Текст книги "Изгнание"

– Это я решила устроить скандал? Нет, как вам это нравится! – воскликнула Дейла. – Дорогая, тебе известно, что ты у нас прямо знаменитость?

– И чем же я так знаменита? – спросила Николь, пожирая Дейлу глазами.

– А тем, что выставляешь все напоказ, совсем как Вивьен Ли. Ты мне ее во многом напоминаешь. Мне даже иногда кажется, что она в тебя перевоплотилась.

В гостиной повисла тишина, даже пианистка перестала играть. Но тут появившаяся с полным стаканом Глинда решительно прервала их ссору. Николь подумала, что она ужасно похожа на мисс Джин Броуди.[1]1
  Героиня романа Мориэл Спорк «Мисс Джин Броуди в расцвете лет». (Прим. перев.)


[Закрыть]

– О, это очень интересно, – заявила она тоном, не терпящим возражений. – Я в свое время прочитала горы литературы о перевоплощении и так этим заинтересовалась, что один раз подвергла себя гипнотическому сеансу, и моя душа переселилась в того, кем я была в прошлом.

– Вы знаете, дорогая, – вмешался подошедший к ним Джеймс, – я тоже в это безоговорочно верю. Однажды, когда я был ребенком, мои родители привезли меня в Грецию. И там, в Дельфах, со мной произошло самое удивительное событие в жизни. Я тогда чуть не сошел с ума. Я был абсолютно уверен, хотя мне было всего двенадцать лет, что раньше уже бывал в тех местах!

Тут подошел Луис, его лицо было совершенно бесстрастным, и Николь поняла, что он взбешен. Ей оставалось только надеяться, что не она была тому причиной.

– И что же вы узнали во время переселения вашей души? – сдержанно спросил он у Глинды.

– Это действительно было так странно. Я жила в тысяча восьмисотых годах, была лесничим где-то в районе Йоркширских болот. И меня застрелил браконьер.

– А звали вас случайно не Оливер Меллоуз? – спросил Билл Косби, театральный менеджер.

– Нет, – подавив улыбку, ответила Глинда, – меня звали Джозеф Файбразер. Я это отлично запомнила.

Все были страшно заинтригованы, даже Ли прекратила играть, прислушиваясь к разговору. И в наступившей тишине Луис вдруг очень тихо произнес:

– Вы знаете, я могу гипнотизировать людей.

Николь уставилась на него в изумлении, подумав о том, что никогда не подозревала в своем любовнике таких способностей.

– Ты постоянно делаешь это со зрителями, дорогой, – промурлыкала Дейла, беря его под руку, но Луис отмахнулся от нее.

– Я совсем не это имею в виду, а говорю о настоящем гипнозе. Когда я работал в театре в основном составе, мне выпало играть роль Свенгали[2]2
  Свенгали – персонаж романа Дж. Дюморье «Трилби» (1894). Музыкант, обладающий магическим воздействием на людей. Он сделал натурщицу Трилби знаменитой певицей, однако после его смерти она лишилась голоса. (Прим. перев.)


[Закрыть] в сценической постановке «Трилби». Главную героиню играла одна совершенно бездарная, визгливая, невзрачная девчонка, которая с тех пор пребывает в полной безвестности. Так вот, во время одной из репетиций, а она постоянно создавала ужасный шум, вдруг эта девица как-то странно притихла. Я посмотрел на нее повнимательней и понял, что она совершенно отключилась и находится в трансе. Оказалось, что это я нечаянно ввел ее в такое состояние. У меня было огромное желание оставить ее в таком виде навсегда.

– А что произошло потом?

– Я разбудил ее, сосчитав от десяти до одного, согласно тексту роли. Потом я несколько раз пробовал проделать это с другими. В общем, это довольно интересно.

– А ты когда-нибудь пробовал переселять души?

– Нет, но ужасно хотел бы попробовать.

Теперь, вспоминая все это, Николь никак не могла понять, что заставило ее сказать:

– Я буду добровольной участницей вашего эксперимента. Дейла сказала, что я – воплощение Вивьен Ли. Так давайте проверим это.

Луис заколебался:

– Я не хотел бы принимать участие в глупом розыгрыше.

