Текст книги "Изгнание"

Вслух же она сказала:

– Желаете посмотреть на ребенка?

Он замер, видимо, раздумывая над своими хорошими манерами:

– Конечно. Я надеюсь, что ты назвала ее Констанция.

– Нет. Я дала ей имя Миранда. Но почему я должна была назвать ее Констанция?

Он побледнел еще больше:

– Ты прекрасно знаешь, почему. Потому что так звали твою мать, и твоя дочь должна быть названа в ее честь.

– Боюсь, что теперь слишком поздно. Миранда – это уже решено, – ответила Николь, но потом, подумав, не зашла ли она слишком далеко, добавила, – но, может быть, мы дадим ей второе имя – Констанция?

Мгновенно лицо сэра Дензила передернулось, и он снова побледнел, прошипев:

– Ты не смеешь вести себя так со мной, Арабелла. Я – хозяин в своем доме, и пока ты находишься под крышей моего дома, ты будешь покорной. Сегодня же вечером ребенок должен быть крещен, и девочке будет дано имя, которое назову я.

Вставая, Николь посмотрела на него и подумала: «Интересно, какая девушка могла соблазниться на этот мешок с костями и терпеть всю его брань? Хотя в том столетии, в котором живу я, он был бы совершенным ничтожеством. В лучшем случае – одиноким занудой, которого никто не любит».

Напоследок она сказала:

– Делайте что хотите. Но вы не сможете запретить мне звать ребенка тем именем, которое я выбрала.

Не говоря больше ни слова, сэр Дензил выскочил из комнаты, не удосужившись даже взглянуть на внучку и оставив Николь в еще большем смятении, чем перед их беседой.

– Боже, какая свинья! – воскликнула Николь, как только его шаги стихли. – Бедная Арабелла, она действительно просто страдалица.

– Послушайте, – проговорила Эммет довольно спокойно, но в ее голосе слышались панические нотки, – вы не должны продолжать так себя вести, госпожа. Я начинаю верить в то, что во время родов с вами действительно произошло что-то, вы действительно стали другой, хотя выглядите точно так же. Но если это и так, я умоляю вас не показывать этого. Сэр Дензил всегда был непреклонен, и он просто не потерпит этого. Он был очень жесток с вашей матерью, хоть и был неутешен, когда она умерла. Вашу жизнь он тоже может превратить в ад, если вы будете упрямы. Самое лучшее, что вы можете делать, соглашаться со всем, что он говорит, пока ваши силы не восстановятся, и вы не станете самой собой.

– Но Эммет, дорогая, – сказала Николь, беря девушку за руку, – во мне и говорит та, которую ты называешь «самой собой». Можешь мне верить, а можешь – нет, но у меня самой совсем другой отец, и я привыкла вертеть им, как мне вздумается. И потакать этому старому негодяю – это просто выше моих сил, черт возьми!

Эммет серьезно посмотрела ей в глаза, и Николь в первый раз заметила, что у девушки один глаз светло-коричневый, а другой – голубой.

– Не могу понять, что произошло с вами, госпожа Арабелла. Вы знаете, мне это не по силам. Но все же я очень прошу вас не усложнять себе жизнь, ни себе, ни мне.

Николь кивнула:

– Хорошо. Я постараюсь сдерживать себя, пока не найду способа избавиться от всего этого, – она помолчала, потом добавила: – Однако мне бы хотелось показаться доктору или какому-нибудь лекарю. Кто знает, может быть, кто-нибудь сможет помочь мне. Ты можешь мне это организовать?

На лице служанки отразилось такое облегчение, что Николь стало жаль ее:

– Я сделаю все, чтобы только увидеть вас вновь здоровой. Сегодня же пошлю записку в Оксфорд доктору Ричи, – серьезно ответила она. – А теперь, я думаю, вам лучше снова лечь. Это вообще неслыханно, чтобы женщина так скоро была на ногах после родов.

– Еще минутку, – произнесла Николь твердо.

Она быстро подошла к окнам, открыла одно из них и выглянула наружу. Ей захотелось увидеть хотя бы небольшую часть того уголка земли, куда она так неожиданно перенеслась.

