Текст книги "Ключи к полуночи"

Глава 14

На западе Киото постепенно, как тлеющие угольки, догорал последний свет дня. Под небом цвета глины город погружался в вечер.

На улицах Гайона было еще много людей. В барах, кафе, ресторанах, публичных домах начинался другой вечер – вечер бегства от реальности.

Отправляясь в «Прогулку в лунном свете», Алекс был безукоризненно одет. На нем были темно-серый костюм с подходящим жилетом, бледно-серая рубашка и зеленый галстук. На плечи было наброшено серое пальто. Он шел с видом туриста по вечерним улицам и, казалось, был восхищен виденным. На самом же деле Алекс уделял мало внимания архитектурным замысловатостям и жизни вокруг. Его ум был занят тем, что обычно казалось ему ребячеством, а теперь было нормальной реакцией на события двух последних часов: он пытался выяснить, есть ли за ним «хвост». Каждый раз, поворачивая за угол или останавливаясь у перехода, он старался бросить незаметный взгляд назад, как будто желая еще раз посмотреть на какой-нибудь вид Гайона и таким образом, не выдавая себя, изучить народ, идущий за ним. Его внимание привлекли трое мужчин, идущих поодиночке и вроде бы наблюдающих за ним. Они останавливались вместе с ним квартал за кварталом. Первый из них был толстый человек с глубоко посаженными глазами, огромными челюстями и жидкой бородкой. Однако его габариты делали его наименее вероятным из этих трех кандидатов: он был хорошо виден, а люди, работающие по этой части, почти всегда незаметны. Второй подозреваемый был сухощавый мужчина сорока лет, его лицо было узким, а кости выпирали. Третий был молодой человек не старше двадцати пяти лет, одетый в джинсы и желтую нейлоновую куртку. Когда он шел, то нервно попыхивал сигаретой. К тому времени как Алекс добрался до «Прогулки в лунном свете», он еще не был уверен, который из мужчин следил за ним, если вообще это кто-то делал, но он запомнил каждую черточку их лиц, чтобы потом проверить.

На входной двери в кафе было приколото объявление на японском и английском языках:

ИЗ-ЗА БОЛЕЗНИ ДЖОАННЫ РАНД ПРЕДСТАВЛЕНИЕ СЕГОДНЯ НЕ СОСТОИТСЯ.

ОРКЕСТР «ПРОГУЛКИ В ЛУННОМ СВЕТЕ» ИГРАЕТ ТАНЦЕВАЛЬНУЮ МУЗЫКУ.

Алекс сдал пальто гардеробщице и вошел в бар. Ресторан приносил хороший доход, но сегодня там было только шесть посетителей. Он сел в стороне – у закругляющегося конца стойки бара – и заказал «Старый Сантори». Когда бармен принес виски, Алекс сказал:

– Надеюсь, мисс Ранд не очень серьезно больна.

– Не очень, – с тяжелым акцентом ответил бармен по-английски, – только горло.

– Не будете ли вы так любезны подняться наверх и сказать ей, что ее спрашивает Алекс Хантер.

– Она слишком больна, чтобы принимать, – сказал бармен, кивая и улыбаясь в ответ.

– Я ее друг.

– Она слишком больна.

– Ей надо поговорить со мной, – настаивал Алекс.

– Больное горло.

– Я слышал. Но…

– Ей нельзя много говорить.

– У нас свидание.

– Извините.

Некоторое время все продолжалось в таком же духе, пока наконец бармен не сдался. Он подошел к кассовому аппарату и набрал номер по телефону рядом с ним. Во время разговора с Джоанной он несколько раз как-то украдкой взглянул на Алекса. Повесив трубку, он медленно вернулся, избегая взгляда Алекса:

– Извините.

– Что вы имеете в виду?

– Она говорит, что не может увидеться с вами.

– Вы, должно быть, ошиблись.

– Нет.

– Позвоните ей снова.

