Текст книги "Фантомы"

Глава 14
Операция начинается

Брайс сидел на столе, за которым раньше работал Пол Хендерсон. Открытый номер «Тайм», который Пол, должно быть, читал в тот самый момент, когда Сноуфилд подвергся нападению, Брайс сдвинул в сторону. Сейчас перед ним лежал лист желтой бумаги из блокнота, заполненный убористым почерком Хэммонда.

Все остальные, находившиеся в комнате, были заняты выполнением поручений, которые он им дал. В полицейском участке воцарилась атмосфера военного лагеря. Твердая решимость каждого выжить во что бы то ни стало непонятным образом сплотила всех, породив пока еще слабое и хрупкое, но с каждой минутой крепнущее чувство товарищества. Возник даже своеобразный осторожный оптимизм, возможно основанный на том, что хотя вокруг них были одни трупы, но сами они до сих пор еще живы.

Брайс быстро пробежал глазами составленный им список, проверяя, не забыл ли он чего. Просмотрев листок еще раз, он пододвинул к себе телефон. Гудок в трубке раздался сразу же, и шериф вздохнул с облегчением, вспомнив, с какими трудностями пришлось совсем недавно столкнуться Дженнифер Пэйдж.

Он немного поколебался, прежде чем набрать первый номер. На него тяжким грузом давило осознание всей неимоверной значимости происшедшего. Ничего подобного случившемуся – полному истреблению населения целого города, причем невероятному по жестокости, не было нигде и никогда. Уже через несколько часов в Санта-Миру начнут слетаться десятки и сотни журналистов со всего мира. К утру сообщения из Сноуфилда и репортажи о нем вытеснят с первых страниц газет все другие новости. Сколько бы ни продлился этот кризис, на всем его протяжении Сиби-эс, Эй-би-си и Эн-би-си будут прерывать свои обычные программы, чтобы передавать самые последние известия из Сноуфилда. Все средства массовой информации будут обсуждать случившееся. И пока не станет ясно, сыграл ли какую-нибудь роль в происшедшем неизвестный микроб или бактерия, сотни миллионов людей будут затаив дыхание гадать, не подписан ли в Сноуфилде смертный приговор и им тоже. Но даже если версию с инфекцией можно будет отбросить, внимание всего мира не переключится на что-нибудь другое до тех пор, пока тайна Сноуфилда не найдет объяснения. И давление на тех, от кого зависит как можно более быстрое решение этой загадки, наверняка будет невыносимым.

Жизнь самого Брайса в результате всех этих событий, конечно же, изменится до неузнаваемости. Он возглавляет местную полицию, а значит, будет обязательно фигурировать во всех телерепортажах и газетных сообщениях. Подобная перспектива приводила его в ужас. Он не принадлежал к числу тех шерифов, что любят красоваться перед объективами. Он предпочитал держаться в тени.

Но теперь уж, после всего того, что произошло в Сноуфилде, никуда от такой перспективы не денешься.

Не прибегая к помощи оператора, он напрямую набрал тот номер в своем департаменте в Санта-Мире, который всегда использовал в экстренных случаях. Дежурил сержант Чарли Мерсер, толковый человек, на которого всегда можно положиться, – он сделает все в точности так, как будет сказано.

Чарли поднял трубку посередине второго гудка:

– Департамент шерифа. – У него был вялый, немного гнусавый голос.

– Это Брайс Хэммонд, Чарли.

– Так точно, сэр. Мы здесь все гадаем, что у вас там произошло.

В нескольких фразах Брайс обрисовал ему сложившееся в Сноуфилде положение.

– О господи! – проговорил Чарли. – А Джейк что, погиб?

– Мы пока не знаем точно, погиб ли он. Можно надеяться, что нет. А теперь слушай внимательно, Чарли. В ближайшие пару часов нам надо многое успеть сделать. Нам будет значительно легче, если до тех пор, пока мы не организуем здесь свою базу и не возьмем под контроль окрестности Сноуфилда, будет сохраняться полная секретность. Что бы это ни было, надо удержать его здесь, внутри. «Удерживание», Чарли, – вот ключевое слово. Сноуфилд нужно плотно запечатать, а добиться этого будет гораздо проще, если мы успеем сделать все необходимое раньше, чем сюда начнут подваливать журналисты. Я знаю, что на тебя могу положиться, ты будешь держать язык за зубами, но вот некоторые другие…

– Не беспокойтесь, – ответил Чарли, – пару часов мы выдержим, не протреплемся.