Сады, окружающие Хазли Корт, были посажены, по всей видимости, еще в прошлом столетии. Сейчас же прямо перед собой Николь увидела мощеный, плохо ухоженный двор, окруженный полуразвалившимся забором и стройными тиссовыми деревьями. Справа раскинулся густой сад, наверняка полный всяких диковинных зверей и птиц. Вытянув шею, она увидела вдалеке замерзшую гладь воды и догадалась, что в свое время дом был обнесен рвом. Больше она ничего не смогла разглядеть, кроме простирающихся вдаль снежных просторов, что тут же заставило ее задуматься о том, какое сейчас время года.

– Какой сейчас месяц? – спросила она Эммет, которая тщательно расправляла ее постель.

– Девятнадцатое марта.

– Погода не очень-то весенняя.

– Да, и она держится уже несколько дней. Это ужасно, если учесть, как много людей сейчас перемещаются по стране.

Николь отвернулась от окна и посмотрела на нее:

– Так что же все-таки происходит?

– Ну, я могу судить об этом только по разговорам слуг, но ходят слухи, что король еще в январе уехал из Лондона, и это было ошибкой, потому что он теперь не может вернуться назад. Говорят, что он отправился на юг с жалкой горсткой преданных ему людей и добрался до Йорка.

– И что произошло там?

– Члены Парламента пытаются заставить его подписать новую конституцию. Ваш отец заявил, что он на стороне его величества, а сэр Дэвид Морельян полностью на стороне Парламента. Он верит, что король заключил сделку с дьяволом, и сам не понимает, что творит.

– И в результате целая страна оказалась расколотой на два лагеря?

– Теперь кажется, что это никогда не кончится.

– Самое подходящее время вернуться назад, – сказала Николь.

Она хотела выразить этими словами протест, пожаловаться на свою горькую участь, но вместо этого она неожиданно почувствовала прилив возбуждения, такой же, как ночью.

– Какое потрясающее время!

– Вы улыбаетесь совсем как раньше, – окликнула ее Эммет.

Приложив руки к лицу, Николь обнаружила, что она действительно улыбается.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

После того как доктор уехал, Николь села и уставилась в окно ничего не видящими глазами. Из Оксфорда доктор приехал верхом, саквояж с лекарствами и инструментами был прикреплен к седлу лошади, на которой следом за ним ехал подручный мальчик. Как только врач вошел в комнату, в Николь умерла всякая надежда. Она сразу же поняла, что доктор Роланд Ричи, этот огромного роста честный малый с грубоватым лицом и кристально чистыми голубыми глазами, не поймет ничего, если она попытается объяснить ему правду. И все же, повинуясь слепому желанию и надежде на спасение, актриса решила предпринять еще одну попытку.

– Я слышал, вы сильно пострадали при родах, госпожа, – доктор не стал ходить вокруг да около, а сразу приступил к делу. – Боюсь, что все женщины проходят через это. Но, слава Богу, слава Богу, и вы, и ваш ребенок живы, а это кое-что да значит.

«Да помогут мне Небеса!» – подумала Николь, еле сдерживая нетерпение. Выдавив из себя улыбку, она ответила:

– При родах, доктор Ричи, пострадало не столько мое тело, сколько рассудок. Вы когда-нибудь имели дело с душевными болезнями?

Кристально чистые голубые глаза сузились:

– Вообще-то случаи помешательства при родах мне не известны, может быть, они бывают, но редко, очень редко. Однако, госпожа, осмелюсь вам заявить, что вы совсем не кажетесь мне душевнобольной.

Николь начала говорить, взвешивая каждое слово:

– Я вовсе не сумасшедшая, доктор Ричи. Просто был произведен эксперимент над моим сознанием, и именно об этом я хочу вам рассказать.

Он знаком приказал мальчику поставить вещи и выйти из комнаты.

– Вы сказали – эксперимент? – переспросил врач.

– Да. Дело в том, что часть нашего мозга освобождается, когда человек засыпает. Вы с этим согласны?