Помявшись, бармен произнес:

– Она говорит, что не знает никого по имени Алекс Хантер.

– Ну ничего себе!

Бармен ничего не ответил.

– Мы с Джоанной сегодня обедали вместе.

Бармен проигнорировал.

– Это было как раз сегодня в полдень! – сказал Алекс.

Нарисованная улыбка – и:

– Еще раз извините.

Один из посетителей окликнул бармена на другой конец стойки, и тот поспешил от Алекса с явным облегчением.

С минуту или две Алекс пристально разглядывал собственное отражение в голубом зеркале бара, а затем сказал ему:

– Что за чертовщина здесь происходит?

Глава 15

Когда Алекс спросил Марико Инамури, бармен устроил ему еще большее испытание, чем когда он хотел видеть Джоанну, но в конце концов смягчился и позвонил. Минутой позже она вышла сзади слева от Алекса из двери с надписью «Частное».

Марико была возраста Джоанны и очень хорошенькая. Ее густые черные волосы были заколоты булавками слоновой кости.

Алекс встал и поклонился ей.

Марико ответила на поклон.

Они представились друг другу, и Марико села на высокий табурет рядом с ним.

Снова сев, Алекс сказал:

– Марико-сан, я слышал о вас много хорошего.

– Я могу вернуть вам комплимент точно в тех же выражениях. – Ее английский был безупречен. У Марико не было ни малейшей трудности с произношением звука «л», которому нет эквивалента в ее родном языке и который обычно является величайшей трудностью для японцев, изучающих английский язык. – Что случилось с вашей рукой? – спросила она, указывая на шелковую перевязь.

– О, ничего серьезного, – ответил Алекс, – порез. Разбил стекло. Как Джоанна?

– У нее болит горло.

Алекс отпил виски и сказал:

– Извините, если я начну действовать, как типичный американец. Я не хочу показаться грубым и невоспитанным, но скажите, больное горло – это правда?

– Вы говорите такие странные вещи.

– Это не ответ.

– Вы хотите сказать, что я лгунья?

– Нет. Я не хотел вас обидеть, Марико-сан.

– Я не обиделась, Алекс-сан.

– Я только пытаюсь понять ситуацию.

– Я вам помогу, если смогу.

– Видите ли, я попросил бармена позвонить Джоанне и сказать ей, что я уже здесь. Нам с ней сегодня вечером надо поговорить о чем-то очень важном. Но она сказала бармену, что не знает никого по имени Алекс Хантер.

Марико вздохнула.

– Она так хорошо отзывалась о вас. Она была восторженна, прямо как девочка. Я начала надеяться, что в этот раз все будет по-другому.

– Что с ней случилось?

Глаза Марико затуманились, она отвела взгляд и стала задумчиво смотреть на полированную стойку перед ней. У японцев сильно развито чувство такта, сложная система социальных приличий и очень жесткий набор стандартов поведения в личных взаимоотношениях. Марико не испытывала особенного желания говорить о своей подруге, потому что иначе она поступила бы вопреки этим стандартам.

Надеясь убедить ее, что он не чужой человек и не относится к тем людям, от которых ей надо было защищать Джоанну, Алекс сказал:

– Я уже знаю о том нехорошем сне, который приходит к ней каждую ночь.

Марико была удивлена:

– Джоанна никогда и никому не рассказывала об этом, только мне.

– А теперь и мне.

Она взглянула на Алекса, и в ее глазах было уже больше теплоты, чем еще минуту назад. Однако, как он смог заметить, она все еще боролась со своим кодексом чести и поведения. Поколебавшись для приличия, она подозвала бармена и заказала «Старый Сантори» со льдом.

Алекс почувствовал, что во многом Марико была старомодной и консервативной женщиной. Он понял, что ей нелегко будет бороться с традиционным японским уважением к личной жизни других людей. В глубине души ему было приятно осознавать, что она, такая непохожая на многих ее современников, не была разъ-едена западной моралью и компьютерным веком. С ней надо было иметь терпение.

