Текст книги "Изгнание"

Ребенок лежал в колыбели весь в поту и в жару, ее крошечное тельце содрогалось от жесточайших приступов кашля. Она почти не ела, и Николь с ужасом наблюдала, как ребенок тает прямо на глазах. Ситуация казалась совершенно безвыходной, и актриса злилась на себя, чувствуя, что выглядит как последняя беспомощная идиотка.

Как-то ночью, слушая, как большие часы в комнате отсчитывают короткие минуты, она вдруг кое-что вспомнила. Воспоминание было смутным и относилось к тем временам, когда она была маленькой и жила с бабушкой. Николь тогда сильно болела и постоянно кашляла, ей было очень тяжело дышать. И когда у нее совсем не было сил для того, чтобы вздохнуть, бабушка как-то среди ночи отнесла ее на кухню и заставила низко наклониться над кастрюлей с кипящей водой, закрыв ей голову зонтиком, как ширмой. После этого – она очень хорошо это помнила – кашель почти прекратился, дышать стало легче, и вскоре она выздоровела. На следующий день бабушка поставила в ее комнате испаритель, чтобы воздух был насыщен влагой, и после этого она никогда больше не болела крупом.

Актриса села на кровати и, отодвинув тяжелый полог в сторону, увидела Эммет, сидевшую возле камина с беспокойно спящей на руках девочкой. Служанка повернула голову, когда Николь подбежала к ним с громким криком: «Пар!».

– Что вы имеете в виду? – спросила Эммет, потирая рукой воспаленные веки.

– Мы должны отнести Миранду на кухню и дать ей подышать влажным воздухом. Пошли.

Не дожидаясь, пока Эммет что-то сообразит, она выхватила у нее девочку, которая была теперь легкая, как пушинка, и, выбежав с ней из спальни, помчалась вниз по лестнице, прижимая ее к себе и стараясь оградить от сквозняков, которые, несмотря на жаркую летнюю ночь, гуляли по всему дому.

И тут произошло нечто очень странное. Она почувствовала, что рядом с ее сердцем бьется сердечко Миранды. Николь вдруг поняла, что плачет, и причиной ее слез была не жалость к себе, как это всегда бывало раньше, а жалость к кому-то другому, к этой малышке. Она действительно хотела, чтобы девочка выздоровела, она молилась за нее, она делала для этого все, что могла, и была в шоке от того, что кто-то из живых существ смог родить в ней такие чувства.

Николь вдруг поняла, что целует девочку в горячий лобик, ласково гладит ее крошечное тельце и приговаривает: «Ну-ну, малышка… сейчас все будет хорошо… мамочка тебя вылечит…»

Эта вспышка нежности больше всего напугала Николь. До этого момента она думала о Миранде только как о дочери Арабеллы, а себя считала, несмотря на то, что испытала послеродовую боль, лишь жертвой гипнотического переселения. И вот теперь впервые она назвала себя «мамой».

– Это только потому, что она болеет, – вслух сказала она, не будучи уже уверена в этом.

Слезы продолжали бежать у нее по щекам, она все еще пыталась разобраться в себе, пока наконец не поняла, что сейчас этим заниматься просто глупо. Она сосредоточилась на спасении ребенка и одним махом преодолела следующий пролет лестницы.

Кухни в Хазли Корт мало изменились с тех пор, как был построен дом, и Николь в который уже раз, войдя туда, поразилась тому, насколько они огромны. Попав туда, можно было сразу же представить себе, как в прошлые времена величественный шеф-повар, окруженный кучей помощников-поварят, колдует над обедом для огромной семьи. Да и теперь не только обстановка кухни осталась прежней. Там и сейчас был главный повар и его помощники, которые выполняли все его указания, готовя каждый день обеды, по крайней мере, на дюжину человек.

