Текст книги "История кесарей. Тайны Древнего Рима"

15. В консульство Статилия Тавра и Лукия Либона [33] Тиберий запретил всякому мужчине носить шелковую одежду и также запретил кому-либо использовать золотые сосуды, за исключением священных обрядов [34]. И когда некоторые не знали, запрещено ли им также владеть серебряной посудой с какими-либо золотыми накладками, он захотел издать постановление и по этому поводу, но не мог позволить, чтобы слово «эмблема», так как это было греческое обозначение, было употреблено в постановлении, хоть он и не смог найти родного слова для накладного украшения. Таково было направление, избранное им в этом деле. Подобным образом, когда некий центурион захотел дать какие-то показания перед сенатом по-гречески, он не позволил этого, несмотря на то, что сам имел привычку слушать многие судебные дела и опрашивать многих свидетелей на этом языке именно в этом месте [35].

Это был один из примеров непоследовательности с его стороны; другой можно было видеть в его обращении с Лукием Скрибонием Либоном, молодым человеком, подозревавшимся в мятежных замыслах. Пока этот человек был здоров, он не привлекал его к суду, но когда он оказался смертельно больным, он приказал доставить его в сенат в закрытых носилках, таких, какие используют жены сенаторов; затем, когда произошла небольшая задержка, и Либон покончил с собой до того, как состоялся суд, он добился его посмертного осуждения, распределил его имущество между обвинителями и устроил жертвоприношение, чтобы отметить смерть этого человека, и не только из-за самого себя, но также из-за Августа и отца последнего, Юлия, так как это было в прошлом установлено [36].

Хотя он предпринял такие действия в случае Либона, он вовсе не выдвинул никаких обвинений против Вибня Руфа [37], использовавшего кресло, на котором Кесарь имел обычай сидеть и на котором он был убит. В самом деле, Руф имел привычку не только делать это, но также имел жену Цицерона в качестве сожительницы [38], и испытывал гордость за себя на обоих этих основаниях, полагая, очевидно, что он может стать либо оратором благодаря жене, либо Кесарем благодаря креслу. И он не получил за это никакого порицания, но даже стал консулом.

Тиберий, кроме того, всегда находился в обществе Трасилла [39], и так или иначе ежедневно пользовался искусством предсказаний, став настолько искушенным в этом деле, что, когда однажды во сне его побуждали дать деньги некоему человеку, он понял, что этот дух был вызван перед ним обманно, и потому приговорил этого человека к смерти. Но что касается всех прочих астрологов, магов и тех, кто совершал предсказания каким-либо иным образом, он приговорил к смерти тех, кто были иноземцами, и изгнал всех граждан, обвиненных в том, что они все еще применяли это искусство после предыдущего постановления, которым запрещено было заниматься таким ремеслом в городе, но тем, кто подчинится, дарована была неприкосновенность [40]. На самом деле все граждане были бы оправданы даже вопреки его воле, если бы некий трибун не предотвратил это. Это был особенно хороший пример народоправства, поскольку сенат, согласившись с предложением Гнея Кальпурния Писона[41], отверг предложение Друза и Тиберия, и ему воспрепятствовал, в свою очередь, только трибун.

Юлия Цезария Старшая, вторая жена Тиберия, дочь императора Августа. Римский бюст I века н.э.

Тиберий горячо любил свою жену Випсанию, но Август приказал ему развестись с ней и жениться на Юлии Цезарии, дочери Августа от Скрибонии. Юлия к этому времени во второй раз овдовела, у неё было пятеро детей. Тиберий ненавидел Юлию, тем более что она отличалась крайним распутством: участвовала в ночных оргиях и одаривала своими ласками многих мужчин из разных фамилий. В конце концов, Август отправил её в ссылку, а Тиберий, придя к власти, так урезал средства на содержание, что Юлия умерла от истощения.

16. Помимо только что изложенных дел некоторые люди, бывшие квесторами предыдущего года, были направлены в провинции, так как квесторы текущего года были слишком малочисленны, чтобы заполнить места. И такому способу действий следовали и в других случаях, по мере возникновения необходимости.