Когда принесли ее виски, Марико медленно отпила, постукивая кусочками льда в стакане, и наконец сказала:

– Если Джоанна рассказала вам о кошмаре, значит, она рассказала вам так много о себе, как вряд ли кому рассказывала.

– Она скрытна?

– Нет, не то. Она всего лишь не любит много говорить о себе.

– Скромная?

– И это тоже, но это не все. Это как будто… как будто она боится говорить о себе слишком много.

Алекс внимательно посмотрел на Марико.

– Боится? Что вы имеете в виду?

– Я не могу это объяснить. Но если я и знаю о ней что-то неизвестное вам, то это, вероятно, только то, что я заметила за шесть или семь лет работы у нее. Ничего особенно секретного.

Чувствуя, что Марико сдается, Алекс ждал: ей надо было дать немного времени – только чтобы решить, откуда начать рассказ.

Отпив еще глоток виски, она произнесла:

– То, как Джоанна повела себя с вами сегодня вечером… притворилась, что не знает вас… ну, так она поступает уже не в первый раз.

Это, кажется, на нее не похоже. Она до кончиков пальцев милейший, добрейший человек, какого вы когда-либо встречали. Однако, как только у нее возникают очень близкие отношения с мужчиной, как только она начинает влюбляться в него – или он в нее, – она убивает эти отношения. И в этом плане она никогда не бывает милой или нежной. В этом она всегда подлая. Как будто это не она, а совершенно другая женщина. Она обижает, мистер Хантер. Она разбивает сердца… в том числе и свое собственное.

– Я не понимаю, как это относится ко мне. В конце концов, я впервые увидел ее только четыре дня назад. У нас было всего лишь одно свидание – совершенно невинный обед.

Марико печально качнула головой.

– Она влюбилась в вас быстрее и, по-моему, намного серьезнее, чем когда бы то ни было в любого другого мужчину.

– Нет, насчет этого вы ошибаетесь.

– Как раз перед тем, как вы появились здесь, Джоанна была в ужасной депрессии, почти на грани самоубийства.

– Я этого не заметил.

– Видите ли, я хочу сказать, вы произвели на нее мгновенное впечатление. Джоанна всегда неделями или даже месяцами в плохом состоянии после того, как она порвет с кем-нибудь, кто ей был небезразличен, а с недавних пор это плохое состояние стало еще хуже. Вы же накануне вечером оживили ее.

– Если она действительно не переносит одинокую жизнь, так зачем же постоянно разрушает эти отношения? – спросил Алекс.

– Она никогда и не стала бы. Это выглядит, как будто ее заставляют.

– Заставляют? Кто?

– Это как будто она… одержима. Как будто в глубине ее прячется какая-то вторая Джоанна, внутренний демон, который и понуждает ее жить одинокой и быть несчастной.

– Она пыталась обратиться к психотерапевту?

Марико отрицательно покачала головой:

– Мой дядя очень хороший психотерапевт. Я все время ей настоятельно советую сходить к нему по поводу этого и того ночного кошмара, но она отказывается. Я постоянно беспокоюсь о ней. У меня на редкость миролюбивый нрав. Но когда ее депрессии становятся глубже и сильнее, это становится заразительным. Если бы я не нужна была ей и не заботилась о ней, как о своей собственной сестре, я бы давным-давно ушла. Ей необходимо делить свою жизнь с друзьями и партнером, любовником. Но она отталкивает любого, в какой-то степени даже меня. Последнюю пару месяцев она была более подавленной и более подавляла, чем обычно. Фактически она была настолько плоха, что я почти решилась выяснить, в чем дело, и тогда появились вы. Она не признается даже себе, что влюбилась в вас так внезапно и сильно, как будто это был единственный шанс победить тот внутренний голос и построить на этот раз нечто более прочное.