– Хорошо. Прежде всего мне нужны еще двенадцать человек. Двоих на тот пост, который мы выставили на повороте к Сноуфилду, и десять сюда, ко мне. По возможности постарайся отобрать холостяков и тех, у кого нет детей.

– Неужели настолько серьезно?

– Да. И лучше присылай тех, у кого нет в Сноуфилде родственников. Дальше: пусть они захватят с собой питьевую воду и еду из расчета на два дня. Я не хочу пользоваться здесь, в Сноуфилде, ничем, пока мы не убедимся, что это безопасно.

– Понял.

– Пусть каждый захватит личное оружие, гранаты со слезоточивым газом и ружье для борьбы с уличными беспорядками.

– Понял.

– У вас там останется мало народа, и особенно трудно придется, когда начнут съезжаться журналисты. Вызовите дополнительные полицейские силы для регулирования движения и предотвращения уличных беспорядков. Теперь, Чарли: ты ведь хорошо знаешь эту часть нашего округа?

– Я родился и вырос в Пайнвилле.

– Я так и думал. Я вот смотрю сейчас на карту округа, и, насколько я понимаю, в Сноуфилд ведут только две дороги. Одна – это шоссе, которое мы уже закрыли. – Он повернулся на кресле и уставился на огромную карту, висевшую в рамке на стене. – И, кроме того, есть след от старого пожара, поднимающийся с той стороны горы примерно на две трети ее высоты. Там, где этот след кончается, начинается что-то вроде естественной тропы. По-видимому, это пешая тропа, а не дорога, но, если верить карте, она выходит прямо к началу самой длинной лыжной трассы, которая идет с этой стороны горы и ведет прямо в Сноуфилд.

– Да, – ответил Чарли. – Я там ходил в свое время с рюкзаком за плечами, по тем лесам. Официально это называется «старая горная лесная тропа». А мы, местные, называли ее «тропой измора».

– Надо поставить двух человек в самом низу, у начала пожарища, и поворачивать назад всякого, кто попытается подойти с той стороны.

– На это может отважиться только какой-нибудь совсем уж ненормальный репортер.

– Рисковать мы не можем. А еще дороги есть, кроме тех, что показаны на карте?

– Нету, – ответил Чарли. – Если только идти в Сноуфилд напрямую, прокладывая себе дорогу самостоятельно. Но там действительно совершенно дикие места. Не такие, где можно поставить палатку на выходные, отнюдь. Туда и опытный-то турист не сунется. Это было бы просто глупо.

– Ну ладно. Теперь мне нужен номер телефона, который у нас где-то записан. Помнишь, я ездил в Чикаго на семинар для офицеров полиции… где-то года полтора назад. И там выступал этот представитель из армии… По-моему, его звали Копперфилд. Да, генерал Копперфилд.

– Точно, – ответил Чарли. – Военно-медицинская служба, отдел бактериологической защиты.

– Совершенно верно.

– По-моему, то, где служит Копперфилд, называется бригадой гражданской обороны. Подождите немного. – Чарли отсутствовал меньше минуты. Вернувшись, он продиктовал Брайсу номер. – Это в Дагвее, штат Юта. Господи, а вы считаете, в Сноуфилде произошло что-то такое, что заставит этих ребят туда примчаться? Тогда это действительно ужас.

– Это действительно ужас, – согласился Брайс. – Еще вот что. Передай по телетайпу это имя: Тимоти Флайт. – Брайс продиктовал по буквам. – Словесного портрета нет. Адрес неизвестен. Узнай, не числится ли он в розыске. И проверь в ФБР тоже. А потом выясни все, что сможешь, о супругах Орднэй из Сан-Франциско. – Он дал Чарли адрес, который был записан в гостиничной книге регистрации. – И еще одно. Пусть те, кто сюда поедет, захватят из нашего окружного морга пластиковые мешки для трупов.