– Но это вовсе не розыгрыш, – настаивала Николь, – мне действительно очень интересно.

– Ну давайте, мистер Дейвин, – проговорила Ли, сидевшая за пианино, – это же просто потрясающе!

– Ну хорошо, – в ту же секунду, а может, Николь это только показалось, голос Луиса приобрел магическое, завораживающее звучание, – ложись сюда, на софу.

Николь подчинилась, неотрывно наблюдая, как он подошел к выключателям и убрал верхний свет. Она подумала, что при свечах ее тонкое, нежное лицо будет выглядеть еще красивее.

Луис взял одну свечу и подвинул стул вплотную к софе.

– Сейчас, Николь, – сказал он, – ты должна смотреть на пламя. Смотри на него внимательно, не отрываясь, пока не почувствуешь, что веки становятся тяжелыми и тебе хочется закрыть глаза. В то же время все твои органы должны быть настолько расслаблены, что тебе покажется, что ты погружаешься прямо в мягкую ткань софы.

Он выглядел актером, собирающимся дать представление, и зрители были готовы к тому, чтобы внимать ему, затаив дыхание. В комнате повисла гробовая тишина, нарушаемая лишь тихим звоном бокалов. Оглядываясь теперь назад, Николь вспоминала, какими тяжелыми вдруг стали ее веки и какой усталой она себя почувствовала.

– Она не притворяется? – шепотом спросил кто-то.

– Нет, – тихо ответил Луис, – обратите внимание, как она дышит.

«Как странно», – подумала Николь. Она слышала все, что происходило вокруг, но чувствовала себя оторванной от реальности. Совершенно четко она осознавала, что теперь, даже если начнется пожар, она не сможет и пальцем пошевелить, чтобы спастись, пока Луис не прикажет ей сделать это.

– Ты слышишь меня? – это был голос ее любовника.

– Да.

– Тебе удобно так лежать?

– Да.

Она услышала, как Дейла внятно произнесла:

– Да она просто притворяется.

– Заткнись, – оборвал ее Луис своим обычным голосом.

И тут же снова заговорил успокаивающе, обращаясь к Николь.

– Теперь ты должна представить, что входишь в тоннель. Правильно я говорю? – спросил он, обращаясь, по всей видимости, к Глинде.

– Совершенно верно.

– Тоннель совсем узкий, он похож на канал, по которому плавают баржи. Но когда понадобится, ты сможешь вернуться назад только через этот тоннель. Ты меня понимаешь?

– Да, – ответила Николь.

– Отлично. Тогда продолжай двигаться по этому тоннелю до тех пор, пока что-нибудь ни увидишь.

Даже сейчас Николь помнила, как увидела первую вспышку света.

– Там, в конце, я вижу свет.

– Наверное, это тот самый поезд, который от тебя ушел, – сказала Дейла, но Глинда прикрикнула на нее голосом мисс Броуди:

– Не строй из себя дурочку!

Их обеих перекрыл голос Луиса:

– Что ты видишь теперь?

– Свет все приближается. Он очень яркий. Мне это совсем не нравится.

– Продолжай приближаться к нему.

– Но я не хочу. Я хочу вернуться. Он слишком яркий. Глазам больно, – Николь ясно чувствовала, что ее тело охватила судорога, а глаза широко открылись.

– С тобой все в порядке? – спросил Луис, в его голосе явно слышалось беспокойство.

– Нет. Я сейчас ослепну. Я хочу остановиться. Пожалуйста, Луис, останови меня!

Она услышала, как он спросил у Глинды:

– Что мне делать?

– Заставь ее двигаться вперед. Она проходит временной барьер.

А Николь вновь услышала его успокаивающий голос:

– Ты должна пройти через этот свет, Николь. Только так ты сможешь узнать, что находится впереди.

Тело Николь забилось в судорогах.

– Нет, не заставляй меня делать это! – закричала она. – Мне страшно! Помоги мне!

И тут она вдруг успокоилась и замерла. Луис оглянулся в нерешительности:

– Глинда, ради Бога, с ней все в порядке? С вами тоже так было?

– Честно говоря, я не помню, но, по всей видимости, она перенеслась в прошлое. Спроси у нее о чем-нибудь.

– О чем?