В ту ночь Николь с облегчением обнаружила, что главный повар, утомленный духотой кухни и жаром летней ночи, освежился большой кружкой крепкого пива, а убежищем выбрал погреб, из открытой двери которого доносился теперь его мощный храп. Оказалось, что нет необходимости будить его, так как чайник, уже вскипевший, висел над огнем. В тот момент, когда Николь собиралась снять его с крючка, подоспела Эммет, и они вдвоем сняли чайник и вылили его содержимое в кастрюлю. Обернув головку Миранды полотенцем, которое она принесла с собой, актриса наклонила ее личико как можно ближе к поверхности только что кипевшей воды. Потом она вдруг снова заплакала, на этот раз от облегчения, потому что услышала, что дыхание девочки сделалось ровнее, ей явно стало гораздо легче наполнять воздухом свои крошечные легкие.

– Это просто чудо, – сказала стоящая рядом Эммет, – если бы я только знала об этом раньше, – тут она внимательно посмотрела на Николь. – Вы ее действительно любите, правда? Бывали моменты, когда, честно говоря, я не верила в это.

Вопрос был слишком сложен, чтобы актриса могла на него ответить. Вместо этого она молча кивнула, подумав о том, что сейчас с заплаканными глазами и красным носом выглядит так глупо, как никогда в жизни.

– Арабелла, пожалуйста, не надо, – произнесла Эммет, губы которой тоже заметно дрожали, – я не могу на вас спокойно смотреть.

Но Николь не слушала ее. Все ее внимание было приковано к слабым вздохам, доносившимся из-под полотенца.

– Ей лучше, – сказала она.

– Да.

– Нужно увлажнять комнату постоянно. Надо повесить там мокрые простыни и расставить горшки с кипятком. Я уверена, что это ей поможет, – с этими словами она сняла с Миранды полотенце и внимательно посмотрела на ее личико. – Эммет, я хочу отнести ее наверх и покормить. Теперь, думаю, самое время это сделать. Ты сможешь сделать все, что я сказала?

– Конечно смогу, мэм.

– Тогда поторопись. Нельзя снова доводить ее до такого критического состояния.

– Никогда бы не подумала, что вы способны на то, что сейчас сделали, госпожа. Честное слово.

– Говоря по правде, я и сама никогда бы не подумала, – слегка улыбаясь, ответила Николь.

Позже, когда горшок с кипятком был поставлен на столик возле огромной кровати, на которой она укачивала Миранду, актриса задумалась над тем, что же все-таки с ней произошло.

– Это ты во всем виновата, – проговорила она, обращаясь к девочке, – ты все-таки нашла способ, как пролезть ко мне в душу, а, маленькая бестия? Боже, когда я вспоминаю, что я всегда раньше говорила… и что стало со мной теперь? Луис никогда этому не поверит!

«А будет ли у меня возможность рассказать ему об этом?» – усмехнувшись, подумала она. Потом, вздохнув, она задула свечу. Но в ту ночь она так и не уснула, а просто лежала в темноте, пока не услышала, как в утренней тишине начали петь птицы.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Это было поистине странное и беспокойное лето, в которое Николь попала по стечению невероятных обстоятельств и теперь вынуждена была жить жизнью совершенно другой женщины. Это было лето, когда на ее глазах происходили великие исторические события. И еще, без сомнения, этим летом произошло гораздо более важное событие: ребенок, которого она спасла, хотя сама с трудом верила в это, этот ребенок постепенно возвращался к жизни, становясь жизнерадостным, улыбающимся существом. И благодаря этому чуду произошло еще одно – Николь, которая никогда никого не любила, теперь отдавала малышке всю свою нежность, заботу и любовь.

Сначала, после той ночи, когда она, как сумасшедшая, сбежала с девочкой на кухню, Николь пробовала бороться со своими чувствами. Но это ни к чему не привело, и, в конце концов, она вынуждена была признаться самой себе в том, что она по-настоящему полюбила это крошечное бессловесное существо, которое так во многом от нее зависело. Потом, предоставленная самой себе, постепенно Николь поняла, что она счастлива, что ей нравится такая жизнь, которую теперь омрачало лишь то, что ей постоянно приходилось держаться на расстоянии от Дензила Локсли, мрачная тень которого, казалось, лежала как на самом доме, так и на его окрестностях. И все же, как ни противен ей был этот человек, она находила в себе силы общаться с ним, ибо, увы, это был единственный способ получить информацию о событиях, происходивших в стране.