– Сколько?

– Ну, для начала… две сотни.

– Две… сотни?!

– Потом может понадобиться гораздо больше. Возможно, придется просить в соседних округах. Так что узнай заранее, смогут ли они нам столько дать. Здесь пропала масса народа, но их тела еще могут отыскаться. В городке жило около пятисот человек. Возможно, столько мешков нам и понадобится.

«А может быть, и больше чем пятьсот, – подумал Брайс. – Несколько мешков могут понадобиться и для нас самих».

Хотя Чарли слушал самым внимательным образом, когда Брайс говорил ему, что не стало целого городка, и хотя он, безусловно, верил словам Брайса, но сердцем он не прочувствовал всех масштабов этой страшной катастрофы до тех пор, пока не услышал просьбу прислать двести мешков для тел. Истинным смыслом случившегося он проникся только тогда, когда представил себе все эти трупы, запечатанные в светонепроницаемые пластиковые мешки и разложенные вдоль улиц Сноуфилда.

– Пресвятая Богородица! – выговорил Чарли Мерсер.

* * *

Пока Брайс Хэммонд говорил по телефону с Чарли Мерсером, Фрэнк и Стю начали разбирать массивную полицейскую радиостанцию, что стояла возле задней стены комнаты. Брайс поручил им выяснить, почему она не работала, так как никаких видимых повреждений на ней не было.

Лицевая панель радиостанции закреплялась десятью туго завинченными шурупами. Фрэнк был занят тем, что один за другим отворачивал их.

От Стю, как всегда, особой помощи не было. Он главным образом глазел на доктора Пэйдж, которая занималась чем-то вместе с Талом Уитменом в другой части комнаты.

– А она ничего, лакомый кусочек, – проговорил Стю, бросая алчные взгляды на доктора и одновременно ковыряя в носу.

Фрэнк промолчал.

Стю посмотрел на то, что извлек из носа, так, словно это была только что найденная в раковине необыкновенная жемчужина, затем опять перевел взгляд на доктора.

– Ты только посмотри, как на ней джинсы сидят, а? Эх, хорошо бы ей вставить!

Фрэнк сосредоточился на трех уже вывинченных им шурупах и сосчитал до десяти, стараясь подавить в себе желание загнать один из них прямо в череп Стю.

– Надеюсь, у тебя хватит ума не пытаться к ней подъехать.

– А почему нет? Такой кадр! А я их повидал, знаю.

– Только попробуй, шериф тебе покажет.

– Шерифом меня не запугаешь.

– Ты меня поражаешь, Стю. Как ты можешь думать сейчас о сексе? Тебе не приходило в голову, что мы все тут запросто можем погибнуть еще сегодня ночью, может быть даже в следующую минуту?

– Тем больше оснований подъехать к ней, если удастся, – ответил Уоргл. – Черт возьми, если все равно помирать, так чего церемониться? Не пропадать же ей зря?! Да и другая ничего.

– Кто другая?

– Девчонка, – сказал Уоргл.

– Ей же только четырнадцать.

– То, что надо!

– Она же ребенок, Уоргл.

– Для этого уже вполне годится.

– Ты больной.

– А тебе бы разве не хотелось, Фрэнк, чтобы эти плотненькие хорошенькие ножки обвились вокруг тебя?

Отвертка выскользнула из головки шурупа и со скрежетом проехала по металлу.

Тихим, почти неслышным голосом, от которого тем не менее мгновенно сдуло ухмылку с физиономии Уоргла, Фрэнк произнес:

– Если только я услышу, что ты хоть одним своим вонючим пальцем дотронулся до этой девочки – или до любой другой, где бы то ни было и когда бы то ни было, – я не просто помогу отдать тебя под суд. Я тобой сам займусь. Я знаю, как это делать, Уоргл. Я не зря служил во Вьетнаме. Я там воевал, а не по штабам отсиживался. И знаю, как надо обращаться с такими, как ты. Хорошо расслышал? Понял меня?

На какое-то время Уоргл лишился дара речи и только бессмысленно смотрел в глаза Фрэнку.