Доктор Ричи заерзал на стуле и прокашлялся:

– Это та часть мозга, которая видит сны, да, согласен.

– Так вот, эту часть сознания можно отправить куда-нибудь, это вы тоже знаете.

– Да? – он соединил кончики пальцев и посмотрел на нее с недоверием и интересом.

– Куда-нибудь в путешествие в другое время и в другое место.

Доктор Ричи сделался вдруг очень серьезным:

– У вас есть медицинское образование, мадам?

– Нет, – быстро произнесла она, – я говорю вам об эксперименте в области перемещения с помощью гипноза, – с таким же успехом она могла бы разговаривать с ним на иностранном языке.

Доктор ничего не понимал, он уставился на нее, глупо моргая.

– Перемещать – это значит перебрасывать. Вы хотите сказать, госпожа, что вас куда-то перебросили или переселили? Вас что, заколдовали?

Где-то в глубине сознания Николь вдруг зародилось тревожное подозрение, и ее пронзило холодом от мысли о том, в какую пучину ее могут завлечь подобные разговоры. Ужасные события, произошедшие в Салеме в штате Массачусетс, которые легли в основу пьесы «Испытание», происходили в 1692 году, с теперешними событиями их разделяет период в пятьдесят лет. Сейчас же вера в колдовство очень «популярна» среди всех слоев населения, в него верят все, включая докторов и священников. Почувствовав, что эта тема становится опасной, Николь умерила свой пыл и задумалась над тем, как ей теперь уйти от этого разговора.

– Если кто-то сделал с вами такое, – продолжал Ричи, прервав наступившее молчание, – вы должны назвать мне их имена. Может, вы подозреваете кого-то, кто живет в этом доме?

– Конечно, нет, – ответила Николь, стараясь обдумывать теперь каждое слово, – это все мои собственные глупые фантазии, доктор Ричи. После родов меня стали посещать странные идеи. Иногда я совершенно не понимаю, о чем говорю.

Как будто поняв, что она старается уйти от разговора, Ричи прищурил глаза, и в них Николь заметила огонек недоверия.

– А ваш отец знает о вашем состоянии?

Николь явно начинала паниковать. Если сэр Дензил узнает, что его дочь заколдована, то последствия этого могут быть самые ужасные.

– О, да, – виновато проговорила она, – сэр Дензил заметил, что после родов я стала немного не в себе, – она повторила слова, которые слышала и от Эммет, и от Майкла, – поэтому он и решил, что меня должен осмотреть врач. Он подумал, что такой мастер своего дела, как вы, быстро поставит меня на ноги.

Но доктора Ричи не так-то просто было провести.

– Прежде чем продолжить наш разговор, я думаю, мне следует увидеться с сэром Дензилом, – сказал он.

– Его нет, – сказала Николь как можно уверенней, – вы же знаете, все вокруг только и говорят о войне, и он постоянно разъезжает, договариваясь с соседями.

– Тогда мне пора. Да, я оставлю вам одно лекарство. Если оно не поможет, мне ничего не останется, как пустить вам кровь, – он подошел к своему саквояжу и достал бутылочку с ядовито-желтой жидкостью. – Принимайте это три раза в день после еды.

– Что это?

– Заячья моча – старинное, но очень верное средство от меланхолии и болезни мозга. Также советую вам, госпожа, избегать шумных больших компаний и не переедать, постарайтесь также регулярно прочищать желудок.

Ей показалось, что он говорит все это в шутку, но на его лице не было и тени улыбки. И так как она уже сталкивалась с непредвиденной ситуацией в этом незнакомом ей столетии, ей ничего не оставалось, как с серьезным видом взять бутылочку и заверить доктора Ричи, что она постарается отбросить свои глупые фантазии. И все-таки ей, по всей видимости, не удалось до конца убедить его, так как в дверях он повернулся и сказал:

– Завтра я приду проверить, как вы себя чувствуете, госпожа Локсли. А на досуге советую вам подумать и вспомнить, не произносил ли кто-нибудь над вами непонятных слов, похожих на заклинание, – он замолчал, по-видимому, что-то обдумывая. – Ваш ребенок в порядке?