Начиная с середины лета, дела короля шли с переменным успехом. И хотя города Гулль, Линкольн, Ньюарк и Лечестер не признавали его власть, но графства Херфордшир, Вустершир и Уорикшир были полностью на его стороне. Войска теперь формировались по всей стране. В Манчестере во время уличного бунта погиб один человек, который стал первой жертвой гражданской войны. И так как йоркширская знать относилась к Карлу довольно холодно, он вынужден был двигаться все дальше на юг.

– Его величество призывает всех своих сторонников сойтись для принятия окончательного решения в Ноттингеме, – с волнением произнес сэр Дензил, размахивая в воздухе каким-то документом. – Боже мой, это война. Теперь ему ничего не останется, как начать ее.

Он разыскал Николь на террасе, где она сидела, пытаясь читать книгу, что было довольно сложно, если учесть, что шрифт и язык были малопонятны ей. Миранда лежала рядом на шерстяном коврике, и теплые лучи солнца ласково грели маленькое тельце, которое уже изрядно прибавило в весе после болезни.

– Как себя чувствует Констанция? – спросил он, бросив быстрый взгляд в сторону ребенка.

– Уже гораздо лучше, благодарю вас, – ответила Николь, игнорируя тот факт, что он так и не желает называть девочку ее первым именем, несмотря на то, что все обитатели дома уже давно признали его. Она решила просто сменить тему.

– Вы поедете на встречу с королем?

– Поеду, но только в том случае, если ты будешь меня сопровождать, – улыбнувшись, тихо сказал он.

Николь поняла, чего он добивается. Ему хочется выманить ее из дома, где не будет никаких преград для ухаживаний.

– Но я не могу покинуть Миранду, – быстро ответила она, – ведь я все еще ее кормлю.

Сэр Дензил слегка поморщился от отвращения, и Николь поняла, что хотя он и развратник, но разговоры на подобные темы ему неприятны.

– Ты можешь взять ее с собой.

– Не думаю, что сборище солдат всех сословий – подходящее место для маленькой девочки.

– Совсем наоборот, – спокойно ответил сэр Дензил, – там наверняка будет много их жен, а, следовательно, и детей.

– Можно мне это обдумать? – слегка волнуясь, спросила Николь.

Он улыбнулся одной из тех улыбок, которая всегда заставляла ее нервничать.

– Конечно, можно, дорогая, – он развернулся, чтобы уйти, но на полдороге остановился и оглянулся через плечо. – Я бы очень хотел, чтобы ты согласилась, – произнес он, прежде чем зашел в дом.

«Нисколько не сомневаюсь», – подумала Николь, желая ему провалиться в самую глубокую на свете яму. Он напоминал ей плохого актера из фильма ужасов, который рушит всех и вся на своем пути, пока не получит полного удовлетворения.

– Если ты надеешься, что я везде и повсюду буду сопровождать тебя, ты глубоко заблуждаешься, – прошептала она ему вслед, хотя мысль об этой поездке очень прельщала ее.

Когда-то ей доводилось играть в ноттингемском театре, она играла мисс Хадкастл в пьесе «Покоряющая сердца», и город тогда просто пленил ее. Увидеть этот город таким, каким он был в далеком прошлом, пройти по его улицам, существующим уже несколько столетий, было для нее очень и очень заманчиво. К тому же Николь понимала, что если она будет сиднем сидеть в Хазли Корт, она может не увидеть, как будут развиваться события гражданской войны и никогда не встретится ни с одним из ее героев. А тут предоставлялся реальный шанс увидеть Карла I и всех его придворных. На нее нахлынули школьные воспоминания о принце Руперте, ставшем причиной соперничества между Дугласом Фэрбенксом Младшим и Эрролом Флинном,[4]4
  Два американских актера. (Прим. перев.).


[Закрыть] не говоря уже о молодом, но развратном Карле II.