– Ну, кто она, или что-нибудь в этом роде.

Прежде чем он успел задать вопрос, женщина на софе слабо двинулась и издала протяжный стон, похожий на предсмертный крик животного.

– Мне это не нравится, – пробормотала девушка, которая пришла с художником по свету.

– А, по-моему, зрелище довольно захватывающее, – Дейла постаралась сказать это с издевкой, но по ее голосу было ясно, что даже она готова закричать в любую минуту.

– Боже мой! – непроизвольно вырвалось у Глинды.

Николь извивалась на софе так, что, казалось, вот-вот упадет на пол.

– Она корчится от боли, – закричал Билл Косби, – ради Бога, Луис, выведи ее из этого состояния!

Актер, однако, будто очнулся от какого-то шока и в полной мере вошел в роль Свенгали.

– Скажи мне, кто ты? – снова и снова спрашивал он Николь. – Назови мне свое имя.

В ответ послышался еще один душераздирающий крик, и тело Николь содрогнулось так, будто у нее были схватки.

– Это же родовые схватки, – взвизгнула Ли Ловадж, – посмотрите! Она как будто рожает ребенка!

– Это просто невероятно, – взволнованно закричал Луис, – мне на самом деле удалось это сделать! – Он осушил стакан вина. – Кто ты? – снова спросил он, но ответом Николь был лишь продолжительный мучительный стон.

Билл вскочил на ноги:

– Луис, ради Бога, прекрати все это! Это может навредить ей!

Дейла, уже немного пришедшая в себя, проговорила:

– Мне кажется, она рожает премию «Оскар».

Луис вопросительно посмотрел на Глинду, которая осушила стакан водки одним глотком и сказала:

– Верни ее назад, дорогой. Это становится уже отнюдь не забавно.

– Николь, сейчас я начну считать с десяти до одного, – заговорил Луис, в его голосе явно звучали панические нотки, – когда я произнесу «один», ты проснешься, и будешь чувствовать себя отдохнувшей и спокойной. Ты не будешь помнить ничего, что с тобой произошло. Сейчас я начну считать, и очень скоро ты полностью проснешься.

Он сосчитал от десяти до одного, но сделал это слишком поспешно: Николь не слышала его. Вместо этого она продолжала кричать так, что кровь стыла в жилах, даже воздух в комнате, казалось, наполнился леденящим ужасом.

– Десять, девять, восемь, семь, шесть, пять, четыре, три, два, один. Ты просыпаешься отдохнувшей и спокойной, – как заводной продолжал повторять Луис.

Но, казалось, Николь больше не слышала его, хотя теперь она лежала на софе совершенно спокойно, глаза ее были закрыты, тело совершенно расслаблено, а лицо стало вдруг на удивление белым.

– Что это с ней? – хриплым голосом спросила Глинда.

– Она не может проснуться, – ответил Луис, в его голосе открыто зазвучала паника, – Боже мой, она никак не проснется!

Тут вмешался Билл:

– Николь, – заговорил он, взяв ее за руку, и слегка пожал ее, – это я, Билл. Ты слышишь меня?

Ответа не последовало. Он наклонился, внимательно вглядываясь в ее лицо.

– Боже мой, ее дыхание становится все слабее! – дрожащей рукой он коснулся запястья женщины. – И пульс исчезает! Ради Бога, вызовите скорую. Произошла какая-то ужасная ошибка! Николь, – снова позвал он, – Николь, ты слышишь меня?

– Десять, девять, восемь… – снова начал было Луис, но его прервал полный ужаса крик Ли Ловадж:

– Там, в прошлой жизни, она умерла, и теперь, в этой жизни, тело ее тоже умирает. Господи, какой ужас!

Но на эти слова никто не обратил внимания, все с волнением наблюдали, как Билл, совершенно растерянный, начал делать Николь Холл искусственное дыхание.

* * *

Николь вплотную приблизилась к свету, и ей показалось, что она попала внутрь расскаленного солнечного шара. Свет был очень ярок и пронзителен, она подумала, что ослепнет. Затем, внезапно свечение исчезло, и вместо него настала полная темнота, в которую провалилась Николь, все ее тело содрогалось от ужасной боли. Каждую новую схватку она сопровождала громким криком. Потом она собрала последние силы и постаралась избавиться от того, что причиняло ей такую невероятную боль. Сжав ноги, она изо всех сил начала тужиться. Перед глазами у нее вдруг все поплыло, все ее тело оцепенело, и по нему прошла волна ужасного холода; такого она никогда не испытывала.