– В полнейшем, – заверила его Николь, – уверяю вас, он вполне здоров.

– Ага, – это было последнее, что сказал доктор, перед тем, как уйти.

Когда дверь за ним закрылась, Николь упала на стул и расплакалась от невероятного облегчения. Потом она подошла к столу и, налив себе бокал вина, уселась с ним около окна, глядя пустыми глазами в серые сумерки и думая о том, что же ей теперь делать.

Было совершенно очевидно, что ей просто необходимо принять какое-то решение. Она может активно продолжать поиски способа вернуться назад, всякий раз сталкиваясь с предрассудками и страхами, или же просто ждать, когда случай сам представится: это может быть сон или случайная медитация, которая вызовет транс и поможет ей оказаться в реальной жизни. В любом случае, ей надо подумать о своей безопасности. Получалось, что пока ей ничего не остается, кроме как в точности копировать Арабеллу.

Обдумав все, она поняла, что другого выхода нет. Она больше не сомневалась в том, что прекрасно сможет играть роль Арабеллы. На мгновение поддавшись отчаянию, Николь осушила бокал, и тут вместе с решимостью к ней вернулось знакомое уже чувство волнения и возбуждения, пробежавшего холодком по спине.

* * *

С этого момента жизнь для нее сделалась невыносимой. Каждый день, просыпаясь, Николь с замиранием сердца нутром чувствовала, что она все еще находится в Хазли Корт, что чуда так и не произошло, хотя ее освобожденное сознание наверняка блуждало где-то в потемках, ища дорогу к ее настоящей жизни. Потом, когда первое потрясение прошло, ей стало даже интересно каждый день, вставая с постели, удивляться всему, что она видела вокруг себя, и, подобно ребенку, делать все новые и новые открытия.

Как и многие ее подруги, Николь всегда строго следила за своей внешностью и фигурой, и сейчас, раз уж ей суждено было существовать в теле Арабеллы, она решила не отступать от этого правила. Несмотря на большую разницу в пище двадцатого и семнадцатого веков, она старалась придерживаться диеты и начала делать специальные упражнения, чем до смерти напугала бедную Эммет, которая однажды, войдя в комнату увидела, как ее госпожа в одном нижнем белье странно кланяется и дрыгает ногами.

– Боже мой, Арабелла, что это за дьявольские игры? Куда, ради всего святого, подевалась ваша скромность?

– Она куда-то исчезла после того, как я родила ребенка. А сейчас будь умницей, оставь меня в покое. Мне необходимо обрести прежнюю форму.

Служанка вышла из комнаты с выражением обреченности на лице. Впрочем, такое выражение лица было у нее теперь все время, она давно поняла, что с ее госпожой, которую она знала с малых лет, происходит что-то очень странное, но она даже представить себе не могла, что именно. Она также была очень удивлена тем, что Арабелла начала проявлять большой интерес к косметике, причем с совершенно неожиданной стороны. Если раньше она никогда ею не пользовалась, то теперь макияж стал для нее обязательным ежедневным ритуалом. Губы теперь у нее всегда были аккуратно обведены розовой помадой, щеки нарумянены, а ресницы выглядели странно длинными и темными. Все слуги знали, что Арабелла часто спускается в подвал, где у нее хранились всякие травы и настойки, которые она смешивала по своим собственным рецептам.

Ее желание придать своей внешности привычный шарм и утонченность было столь велико, что однажды она чуть не подстригла волосы. Потом, вспоминая об этом, она поняла, какая бы это была ошибка, и очень обрадовалась, что в тот момент Эммет вошла в комнату и сердито спросила, что это она собирается делать и неужели ей хочется быть похожей на мальчика.

– Но мне нравятся короткие волосы.

– Тогда вы совсем будете на себя не похожи, – яростно возразила Эммет, и актриса, которая вообще никогда не прислушивалась к советам женщин, внимательно посмотрев на нее, вдруг рассмеялась.

Ей все больше и больше нравилась Эммет, она напоминала ей малиновку: вся в черном, с черными волосами, с очень подвижными чертами лица и маленьким темно-красным ротиком. Фигура у нее была маленькой и тонкой, но ее хрупкость была обманчивой.