«До тех пор, пока этот старый козел не оставит меня в покое, я должна быть с ним очень осторожна», – подумала Николь, вспомнив, что все светские дамы, пускаясь в путешествия брали с собой служанок. Она тут же поняла, что если Эммет будет рядом с ней, это наверняка охладит пыл сэра Дензила. «Если только я смогу повести себя умно, у меня получится восхитительное путешествие, а отчиму Арабеллы придется держаться от меня на почтительном расстоянии», – сказала себе Николь.

Она поведала о своем решении в тот же вечер, когда они вдвоем сидели в устрашающе огромной комнате, темные стены которой были увешаны мрачными гобеленами, изображающими сцены охоты. Николь всегда считала, что эта комната действует угнетающе, и в ней сэр Дензил выглядит особенно непривлекательно. Но именно там он сидел в тот вечер, работая со своими бумагами, и ей ничего не оставалось, как войти туда. Как только он заметил ее, его бесстрастное лицо тут же смягчилось и губы растянулись в подобии улыбки:

– Заходи, дитя мое.

– Я не могу долго здесь оставаться.

– Тогда останься ненадолго.

Николь едва заметно улыбнулась, села на стул напротив сэра Дензила и сказала:

– Если я соглашусь ехать с вами в Ноттингем, я бы хотела, чтобы меня сопровождала Эммет. Это возможно?

Он нахмурился:

– Конечно, у тебя будет служанка. Но Эммет слишком необходима здесь. Она лучше всех знает, как вести хозяйство в этом доме. Я не могу ее отпустить.

У Николь с языка чуть было не сорвалось: «Тогда я не поеду», но она вовремя одумалась. Были некоторые вещи, ради осуществления которых сэр Дензил мог бы в лепешку разбиться, и эта поездка с Арабеллой и была его заветным желанием.

– Но со мной будет кто-то из служанок? – настойчиво переспросила она.

– Можешь в этом не сомневаться, – он помолчал. – И знаешь, может быть, тебе все-таки лучше оставить девочку здесь? Ей ведь нет еще и шести месяцев, такое утомительное путешествие может ей повредить.

– Но вы же сказали, что я могу взять ее с собой.

– Конечно, можешь, дорогая, – примирительно произнес сэр Дензил, – я просто подумал, что поездка сама по себе может быть опасной для любого ребенка, тем более, если учесть, что он совсем недавно так тяжело болел.

Николь с негодованием поняла, что он загнал ее в угол.

– Не забывайте о том, что я все еще ее кормлю.

– Уверен, что ты можешь больше не делать этого.

– Но я пока не собираюсь отрывать ее от груди.

Опять легкая гримаса недовольства исказила лицо сэра Дензила:

– Это женские проблемы, меня они не касаются. Я говорю лишь о целесообразности того, что ребенка придется подвергать такому риску, – он уже почувствовал, что она хочет ехать, и продолжал на нее давить, зная, что окажется прав. – Совсем не обязательно было везти ребенка через полстраны только для того, чтобы он попал в самый разгар военных событий.

– Я не знаю, что вам ответить, – неуверенно произнесла Николь.

– Тогда разреши мне ответить за тебя. Тебе просто необходимо проветриться, дитя мое. Вот уже год, как ты сидишь в этом доме. Между прочим, таково мое желание, а пока еще я здесь хозяин, хотя и очень снисходительный.

Он улыбнулся, как ему казалось, очень милой улыбкой, и Николь почувствовала, что ей станет дурно, если она не прекратит эту беседу. Она встала и присела в реверансе, который ей так нравилось учить в театральной школе.

– Обещаю тщательно обдумать ваши слова. Спокойной ночи, отец, – она нарочито выделила последнее слово.

– Спокойной ночи, дочка.

Прежде, чем закрыть за собой дверь, Николь заметила, что он потянулся к бутылке с вином. «Он нервничает, потому что боится, что я откажусь ехать», – с уверенностью подумала она.

