убедить присяжных присуждать астрономические суммы по гражданским искам, предъявляемым большим корпорациям от индивидуумов или групп граждан, вроде бы пострадавших от употребления того или иного продукта, произведенного корпорацией. Некоторые коллеги прозвали его Морис Молочник за способность выдаивать ведра прибыли из присяжных, тупых, как коровы. Стараниями Мориса Обри окончил Гарвардскую юридическую школу. Старший Пику рассчитывал, что сын продолжит разрабатывать найденную им золотую жилу и тоже будет терроризировать большие корпорации, выдаивая из них многие миллионы долларов.

Но, к разочарованию Мориса, Обри нашел закон скучным, даже при столь циничном его использовании, и решил, что может причинить обществу не меньше вреда, действуя за рамками правового поля. И хотя отец и сын крепко поругались, со временем Морис стал гордиться своим мальчиком.

Сына Молочника лишь дважды привлекали к суду. И оба раза он избежал наказания. Когда старшина присяжных объявлял вердикт: «Невиновен», присяжные стоя аплодировали Обри.

Чтобы не доводить дело до третьего обвинения и суда, который мог закончиться совсем другим приговором, Обри тайно пошел на сделку с прокуратурой. Сдав десятки бандитов, которые так и не поняли, как полиция вышла на них, он в семьдесят пять лет отошел от дел, сохранив безупречную репутацию как в преступном мире, так и среди своих почитателей.

– Я больше не торгую оружием, – напомнил им Обри. – Ни большим, громким и вышибающим двери, ни каким-то другим.

– Мы знаем, что ты на пенсии…

– И это правда, – заверил ее Обри.

– …но друзья у тебя остались.

– Вот эта роза называется «Черный бархат». Красное здесь такое темное, что кое-где кажется черным.

– Мы тебя не подставляем, – продолжила Карсон. – Ни один прокурор не станет тратить тысячи часов, чтобы отправить за решетку старика-садовника.

– А кроме того, ты сможешь имитировать болезнь Альцгеймера и растрогать присяжных до слез, – вставил Майкл.

– «Французский аромат» – самая красивая роза, но мне представляется, что тебе куда больше подходит «Черный бархат», – Обри смотрел на Карсон.

– Нам нужны два пистолета «дезерт игл» под патроны калибра «ноль пять магнум»[3]3
  Калибр «ноль пять магнум» – патроны с пулями диаметра 0,5 дюйма (15 мм) с повышенной мощностью порохового заряда.


[Закрыть].

– Они нам действительно нужны? – спросил Майкл, на него произвели впечатление запросы Карсон.

– Я же сказала «громкие», не так ли? Будь у тебя два сердца, хватит одного выстрела в грудь из такого калибра, чтобы разом остановить оба.

Обри протянул розу «Черный бархат» Карсон, которая с неохотой взяла и ее. Теперь держала по цветку в каждой руке, пребывая в явном замешательстве.

– Почему не получить их через полицию? – спросил Обри.

– Потому что мы собираемся убить человека, который выйдет из зала суда, свободный и смеющийся, даже если мы и сможем убедить прокурора предъявить ему обвинение, – солгала Карсон.

В тени шляпы глаза Обри заинтересованно поблескивали.

– Микрофонов на нас нет, – заверила его Карсон. – Можешь нас ощупать.

– Конечно, мне хочется тебя ощупать, дорогая, но не в поисках микрофона, – улыбнулся Обри. – И говорите вы совсем не так, как бывает, когда разговор записывается на пленку.

– Для «игл» нам нужна сотня патронов «50АЕ» весом 325, пули с затупленными наконечниками.

– Страшное оружие. Скорость пули на выходе из ствола составит почти тысячу четыреста футов в секунду.

– Мы хотим точно знать, что эти парни умерли. Еще нам нужны два помповика. Только патроны должны быть с пулями, а не с дробью.

– С пулями, не с дробью, – кивнул Майкл.

– Большая убойная сила, – одобрил Обри.