Так как многие из общественных надписей либо разрушились, либо по меньшей мере стали нечитаемы с течением времени, были избраны три сенатора, чтобы скопировать те, которые еще сохранились, и восстановить содержание других. Была оказана помощь жертвам разных пожаров, и не только Тиберием, но и Ливией.

В том же году некий Клемент, бывший рабом Агриппы и в некоторой степени похожий на него, стал выдавать себя за самого Агриппу. Он отправился в Галлию и там многих привлек к своему делу, а позже многих в Италии, и подошел к Риму с открытым намерением вернуть себе власть своего деда. Население города было возбуждено этим, и немало людей присоединилось к его делу, но Тиберий получил его в свои руки уловкой, при помощи некоторых людей, притворившихся, будто сочувствуют этому самозванцу. Вслед за этим он подверг его пытке, чтобы узнать что-нибудь о его сообщниках. Когда же тот не проронил ни слова, он спросил его: «И как же ты стал Агриппой?». Тот ответил: «Так же как ты – Кесарем!» [42]

17. В следующем году Гай Кайкилий и Лукий Флакк получили звания консулов [43]. И когда некоторые принесли Тиберию в начале года деньги [44], он не принял их и издал по этому поводу указ, в котором использовал слово, не бывшее латинским. Поразмышляв об этом целую ночь, он послал ко всем, кто были знатоками этих вещей, так как крайне заботился, чтобы его язык был безупречным. Вслед за этим некий Атей Капитон заявил: «Даже если это выражение ранее не использовалось, ныне, после тебя, мы все сможем приводить его как пример образцового словоупотребления». Но некий Маркелл возразил: «Ты, Кесарь, можешь давать право римского гражданства людям, а не словам». Император не причинил этому человеку вреда за его слова, несмотря на их крайнюю откровенность [45].

Его гнев, однако, обратился против Архелая, царя Каппадокии, поскольку этот властитель, некогда унижавшийся перед ним, чтобы получить его помощь как защитника в суде, когда обвинялся своими подданными во времена Августа, впоследствии пренебрежительно отнесся к нему во время посещения Родоса, так как заискивал перед Гаем, когда последний прибыл в Азию. Поэтому теперь Тиберий вызвал его по обвинению в мятежном поведении и оставил его судьбу на усмотрение сената, хотя этот человек не только был очень стар, но также сильно страдал от подагры и, кроме того, считался выжившим из ума.

В самом деле, он некогда до такой степени утратил рассудок, что в его владения Августом был назначен опекун; тем не менее, в рассматриваемое время он уже не был душевнобольным, а просто притворялся в надежде спасти себя такой уловкой. И его приговорили бы тогда к смерти, если бы кто-то, свидетельствуя против него, не заявил, будто он сказал некогда: «Когда я доберусь домой, я ему покажу, какие у меня мускулы!» При этом разразился такой хохот – потому что этот человек был неспособен не то, что стоять, но даже и сидеть – что Тиберий отказался от намерения казнить его. Действительно, здоровье этого правителя было настолько плохим, что его принесли в сенат в крытых носилках (ибо было обычным даже для мужчин всякий раз, когда кто-нибудь из них чувствовал себя больным, передвигаться полулежа, и даже Тиберий время от времени поступал так), и он сказал несколько слов, выглянув из носилок. Так жизнь Архелая была на некоторое время сохранена, но он умер немного спустя по другой причине [46]. После этого Каппадокия досталась римлянам и управлялась всадником в качестве наместника.

Города Азии, пострадавшие от землетрясения, были поручены бывшему претору с пятью ликторами, большие суммы денег были оставлены им из налогов, и большие суммы были также даны им Тиберием [47]. Ибо он не только строго воздерживался от получения чужого имущества – настолько долго, конечно, насколько в нем вообще сохранялись достоинства – и даже не принимал наследств, оставленных ему завещателями, имевшими родственников, но в то время внес значительные средства как городам, так и частным лицам, и не принял никаких почестей либо благодарностей за это деяние. Когда прибывали посольства от городов или провинций, он никогда не вел дела с ними наедине, но привлекал к участию в переговорах многих других, особенно людей, уже управлявших этими народами.

18. Германик, снискавший славу своим походом против германцев, продвинулся вплоть до океана, нанес сокрушительное поражение варварам, собрал и похоронил останки тех, кто пал вместе с Варом, и возвратил боевые знамена [48].