Алексу стало неуютно сидеть. Такой оборот разговора вызывал в нем чувство неловкости. Он поменял положение.

– Марико-сан, боюсь, вы склонны видеть в наших отношениях больше, чем там есть на самом деле.

– Джоанна не отшельница. Ей надо, чтобы кто-то был рядом.

– Я вам верю, но она не любит меня. Любовь не может прийти так быстро.

– Разве вы не верите в любовь с первого взгляда?

– Это выдумка поэтов, – ответил Алекс.

– А я думаю, такое может быть.

– Да? С вами уже случалось?

– Нет, но я надеюсь, что обязательно будет.

– Желаю удачи. По-моему, я не верю и в любовь вообще, а уж тем более в любовь с первого взгляда.

Его заявление явно поразило ее.

– Если вы не верите в любовь, – сказала Марико, – тогда как же вы назовете, когда мужчина и женщина…

– Я называю это похоть…

– Нет, не то.

– …и привязанность, взаимозависимость, а иногда – временное помешательство.

– И это все, что вам когда-либо приходилось чувствовать?

– Да, все, – сказал Алекс.

– Я не верю.

Он пожал плечами.

– Но это так.

– Любовь – единственное, от чего мы можем зависеть в этом мире.

– Любовь – это последнее, от чего стоит зависеть. Люди говорят, что любят, но все меняется. Единственные константы – это смерть и налоги.

– Но некоторые люди не работают, – сказала Марико, – следовательно, они не платят налоги. И есть много мудрых людей, которые верят в вечную жизнь.

Алекс открыл рот, чтобы возразить, но вместо этого усмехнулся:

– Догадываюсь, что вы прирожденный спорщик. Я лучше остановлюсь, пока недалеко зашел.

– Так как насчет Джоанны? – спросила Марико.

– А что насчет ее?

– Разве она вас совсем не интересует?

– Да, конечно, интересует.

– Но вы не верите в любовь.

– Джоанна мне очень нравится. Но что касается любви…

Марико взмахнула рукой, останавливая его.

– Подождите. Простите. Это грубо. Я ужасно невежлива. Вы не должны открывать мне так много себя. Я так дерзка. Пожалуйста, извините.

– Если бы я не хотел говорить, вы никакими мольбами не вытянули бы из меня ни единого слова, – произнес Алекс.

– Я только хотела, чтобы вы знали, что, не думая о том, что вы можете чувствовать к ней, Джоанна любит вас. Вот почему она так безжалостно отвергла вас сейчас – она боится, что это свершится. – Марико допила остатки виски и встала, чтобы уйти.

– Подождите, – сказал Алекс. – Мне надо увидеть ее.

Марико понимающе улыбнулась. Ему не хотелось рассказывать о Лизе Шелгрин, поэтому он предоставил ей думать все, что заблагорассудится.

– Это важно, – сказал он.

– Приходите завтра вечером, – сказала она. – Джоанна не может навсегда бросить работу.

– Не могли бы вы сейчас подняться наверх и постараться убедить ее встретиться со мной?

– О, что-то вы очень беспокоитесь о ней – для человека, не верящего в любовь.

– Марико-сан, так вы поговорите с ней?

– Это не поможет. Ей сейчас очень плохо. А когда она в таком настроении, она не будет слушать ни меня, ни кого другого. Еще день или два, пока депрессия не войдет в свои обычные рамки, она будет ненавидеть весь мир.

– Я завтра приду опять.

– Она будет отвратительна с вами.

– Я очарую ее, – вяло улыбнулся Алекс.

– О, и другие достойные мужчины сдавались.

– А я не буду.

Марико положила свою руку на его.