Из разных углов довольно большой комнаты до них долетал шум разговоров, но разобрать слова было невозможно. Ясно было, что никто из окружающих не слышал Фрэнка и Уоргла и не понял смысла сцены, только что разыгравшейся возле радиостанции.

Наконец Уоргл моргнул, облизал губы, посмотрел вниз, на ботинки, поднял взгляд и изобразил на лице улыбку, которая должна была показать, что все сказанное раньше – чепуха, обычный, ничего не значащий треп.

– Да брось ты, Фрэнк, не психуй. И не заводись. Это же я так, несерьезно.

– Ты меня понял? – повторил Фрэнк.

– Понял, понял. Но говорю тебе, я же это несерьезно. Просто так, самая обычная трепотня. Что, ты никогда не слышал, как ребята треплются в раздевалке? Или сам не трепался? Ты же знаешь, что я ничего подобного не сделаю. Что я, извращенец какой, прости господи? Брось, Фрэнк, расслабься. О’кей?

Фрэнк посмотрел на него еще немного, а потом произнес:

– Давай-ка разберем это радио.

* * *

Тал Уитмен открыл высокий металлический сейф, в котором хранилось оружие.

– Боже, да здесь целый арсенал, – сказала Дженни Пэйдж.

Тал начал передавать ей оружие, а она раскладывала его на стоящем поблизости столе.

Для такого городка, как Сноуфилд, запасы огнестрельного оружия в сейфе были, пожалуй, чрезмерными. Две мощные винтовки со снайперскими прицелами. Два карабина. Два специальных короткоствольных ружья, которые применяются при уличных беспорядках: они стреляют пластмассовыми мягкими пулями и не могут никого убить. Две ракетницы. Два ружья для стрельбы гранатами со слезоточивым газом. Три револьвера: два тридцать восьмого калибра и один большой «смит-вессон-магнум».

Пока лейтенант выкладывал на стол коробки с патронами, Дженни взяла «магнум» и рассмотрела его повнимательнее.

– Чудовищная штука.

– Да. Таким быка остановить можно.

– А Пол держал здесь все в отличном состоянии.

– Похоже, вы разбираетесь в оружии, – сказал лейтенант, продолжая выкладывать коробки.

– Всегда терпеть его не могла. И никогда не думала, что обзаведусь своим, – ответила Дженни. – Но после того, как я здесь прожила месяца три, нам стала досаждать банда мотоциклистов, устроившая что-то вроде своего летнего лагеря возле шоссе на Маунт-Ларсон.

– «Хромированные дьяволы».

– Они, – подтвердила Дженни. – Мерзкие типы.

– Мягко говоря.

– Пару раз, когда я вечерами ездила по вызовам в Маунт-Ларсон или в Пайнвилль, ко мне приставали мотоциклисты. Они ехали и справа, и слева от моей машины, держались очень близко, так что это было небезопасно, скалились, махали руками, что-то кричали мне. В общем, вытворяли разные глупости. Ничего плохого они, в общем-то, не пытались делать, но я все равно чувствовала, что мне…

– Угрожают.

– Верно. Поэтому я купила револьвер, научилась стрелять и получила разрешение на ношение.

Лейтенант принялся вскрывать коробки с патронами.

– А воспользоваться хоть раз им пришлось?

– Ну, стрелять, слава богу, не пришлось ни разу, – сказала она. – Но показать один раз пришлось. Я ехала в Маунт-Ларсон, только-только стемнело, и «дьяволы» опять ко мне прицепились, но на этот раз не так, как обычно. Четверо окружили меня со всех сторон, взяли в «коробочку» и начали притормаживать, заставляя меня остановиться. В конце концов они все-таки вынудили меня встать прямо посередине дороги.

– Сердечко у вас, наверное, заколотилось, а?

– Еще как! Один из этих «дьяволов» слез с мотоцикла. Здоровый такой, больше шести футов ростом, с длинными курчавыми волосами и с бородой. Вокруг головы повязка. И золотая серьга в ухе. Прямо как пират.

– У него на ладонях не были вытатуированы глаза – красный и желтый?

– Точно! По крайней мере, на той руке, которой он оперся о ветровое стекло моей машины, когда смотрел на меня.

Лейтенант облокотился на стол, на котором было разложено оружие.