Служанка оказалась неприступной преградой на пути доктора Ричи, который настаивал на кровопускании, не сомневаясь уже более в том, что столкнулся с колдовством. Рассказав ему, как помогло лекарство ее госпоже, Эммет настояла на том, чтобы Ричи обследовал ступни Арабеллы, так как она боялась, что у нее может развиться артрит. Доктор важно заявил, что избыток секса мог ослабить ее суставы, и теперь, раз она на это жаловалась, он стал подозревать, что это нечто большее, чем простое растяжение связок. Однако этот трюк оказался удачным, и к тому времени, когда доктор выразил желание снова поговорить с сэром Дензилом Локсли, отец Арабеллы уже успел уехать. Поняв, наконец, что на этот раз опасность миновала, Николь пообещала себе впредь играть свою роль с еще большей осторожностью.

Она продолжала кормить малышку грудью, хотя это немного ограничивало ее возможности, а она горела желанием подробно изучить дом и сад и все прилегающие к ним окрестности. Ее отвращение к детям переросло в своего рода безразличие. Сказать по совести, она не могла признаться, что любит Миранду, хотя, когда малышка сосала ее грудь, она чувствовала странное спокойствие и умиротворение. У нее также возник чисто человеческий интерес к тому, как растет девочка, для нее это было ново и необычно, ни с чем подобным она раньше не сталкивалась.

Но самым привлекательным для женщины двадцатого столетия было изучение той восхитительной, завораживающей своей красотой местности, где жила Арабелла. Осторожно наводя справки, она выяснила, что дом в Хазли был построен еще во времена Вильгельма Завоевателя, а во время правления Генриха III появились все остальные постройки, территория была обнесена рвом, от которого теперь осталось лишь небольшое озеро, полное рыбы. С приходом апреля снег начал таять, и в садах Хазли Корта запели птицы. Наступила весна, хоть и запоздалая, но полная ярких красок и цветов.

Николь проводила почти все время вне дома, и это было удобно еще и потому, что она, таким образом, избегала встреч с сэром Дензилом, а в ее планы теперь входило видеться с ним как можно реже. Однако во время обеда, который подавался каждый день ровно в полдень, встречаться им все-таки приходилось. Она сидела на одном конце огромного дубового стола, а отец Арабеллы – на другом, и они могли общаться друг с другом лишь на расстоянии. Так как для этого нужно было разговаривать довольно громко, они чаще всего молчали, и Дензил Локсли сидел, уставившись или себе в тарелку, или на Николь, что доставляло ей крайнее неудобство.

Наблюдая за ним исподтишка, она заметила, что отец Арабеллы, овдовевший, как она теперь знала, четырнадцать лет назад, испытывал не совсем обычные родительские чувства к своей дочери, которая явно похорошела, после того как Николь придала ее внешности лоск и красоту двадцатого века. «Если это действительно так, – думала актриса, – то мое положение очень скоро может сделаться просто невыносимым, и мне действительно придется уйти отсюда». Эта мысль, однако, была настолько пугающей, что Николь старалась не думать об этом. Но однажды, когда эти совместные обеды стали для нее слишком тягостными, Николь, забыв об осторожности, решила заговорить с ним:

– Сэр, что такого интересного вы во мне нашли? Вы смотрите на меня, не отрываясь, вот уже десять минут, и я была бы вам очень признательна, если бы вы объяснили мне причину.

Он слегка вздрогнул, но вспомнив, что в комнате присутствуют слуги, смутился:

– Извини, я делаю это не нарочно. Мои мысли на самом деле очень далеко отсюда.

– С королем?

– Да, – смущенно ответил он.

– И какое сейчас положение в стране?

Сэр Дензил взглянул на нее с неподдельным изумлением.

– Ты же никогда не интересовалась политикой. Почему же сейчас ты об этом спрашиваешь?

– Потому что обстановка очень уж напряженная. Надвигается гражданская война, и я хочу знать обо всем как можно подробнее.

Суровые черты лица сэра Дензила смягчились, что бывало крайне редко.