– Надеюсь, вы действительно не сдадитесь, – сказала она. – Если бы те, другие мужчины не сдались так легко, один из них, рано или поздно, мог бы пробиться к ней. Я все еще думаю, что у вас больше шансов, чем у кого бы то ни было. Вы и Джоанна во многом похожи. Вы оба приняли одиночество как образ жизни. Долгое время вы отчаянно хотели любить кого-нибудь, но ни один из вас не сумел встретить такое чувство, чтобы оно захватило. Цените ее, Алекс-сан, она нужна вам вся, так же как и вы ей.

Марико ушла, исчезнув за дверью с надписью «Частное». Некоторое время после ее ухода Алекс сидел, задумчиво разглядывая себя в голубом зеркале бара.

Глава 16

Алекс был удивлен и встревожен своей собственной реакцией на поведение Джоанны. Ему было трудно поддерживать свойственное ему спокойствие, и в действительности он поддерживал его только внешне. Внутри его бушевал пожар. Ему хотелось наказать кого-нибудь. Довольно неразумно, но ему очень хотелось запустить своим стаканом с виски в голубое зеркало бара. Он сдержался, но только потому, что такой поступок был бы признанием влияния Джоанны на него. А это было то влияние, от которого, как он думал, был свободен навсегда. Сейчас ему было нелегко признать существование ответного чувства к ней и еще нежелания думать об этом чувстве серьезно.

После ухода Марико Алекс слегка поужинал и ушел еще до того, как оркестр закончил играть свое первое отделение. «Нитка жемчуга» провожала его до улицы.

Солнце покинуло Киото. Город включил свое холодное электрическое освещение. С наступлением темноты температура резко упала. В свете, льющемся из окон, открытых дверей, неоновых реклам и проходящих автомобилей, лениво кружились густые хлопья снега, но они таяли, касаясь мостовой, от ледяной корочки которой отражался свет.

Алекс немного постоял около «Лунного света», осмотрелся вокруг, словно решая, куда теперь идти, и приметил одного из тех троих мужчин, которых он заподозрил в слежке за ним. Сухопарый, среднего возраста японец с узким лицом и выпирающими скулами ждал всего лишь в тридцати ярдах отсюда под неоновой вывеской ночного кафе «Отдыхающий дракон».

Воротник его пальто был поднят, плечи сутулились под порывами зимнего ветра. И хотя он пытался смешаться с искателями развлечений, которых в это время было еще много на улицах Гайона, его хитрое и какое-то крадущееся поведение делало его заметным. Алекс окрестил его Ловкачом. Неважно, как было его настоящее имя, это новое идеально подходило ему.

Улыбаясь и притворившись, что не замечает Ловкача, Алекс стал обдумывать, что делать дальше. Основных вариантов было два. Во-первых, он мог вполне без приключений дойти до отеля «Киото», вернуться в свой номер и лечь спать, все еще кипящий энергией, все еще запутанный в сетях несбывшихся планов и ничего не знающий о людях, стоящих за похищением Лизы Шелгрин. А во-вторых, он мог подурачиться, заставить Ловкача заняться изнурительной охотой и, возможно, поменяться с ним ролями.

Его живой, деятельный ум легко сделал свой выбор. Охота.

Беззаботно насвистывая, Алекс отправился пешком в глубь Гайонского квартала. Через пять минут, дважды свернув на другие улицы, он глянул назад и увидел Ловкача, следующего за ним в разумном отдалении.

Несмотря на начинающуюся метель, на улицах было почти так же многолюдно, как и в предзакатные часы. Иногда кажется, что ночная жизнь Киото слишком интенсивна для Японии, – вероятно, потому, что она сжата в меньшее количество часов, чем в Токио и большинстве западных городов. Ночные кафе открываются на исходе дня и обычно закрываются в 11.30. Полтора миллиона жителей Киото имеют провинциальную привычку ложиться спать до полуночи. По их режиму, половина ночи уже прошла, и те, кто еще не сделал свой выбор, где и чем заняться этой ночью, суетились в поисках решения.