– Его зовут Джин Терр. Он главарь «Хромированных дьяволов». Одна из самых опасных банд подобного толка. Два или три раза он побывал за решеткой, но его никогда не сажали за что-нибудь серьезное, и он не задерживался подолгу. Всякий раз, когда казалось, что уж теперь-то он должен сесть крепко, кто-нибудь из его людей брал всю вину на себя. У него потрясающая власть над членами банды. Они сделают все, что он захочет. Они на него разве что не молятся. И даже попав в тюрьму, они сохраняют ему верность, а Джитер продолжает о них заботиться, переправляет им туда деньги, наркотики. Он знает, что мы не можем ничего ему сделать, и потому доводит нас почти до бешенства своей вежливостью: заявлениями о том, что всегда готов нам помочь, и вообще тем, что изображает из себя честного и сознательного гражданина. У него это любимая шутка. Так, значит, Джитер подошел к вашей машине и уставился на вас. И что же было дальше?

– Да. Он хотел, чтобы я вышла из машины, а я не хотела этого делать. Требовал опустить окно, чтобы нам не приходилось кричать. Я ответила, что не возражаю немного покричать. Тогда он пригрозил, что разобьет окно, если я его не опущу. Я понимала, что, если опущу окно, он просунет руку внутрь и отопрет дверь, поэтому решила лучше сама выйти из машины. Я ему сказала, что выйду, если он отойдет немного подальше. Он отошел, и я выхватила из-под сиденья револьвер. Как только я открыла дверцу и вышла, он на меня полез. А я воткнула ствол револьвера прямо ему в пузо. Револьвер был взведен, курок оттянут – это он сразу увидел и понял.

– Хотел бы я поглядеть на его физиономию в тот момент! – улыбнулся лейтенант Уитмен.

– Я была перепугана до смерти, – продолжала вспоминать Дженни. – Конечно, я боялась его. Но я боялась и того, что мне, может быть, придется выстрелить. Я даже не была уверена в том, смогу ли нажать на спусковой крючок. Но я понимала: нельзя показать Джитеру свою неуверенность.

– Если бы он ее увидел, он бы вас живьем сожрал.

– Вот и я так подумала. Поэтому держалась очень хладнокровно и очень твердо. Я ему сказала, что я врач, что я еду к тяжелому больному и что я очень тороплюсь. Говорила я тихо. Трое других сидели на своих мотоциклах: им не было видно револьвера и они не слышали, о чем мы говорили. Этот Джитер, как мне показалось, из разряда тех, кто скорее умрет, чем позволит, чтобы другие видели, как им командует женщина. Поэтому я не хотела, чтобы его дружки поняли, что происходит: тогда он мог бы выкинуть какую-нибудь глупость.

– Верно вы его раскусили, – одобрительно покачал головой лейтенант.

– Я напомнила, что ему самому может когда-нибудь понадобиться врач. Допустим, он врежется во что-нибудь на своем мотоцикле и будет валяться на дороге с тяжелой раной, и тут по вызову приеду я: если он сделает мне что-нибудь плохое, мне ведь захочется ему ответить тем же? Я ему сказала, что у врача много возможностей сделать так, чтобы рана была как можно более болезненной, чтобы она долго и тоже болезненно заживала, чтобы возникли всякие осложнения. И посоветовала подумать обо всем этом.

Лейтенант Уитмен пораженно смотрел на нее.

– Не знаю, – продолжала Дженни, – это ли на него подействовало или просто то, что у меня был револьвер. Но он смешался, а потом разыграл великолепную сцену для своих дружков. Он им сказал, что я знакомая его близкого друга. Сказал, что видел меня всего раз, несколько лет назад, и поэтому не сразу узнал. «Хромированным дьяволам» было велено оказывать мне всяческое почтение. Никто из них никогда не должен ко мне приставать. Потом он уселся на свой «харлей» и укатил, а остальные двинулись за ним.

– И после всего случившегося вы поехали в Маунт-Ларсон?

– А что же мне было делать? Пациент-то ждал.

– Невероятно.

– Но могу вам признаться: всю дорогу до Маунт-Ларсона меня трясло и прошибал холодный пот.

– И с тех пор ни один мотоциклист больше к вам не приставал?