– Она умирает, – послышался совсем рядом женский голос.

– О, нет! – проговорил кто-то в ответ. – Она не должна умереть! Не должна! Нет, дорогая Арабелла!

Самым дальним уголком сознания Николь поняла, что кто-то наклонился над ней и начал делать искусственное дыхание. Потом все исчезло, и ее окутало облако серого пляшущего тумана, сделавшего ее невидимой и недосягаемой для множества тянущихся к ней рук.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Туман был повсюду: его тонкие крутящиеся нити извивались у нее в голове, веки были придавлены небольшими клочками тумана, не позволявшими ей открыть глаза. Туман, проникший в ноздри, не давал ей дышать. Окутывая ее тело, он успокаивал и холодил его. И сквозь эту странную пелену к Николь медленно и с трудом начало возвращаться сознание.

Ей очень хотелось открыть глаза и увидеть успокаивающее лицо своего любовника, вернуться на вечеринку, виновато рассмеяться и сообщить всем, что она не помнит почти ничего, что с ней произошло. Ей очень хотелось выпить и закурить сигарету, вдохнуть в легкие полную струю дыма, но из-за этого дурацкого тумана она не могла ни говорить, ни двигаться. Она лежала, как парализованная, пока все органы и части ее тела медленно возвращались к жизни.

Сначала к ней вернулось обоняние. Она почувствовала отвратительный запах. Его источник был где-то совсем близко: это был запах крови, смешанный с запахом каких-то трав. Еще она явно ощущала запах горящей древесины, как будто ветер повредил дымоход и выдул все его содержимое в комнату. И, вдохнув внезапно ожившими легкими всю эту ужасную мешанину запахов, Николь громко закричала.

Ничего подобного она никогда не испытывала. Где-то рядом горели дрова, и их дым душил ее, но это было ерундой по сравнению с болью, которую она чувствовала в нижней части тела. Будто ее долго и жестоко избивали – ноги ломило от боли, а половые органы казались разорванными на части.

– О Господи! – простонала она, удивляясь, какая сила смогла вызвать в ее сознании этот кошмар.

Потом воспоминание о нестерпимой боли, которую она почувствовала во время перехода в это новое состояние, заставило ее содрогнуться.

Ощутив около себя движение, новорожденный малыш издал свой первый крик – слабый, но настойчивый жалобный плач.

– Сейчас, сейчас, несчастная крошка, – произнес женский голос, и по деревянному полу застучали шаги.

Николь охватила паника от сознания того, что для гипнотического сна все ее ощущения слишком реальны, если судить хотя бы по той боли, которую она ощущала в нижней части тела. Затаив от страха дыхание, актриса медленно открыла глаза.

Она находилась в длинной комнате, отделанной темными дубовыми досками, в ней было душно и темно, и лишь горящий в одном углу каменный очаг создавал уют и немного радовал глаз. Великолепной квартиры Луиса в Патни, его роскошных апартаментов не было и в помине. Николь Холл прекрасно понимала, что то, что она видела, – только галлюцинация. И все же, то, что она слышала и ощущала, – отвратительный запах, плач ребенка, ее собственная боль, – было ужасающе реальным.

– Луис, верни меня назад! – в исступлении закричала она, широко открыв рот от ужаса.

Перед ее глазами появилась рука, грубая и сморщенная, со следами крови.

– У нее выходит послед, – сказал женский голос, и с этими словами женщина надавила на живот Николь с такой силой, что у нее из глаз непроизвольно брызнули слезы.

Она ощутила, как что-то скользнуло между ногами. У нее не было сил, чтобы приподняться и посмотреть, что это было, но хозяйка грубых рук тут же убрала это прочь. Чувствуя, что не в силах ничего сделать, Николь заплакала.

– Сейчас вам станет легче, – успокаивал ласковый голос, и в тот же момент она почувствовала, что ей на ноги полилась вода, пахнущая травами.