Алекс был очарован Гайоном, представлявшим собой сложный лабиринт улиц, аллей, извилистых переулков и пешеходных дорожек, на которых вперемешку теснились кафе и бары, ремесленные лавочки и номера, спокойные постоялые дворы и рестораны, общественные бани и храмы, кинотеатры и старинные усыпальницы, закусочные и публичные дома и многое, многое другое. Улицы покрупнее были шумные, взбудораженные, сверкающие неоновым светом, который отражался и рассеивался на акрах стекла, хрома и пластика. Здесь оптовое приятие наихудших элементов западной культуры ясно давало понять, что это место – исключение для врожденного чувства прекрасного для японцев. Однако во многих аллеях и мощеных переулках процветал более привлекательный Гайон. Рядом с большими автомобильными магистралями существовали островки традиционной архитектуры. В них можно было найти здания, все еще служившие жилищем, так же как и особняки с измененными внутренностями, превращенные в дорогостоящие гостиницы, рестораны, бары, интимные кабаре. Все они обитали в выдержавших испытание временем зданиях из закаленного непогодой дерева и полированного камня с элементами бронзовой и железной работы.

Алекс шел этими боковыми улочками, обдумывая свои возможности поменяться ролями с Ловкачом.

Со своей стороны Ловкач тоже принял на себя маску туриста. Он сделал вид, что рассматривает витрины на расстоянии в полквартала от Алекса, и удивительно точно повторял все его движения.

В конце концов в поисках убежища от ветра Алекс вошел в какой-то бар и заказал саке. Как только он согрелся, ему пришла в голову мысль, от которой дрожь пробежала по спине: возможно, Ловкачу было дано разрешение убить, чего не было у взломщика. Может быть, я вожу его за нос, изобретаю способ одурачить его… а он тем временем ждет подходящего момента, чтобы убрать меня.

Но, как бы то ни было, теперь он не мог уйти в сторону, покинув Джоанну, даже если ставкой была его жизнь. Если люди, стоящие за Шелгрин – Ранд, почувствовали, что он уже знает слишком много, его единственной надеждой было узнать о них все до конца, а затем использовать эту информацию, либо чтобы сломить их, либо чтобы заключить с ними сделку. Кроме того, этим подонкам он был должен за то, что сделал с ним взломщик; он не сколотил бы большого состояния, если бы всем прощал.

Алекс выпил еще чашечку горячего саке.

Когда он вышел из бара, Ловкач, как тень среди теней, ждал его в двадцати ярдах.

На улицах стало еще меньше народу, чем до того, как он вошел в бар, но все-таки еще довольно много для Ловкача, чтобы рискнуть убить, если это было его целью. Японцы в основном не так безразлично относятся к преступлению, как большинство американцев. Они уважают традиции, стабильность, порядок и закон. Многие из них попытаются схватить человека, на людях совершающего убийство.

Алекс зашел в магазин, где продавались напитки, и купил бутылку «Авамори» – окинавского картофельного коньяка – нетерпкого и восхитительного на японский вкус и грубого и кислого по западным меркам. Но его не волновал букет этого напитка: в конце концов, он не собирался его пить.

Когда Алекс вышел из магазина, Ловкач стоял в полсотне футов севернее, у ювелирной витрины. Он не поднял глаза, но когда Алекс пошел в противоположную сторону, последовал за ним.

Надеясь найти место, где он смог бы остаться один на один с преследующим его человеком, на первом же перекрестке Алекс свернул в открытый только для пешеходов проулок.

Красота старинных зданий была немного подпорчена неоновыми вывесками: около дюжины из них светились в ночи. Все они были намного меньше, чем чудовищные вспыхивающие рекламные щиты повсюду в Гайоне. Хлопья снега кружились в тусклом свете старинных шарообразных уличных фонарей. Алекс прошел мимо погруженной в тусклый желтоватый свет усыпальницы, к которой прилепился бар, где любители упражнялись в старинных среднеазиатских храмовых танцах под аккомпанемент бубна и какого-то жутковато звучащего струнного инструмента. В этом квартале тоже было людно, но не так, как в проулке, который он только что покинул, хотя и достаточно, чтобы помешать убийству.