Эммет ждала ее в спальне, сидя у окна. Ее узкая спина была совершенно прямой, а обе руки мирно покоились на подоконнике. Полностью погруженная в свои мысли, она не услышала, как вошла Николь. Та же остановилась и несколько минут молча рассматривала удивительно хрупкое тело девушки, в котором пряталась такая нежная душа. Подобно маленькой алой розе она была милой и чистой, а глаза разного цвета придавали ее внешности своеобразное очарование. Но больше всего Николь в ней нравилось то, что она была единственной женщиной, которую она могла, не задумываясь, назвать своей подругой.

– Эй, – непринужденно начала Николь, лениво растягивая слова, как будто она вернулась в свою среду и беседовала с современной подружкой, – как тебе это нравится? Что же мне делать? Старый козел хочет, чтобы я поехала с ним в Ноттингем, где он намерен присоединиться к сборищу, которое организует король, но я так не хочу бросать Миранду. Или мне все-таки лучше ее оставить, как ты считаешь?

Эммет повернулась к ней, вид у нее был совершенно ошарашенный.

– Козел?

– Ну, сэр Большой Развратник Дензил Локсли.

– О, Арабелла, как вы можете о нем так говорить?

– Потому что так оно и есть. Он просто мечтает меня соблазнить. Разве ты этого не замечаешь?

– Пожалуй, я соглашусь с тем, что последние несколько лет он уделяет вам кое-какие знаки внимания.

– Он не пытался совратить меня в детстве?

– О, пожалуйста, не начинайте опять говорить всякий вздор. Мне ужасно не по душе, когда вы начинаете притворяться, что ничего не помните. Мне казалось, что все это у вас давно прошло.

– Конечно, конечно, – ответила Николь, которой ужасно не хотелось обижать девушку, особенно сейчас, – просто иногда мне необходимо, чтобы ты мне кое-что напоминала.

– Тогда вот что я вам отвечу: он никогда и пальцем до вас не дотрагивался, могу в этом поклясться. Но взглядом он способен прожечь дыры на вашей одежде, во всяком случае, так говорит моя мать.

Фраза была настолько выразительной, что Николь рассмеялась:

– Мне надо будет как-нибудь с ней познакомиться. Эта ее мысль звучит довольно забавно.

Лицо Эммет побледнело:

– Но вы же ее знаете, она вас лечила, когда вы болели корью.

– А, конечно, это была она, – быстро ответила Николь, – я теперь вспомнила. Ладно, но что же решить насчет Ноттигема? Он говорит, что ты со мной не поедешь.

– Вы должны ехать, – твердо сказала Эммет, – такая возможность выпадает не часто.

– Но я не хочу оставаться один на один с сэром Дензилом.

Служанка задумалась.

– А вы сможете делать вид, что очень подружились с какой-нибудь женщиной, и старайтесь быть все время вместе с ней.

– Но ночью это не поможет.

– Крепче запирайте дверь, – откровенно сказала Эммет.

– А что делать с Мирандой?

– Я разыщу в деревне женщину, которая будет кормить ее.

– Мне это совсем не по душе.

– На это необходимо пойти, или вам придется остаться дома, Арабелла. А для кормилицы это будет большая честь. Ведь многие знатные дамы вообще не кормят своих детей грудью.

– А когда она может перестать сосать грудь? – виновато спросила Николь.

– В любой момент от года до трех.

– Боже! Так долго!

Эммет посмотрела на нее укоризненно:

– Вы должны были бы это знать. Николь улыбнулась:

– Теперь я это знаю.

* * *

Они отправились в Ноттингем шестнадцатого августа, двигаясь сначала в сторону Нортгемптона, чтобы оттуда взять курс на Лестер и Дерби. Условия были ужасные: карету Дензила Локсли постоянно трясло и бросало из стороны в сторону, тем не менее, Николь ни на минуту не могла оторвать взгляд от окна. Ей казалось, что они едут по совершенно незнакомой стране: вокруг до горизонта простирались бесконечные леса, которые в двадцатом веке будут безжалостно вырублены, а вся местность обезображена сетью железных дорог и автомобильных трасс. Над ними раскинулось величественное вечное небо, по которому лениво плыли легкие летние облачка, оживляя окрестные леса и долины игрой света и теней. Иногда в поле зрения Николь попадали дома, уютно расположившиеся среди садов, окруженные цветочными клумбами и зелеными лужайками; их бревенчатые стены и остроконечные крыши являли собой восхитительный наглядный пример архитектуры прошлых столетий.