Тиберий не вернул свою жену Юлию из изгнания, к которому ее приговорил ее отец Август за прелюбодеяние, но даже поместил ее под замок, пока она не погибла от истощения и голода [49].

Сенат обратился к Тиберию с просьбой, чтобы месяц ноябрь, в 16 день которого он родился, назвали бы «тиберием»: «А что вы станете делать, когда будет тринадцать Кесарей?» – ответил Тиберий [50]

Позже, когда Марк Юний и Лукий Норбан вступили в должность [51], знамение не малой важности произошло как раз в первый день года и, несомненно, что оно касалось судьбы Германика. Консул Норбан, как кажется, всегда увлекался трубой, и так как он усердно этим занимался, он захотел сыграть на ней по такому случаю утром, когда многие люди уже были возле его дома.

Однако, это действие напугаю их всех, так как им показалось, что консул подал сигнал к сражению, и они были встревожены падением статуи Януса. Они, кроме того, были немало обеспокоены оракулом, считавшимся прорицанием Сивиллы, которое, хотя вовсе и не касалось этого времени в истории города, применялось к существовавшему тогда положению. Оно гласило:

Когда трижды по триста кружащихся лет истекут,

Разрушение Рима придет от раздора внутри

И безумия также Сибариса…

Тиберий тогда разоблачил эти стихи как поддельные и произвел расследование в отношении всех книг, содержавших какие-либо пророчества, отвергая некоторые как ничего не стоящие, и сохраняя другие как подлинные.

Гак как иудеи стекались в Рим в большом числе и обратили многих его уроженцев в свою веру, он изгнал большинство из них [52].

Смерти Германика были очень рады Тиберий и Ливия, но все остальные были глубоко удручены. Он был человеком поразительной телесной красоты и столь же благородного духа, и был замечателен как своей образованностью, так и силой. Будучи храбрейшим из мужей против неприятеля, он показал себя ласковейшим по отношению к соотечественникам, и хотя как Кесарь он имел огромное влияние, честолюбием не превосходил самого простого человека. Он никогда не поступал жестоко по отношению к своим подчиненным, или завистливо – с Друзом, или оправдывая подозрения Тиберия.

Одним словом, он был одним из немногих людей на памяти человеческой, которые не были обделены судьбой и не позволили ей испортить себя [53]. Хотя несколько раз он мог достичь императорской власти по свободному согласию не только солдат, но также народа и сената, он отказался сделать это. Смерть настигла его в Антиохии вследствие заговора, составленного Писоном и Планкиной. Ведь человеческие кости, закопанные в доме, где он поселился, и свинцовые таблички, содержавшие проклятия с его именем, были найдены, когда он был еще жив, и что яд был средством его устранения, обнаружило состояние его тела, которое было принесено на площадь и показано всем, кто там присутствовал [54]. Писон затем возвратился в Рим и был перед сенатом обвинен в убийстве самим Тиберием, который таким образом старался очиститься от подозрений, что это он погубил Германика, но Писон добился отсрочки суда и совершил самоубийство [55].

Германик после своей смерти оставил троих сыновей, которым Август по своему желанию дал имя Кесарей. Старший из троих, Нерон, надел приблизительно в это время мужскую тогу [56].

19. До этого времени, как мы видели, Тиберий совершил многие превосходные поступки и допустил, хоть и немного, некоторые ошибки, но теперь, когда у него больше не было соперника, поджидающего свой случай, он изменил на прямо противоположное свое предыдущее поведение, во многом хорошее. Среди прочего, сделавшего его правление жестоким, он стал доводить до худшей крайности приговоры за оскорбление величия в случаях, когда донос приносился против кого угодно о совершении любого предосудительного действия или произнесении любой предосудительной речи, и не только против Августа, но также против самого Тиберия или его матери.

И по отношению к тем, кого подозревали в заговорах против него, он был беспощаден.

Тиберий был суров в наказании лиц, обвиненных в каком-либо преступлении. Он имел обычай повторять: «Никто добровольно не подчиняется власти другого, но людей принуждают к этому против их воли, поэтому подчиненные не только испытывают удовольствие, отказывая в повиновении, но также рады злоумышлять против своих правителей». И он без разбора принимал обвинителей, то ли раб доносил на своего хозяина, то ли сын на отца.