– Большая, – согласился Майкл.

– Полуавтоматические, чтобы перезарядить можно было одной рукой, – продолжила Карсон. – Пожалуй, подойдет «городской снайпер». Какая у него длина ствола?

– Восемнадцать дюймов, – без запинки ответил Обри.

– Пусть укоротят до четырнадцати. Но нужны они нам быстро, нет времени ждать, пока их изготовят на заказ.

– Как скоро?

– Сегодня. Раньше. Как можно быстрее. «Городской снайпер», «СТГ», «ремингтон», мы возьмем любые помповики, если они соответствуют нашим требованиям.

– И вам для каждого потребуется специальный ремень, чтобы носить на плече и стрелять от бедра, – указал Обри.

– Так к кому нам обратиться? – Карсон по-прежнему стояла с цветками в руках, словно протестовала против войны.

Продолжая рассеянно обрезать лишние побеги (чик-чик, чик-чик, чик-чик), Обри с полминуты всматривался в нее и Майкла.

– Очень уж большая огневая мощь, чтобы добраться до одного парня. Кто он? Антихрист?

– Его хорошо охраняют. Нам придется кое-кого положить, чтобы выйти на него. Но все они – подонки.

Обри Пику она не убедила.

– Копы постоянно сбиваются на кривую дорожку. Учитывая, как мало им помогают и сколь сильно критикуют, это неудивительно. Но не вы двое. Вы не можете скурвиться.

– Ты помнишь, что случилось с моим отцом? – спросила Карсон.

– Это все ложь. Твой отец до самого конца был честным копом.

– Я знаю. Но спасибо тебе, Обри, за эти слова.

Когда Обри склонял голову в этой широкополой соломенной шляпе, то выглядел точь-в-точь как Трумен Капоте, собравшийся позавтракать на траве.

– Ты хочешь сказать, что знаешь, кто уложил его и твою мать?

– Да.

– Кто нажимал на спусковой крючок или кто приказал нажать на него?

– Мы добрались до самого верха.

Обри повернулся к Майклу.

– То есть, когда вы его хлопнете, налетят репортеры?

Майкл умел молчать и изображать придурка. Он пожал плечами.

Обри такая реакция не устроила.

– Тебя могут и убить.

– Никто не живет вечно, – ответил Майкл.

– Лулана утверждает, что мы все живем. В любом случае это месть О’Коннор. Почему должен умирать ты?

– Мы – напарники, – ответил Майкл.

– И что? Напарники не совершают самоубийство друг за друга.

– Я думаю, мы все сделаем и сможем уйти.

Сухая улыбка лишила розовое лицо старика невинности.

– Дело и не в этом.

Карсон скорчила гримасу.

– Обри, не заставляй его это говорить.

– Я просто хочу услышать настоящую причину, по которой он готов пожертвовать собой.

– Нужно ли тебе это?

– Может, нужно, может, и нет. Вы меня уже почти убедили. Я знаю твой мотив, дорогой. Только хочу, чтобы ты подтвердил мою догадку.

– Не говори, – предупредила Карсон Майкла.

– Да он и так знает, – ответил Майкл.

– В этом все дело. Он уже знает. Ему нет нужды слушать, как ты это говоришь. Он просто капризничает.

– Дорогая, не обижай Обри. Майкл, почему ты хочешь это сделать?

– Потому что…

– Нет, – предприняла Карсон последнюю попытку его остановить.

– …я ее люблю.

– Черт! – вырвалось у Карсон.

Обри Пику радостно рассмеялся.

– Обожаю романтику. Дай мне свой номер сотового, и человек с товаром позвонит в течение двух часов, чтобы сказать, где и когда его можно получить.

– Обри Пику, мне очень хочется заставить тебя съесть эти розы, – Карсон затрясла «Французским ароматом» и «Черным бархатом» перед лицом старика.

– Учитывая, что они пропитались запахом твоих сладких ручек, подозреваю, я получил бы удовольствие.