То тут, то там мелькали пшеничные поля, на некоторых урожай был уже почти убран. Один раз она увидела огромный фруктовый сад с клонившимися от тяжести плодов яблоневыми, вишневыми и сливовыми деревьями. Недалеко от него расположилась деревушка с простыми домиками, утопающими в зелени. Дальше, посреди цветущего луга, Николь увидела крестьянок, склонившихся над ручьем и моющих огромные ведра. Никогда еще она не видела столь прекрасной по своей чистоте и прелести картины, и в то же время эта уединенность и неповторимость опять напомнили актрисе, что население страны едва приблизилось к пяти миллионам.

Однако сама дорога была довольно оживленной. Карета сэра Дензила была далеко не одинокой, хотя, как могла заметить Николь, она была гораздо изысканней и современней почти всех экипажей, попадавшихся им на пути. В длинной веренице транспорта попадались даже простые повозки, битком набитые людьми.

– Здесь всегда так людно? – спросила она отчима Арабеллы.

– Конечно, нет. Это, должно быть, сторонники короля, которые спешат на встречу с ним.

Иногда мимо них с бешеной скоростью проносились одинокие всадники.

– Как они могут все время скакать так быстро? – спросила Николь. – Разве лошади не устают?

– Если лошадь – собственность ездока, он остановится где-нибудь на ночь и даст ей отдых. Но тот, кто очень спешит, просто заходит в конюшню и берет себе другую лошадь до следующего постоялого двора, и так – до конца пути.

– Так вот что помогает людям так быстро передвигаться! Хорошо отработанная система проката лошадей!

– Конечно, – слегка раздраженно ответил сэр Дензил, – что это с тобой сегодня?

Николь не ответила, она была слишком поглощена суетой и волнением, царившими на «королевской дороге»: все, кого она видела, были ярыми поклонниками монарха, откликнувшимися на его зов и спешившими теперь в Ноттингем на встречу с ним. Но название «королевская дорога» было не очень-то подходящим для этой ухабистой колеи, петляющей среди полей и лесов и пересекающей небольшие речушки. Слишком узкая для того, чтобы на ней могли без столкновения разъехаться два экипажа, она больше походила на горную тропу. Подумав об этом, Николь пришла к неутешительному выводу, что именно узкие дороги, которые не могли вместить всех сторонников короля, явились причиной многих его неудач в этой войне, начавшейся массовым походом людей, так необходимых монарху для войны.

– Бедняга, – еле слышно произнесла она, погруженная в свои мысли, но тут же очнулась, потому что сэр Дензил ласково похлопал ее по руке и переспросил:

– Что ты говоришь?

С тех пор, как они уехали из дома, его поведение заметно изменилось. Как того и опасалась Николь, вдали от привычного домашнего окружения он стал к ней более внимателен, более заботлив, явно проявляя все признаки влюбленности. Она была уверена, что он вот-вот сделает ей предложение, без всяких сомнений, делая ставку на то, что пообещает обеспечить ее материально и дать имя и кров горячо любимой ею дочери Майкла Морельяна.

«Но что же, – спрашивала себя Николь, – что же ответила бы ему настоящая Арабелла? Послала бы она его к черту, или, понимая всю безвыходность своего положения, согласилась стать его женой?»

В конце концов, она пришла к выводу, что просто невозможно понять логику женщины семнадцатого столетия, в котором для нее не существует никакой возможности остаться одинокой, тем более с незаконнорожденным ребенком на руках.

– Я спрашиваю, скоро ли мы доберемся до Лестера? – быстро нашлась актриса.

– К ночи. Остановимся в «Страусе».

– Звучит просто грандиозно.

Отчим Арабеллы посмотрел на нее с интересом:

– Иногда ты очень странно выражаешься.

– Простите, я просто оговорилась, – ответила Николь.