– Надвигается гражданская война, неужели? Откуда тебе это известно, дитя мое?

– Потому что это совершенно очевидно, – ответила она, чувствуя, что ступает на опасный путь, – мне кажется, что обстановка с каждым днем накаляется.

– Кто тебе об этом сказал?

– Я слышала, как вы обсуждали это с сэром Гэйлзом Хойтоном.

Кожа на лице сэра Дензила натянулась, из-за чего кости проступили еще отчетливей: это означало улыбку.

– Вообще-то подслушивать нехорошо, но если ты горишь желанием узнать…

– О, да, – она почувствовала облегчение от того, что смогла найти подход к этому суровому человеку.

– Твоя мать, конечно, была слишком молода, чтобы интересоваться политикой, – продолжал он, – хотя, если бы она была жива, я думаю, что теперь ее бы это тоже интересовало. У нее были неплохие мозги, но она умерла слишком рано.

– Сколько лет ей было, когда она умерла?

– Девятнадцать. Но разве ты об этом не знаешь?

– Я не была до конца уверена.

– Как тебе известно, она умерла, рожая мне сына, который тоже погиб. И потеря этого мальчика расстроила меня до глубины души.

– Меня удивляет то, что вы не женились снова и не попытались завести других детей, – ответила Николь с ноткой напряжения в голосе.

Смерть жены, несомненно, была для него тяжелой утратой, но смерть сына… это полностью меняло дело.

– Мне не хотелось больше делать этого, – бесстрастно ответил отец Арабеллы. – Два раза было для меня вполне достаточно. Во всяком случае, тогда я считал именно так.

«Два?!» – чуть было не воскликнула Николь, но вовремя остановилась, так как прекрасно понимала, что о том, что ее отец был вдовцом, когда женился на ее матери, девушка должна была знать наверняка.

Вместо этого Николь сдержанно произнесла:

– Понимаю, – и склонилась над тарелкой.

– Не думаю, что ты можешь понять меня, – тихо ответил сэр Дензил.

Удивленная, она вскинула глаза и заметила, что он знаком указал двум лакеям покинуть комнату.

– Я думаю, что сейчас ты уже в том возрасте, когда вполне можешь понять меня, – продолжал он, изучающе глядя на нее.

Актриса почувствовала, что сейчас она должна быть очень осторожной.

– Понять что? – настороженно спросила она.

– Что женщины всегда изменяли мне, Арабелла. Первая жена меня опозорила, а вторая никогда не любила. У меня не было ни малейшего желания рисковать своим счастьем и жениться в третий раз.

– Вы можете объяснить подробней?

– Да. Так вот, первая леди Локсли совершила ужасный грех. Она изменила мне, спутавшись с одним из лакеев, а потом сбежала вместе с ним в Лондон.

– Ого! – искренне удивившись, присвистнула Николь.

– Прошло несколько долгих лет, прежде чем мне удалось точно установить, что она умерла, и я получил возможность жениться снова.

– На Ара… моей матери?

– Она была уже беременна, – проговорил сэр Дензил подавленно, – она путалась с каким-то безродным неудачником, который, узнав, что она в положении, удрал из страны. Ее отец был в полном отчаянии и предложил мне жениться на ней.

– Она что-нибудь вам рассказывала?

– Она была счастлива, оттого что нашла надежный дом и человека, давшего имя ее ребенку. Это было все, чего она хотела. Так что видишь, дитя мое, – сэр Дензил поднял в ее сторону бокал с вином, – я, исходя из всего этого, только твой отчим. Между нами нет никакого родства.

Николь захотелось сказать: «И поэтому, грязный старик, ты положил на меня глаз? Ты вырастил Арабеллу, понял, что она умна и красива, и теперь у тебя кое-где зачесалось? Удивительно, как она смогла избежать твоих притязаний». Вслух же она произнесла:

– Смотрите, как интересно. История повторяется, и у меня тоже незаконнорожденный ребенок. Но мы с Майклом поженимся. Несмотря на создавшееся положение, он вряд ли от меня отступится.