В самом деле, обнаруживая перед одними свое желание смерти других, он обрёк последних на гибель от рук первых, и его участие в этих смертях не было тайной.

И не только рабов подвергали пытке, чтобы заставить свидетельствовать против своих хозяев, но также и свободных людей, и граждан. Среди тех, кто обвинял или свидетельствовал против кого-либо, распределялось по жребию имущество осужденных, и им отдавались их должности и почести. В случае многих он постарался выяснить день и час их рождения, и на основе их нрава и удачи, которая таким образом раскрывалась, мог приговорить их к смерти, так как, если он обнаруживал какую-нибудь необычную способность или надежду на могущество в ком-нибудь, он был уверен, что того следует убить.

В самом деле, он настолько тщательно исследовал и постигал будущую судьбу всякого из наиболее выдающихся мужей, что, встретив Гальбу (впоследствии императора), когда последний обручался со своей женой, он заметил: «Ты тоже однажды отведаешь высшей власти». Он пощадил его, как я полагаю, потому что это было предопределено в качестве его судьбы, а также, как сам он объяснял, потому что Гальба будет править только в старости и через долгое время после его смерти [57].

Тиберий также нашел некоторые предлоги для убийств, ибо смерть Германика привела к гибели многих других на том основании, что они радовались ей.

С наибольшим рвением ему пособничал и подстрекал во всех его предприятиях Лукий Элий Сеян, сын Страбона, в прошлом любимчик Марка Гавия Апикия, того Апикия, который настолько превзошел весь род людской расточительством, что, пожелав однажды узнать, как много он уже растратил и сколько у него еще осталось, и услышав, что ему все еще принадлежат два миллиона пятьсот тысяч [58], был убит горем, чувствуя, что ему придется умереть с голоду, и покончил с собой.

Так вот, этот Сеян тогда разделял некоторое время со своим отцом командование преторианцами, но когда его отец был послан в Египет, и он получил единоличное начальство над ними, то усилил свое влияние многими способами, особенно, собрав вместе в один лагерь разные когорты, которые были разделены и разрознены, подобно ночной страже. Таким образом все силы могли быстро получать его приказы и внушали бы всякому страх, так как все собрались в лагере. Таков был человек, к которому Тиберий вследствие схожести их нрава привязался, возведя его в достоинство претора, почесть, которая никогда не оказывалась людям подобного положения; и он сделал его своим советником и помощником во всех делах [59].

В конце концов, Тиберий настолько изменился после смерти Германика, что если ранее его много хвалили, то теперь он вызывал все большее изумление.

20. Когда Тиберий вступил в консульство вместе с Друзом, люди стали немедленно предрекать гибель Друза из-за этого обстоятельства. Ведь ни один человек, когда-либо бывший консулом вместе с Тиберием, не избежал насильственной смерти, но первым из них был Квинтилий Вар, следующим – Гней Писон, а затем сам Германик, и все они умирали насильственной и несчастной смертью [60]. Тиберий был очевидно обречен оказывать некое гибельное влияние в течение всей своей жизни, в любом случае, не только Друз, его коллега в то время, но также Сеян, позднее разделивший с ним должность, погибли.

Когда Тиберий находился за городом, Гай Луторий Приск, всадник, который весьма гордился своими поэтическими дарованиями и написал достойную внимания оду на смерть Германика, за которую получил значительную сумму денег, был обвинен за то, что составил также поэму про Друза, когда последний был болен. За это его судили в сенате, приговорили и казнили. Тиберий был раздосадован этим, но не потому, что этот человек был казнен, а потому, что сенаторы вынесли смертный приговор без его одобрения. Вследствие этого он высказал им порицание и приказал, чтобы было принято постановление того содержания, что никто, приговоренный ими, не должен быть казнен в течение десяти дней, и что постановления по делам о таких лицах не должны обнародоваться в это время. Целью этого было обеспечить ему возможность изучать их решения в этот срок, даже когда он отсутствовал бы, и пересматривать их.