Сделав над собой усилие, Николь приподняла голову и посмотрела наверх.

Над ней склонилась молодая женщина, одетая в темное до пола платье, единственным украшением которого были белый воротничок и манжеты. Платье было так похоже на ее собственный костюм, в котором она играла в «Испытании», что Николь почти совсем успокоилась. Конечно же, ее подсознание не могло освободиться от мыслей и образов, которыми последние несколько месяцев был занят мозг, и она во сне перенеслась в прошлое, став снова героиней спектакля.

– А теперь, госпожа Арабелла, давайте я помогу вам встать с кресла, на котором вы рожали, – девушка протянула к ней обе руки.

– Абигайль, – поправила ее Николь, уже уверенная в том, что поняла, что с ней происходит, – в сценарии нет никакой Арабеллы.

– Боль затмила ей разум, – произнес другой голос, и в поле зрения Николь появилась женщина, грубые руки которой только что с такой силой давили ей на живот.

Актриса подумала, что никогда не видела ничего уродливее: в слабом сероватом свете, проникавшем в комнату из узких окон, черты лица казались завораживающими и отталкивающими. И все же, когда девушка помогла Николь подняться на ноги, она с радостью оперлась на руки этой уродины. Женщины перенесли Николь на огромную с пологом кровать, стоящую на четырех столбиках у дальней стены.

Николь не выдержала:

– Я не могу больше терпеть это дурацкое перевоплощение, или сон, или что это вообще такое, – взмолилась она. – Луис, разбуди меня. Ради всего святого, разбуди меня, пожалуйста!

– Тш-ш-ш, – заговорила девушка, – вам нельзя волноваться, – потом она понизила голос и обратилась к старухе: – Неужели это роды так расстроили ее?

– Скорей всего. Но это просто счастье, что она выжила. Я была почти уверена, что мы потеряем ее.

– Я тоже так думала.

Они замолчали, укладывая Николь в огромную кровать и помогая ей устроиться там поудобнее. Потом уродина повернулась к девушке.

– Зачем ты так дышала ей в рот? – с любопытством спросила она.

– Я просто хотела вдохнуть в нее воздух, вот и все. Она так прерывисто дышала, и мне показалось, что она делает это с большим трудом.

– Я думаю, что именно этим ты спасла ей жизнь, только не знаю, стоило ли это делать.

– Вы не должны так говорить, Ханна. Жизнь всегда стоит того, чтобы ее спасать.

– Может быть, может быть, – коротко проговорила женщина и повернулась к деревянной колыбели, стоящей возле кровати.

Из нее она достала аккуратно спеленатого ребенка, который тут же открыл ротик и начал хныкать.

– Это, – сказала она, протягивая сверток в сторону Николь, – твоя дочь. Неужели ты так и не захочешь посмотреть не нее?

Сон оборачивался ужасным кошмаром, и Николь вдруг перестала что-либо соображать. Закинув голову, она начала кричать, изо всех сил стараясь, чтобы звук ее голоса вышел за пределы этой страшной темной комнаты.

– Помогите! – визжала она. – Луис, пожалуйста, разбуди меня! Я больше не могу терпеть это перевоплощение. Я боюсь!

Но из темноты потолка не последовало никакого ответа. Ее любовник не мог или не хотел внять ее мольбам. И, несмотря на то, что ее разум говорил ей, что все, что она видит и слышит, – это всего лишь иллюзия, рожденная ее воображением, Николь никогда в жизни еще не была так страшно напугана. Уткнувшись лицом в подушку, она продолжала судорожно рыдать.

В голосе старухи зазвучало сомнение:

– Не может быть, чтобы она потеряла разум из-за того, что роды были такими тяжелыми. Уверяю тебя, мне приходилось принимать роды и потяжелее.

– Вам виднее, – сердито проворчала девушка, – но вы же сами сказали, что она чуть не умерла.

– Лучше бы она умерла, раз она не собирается признавать несчастную крошку.

– Она не поступит так, я ведь знаю ее всю жизнь. У нее очень доброе сердце, у моей госпожи Арабеллы. Она, наверное, просто очень устала. Вы знаете, если мы сейчас дадим ей поспать, когда она проснется, ей станет намного лучше, и мысли в голове прояснятся.