– Я не желаю, чтобы его имя произносилось в этом доме, – сердито ответил сэр Дензил. – Его отец не только на стороне Парламента, он является одним из его членов. Конечно, он сейчас в Лондоне, где собирает парламентские войска. А преданный ему сын наверняка помогает своему отцу.

– А почему вы так ополчились против них?

– Потому что я привык служить королю. Монархия стоит за то, чтобы установить и укрепить статус-кво. И я никогда не был сторонником перемен, – он помедлил и осушил бокал с вином. – Но, в любом случае, Арабелла, твоя помолвка расторгнута и ты имеешь право выйти замуж за того, за кого захочешь, – его темные глаза блеснули, когда он посмотрел на нее поверх края вновь наполненного бокала.

Как ни странно, Николь стало его жаль. Наверняка он уже несколько лет мечтал жениться на падчерице и искал только подходящего предлога прекратить ее отношения с Майклом Морельяном. Но, скорей всего, Арабелла, также как и сама Николь, находила его неприятным и отталкивающим, так что в этом отношении ему здесь ничего не светило.

– Я это знаю, – сдержанно произнесла Николь.

– И насколько велико твое желание стать невестой?

На время забыв о том, что она – Арабелла, актриса ответила, выражая свои собственные взгляды на замужество:

– Не думаю, что брак – это все, к чему нужно стремиться, если вы это имеете в виду. Его стоит заключать лишь в том случае, если собираешься иметь детей. Я достаточно консервативна, чтобы верить в это. Однако меня дети совершенно не интересуют, поэтому совершенно не волнует то, что я останусь одинокой женщиной.

Сэр Дензил выглядел совершенно пораженным:

– Но у тебя уже есть дочь! Да и вообще, как ты можешь высказывать такие суждения?

– Потому что я в них верю. А теперь, сэр, с вашего позволения, мне бы хотелось закончить обед.

С этими словами Николь, нарушив свою диету, от души наполнила тарелку и, принявшись за еду, дала понять, что не собирается продолжать разговор.

* * *

В этот же день она вынесла Миранду в корзинке на улицу, несмотря на яростные протесты Эммет.

– Прохладный воздух погубит ребенка!

– Какая ерунда Бедная малышка ужасно бледна. Сегодня совсем не холодно.

Не обращая внимания на ее слова, служанка превратила несчастную девочку в огромный кокон из пеленок, прежде чем позволила Николь вынести ее из дома.

Свернув направо и обойдя неухоженный двор, актриса прошла мимо красивого сада с подстриженными деревьями и, следуя дальше вниз по тропинке, спустилась к огороду, где уселась на освещенный солнцем камень. Поставила корзинку рядом с собой на землю и немного приподняла девочку, чтобы та тоже могла оглядеться вокруг. Хотя почти вся земля была вспахана под посадку овощей и зелени, тут и там оставалось множество цветов. Николь, закрыв глаза, наслаждалась, чувствуя, как ласковое апрельское солнце гладит ее по лицу.

И, сидя на теплом камне, она думала о том, как все-таки странно и необычно то, что она, обожающая городскую жизнь и всегда твердившая, что вид любой травинки или листа вызывает у нее тошноту, с таким наслаждением вбирает в себя красоту Хазли Корт и окружающих его деревенских пейзажей. Наряду с такими неудобствами быта семнадцатого столетия, как невозможность принять ванну, отсутствие медицинской помощи и, что хуже всего – отвратительный туалет, была в этой спокойной, размеренной, лишенной всяческих хитроумных механизмов жизни своеобразная прелесть, которая восхищала и очаровывала ее. Была своя прелесть даже в этих красивых платьях, которые после того, как она поработала над фигурой Арабеллы, теперь сидели очень хорошо. Николь уже начинала нравиться жизнь без постоянных телефонных звонков и телевизора, хотя еще совсем недавно, скажи она кому-нибудь об этом, ее бы просто подняли на смех.