21. После этого, когда срок его консульства истек, он прибыл в Рим и удержал консулов от защиты некоторых лиц в суде, заметив: «Если бы я был консулом, то так не поступал бы». Один из преторов был обвинен то ли в том, что сделал некое нечестивое замечание, то ли что совершил какой-то проступок против него; после чего этот человек покинул сенат и, сняв одежду, полагающуюся его должности, вернулся, требуя, как обычный гражданин, немедленно рассмотреть донос; Тиберий был этим очень огорчен и более его не беспокоил.

Он изгнал из Рима актеров и не дал им места. тля занятий их ремеслом, так как они растлевали женщин и устраивали беспорядки [61]. Он почтил многих людей после их смерти статуями и общественными похоронами, но Сеяну он воздвиг бронзовую статую в театре при жизни. Как следствие, многие изображения Сеяна были поставлены частными лицами, и император произнес многие хвалебные речи в его честь, как перед народом, так и перед сенатом. Виднейшие граждане, включая самих консулов, регулярно являлись по утрам в его дом, и сообщали ему не только обо всех частных пожеланиях, которые всякий из них хотел высказать Тиберию, но также об общественных делах, которые тот должен был обсудить. Одним словом, ни одно дело такого рода не делалось впредь без его ведома.

Около этого времени один из самых больших портиков в Риме стал крениться набок, и был выпрямлен замечательным способом одним архитектором, чье имя неизвестно, так как Тиберий, завидуя его чудесному достижению, не позволил внести его в записи. Этот архитектор, каково бы ни было его имя, тогда сначала укрепил фундаменты вокруг с тем, чтобы они не разрушились, и обернул остальное сооружение овечьей шерстью и толстой тканью, крепко обвязав его со всех сторон канатами, а затем при помощи многих людей и лебедок поставил его опять в первоначальное положение.

Тем временем Тиберий и восхищался им. и завидовал ему; по первой причине он почтил его денежным подарком, а но второй изгнал из города. Позже изгнанник приблизился к нему, чтобы просить помилования, и когда делал это, намеренно уронил хрустальный кубок, и хотя тот каким-то образом разбился или треснул, он провел по нему руками и тут же показал вновь целым. За это он надеялся получить прощение, но вместо этого император приговорил его к смерти.

22. Друз, сын Тиберия, погиб от яда [62]. Кажется, что Сеян, зазнавшийся от собственного могущества и высокого положения, вдобавок к прочему вызывающему поведению в конце концов обратился против Друза и как-то ударил его кулаком. Это дало ему основания бояться как Друза, так и Тиберия, и так как он одновременно ощутил уверенность, что, если сможет когда-нибудь устранить молодого человека, то со вторым легко управится, он дал яд сыну при посредстве его служителей и жены Друза, которую некоторые называют Ливиллой, ведь Сеян был ее любовником [63].

Обвинения выдвигались и против Тиберия, так как он не изменил ни одной из своих обычных привычек во время болезни Друза и после его смерти, и не позволял другим изменить свои. Но эта история неправдоподобна. Ведь это было его обычное поведение, общее правило во всяком схожем случае, и, кроме того, он был очень привязан к Друзу, единственному своему законному сыну; к тому же, он покарал тех, кто замыслил его смерть, некоторых сразу, других позже [64]. В то время он явился в сенат, произнес приличествующую похвальную речь своему сыну и возвратился домой.

Так погиб Друз. Что касается Тиберия, он пришел в здание сената, где на людях оплакал его и в то же время поручил Нерона и Друза, сыновей Германика, заботам сената [65].

Тело Друза было выставлено на рострах, и Нерон, его зять, произнес похвальную речь ему. Его смерть привела к смерти многих других, обвиненных в том, что они радовались его гибели. Среди большого числа людей, расставшихся таким образом с жизнью, была и Агриппина со своими сыновьями, кроме младшего. Ведь Сеян сильно настраивал Тиберия против нее в надежде, что когда она и ее сыновья будут ниспровергнуты, он сможет жениться на Ливилле, жене Друза, к которой испытывал страсть, и достичь верховной власти, потому что тогда у Тиберия не осталось бы наследника, ибо император презирал своего внука как ублюдка. Многие другие также были изгнаны или погублены под разными предлогами, во многих случаях ложными.