– Для нас всех будет счастьем, если ты окажешься права. В любом случае, мне пора. Здесь мне больше делать нечего. Я вернусь, когда придет время кормить несчастную малышку.

– Что мне делать, если она снова начнет кричать?

– Дай ей отвар из сонных трав.

Голоса стали удаляться, и сквозь всхлипы Николь услышала, как открылась и закрылась тяжелая дверь.

Потом наступила тишина, нарушаемая только далеким тиканьем часов, потрескиванием горящих дров и еле слышной возней новорожденного младенца.

«Если это сон, – мучительно думала актриса, – мне необходимо просто проснуться, но для этого надо, чтобы Луис сказал нужные слова, и я вернулась назад».

– Пожалуйста, дай мне это лекарство, – попросила она вслух.

Ответа не последовало, и, сев на кровати, Николь обнаружила, что осталась одна в этой мрачной комнате, сквозь окна которой на пол ложились серые тени от падающего снега.

– О, Господи, – воскликнула она, – этот кошмар закончится когда-нибудь? – вместо ответа душный воздух комнаты навалился на нее, казалось, с еще большей тяжестью, пугая темными тенями, притаившимися по углам. – Черт тебя побери, Луис, – громко сказала она, к ее страху примешивалась теперь бессильная ярость. – Будь проклят за то, что ты сотворил со мной! Чертов негодяй, верни меня назад! – в этот момент, вероятно разбуженный громкими криками Николь, ребенок начал плакать. – А ты заткнись, маленький отвратительный призрак! – пронзительно завизжала она в ярости.

Чем отчаяннее она кричала, тем громче плакал ребенок. В конце концов, она вынуждена была опустить руку и с сердитым видом сильно качнуть колыбель. Крик тут же перешел в неясное бормотание, и актрисе ничего не оставалось, как наклониться пониже и заглянуть внутрь колыбели. Под деревянным козырьком она разглядела, что малышка лежит лицом вниз, уткнувшись крошечным носиком в одеяльце.

– Прости меня, Господи! – воскликнула она и с большой неохотой наклонилась еще ниже, взяла беспомощное создание на руки.

Малышка сразу перестала плакать и, открыв глазки, посмотрела на нее слишком осмысленно для новорожденного младенца.

«Что же это за сон, – с диким ужасом подумала Николь, – ведь я ясно чувствую запах кожи младенца?»

Малышка громко чихнула и, сама испугавшись, опять начала плакать, но вдруг прижалась к груди Николь. К своему ужасу, она обнаружила, что рубашка у нее на груди расстегнута и ребенок взял в ротик сосок.

– О нет! – с отвращением закричала она и уже была готова швырнуть ребенка обратно в колыбель, но тут на нее нахлынуло странное чувство.

Она ощутила любовь к этому существу, сосавшему ее грудь. Неужели сеанс гипноза превратил дикую фантазию в реальность? Она, чье чувство материнства было полностью утрачено после того, как она сделала аборт, легкомысленно переспав с одним из членов «коллекции», кормила грудью ребенка. Это было невероятно! И все же, несмотря на все свое смятение, страх и отвращение, она почувствовала счастливое удовлетворение от того, что произошло. Вид сосущей с довольным видом малышки, упершейся в грудь крошечной ручкой, был на удивление трогательным. Глубоко вздохнув и не отрывая девочку от груди, Николь откинула голову на подушку.

Ей показалось, что она закрыла глаза лишь на мгновение, но когда она их вновь открыла, то увидела, что в комнату уже вернулась молодая девушка. Она успела зажечь свечи, задернуть занавески на окнах, скрыв морозные сумерки, и подбросить в огонь новых поленьев. Николь тяжело вздохнула, и девушка, подняв голову, внимательно посмотрела на нее, а потом заспешила к кровати.

– Я думала, вы спите, – недоверчиво произнесла она, – а вы, оказывается, кормите ребенка. Акушерка просила подождать с этим до ее прихода.

На актрису с новой силой навалилось чувство нереальности происходящего.

– Господи, помоги мне поскорее проснуться, – проговорила она со стоном отчаяния.

Девушка подошла поближе и положила руку Николь на лоб.