– Наоборот, теперь, когда они меня обгоняют на местных дорогах, то всегда улыбаются и машут рукой.

Уитмен расхохотался.

– Вот вам ответ на ваш вопрос, – сказала Дженни. – Я умею пользоваться револьвером, но надеюсь, что мне никогда не придется ни в кого стрелять.

Она посмотрела на «магнум», который так и держала в руке, нахмурилась, открыла коробку с патронами и принялась заряжать револьвер.

Лейтенант взял несколько патронов из другой коробки и зарядил карабин.

Они помолчали некоторое время, потом лейтенант спросил:

– А вы бы и вправду сделали то, о чем говорили Джину Терру?

– Что? Выстрелила бы?

– Нет. Я хочу сказать, если бы он действительно сделал вам что-нибудь плохое, может быть изнасиловал бы, а потом попал к вам в качестве пациента… вы бы и вправду?..

Дженни полностью зарядила «магнум», повернула на место цилиндр и положила револьвер.

– Ну, искушение так поступить у меня бы возникло. Но, с другой стороны, я очень уважаю клятву Гиппократа. Поэтому… что ж… наверное, в глубине души я тряпка, но – я бы сделала для Джитера все, что необходимо, самым лучшим образом.

– Так я и знал, что вы это скажете.

– Я только на словах твердая и решительная, а внутри я кисель.

– Ну прямо, – возразил Уитмен. – Далеко не у каждого хватило бы духа так противостоять ему, как это сделали вы. Но если бы он причинил вам вред, а вы потом, чтобы поквитаться с ним, нарушили бы клятву врача… это уже было бы другое дело.

Дженни подняла взгляд от револьвера тридцать восьмого калибра, который взяла со стола из общей кучи оружия, и внимательно посмотрела на чернокожего полицейского. Его глаза глядели ясно, открыто, дружелюбно.

– Доктор Пэйдж, у вас, как мы говорим, «правильное нутро». Если хотите, зовите меня Тал. Меня почти все так зовут. Это сокращенное от Талберт.

– Хорошо, Тал. А ты зови меня Дженни.

– Ну, не знаю, хорошо ли это.

– Вот как? А в чем дело?

– Вы все-таки доктор и все такое. Моя тетушка Бекки – она меня вырастила и воспитала – очень уважала всех докторов. И мне как-то странно называть доктора просто… по имени.

– Знаешь, врачи тоже люди. А с учетом переделки, в которую мы все тут попали…

– Все равно, – отрицательно покачал головой Уитмен.

– Ну, если для тебя это так важно, зови меня так, как зовет большинство пациентов.

– Это как?

– Просто док.

– Док? – Он задумался, и по лицу его стала медленно расплываться улыбка. – Док. Как-то при этом слове вспоминаются те седые сварливые простаки, которых давным-давно, еще в тридцатые и сороковые годы, играл в кино Барри Фицджеральд.

– Уж извини, но я пока не седая.

– Ну, положим, вы и не старая простушка.

Дженни негромко рассмеялась.

– А мне нравится это слово. В нем есть какая-то дружеская ирония, – сказал Уитмен. – Док. Да, пожалуй, оно подходит. Когда я представляю себе, как вы ткнули револьвер в пузо этому Джину Терру, – что ж, в тот момент вас можно было назвать «док».

Они зарядили пару винтовок.

– Тал, зачем нужно столько оружия в полицейском участке такого маленького городка, как Сноуфилд?

– Если полиция округа хочет получать в свой бюджет еще такие же суммы, как те, которыми она располагает, от властей штата и от федерального правительства, то приходится выполнять их требования, какими бы странными они ни были. А одно из этих требований – перечень минимального запаса оружия, которое должно быть в наличии на таком вот полицейском участке. А сейчас… может быть, и хорошо, что у нас тут есть такой арсенал.

– Но пока что мы даже не видели, в кого могло бы понадобиться стрелять.

– Подозреваю, что увидим, – сказал Тал. – И знаете, что еще я вам скажу?

– Что?

Его широкое темное красивое лицо способно было, оказывается, принимать торжественно-спокойное и строгое выражение.