Тиберий запретил лишенным огня и воды оставлять какие-либо завещания, обычай, сохраняющийся до сих пор. Он привлек Элия Сатурнина к суду сената по обвинению в том, что тот произнес какие-то подозрительные стихи о нем, и после осуждения распорядился сбросить его с Капитолия.

23. И я мог бы рассказать о многих других таких случаях, если бы я входил в подробности каждого дела. Достаточно, впрочем, коротко сказать, что многие были обречены им на смерть за такие проступки, а, кроме того, что, тщательнейшим образом расследуя, от дела к делу, все оскорбительные замечания по своему поводу, вменявшиеся в вину какому-либо лицу, он в действительности сам давал себе все самые гадкие прозвища, какие только придумывали люди. Ибо даже если какой-то человек говорил что-либо единственному собеседнику, он делал его общеизвестным и, больше того, внесенным в государственные записи, и часто он добавлял, сознавая собственные пороки, то, чего никто и не говорил, будто это действительно было произнесено, с тем, чтобы казалось, что он всякий раз имеет оправдание своему гневу.

Вследствие этого выходило, что он осыпал себя всей той бранью, за которую имел обычай карать других по обвинению в оскорблении величия, и, кроме того, выглядел смешно. Ибо когда люди отрицали, что произносили какие-то слова, он, настаивая и присягая, что они были сказаны, гораздо больше оскорблял себя [66]. Именно из-за этого некоторые заподозрили, что он лишился рассудка. И все же нельзя считать его действительно безумным из-за такого поведения, так как во всех остальных случаях он поступал совершенно обоснованным образом. Например, он назначил опекуна некоему сенатору, ведшему расточительную жизнь, словно сироте. Кроме того, он привлек Капитона, в прошлом проконсула Азии, к суду сената и, обвинив его в использовании солдат и других действиях, как если бы тот обладал верховным командованием, сослал его [67]. В то же время должностным лицам, управлявшим государственной казной, не было позволено заниматься чем-либо сверх сбора обычных поступлений, и в случае споров они должны были обращаться в суд на Форуме в соответствии с законами, на равных с обычными гражданами.

24. Столь велика была разница между различными поступками Тиберия. Когда истекло десятилетие его правления, он не попросил никакого голосования для его возобновления, так как не желал получать его по частям подобно Августу, тем не менее, был проведен десятилетний праздник [68].

Кремутий Корд был принужден покончить с собой, поскольку столкнулся с Сеяном. Он был на пороге старости и вел совершенно безукоризненную жизнь, настолько, что никакое тяжкое обвинение не могло быть выдвинуто против него, и потому его судили за его историю свершений Августа, которую он написал задолго до того, и которую читал сам Август. Он был обвинен в восхвалении Брута и Кассия, и в нападках на народ и сенат, ибо, оценивая Кесаря и Августа, он хоть и не отзывался о них дурно, но и, с другой стороны, не оказывал им какого-либо особого почтения. Таков был сделанный против него донос, и он привел к его смерти и сожжению всех его сочинений; те, что нашли в городе, уничтожили эдилы, а остальные – должностные лица во всех других местах. Позже они были вновь обнародованы, так как его дочь Маркия, также как и другие, спрятали некоторые списки, и они вызвали гораздо больший интерес из-за несчастной судьбы Корда [69].

Около этого времени Тиберий показал сенаторам учения преторианской стражи, словно они не знали мощи этих войск; его цель состояла в том, чтобы сильнее запутать их, показав своих защитников столь многочисленными и столь сильными.

Были также и другие события в то время, достойные места в истории. Народ Кизика был тогда еще раз лишен свободы, потому что они заключили в тюрьму некоторых римлян и не закончили храм Августа, который начали строить [70]. Один человек, продавший статую императора у своего дома, был судим за этот поступок и был бы конечно приговорен Тиберием к смерти, если бы консул не пригласил императора подать свой голос первым, в этом случае Тиберий, стыдясь показаться защищающим самого себя, проголосовал за оправдание [71]. Также сенатор Лентул, человек кроткого нрава и тогда уже весьма преклонного возраста, был обвинен в заговоре против императора. Сам Лентул присутствовал и расхохотался. При этом в сенате поднялся ропот, и Тиберий заявил: «Я недостоин более жить, если и Лентул ненавидит меня» [72].