Тут на солнце набежала туча, и Николь вынуждена была, подхватив корзинку с ребенком, спасаться бегством, потому что начался один из коротких, но сильных весенних дождей. На огороде возле забора стоял небольшой сарай, где работники держали инструменты, и Николь забежала туда. Она поставила на пол корзинку, и, заглянув в нее, обнаружила, что малышка перевернулась и лежит в очень неудобной позе. Ей стало ужасно жаль крошку, и она нагнулась и перевернула девочку. Вдруг Миранда ей улыбнулась.

– Боже мой! – воскликнула Николь.

Она совсем не была уверена, что дети в таком возрасте способны выражать свои чувства. Но, как бы в доказательство того, что ей это не почудилось, Миранда улыбнулась еще раз.

– Ну, ну, верю, верю, – заговорила Николь и, достав ребенка, сделала такое, на что, по ее собственному мнению, никогда не была способна: она начала улыбаться, причмокивать и строить глупые рожицы, чтобы заставить Миранду еще раз показать свою беззубую смешную улыбку.

Девочка, ободренная, как она предполагала, своей матерью, активно включилась в игру, и Николь вовсю смеялась вместе с ней, когда вдруг тень, заслонившая вход в сарай, заставила ее поднять голову. В дверной проем, загородив на минуту свет опять появившегося на небе солнца, вошел мужчина, и, когда он ступил в сумрачную тень сарая, актрисе не удалось разглядеть его. Но потом она радостно воскликнула:

– Майкл! Что ты здесь делаешь? Сэр Дензил сказал, что ты в Лондоне.

– Я еще не добрался туда. Десятого мая большое войско капитана Трейна отправится туда. Я пойду вместе с ними. Но об этом я не хочу говорить. Я пришел узнать, как поживаешь ты и Миранда.

– С нами все в порядке. Посмотри, – Николь протянула ему девочку.

В ту же секунду он обнял их обеих и прижал к себе. Николь, забыв о том, что она – Арабелла, вспомнила о тех беззаботных днях, когда она так легко занималась сексом со всеми подряд, и решила, что Майкл мог бы занять достойное место в ее «коллекции».

– А ты довольно-таки смазлив, – прошептала она.

Он в ответ только странно посмотрел на нее: его мысли были заняты другим.

– Как ты себя чувствуешь? Выздоровела? Тебя больше не посещают странные видения?

– Нет, нет. Я чувствую себя намного лучше.

– И все-таки ты изменилась, это заметно по твоему лицу.

– Я начала пользоваться косметикой.

– Да, я заметил. Но не только это. У тебя стали другие глаза, в них появилась какая-то мудрость.

– Это мудрость материнства, – скромно ответила Николь, – наверное, я просто повзрослела.

– Не знаю, как это называется, – проговорил Майкл, целуя все еще смешно улыбающуюся девочку и аккуратно укладывая ее назад в корзинку, – но ты стала еще более прекрасной и желанной. Ах, Арабелла, как мне тяжело быть вдалеке от вас! – между ними пробежала искра желания, глаза Майкла потемнели, и он тихо проговорил: – В следующий раз наша встреча будет длиться несколько часов.

Николь прекрасно поняла, о чем он говорит.

– Каким образом ты сообщишь мне о ней?

– Я тебе напишу.

– Но если Дензил Локсли узнает об этом, он обрушит на наши головы гром и молнии.

– Да, ты права. Послушай, а если мне удастся передать это через Эммет. Тебя устроит?

– Меня устроит любая весточка от тебя, – тихо ответила Николь, придвигаясь еще ближе к нему и улыбаясь.

Он поднял ее с такой легкостью, как будто она была куклой, и Николь поняла, что Арабелла намного ниже ростом, она маленькая, почти как ребенок. Оказавшись в руках Майкла Морельяна, актриса почувствовала волнение от его близости. Конечно, он был всего лишь двадцатилетним мальчишкой из семнадцатого столетия, но он волновал и возбуждал ее ничуть не меньше, чем любой из ее суперлюбовников. Его поцелуй немного охладил ее. Ей показалось, что он недостаточно страстный и горячий, он отличался от тех поцелуев, к которым она привыкла, но, подумав немного, она поняла, что этот человек настолько бесхитростен и прост, что все его слова и поступки совершенно естественны.