– Думаю, вам незачем переживать насчет того, сможете ли вы выстрелить в человека. Мне почему-то кажется, что нам тут придется иметь дело не с людьми.

* * *

Брайс набрал личный, не указанный в телефонных книгах, номер резиденции губернатора штата в Сакраменто.[7]7
  Административный центр штата Калифорния, США.


[Закрыть] Вначале к телефону подошла горничная, долго повторявшая ему, что губернатор не может взять сейчас трубку, даже для разговора со старым другом и даже если этот разговор касается вопросов жизни и смерти. Она настойчиво предлагала Брайсу передать ей то, что он хотел бы сообщить губернатору. Потом трубку взял управляющий домом – то есть начальник всей работающей в доме прислуги, – посоветовавший Брайсу то же самое, что и горничная. Затем Брайс долго дожидался у телефона, пока наконец трубку с другой стороны не взял Гэри По, помощник и главный политический советник губернатора Джека Ретлока.

– Брайс, – заговорил Гэри, – Джек сейчас никак не может подойти к телефону. Он сидит на очень важном обеде. Мы принимаем японского министра торговли и их генерального консула в Сан-Франциско.

– Гэри…

– Мы прилагаем прорву усилий к тому, чтобы заполучить сюда, в Калифорнию, новый совместный японо-американский завод по производству всякой электроники, и мы очень боимся, как бы этот проект не перехватили у нас Техас, Аризона или даже Нью-Йорк. Господи боже мой, Нью-Йорк, ты себе можешь это представить!

– Гэри…

– Я не понимаю, почему японцы вообще даже рассматривают вариант с Нью-Йорком? Они что, не знают, какие там проблемы с рабочей силой и какой там уровень местных налогов?! Иногда я просто думаю, что…

– Гэри, заткнись!

– Что?!

Брайс никогда ни на кого не повышал голоса. Вот почему даже Гэри По, обладавший способностью говорить быстрее и громче любого ярмарочного зазывалы, был на этот раз поражен и смолк.

– Гэри, у нас ЧП. Позови Джека.

– Брайс, я уполномочен… – обиженным голосом заговорил По.

– Гэри, в ближайшие два часа мне нужно сделать чертову уйму разных дел. Если, конечно, я проживу эти два часа и успею хоть что-то сделать. Поэтому я не могу тратить пятнадцать минут на то, чтобы объяснить все происходящее тебе, да потом еще столько же, чтобы снова объяснить то же самое Джеку. Послушай, я сейчас нахожусь в Сноуфилде. Такое впечатление, что все, кто тут жил, мертвы, Гэри.

– Что?

– Все пятьсот человек.

– Брайс, если это какая-то шутка…

– Пятьсот трупов. Причем по меньшей мере пятьсот. А теперь, ради бога, позови мне Джека.

– Но, Брайс, пятьсот…

– Позови Джека, черт побери!

Гэри помолчал немного, затем произнес:

– Ну что ж, старина, надеюсь, ты это не придумал. – Он положил трубку рядом с аппаратом и отправился за губернатором.

Брайс был знаком с Джеком Ретлоком уже семнадцать лет. Когда он только поступил на работу в полицию Лос-Анджелеса, то на первый год к нему в качестве наставника прикрепили Джека. Ретлок к тому времени проработал в полиции уже семь лет и считался ветераном и закаленным бойцом. Он и вправду производил впечатление человека, настолько знающего и понимающего все тонкости жизни улицы, что Брайс с отчаянием спрашивал, сможет ли он когда-нибудь стать хотя бы наполовину столь же искусным полицейским, как Джек. Однако уже через год он превзошел Ретлока. Они решили и дальше продолжать работать вместе, в одной паре. Но еще через полтора года, пресытившись выше головы правосудием, сплошь и рядом выпускающим на свободу подонков, которых он с таким трудом отправлял за решетку, Джек ушел из полиции и занялся политикой. В бытность свою полицейским Ретлок неоднократно удостаивался наград за храбрость. Этот образ бравого и смелого полицейского помог ему занять место в городском совете Лос-Анджелеса, а потом успешно провести избирательную кампанию на пост мэра города и победить с абсолютным преимуществом. Уже оттуда он перепрыгнул в кресло губернатора штата. По сравнению с Брайсом, сумевшим за то же время дослужиться только до поста шерифа в округе Санта-Мира, Джек совершил головокружительную карьеру, но из них двоих он всегда отличался гораздо большей агрессивностью…

– Дуди? Это ты? – спросил Джек, беря трубку телефона в Сакраменто.