– Не мучайте себя так, госпожа. Я пришла, чтобы помочь вам.

Актриса схватила ее за запястье.

– Это правда? Ты сможешь это сделать? Неужели ты знаешь, как мне выйти из этого отвратительного транса?

– Вам необходимо уснуть, – решительно сказала девушка, – это все, что вам сейчас нужно. Когда вы проснетесь, все изменится.

– Правда изменится? Ты мне обещаешь?

– Конечно, госпожа, обязательно.

– Тогда забери ребенка и дай мне тот отвар. Чем скорее кончится этот кошмар, тем лучше.

Она была слишком измучена, чтобы снова заплакать, и вместо этого, выпив темную жидкость, которую подала ей девушка, и почувствовав чуть ли не облегчение, Николь стала молиться о том, чтобы ее сознание поскорей покинуло тело.

По всей видимости, ей это удалось, потому что она тут же увидела СОН. Она увидела тело, которое вкатывали на тележке-носилках в машину «скорой помощи», узнала стоящих на ступеньках дома в Патни Билла и Глинду, а между ними – бледного как полотно Луиса, которого они поддерживали с двух сторон. Оказавшись в машине, невидимая теми, кто там был, Николь наблюдала, как на лицо женщины надевают кислородную маску и включают ее. Приглядевшись внимательней, она поняла, что это лицо ей знакомо, но она никак не могла вспомнить, кто это. Включив сирену, «скорая помощь» помчалась в ночь, и последнее, что отчетливо различила Николь, были вспышки синей «мигалки», отраженные от пустых тротуаров спящего города, по которому сквозь темноту мчалась машина.

* * *

Николь Холл снова проснулась от плача ребенка. Его настойчивый писк проник в глубины ее сознания, и звуки его заставили сжаться ее сердце от страха, задолго до того, как она начала просыпаться.

– О, нет, – воскликнула она, в ужасе открыв глаза, – о Господи, умоляю тебя, нет!

В воздухе витал все тот же тяжелый запах – дыма и трав, и все те же панели из темного, почти черного дерева окружали ее.

«Но это же невозможно, – в панике подумала актриса, – ни одно переселение, ни один гипнотический сеанс не может длиться так долго!»

И тогда впервые в глубине ее сознания мелькнуло первое смутное подозрение, первая слабая догадка о том, что, проделав это гипнотическое переселение, они совершили какую-то ужасную ошибку.

Николь резко выпрямилась и села на кровати, с ужасом оглядываясь по сторонам. Тяжелый полог массивной кровати с пляшущими на нем отблесками пламени от камина почти полностью скрывал от нее комнату. От охватившего ее отчаяния у нее началась истерика и, открыв рот, она завизжала изо всех сил. Тут же послышался звук бегущих ног, занавеска поспешно отодвинулась, и в ее проеме появилось взволнованное лицо девушки.

– О, госпожа Арабелла, что с вами? Вы меня ужасно напугали! – услышала Николь.

Актриса ничего не могла ответить, она была охвачена ужасом от сознания того, что произошло на самом деле. Она вдруг начала понимать, хотя здравый смысл отказывался верить в это, что этот глупый гипнотический эксперимент удался и его результат оказался поистине устрашающим. Это означало, что произошло действительно невероятное: Луису удалось отправить ее назад, в другое столетие, и теперь она обречена быть пленницей этого прошлого, подобно несчастному, выброшенному на необитаемом острове.

– О, Господи! – продолжала кричать она. – Что ты сделал со мной?

С каждой новой секундой она все яснее понимала: все, что она видит и чувствует, происходит на самом деле. И все же Николь не теряла надежды, что это ТОЛЬКО гипноз, что она действительно перевоплотилась в того, кем была в прошлой жизни, и когда эксперимент закончится, она сможет вернуться обратно.

– Где я нахожусь? – обреченно спросила она у склонившейся над ней девушки, глаза которой были полны участия и сострадания.

– Конечно же, дома. Не говорите так странно, госпожа Арабелла. Вам это совсем не на пользу.

– Но где этот дом находится? – настаивала Николь.

– Вы прекрасно это знаете. Это Хазли Корт.

– А где находится этот Хазли Корт?