С Ловкачом на хвосте Алекс попытался исследовать другие закоулки этого лабиринта улиц. Он удалился от коммерческих кварталов в сторону жилых. Ловкач, ставший значительно заметнее в редеющей толпе, приотстал ярдов на тридцать. В конце концов Алекс свернул в переулок, где были расположены домики на одну семью и квартиры внаем. Улица была пустынна и тиха. Она освещалась только светом фонарей, висящих над входными дверями домов. Абажуры фонарей, сделанные из сложенной в гармошку бумаги, покачивались на ветру, и мрачные тени демонически метались вдоль мокрой от снега мостовой. Алекс поспешил к следующему проходу между домами, всмотрелся в него и ухмыльнулся: он нашел в точности то, что искал.

Перед ним был мощенный кирпичом проходной двор шести футов шириной. Этот узкий проход образовывался задворками домов и освещался всего в трех местах: с концов и посередине, а пространства между этими светлыми пятнами были очень темны. Алексу удалось разглядеть группу пустых бочек и несколько велосипедов, прикованных цепями к железным штангам. С другой стороны выступали еще какие-то неопределенные силуэты, которые могли быть чем-то или ничем. Он был совершенно уверен, что ни один из этих таинственных силуэтов не был человеком, а это означало, что здесь он будет с Ловкачом один на один.

Хорошо.

Алекс свернул за угол и стащил наброшенное на плечи пальто. Перекинув его через правую руку и все еще сжимая бутылку «Авамори», он бросился бежать. Чтобы ему досталась легкая победа и смена ролей прошла успешно, Алексу надо было пробежать три четверти прохода, до того как Ловкач увидит его. Он поскользнулся на сыром кирпиче, но не упал. Алекс выбежал с освещенного пространства в темноту, его сердце сильно билось, пробежал под средней лампой, извергая при каждом выдохе клубы пара, и снова нырнул в темноту, прижимая свою поврежденную руку к груди, в то время как перевязь подергивалась в такт шагам. Достигнув третьего и последнего фонаря, отбрасывающего колышущийся круг на мостовую, он остановился и оглянулся.

Ловкача все еще не было видно.

Алекс бросил пальто в центр светового пятна.

Никаких признаков Ловкача.

Алекс поспешил назад по тому пути, где он только что прошел. Пройдя десять-пятнадцать шагов и выйдя из света, он превратился в один из многочисленных бесформенных силуэтов, еле видневшихся по сторонам прохода.

Он все еще был один.

Алекс быстро отступил за ряд из пяти огромных пустых бочек и присел на корточки. В промежуток между первой бочкой и стеной хорошо была видна та часть улицы, где вскоре должен был появиться сухопарый человек.

Шаги.

Их звук далеко разносился в холодном воздухе.

Алекс старался успокоить свое прерывистое дыхание.

Ловкач показался в дальнем конце прохода и резко остановился, удивленный исчезновением своей жертвы.

Несмотря на напряжение и мрачное предчувствие, до предела натянувшие его нервы, Алекс улыбнулся.

Почти минуту Ловкач стоял, не двигаясь и не произнося ни звука.

«Ну, давай же, ублюдок!»

Он медленно пошел к Алексу. Менее уверенный в себе, чем раньше, теперь он ступал легко, как кошка, почти не производя шума, который мог бы выдать его.

Алекс вынул левую руку из перевязи, надеясь, что ему не придется работать ею: его беспокоило, что рана могла открыться. В его планы не входило бороться с этим человеком, но он хотел иметь обе руки свободными, на случай если с легкой победой что-то не получится.

Дойдя до бочек по обеим сторонам прохода, Ловкач стал заглядывать за них.