Она бросила розы на землю.

– Раз так, я хочу попросить тебя еще об одной услуге. Одолжи нам деньги на покупку оружия.

Обри рассмеялся.

– С чего мне это делать?

– Потому что однажды мы спасли тебе жизнь. И у меня нет нескольких тысяч долларов, запрятанных в чулке.

– Дорогая, ты же знаешь, щедростью я не славлюсь.

– А вот Лулана пытается убедить тебя, что щедрость – не порок.

Он нахмурился.

– Я же становлюсь соучастником.

– Нет, если ссуда дается под честное слово. Никаких расписок.

– Я не про законную сторону. Про моральную.

Майкл подумал, что его подвел слух. Не мог Пику говорить про мораль.

– Связать продавца и покупателя – это ничего не означает. Потому что я не получаю комиссионных, – продолжил Обри. – Но если я профинансирую сделку, даже не получая процентов…

Последнее удивило Карсон.

– Не получая процентов?

– Похоже, в этом случае ответственность в какой-то степени ложится и на меня. – На лице под широкополой шляпой отразилась тревога. – Этот Иисус такой строгий.

– Строгий?

– Если половина того, что говорит Лулана, – правда…

– Половина – правда?

– …тогда приходится задумываться о последствиях.

– Обри, – в голосе Карсон слышалось недоумение, – ты уж не обижайся, но с учетом того, как прожита твоя жизнь, мне представляется, ты не должен бояться строгостей Иисуса из-за того, что одолжишь нам деньги.

– Может, и нет. Но я стараюсь стать другим человеком.

– Стараешься?

Обри снял шляпу, вытер носовым платком потный лоб.

– Они все знают, кем я был, но Лулана, Евангелина, Моисей… они относятся ко мне с уважением.

– И не потому, что боятся, как бы ты не приказал переломать им ноги.

– Именно так. Это удивительно. Они все хорошо относились ко мне безо всякой на то причины, и через какое-то время мне тоже захотелось ответить им добром на добро.

– Какое коварство! – воскликнул Майкл.

– Да, – согласился Обри. – Действительно. Ты позволяешь таким вот людям войти в твою жизнь, особенно если они умеют печь вкусные пироги, а потом ты не успеваешь и оглянуться, как раздаешь деньги на благотворительность.

– Ты этого не делал, – не поверила Карсон.

– В этом году отдал уже шестьдесят тысяч, – Обри застенчиво улыбнулся.

– Не может быть.

– Сиротский приют отчаянно нуждался в ремонте, поэтому кто-то должен был проявить инициативу и оплатить расходы.

– Обри Пику помогает приюту, – Майкл покачал головой.

– Я буду очень вам признателен, если вы никому об этом не скажете. Мне же нужно поддерживать репутацию. А не то мои прежние дружки подумают, что я впал в старческий маразм.

– Твой секрет умрет с нами, – пообещала Карсон.

Обри просиял.

– Послушайте, вот что я вам скажу. Я дам вам деньги, и это будет не ссуда. Вы используете их, как захотите, а потом, когда они снова у вас появятся, вернете не мне, а пожертвуете какой-нибудь благотворительной организации.

– Ты думаешь, что обманешь этим Иисуса? – спросил Майкл.

– Возможно. – Выглядел Обри довольным собой. – Получится так, будто я отдал деньги школе для глухих, а директор снял навар и использовал снятое, чтобы оплатить услуги двух шлюх.

– Ты это понимаешь? – спросил Майкл Карсон.

– Для меня это слишком глубоко.

– Речь о том, что деньги, украденные у школы и потраченные на шлюх, – не моя вина. Я давал деньги глухим детям.

– Ты хочешь, чтобы полученные деньги мы не возвращали тебе, а отдали школе для глухих? – переспросила Карсон.

– Это будет здорово. И помните, именно вы в ответе за то, что будете с ними делать после того, как возьмете их у меня, и до передачи школе.

– Ты стал настоящим богословом, – отметил Майкл.