Девушка глубоко вздохнула:

– Ох, госпожа Арабелла, когда вы так говорите, у меня сердце прямо разрывается на части. Лучше давайте я дам вам еще лекарства.

– Нет, нет, – торопливо ответила Николь служанке, доставшей из-за спины чашку и бутылочку, – сначала позволь мне накормить ребенка, а потом я сделаю все, что ты скажешь.

Это была просто попытка выиграть время, и все же Николь стало на удивление хорошо, когда она взяла в руки аккуратно спеленутый сверток и увидела, что малышка тут же перестала плакать. С чувством невероятного облегчения Николь приложила девочку к груди, и та тут же принялась сосать с блаженным видом.

– Послушай меня, – нервно продолжала говорить актриса, – произошло кое-что невероятное. Я вовсе не Арабелла. Это ужасная путаница. И все это случилось в результате одного эксперимента, который не удался. На самом деле я – Николь Холл, но каким-то непостижимым образом я вошла в жизнь Арабеллы. Ты понимаешь меня?

Девушка смотрела на нее в полном недоумении, и Николь поняла, что с таким же успехом она может говорить с ней на чужом языке.

Служанка сказала:

– Все эти глупости принесут вам только вред, госпожа. Постарайтесь прекратить все это, пока не появился сэр Дензил, я вас очень прошу!

Все было бесполезно, и Николь решила пойти на хитрость. Она сделала вид, что раскаивается:

– Прости меня, но я никак не могу с собой справиться. Понимаешь, дело в том, что во время родов я совершенно потеряла память. И теперь я не могу вспомнить, кто я такая и даже кто ты такая. Так что, пожалуйста, не сердись на меня.

Девушка казалась удивленной еще больше, но, тем не менее, выражение ее лица смягчилось.

– Я вообще удивляюсь, что человек, бывший так близко от смерти, как вы, в состоянии говорить. Давайте я помогу вам все вспомнить.

Она села рядом с Николь на кровать и обняла ее за плечи.

– Что со мной произошло? – виновато спросила актриса.

– Вчера у вас начали отходить воды, и я послала за Ханной – акушеркой. Схватки продолжались двадцать четыре часа, а когда, наконец, ребенок родился, у вас, казалось, совсем не осталось сил. Вы лежали совершенно неподвижно и были так бледны, будто вы умерли.

– И что же ты сделала?

– Я стала дышать вам в рот, пока Ханна мыла руки и возилась ребенком.

Николь похолодела:

– Искусственное дыхание? Ты знаешь, а вот это я на удивление хорошо помню. Но я думала, что его мне делал Билл.

Служанка покачала головой:

– Нет, в комнате никого не было, только Ханна и я. Принимая во внимание ваше положение, сэр Дензил запретил кому-нибудь еще присутствовать при родах.

Это было удивительно, но любопытство оказалось сильнее страха:

– И что же это?

– Ну… вы же знаете…

– Да нет же! Говорю тебе, я ничего не помню.

– Ну, в общем, вы не замужем, госпожа.

– О, выходит, это незаконнорожденный ребенок? – спросила Николь, глядя на ребенка, уснувшего у нее на груди.

– Это ребенок от Майкла Морельяна.

– А кто он такой?

– Он был вашим женихом, пока ваши отцы не приняли разные стороны в этой борьбе.

Для Николь это было уже слишком.

– Кажется, я услышала довольно, – сказала Николь, почувствовав вдруг, как все это безнадежно и как силы оставляют ее. – Теперь только скажи мне, кто я такая, кто ты такая и где расположен этот дом.

– Вы – Арабелла Локсли, дочь сэра Дензила Локсли, хозяина Хазли Корт в Оксфордшире. А я – Эммет Фенемор, я стала вашей служанкой, когда мне исполнилось двенадцать лет.

Николь решила сделать последнюю отчаянную попытку все объяснить:

– На самом деле все совсем не так. Я вовсе не твоя госпожа, я – Николь Холл, актриса. И единственное, чего я сейчас хочу, – уснуть в надежде, что, когда я проснусь, все само собой встанет на свои места. Так что теперь забери ребенка и дай мне немного отдохнуть. Но если завтра, когда я проснусь, я все еще буду здесь, я хочу, чтобы ты пообещала, что поможешь мне.