И хотя он принял это объяснение, в воздухе повисла тишина, и она явно почувствовала угрозу, исходящую от этого человека.

– А другие тоже там остановятся? – продолжила она, вспомнив совет Эммет завести близкое знакомство с какой-нибудь женщиной.

Служанку, которую выбрал для нее сэр Дензил, она уже успела невзлюбить.

– Вне всяких сомнений. Тебе будет казаться, что там собралось все мужское население, способное держать оружие и проживающее на расстоянии двадцати миль к северу и югу от берегов Трента. Все они спешат на зов короля.

– Но мы-то живем гораздо дальше.

– Настоящие патриоты короля приедут на его зов и доберутся до Ноттингема вовремя, как бы далеко они ни жили.

– И вы собираетесь сражаться за него? Вы присоединитесь к армии?

Худое лицо исказила гримаса.

– Бог свидетель, мое здоровье мне не позволит сделать это.

– Вот как? А что с вами? – не скрывая любопытства, спросила Николь.

– Болезнь легких, при которой нельзя участвовать в сражениях.

– Зачем же тогда было ехать?

– Следи за своим тоном, твои вопросы в высшей степени оскорбительны.

Николь не обратила внимания на его слова.

– Ответьте же мне, – настойчиво проговорила она.

– Я настоящий солдат короля. И уж если я не могу воевать сам, я буду помогать ему деньгами, лошадьми, людьми.

– А, понимаю.

– Многие окажутся в таком же положении, как я. Не у всех есть возможность покинуть свои поместья, чтобы присоединиться к королевскому войску.

«Но будет лучше, если они все пойдут воевать, и ты вместе с ними, – думала Николь. – Интересно, эта его болезнь – только предлог, чтобы не воевать, или он правда страдает от какого-то отвратительного недуга? Вообще-то, судя по его безумному взгляду и истощенному внешнему виду, вполне можно допустить, что он болен. И скорее всего – туберкулезом», – заключила она.

Мысль о его болезни и о том, что Арабелла была бы скорей всего вынуждена выйти замуж за этого человека, занимала ее до того самого момента, пока они не въехали на мощеный двор «Страуса». И только тут Николь вспомнила, что Арабелла – это она и проблема замужества стоит перед ней, а не перед той, в чьем теле сейчас находится ее душа.

Сама гостиница оказалась красивой, очень старой и слабо освещенной. Николь поняла, что, построенная еще в эпоху Тюдоров, она, тем не менее, оставалась модной и современной. Чтобы провести ночь в комнате, подобной тем, какие были в этой гостинице, людям в двадцатом веке приходилось уезжать за многие мили. Комната, в которой оказалась она, была с низким потолком и просто очаровывала своим убранством. Николь, стоя, с удовольствием осматривала ее, пока Маргарет, новая служанка, вытаскивала из саквояжа платья и встряхивала их.

– Вам помочь переодеться, госпожа?

– Ни за что. Сначала мне нужно выпить.

Девушка сделала ей реверанс, но не очень учтиво: по-видимому, она не любила Арабеллу за что-то, что произошло между ними давно и о чем не могла знать Николь.

– Как вам будет угодно.

Актриса невольно подумала, что она является прототипом миссис Данверс из пьесы «Ребекка», и ей оставалось только надеяться, что девушка окажется терпеливой и вежливой, иначе эта чудесная поездка может превратиться в заключение под стражу.

– Можешь пока переодеться сама, – бросила Николь через плечо, выходя из комнаты, и начала спускаться по деревянной лестнице.

Не будучи сильна в архитектуре, Николь все же поняла, что здание действительно принадлежит к временам королевы Елизаветы, потому что площадки между лестничными маршами были не огорожены и украшены резными столбиками. Именно это позволило ей посмотреть вниз, чтобы понять, что за шум доносится от дверей, ведущих во двор.