Алекс не ожидал такого поворота событий. Если тот пройдется так по всей длине прохода, он обнаружит ловушку и сумеет избежать ее. У Алекса было только одно преимущество – внезапность, и вот он с возрастающим беспокойством наблюдал, как у него крали это преимущество.

Ловкач почти припал к земле. Он сунул правую руку в карман и держал ее там.

«Ах, у тебя оружие?» – мысленно поинтересовался Алекс.

Преследователь миновал первое пятно света и вошел в темноту. От напряженного ожидания Алекс взмок, хотя ночь была холодной, а он снял пальто.

Ловкач уже добрался до среднего фонаря. Он продолжал методично осматривать каждый объект и отбрасываемую им тень, если в ней мог спрятаться человек.

Кухонные отбросы в бачках позади Алекса испускали тошнотворный запах испорченной рыбы и протухшего масла. Он почувствовал это зловоние сразу же, как спрятался, но со временем запах, казалось, стал еще сильнее и более отвратительным. Алекс представил, что мог пробовать на вкус эту вонючую рыбу. Тошнота подступила к горлу, ему захотелось откашляться и выплюнуть эту отвратительную субстанцию, захотелось встать и уйти отсюда, чтобы глотнуть свежего воздуха.

«И что тогда?» – спросил он себя. По всей вероятности, пуля в голову.

Ловкач почти вышел из пятна света посередине и уже хотел ступить в темный промежуток, как снова остановился как вкопанный.

«Он увидел пальто, – подумал Алекс. – Он знает, что оно было надето на мне. И что же он подумает? Будто я понял, что ему надо, и начал волноваться, что он следует за мной; что я побежал от него; что пальто упало с плеч, а я был настолько напуган и не захотел терять время, чтобы остановиться и поднять его. Господи, пожалуйста, сделай, чтобы он подумал именно так».

Ловкач снова двинулся, но не медленно, как раньше, и без опаски. Уверенными шагами он направился прямо к третьему фонарю, прямо к брошенному пальто. Эхо его шагов далеко разлеталось между домами. И теперь он не осматривал пространство около пустых бочек так тщательно.

Алекс задержал дыхание.

Человек был в двадцати шагах от него.

Десять шагов.

Пять.

Как только он прошел мимо, так близко, что можно было коснуться его, Алекс поднялся в тени во весь рост.

Ловкач не заметил его. Теперь он был спиной к Алексу. Кроме того, его внимание было приковано к пальто.

Алекс выскользнул в проход и пошел за ним буквально на цыпочках, стараясь не шуметь и быстро сокращая расстояние между ними. Тот небольшой шум, что он производил, заглушался шагами его противника. На границе светового пятна у него был неприятный момент, когда он подумал, что выдаст себя тенью. Но тени падали назад.

Ловкач остановился в центре круга света, нагнулся и поднял пальто. Затем каким-то шестым чувством, вроде того что Алекс испытал сегодня в отеле, он понял, что не один. Он медленно начал поворачиваться.

Алекс со всей силой бросил бутылку «Авамори». Она попала в висок японцу. Бутылка взорвалась, стекло разлетелось во все стороны, и ночь наполнилась специфическим запахом сладкого картофельного коньяка.

Ловкач пошатнулся, выронил пальто, одну руку приложил к голове, а другой потянулся к Алексу и вдруг упал, как будто его тело по какому-то волшебству перешло в жидкое состояние.

Алекс отпрыгнул на шаг назад: ему не хотелось быть схваченным за ногу и оказаться на земле.

Но опасность миновала. Ловкач был без сознания. На его волосах, лбу, щеках и подбородке блестела кровь.

Алекс осмотрелся. Он ожидал, что из домов выскочат люди и начнут стрелять в него. Звук бьющегося и падающего на кирпичную мостовую стекла прозвучал для него громоподобно. Он стоял, сжимая в правой руке горлышко бутылки, готовый убежать при первом же признаке погони, но некоторое время спустя понял, что его никто не слышал.