Дуди было прозвищем Брайса. Джек всегда говорил, что светлые, песочного цвета волосы Брайса, его веснушчатое, пышущее здоровьем лицо и кукольные голубые глаза делали его похожим на Хауди Дуди.

– Я, Джек.

– Гэри несет какой-то совершеннейший бред…

– Все действительно так, – прервал его Брайс.

Он рассказал Джеку обо всем, что произошло в Сноуфилде.

Выслушав его рассказ, Джек глубоко вздохнул и сказал:

– Жаль, Дуди, что у тебя нет репутации любителя заложить за галстук.

– Джек, это не пьяная болтовня. Послушай, самое первое, что мне нужно…

– Национальная гвардия?

– Только не это! – ответил Брайс. – Пока у нас есть хоть какая-то возможность обойтись без них, я хочу, чтобы их тут не было.

– Если я не воспользуюсь Национальной гвардией и вообще всеми официальными ведомствами, какие есть в моем подчинении, а потом выяснится, что я первым делом должен был задействовать именно их, то меня смешают с дерьмом и на мне спляшет целое стадо голодных коров.

– Джек, я рассчитываю на то, что в этом деле ты станешь принимать правильные, а не просто политически верные решения. Пока мы не разобрались до конца в ситуации, толпы национальных гвардейцев нам здесь ни к чему. Они будут только путаться под ногами. Они очень нужны, когда надо спасать людей при наводнении, разносить почту во время забастовки почтовиков и в других подобных случаях. Вот тогда они полезны. Но они не профессиональные военные. Это коммивояжеры, юристы, плотники, школьные учителя. А в данном случае нужна небольшая, эффективная, жестко контролируемая полицейская операция. Ее могут провести только настоящие, профессиональные полицейские, и никто другой.

– А если твои люди не справятся?

– Тогда я буду первым, кто попросит прислать гвардейцев.

– Ну хорошо, – сдался наконец Ретлок. – Обойдемся без гвардейцев. Пока.

Брайс облегченно вздохнул:

– И я хочу, чтобы управление здравоохранения штата тоже пока не вмешивалось.

– Дуди, это уже чересчур. На это я пойти не могу. Если есть хоть самая малая вероятность того, что в Сноуфилде все погибли в результате массовой инфекции или какого-то крупного отравления окружающей среды…

– Джек, послушай, управление здравоохранения способно что-то сделать, когда надо проследить, не распространяется ли по штату чума, нет ли массового отравления продуктов или питьевой воды. Но, в общем-то, они бюрократы и обычно разворачиваются медленно. У меня есть какое-то внутреннее ощущение, что нам отпущено очень мало времени. В любой момент может произойти катастрофа. Я даже буду очень удивлен, если она не произойдет. Кроме того, у управления здравоохранения нет необходимого оборудования и нет планов действий на случай гибели целого города. Все это есть у других, Джек. В военно-медицинской службе есть отдел бактериологической защиты – ОБЗ, а в нем существует относительно новая программа, которую они назвали «бригадой гражданской обороны» – БГО.

– ОБЗ? – переспросил Ретлок, и голос его зазвучал еще более встревоженно. – Это те, кто занимается противохимической и бактериологической защитой?

– Да.

– О боже! Ты что, думаешь, что происшедшее может быть как-то с этим связано?..

– Возможно, и нет, – ответил Брайс, вспомнив отрезанные головы Либерманов, странное чувство, которое испытал он сам в крытом проезде позади их булочной, а также ту невероятную внезапность, с которой исчез Джейк Джонсон. – Но пока еще я слишком мало знаю, чтобы исключать эту да и любую другую возможность.

В голосе губернатора зазвучала, становясь все сильнее, откровенная ярость:

– Если эти разгильдяи-военные опять проворонили какой-нибудь из своих проклятых вирусов, я добьюсь того, чтобы им головы поснимали!