В дверях стоял мужчина, одетый в дорожный костюм, черный цвет которого прекрасно сочетался с малиновым цветом ремня, к широкополой темной шляпе было прикреплено несколько малиновых перьев. Когда он снял перчатки, Николь увидела чистейшей воды изумруд, ярко блеснувший в матовом свете свечей. Она, как зачарованная, разглядывала незнакомца, и он, в ту же минуту почувствовав, что на него смотрят, оглянулся. На нее смотрели глаза цыгана, глаза цвета жаркого летнего полдня, цвета крепчайшего старого коньяка, цвета сладостных дней и пожара осенних листьев, глаза, в глубине которых, казалось, затаился блеск темной воды стремительно мчавшихся горных потоков.

Слегка улыбнувшись, мужчина снял шляпу, и ему на плечи упала копна черных волос, таких же длинных, как у Майкла. Но в отличие от каштановых прямых прядей любовника Арабеллы, у этого человека волосы были густые и кудрявые, черные, как вороново крыло, и блестевшие таким же матовым блеском.

– К вашим услугам, мэм, – произнес он и поклонился.

В голове у Николь все смешалось, она совершенно забыла про Арабеллу и про то, в каком времени она находится. Она усмехнулась и непринужденно ответила:

– Боже мой! Ничего не имела бы против заполучить вас в качестве рождественского подарка.

Он выглядел удивленным:

– Рождественского? Но сейчас ведь только август.

– Да, знаю. Прошу прощения, я сказала, не подумав, – с этими словами Николь начала спускаться по лестнице, пока он стоял и ждал ее.

Когда она подошла, мужчина снова поклонился.

– Джоселин Аттвуд, к вашим услугам.

– Ник… Арабелла Локсли, приветствую вас, – она протянула руку для пожатия.

Вместо этого он ее поцеловал.

– Очень приятно, госпожа.

Лицо, в которое она смотрела, было очень интересным. Темные блестящие глаза, обрамленные длинными ресницами, придавали ему почти женственный вид, но это впечатление ни в коем случае не подтверждалось, стоило посмотреть на другие черты его лица. Под вьющимися волосами был виден широкий лоб интеллигента, нос был тонок и слегка удлинен, выдавая его аристократическое происхождение, на полных чувственных губах играла очаровательная улыбка. Это было лицо повесы и бездельника, и все же его черты таили в себе ум и понимание, а его бесшабашный вид не мог скрыть чувство собственного достоинства. Вся его фигура выдавала в нем человека, который прекрасно знает, как себя вести. Среднего роста и комплекции, он обладал силой и внутренней элегантностью, которая, без всяких сомнений, могла передаться только по наследству через несколько поколений.

– Вы остановились здесь? – спросил он, явно оценивая ее.

Стараясь не подать виду, что она с интересом его изучает, Николь ответила:

– Да, вместе с отцом. Он держит путь в Ноттингем на встречу с королем, – она вдруг испугалась, что сморозила глупость – ведь он вполне мог оказаться сторонником парламентариев.

Но, словно прочитав ее мысли, Джоселин сказал:

– Я тоже направляюсь туда. У его величества нет другого выхода, кроме как стоять твердо и до конца, и он дорожит любым человеком, спешащим ему на помощь.

– Это на самом деле так, – согласилась с ним Николь, заметив, что он бросил на нее испытующий взгляд.

– Вы разбираетесь в положении дел?

– Конечно. Ведь сейчас очень интересное, хотя и беспокойное время.

Он снисходительно улыбнулся:

– Вы умны не по годам, мэм. Могу поклясться, что очень немногие женщины в таком возрасте интересуются политикой.

– Тем хуже для них, – резко сказала Николь. – Между прочим, мне двадцать семь лет, – она произнесла это прежде, чем успела подумать, и тут же заметила, что лицо Джоселина слегка помрачнело.

– Боже мой! Я дал бы вам по крайней мере лет на десять меньше. Вы меня извините, но у меня почти шестнадцатилетняя дочь, и вы выглядите ее ровесницей.

Последовала неловкая пауза, она была явно разочарована, подумав, что наверняка он женат. Однако он не успел заметить ее замешательства, потому что она быстро обернулась, услышав тихие шаги, которые, как она безошибочно угадала, принадлежали сэру Дензилу Локсли. В первый раз она почти обрадовалась его появлению и быстро проговорила: