Текст книги "История кесарей. Тайны Древнего Рима"

Тиберий. Конец правления и смерть

1. В это время Тиберий оставил Рим и никогда больше не возвратился в город [1], хотя всегда намеревался поступить гак и все время слал сообщения по этому поводу.

Он причинил римлянам многие беды, ибо губил понапрасну людские жизни и на государственной службе, и по своей личной прихоти. Например, он решил удалить из города звериные травли; и когда впоследствии некоторые и попытались показать их вне города, то погибли под развалинами своих частных театров, построенных из досок [2].

Некий Латиарий, спутник Сабина (одного из виднейших людей в Риме), желая оказать услугу Сеяну, спрятал некоторых сенаторов в каморке дома, где жил его друг, а затем повел беседу с Сабином; и, произнося некоторые из своих обычных замечаний, побудил того также свободно высказать все. что он имел в своих мыслях. Ибо таков способ действия тех, кто желает выступать доносчиком – высказать некие оскорбительные замечания о ком-то или поведать некую тайну, так, чтобы его жертва, то ли оттого, что выслушивала, то ли оттого, что говорила нечто подобное, могла навлечь на себя обвинение.

Для доносчиков, естественно, когда они намеренно действуют подобным образом, такая свобода в словах не влечет никакой опасности, так как они должны говорить, как они делают, не из-за своих действительных чувств, но из желания обвинить других; их жертвы, наоборот, карают за малейшее необычное слово, какое они могут произнести. Именно так случилось в рассматриваемом случае. Сабин был в тот же день заключен в тюрьму, и позже погиб без суда, его тело стащили вниз по Лестнице Стенаний и сбросили в реку [3]. Его дело было в глазах всех достаточно зловещим само по себе; но оно выглядело еще печальнее из-за поведения собаки, принадлежавшей Сабину, которая пошла с ним в тюрьму, оставалась возле него во время его смерти и, наконец, прыгнула в реку за его телом. Достаточно об этом деле.

2. В это время также скончалась Ливия в возрасте восьмидесяти шести лет [4]. Тиберий не навестил ее во время ее болезни и не присутствовал на выносе тела; в действительности он вообще не сделал никаких распоряжений в ее честь, за исключением общественных похорон и изображений, и некоторых других знаков уважения [5]. Что касается того, чтобы обожествить ее, он запретил это совершенно. Сенат, однако, не удовлетворился простым утверждением мер, о которых он приказал, но объявил траур по ней со стороны женщин в течение целого года, хотя и одобрил предложение Тиберия не отказываться от ведения общественных дел даже в это время. Они, кроме того, постановили арку в ее честь – отличие, не присуждавшееся никакой другой женщине – потому что она спасла многим из них жизни, воспитала детей многих, и помогла многим выплатить приданое их дочерей. Она была похоронена в мавзолее Августа.

Среди многих ее превосходных поступков, о которых сообщают – следующий. Однажды, когда некие обнаженные мужчины встретились ей, и должны были быть из-за этого казнены, она спасла их жизни, сказав, что для целомудренных женщин такие мужчины ни на йоту не отличаются от статуй.

Когда кто-то спросил ее, как и каким путем она приобрела столь сильное влияние на Августа, она ответила, что будучи самою во всем более целомудренной, делая с удовольствием все то, что радовало его, и не вмешиваясь ни в какое из его дел, особенно, делая вид, что не знает и не замечает предпочтения его страсти. Таков был характер Ливии. Арка, утвержденная ей, однако, не была построена, по той причине, что Тиберий пообещал возвести ее за собственный счет; ибо, поскольку он стеснялся высказаться за отмену постановления, то сделал его пустым таким образом, что и не позволил выполнить работу за общественный счет, и сам не уделил ей внимания.

Сеян занесся до еще больше. Было постановлено, чтобы день его рождения отмечался всенародно, и количество статуй, воздвигнутых сенатом и сословием всадников, трибами и выдающимися гражданами, превзошло всякую способность сосчитать. Отдельных посланников посылали к нему и к Тиберию сенат, всадники, а также народ, выбиравший их из трибунов и плебейских эдилов. За них обоих они одинаково возносили молитвы, и приносили жертвы, и клялись их Удачами.

3. Тиберий теперь нашел возможность обрушиться на Галла, который был женат на прежней супруге Тиберия и некогда слишком дерзко высказывался по поводу власти [6]. Тот ныне заискивал перед Сеяном, то ли искренне, потому что полагал, будто этот сановник станет императором, то ли из опасений по поводу Тиберия, то ли, возможно, для того, чтобы, подталкивая Сеяна к заговору, вызвать подозрения к нему у самого императора, и так вызвать его крушение; во всяком случае, именно он предложил большую и самую важную часть почестей, утвержденных тому, и стремился стать одним из посланников.

Тиберий, соответственно, послал письмо по поводу Галла в сенат, объявляя, между прочим, что этот человек ревнует к дружбе императора с Сеяном, несмотря на то, что сам Галл имел своим другом Сириака. Он не поставил в известность об этом Галла, но вместо того обращался с ним со всем радушием. Таким образом, с этим человеком произошло удивительное событие, никогда не случавшееся с кем-либо еще: в один и тот же день был дан пир в его честь в доме Тиберия, где за него поднималась чаша дружбы, и он был осужден в сенате, и был послан претор, чтобы связать его и отвести на казнь. Все же Тиберий, поступив таким образом, не позволил своей жертве умереть, несмотря на желание прочих предать его смерти сразу же по оглашении приговора.

Вместо этого, чтобы сделать его участь настолько жестокой, насколько возможно, он предложил Галлу ободриться, и предписал сенату, чтобы его охраняли без оков, пока сам он не прибудет в город; его цель, как я сказал, состояла в том, чтобы заставить заключенного страдать как можно дольше и от бесчестья и страха.

Так и произошло; ведь он содержался под надзором консулов каждого года, кроме тех случаев, когда Тиберий занимал эту должность, и тогда его охраняли преторы; и это делалось для предотвращения не его спасения, но его смерти. Он не имел при себе никакого спутника или слуги, ни с кем не говорил, и не видел никого, кроме тех случаев, когда был вынужден принять пищу. И пища была такого качества и в таком количестве, чтобы не доставить ему какое-нибудь удовольствие или силы, но все же не позволить ему умереть.

Это было, на самом деле, самой ужасной частью его наказания. Тиберий сделал то же самое и в случае некоторых других. Например, он заключил в тюрьму одного из своих приближенных, а затем, когда зашел разговор его о казни, сказал: «Я еще не примирился с ним». Другого человека, подвергнутого жесточайшим мучениям, установив затем, что жертву обвинили несправедливо, он приказал как можно скорее убить, заявив, что тот был слишком тяжко оскорблен, чтобы жить с честью [7]. Сириака, который не был ни осужден, ни обвинен в чем-либо преступном, но был известен своей образованностью, убили просто потому, что Тиберий назвал его другом Галла.

Сеян выдвинул ложное обвинение также против Друза посредством жены последнего [8]. Ибо, поддерживая незаконные отношения с женами почти всех видных людей, он знал то, что их мужья говорили и делали; и, кроме того, делал их орудиями своих преступлений, обещая жениться на них. Но теперь, когда Тиберий просто отослал Друза в Рим, Сеян, опасаясь, что он мог бы передумать, убедил Кассия предложить некие действия против молодого человека [9].

Возвеличив Сеяна до вершины славы и сделав его членом своей семьи союзом с Юлией, дочерью Друза [10], Тиберий затем убил его.

4. Теперь Сеян изо дня в день становился все могущественнее и грознее, так, что сенаторы и прочие смотрели до него, будто он был действительным императором, и относились к Тиберию с небольшим уважением. Когда Тиберий узнал это, то не отнесся легкомысленно либо пренебрежительно, но с тех пор боялся, что они могли бы напрямую объявить того соперничающим императором. Он ничего не сделал открыто, что и говорить, так как Сеян полностью распоряжался всей преторианской стражей и приобрел расположение сенаторов, частично благодеяниями, которые оказывал, частично надеждами, которые вдохновлял, а частично запугиванием: он кроме того сделал всех приближенных Тиберия до такой степени своими друзьями, что они немедленно сообщали ему совершенно обо всем, что император говорил или делал, тогда как никто не сообщал Тиберию о том, что делал Сеян. Поэтому Тиберий стал нападать на него другим способом; он назначил его консулом и назвал его товарищем своих забот, часто повторял фразу «Мой Сеян», и сделал её всем известной, используя в письмах, с которыми обращался к сенату и народу [11].

Люди были соответственно обмануты таким поведением, полагая его искренним, и так повсюду понаставили обоим бронзовые статуи, вместе помещали их имена в надписях, и установили в театрах позолоченные кресла для обоих. Наконец было постановлено, что они должны совместно избираться консулами каждые пять лет, и что граждане в полном составе должны выходить встречать обоих всякий раз, когда они войдут в Рим. И, наконец, они принесли жертвы изображениям Сеяна, как делали по отношению к Тиберию.

В то время, как дела с Сеяном шли таким образом, многие из других видных людей погибли, среди них Гай Фуфий Гемин [12]. Этот человек, обвиненный в преступлении оскорбления величия против Тиберия, принес свое завещание в помещение сената и зачитал его, показав, что оставил своими наследниками в равных долях своих детей и императора. После того, как он был обвинен в трусости, он ушел домой прежде, чем состоялось голосование; затем, узнав, что прибыл квестор, чтобы совершить его казнь, он нанес себе удар, и, показав тому рану, воскликнул: «Сообщи сенату, что гак умирает мужчина». Подобным же образом его жена, Мутилия Приска, против которой были выдвинуты определенные обвинения, вошла в здание сената и там нанесла себе удар кинжалом, который тайно принесла.

Затем он погубил Мукию, ее мужа и двух дочерей из-за ее дружбы с его матерью.

При Тиберии все, кто обвинял кого-либо, получали деньги, и весьма крупные суммы, и из имущества жертв, и из общественной казны, и, кроме того, различные почести. Были даже случаи, когда люди, безрассудно повергнувшие других в ужас или охотно вынесшие им смертные приговоры, получали то ли статуи, то ли триумфальные почести. Из-за этого некоторые выдающиеся мужи, считавшиеся достойными некоторых таких почестей, не стали принимать их, чтобы нельзя было когда-нибудь подумать, что и они подобны этим людям.

Тиберий, притворившись больным, послал Сеяна в Рим с заверением, что сам последует за ним. Он объявил, что часть его собственной души и тела отрывалась от него, и со слезами обнял и расцеловал его, так, что Сеян еще больше возликовал.

5. Сеян стал столь великой особой по причине как собственной крайней надменности, так и своих широких полномочий, что, говоря кратко, сам себе он казался императором, а Тиберий своего рода правителем острова, поскольку последний проводил свое время на острове Капреи. Там было соперничество и толкотня в дверях большого человека, боязнь людей не просто остаться незамеченными своим господином, но даже оказаться среди последних, явившихся перед ним; за каждым словом и взглядом, особенно в случае самых выдающихся людей, тщательно наблюдали.

Тиберий. Римская статуя I века н.э.

Отличавшийся нелюдимым характером Тиберий часто впал в тяжелую ипохондрию. Последние годы своей жизни он провёл на острове Капри, где для него был построен огромный дворец. Там Тиберий предался неслыханному разврату, хотя был уже на седьмом десятке лет – как пишут римские историки, «собранные отовсюду девки и мальчишки – среди них были изобретатели чудовищных сладострастий – наперебой совокуплялись перед Тиберием по трое, возбуждая этим зрелищем его гасающую похоть».

Те ведь, кто занимает видное положение вследствие прирожденных достоинств, не слишком ищут признаки дружбы у других, и если таких проявлений со стороны этих других недостает, не осуждают их за это, поскольку очень хорошо знают, что на них не смотрят сверху вниз; но, с другой стороны, те, кто наслаждается случайным блеском, крайне нетерпеливо ищут всякого подобного внимания, полагая его необходимым отражением своего нынешнего положения, и если они не в состоянии приобрести его, так раздосадованы, будто их оклеветали, и так рассержены, словно их оскорбили. Поэтому по отношению к таким людям проявляют большее рвение, можно даже сказать, нежели в случае самих императоров; ведь для последних считается достоинством простить кого-либо в случае проступка, но для первых такое поведение, как они думают, показывает их слабость, тогда как нападать и мстить, как они полагают, служит доказательством великой силы.

Тогда на Новый год [13], когда все собрались в доме Сеяна, ложе, стоявшее в гостиной, целиком развалилось под тяжестью взгромоздившихся на него людей; и, когда он оставлял дом, ласка прошмыгнула сквозь толпу. После того, как он принес жертву на Капитолии и затем спускался на Форум, слуги, действовавшие как его телохранители, оказались оттесненными на дорогу, ведущую к тюрьме, неспособные из-за толпы следовать за ним, и, спускаясь по лестнице, по которой сбрасывали осужденных преступников, они поскользнулись и упали. Позже, когда он совершал птицегадание, не появилась ни одна птица доброго предзнаменования, но множество ворон летало вокруг него и каркало, потом все вместе они отлетели к тюрьме и уселись там.

6. Ни Сеян, ни кто-либо другой не приняли эти предзнаменования близко к сердцу. Ведь ввиду состояния его дел, даже если бы некий бог явно предсказал, что столь великое изменение имело бы место в скором времени, никто не поверил бы этому.

Итак, они без конца клялись его Удачей и называли его коллегой Тиберия, тайно подразумевая высшую власть, а не консульство. Тиберий, однако, который больше не был в неведении относительно своего вельможи [14], обдумывал, как бы он мог предать его смерти; но, не находя никакого способа сделать это открыто и безопасно, он обращался и с самим Сеяном, и с римлянами совершенно замечательным образом, чтобы дознаться точно, что было у них на уме. Он продолжал отправлять послания со всеми подробностями о своем состоянии и Сеяну, и сенату, то сообщая, что у него очень плохо со здоровьем и он почти при смерти, то, что он прекрасно себя чувствует и скоро сам прибудет в Рим.

Одновременно он безудержно хвалил Сеяна, а затем также безудержно порицал его; и, отметив по своему усмотрению почестями некоторых друзей Сеяна, он подверг позору других. Таким образом Сеян, наполненный поочередно то беспредельным воодушевлением, то беспредельным страхом, находился в постоянной тревоге; в самом деле, ему не приходилось, с одной стороны, опасаться и, следовательно, пытаться произвести переворот, ибо ему все еще оказывали почести, ни, с другой стороны, быть уверенным в себе и обратиться к какому-нибудь отчаянному предприятию, поскольку он часто оказывался униженным.

То же было и со всем народом – они продолжали слышать поочередно самые противоречивые сообщения, приходившие с краткими промежутками, и потому были неспособны решить: то ли относиться к Сеяну с прежним восхищением или, с другой стороны, проявлять к нему презрение, в то время как по поводу Тиберия, они гадали, собирается ли он умирать или возвращаться в Рим; вследствие этого они непрерывно пребывали в состоянии сомнения.

7. Сеян был встревожен всем этим, и еще больше встревожился, когда одна из его статуй сначала треснула, а потом задымилась, и затем, когда была снята голова, чтобы можно было увидеть причину случившегося, оттуда вывалилась огромная змея; затем, когда статуе была тотчас поставлена новая голова, и Сеян из-за предзнаменования собирался принести себе жертву (он дошел, в самом деле, до совершения таких жертвоприношений), была обнаружена веревка, обмотанная вокруг шеи статуи.

Кроме того, было происшествие со статуей Удачи, принадлежавшей, как говорят. Туллию, одному из прежних царей Рима, но в то время хранившейся Сеяном в его доме, что было источником его большой гордости: он сам видел, как эта статуя повернулась к нему спиной в то время, как он жертвовал <…>, а позже другие, которые вышли с ним. Эти случаи пробудили в людях подозрения; но так как они не знали намерений Тиберия, и, кроме того, должны были учитывать непостижимость его нрава и неустойчивость человеческих дел, они избрали средний путь.

С глазу на глаз они беспокоились о собственной безопасности, но на людях еще больше заискивали перед ним, тем более, что Тиберий сделал и Сеяна, и его сына жрецами наряду с Гаем [15]. Таким образом, они вручили ему проконсульскую власть, и постановили также, чтобы консулам каждого года предписывалось подражать ему в исполнении должности. Что касается Тиберия то, хотя он и удостоил его жречеством, все же не посылал за ним; наоборот, когда Сеян попросил разрешения посетить Кампанию, приводя в оправдание, что его невеста больна, император приказал ему остаться там, где он был, потому что сам собирался без промедления прибыть в Рим.

8. Это было тогда одной из причин, но которой Сеян вновь оказался отдаленным; случилось также, что Тиберий, назначив Гая жрецом, похвалил его и сделал некоторые намеки, что намеревается сделать его преемником на престоле. Сеян из-за этого готов был начать мятеж, тем более, что воины склонны были повиноваться ему во всем, если бы не чувствовал, что народ был очень рад милости, оказанной Гаю, из уважения к памяти о Германике, его отце.

Поскольку ранее он полагал, что они тоже на его стороне, то теперь, найдя их горячими сторонниками Гая, был обескуражен и сожалел, что не начал восстание во время своего консулата. Прочие все более удалялись от него не только по этим причинам, но также и потому, что Тиберий отменил обвинительный приговор врагу Сеяна, человеку, избранному за десять лет до этого управлять Испанией, и теперь, благодаря влиянию Сеяна, привлеченному к суду по некоторым обвинениям; после чего, из-за этого случая, он предоставил общую неприкосновенность от таких исков в течение определенного времени перед вступлением в должность для всех, назначенных управлять провинциями или исполнять любые другие общественные обязанности. И в письме к сенату о смерти Нерона он упомянул Сеяна просто по имени, без дополнения общепринятых титулов.

Кроме того, поскольку Сеяну приносились жертвы, он запретил совершать такие жертвоприношения любому человеку; и поскольку Сеяну утверждались многие почести, он запретил рассмотрение любых мер, которые предполагали бы почести для него самого. Он, что и говорить, запретил такие действия гораздо раньше, но теперь, из-за Сеяна, возобновил свой категорический запрет; для того, кто не позволял ничего подобного по отношению к себе самому, будет естественно не разрешать этого в случае другого.

9. Ввиду всего этого народ стал все более пренебрегать Сеяном; в самом деле, избегали даже встречаться с ним или оставаться с ним наедине, и даже слишком подчеркнуто, чтобы это оставалось незамеченным. Поэтому, когда об этом стало известно Тиберию, он набрался храбрости, полагая, что будет иметь народ и сенат на своей стороне, и напал на него. Сначала, чтобы отстранить его от своей охраны настолько, насколько возможно, он распространил слух, что собирается предоставить ему трибунскую власть. Тогда же он отправил послание сенату против него с Невием Серторием Макроном, которого тайно уже назначил командовать телохранителями, и дал предписания в отношении всего, что должно было быть сделано [16].

Макрон вошел в Рим ночью, как будто по некоему иному поручению, и сообщил о предписанном ему Меммию Регулу, тогдашнему консулу (его коллега примкнул к Сеяну), и Грекинию Лакону, начальнику ночной стражи. На рассвете Макрон поднялся на Палатин (так как сенат должен был заседать в храме Аполлона), и столкнулся с Сеяном, который еще не вошел. Почувствовав, что тот обеспокоен, поскольку Тиберий не прислал ему никакого сообщения, он ободрил его, сказав в стороне и по секрету, что несет ему трибунскую власть.

Пришедший в восторг от этого известия, Сеян помчался в зал заседаний сената. Макрон тогда отослал назад в их лагерь преторианцев, охранявших Сеяна и сенат, открыв им свои полномочия и объявив, что он доставил письмо от Тиберия, даровавшего им награды. Затем, разместив у храма на их месте ночную стражу, он вошел, отдал консулам письмо, и вышел снова прежде, чем послание было прочитано. Он тогда предписал держать там охрану Лакону, а сам поспешно ушел к лагерю, чтобы предотвратить всякое выступление.

10. Тем временем письмо было прочитано [17]. Оно было долгим, и обвинения Сеяну не были собраны вместе, но сначала шли некоторые другие вопросы, затем небольшое порицание его поведения, потом что-то еще, и после того небольшое число дальнейших упреков ему; а в завершение говорилось, что два сенатора, которые были среди его ближайших приближенных, должны быть казнены, и что сам он должен содержаться под стражей. Ибо Тиберий воздержался от прямого приказа казнить его, не потому, что не желал дать такое приказание, но потому что боялся, как бы какие-нибудь волнения не последовали за таким решением. Во всяком случае, он притворился, что не может даже безопасно совершить поездку в Рим, и потому вызывал к себе одного из консулов.

Само письмо содержало не более этого; но можно было наблюдать за многими смотревшими и слушавшими, какое впечатление оно на них производило. Сначала, прежде чем оно было прочитано, они восхваляли Сеяна, полагая, что он вскоре получит трибунскую власть, и продолжали приветствовать его, ожидая почестей, на которые рассчитывали, давая понять, что будут соревноваться в их даровании. Когда, однако, ничего подобного не оказалось, но они снова и снова слышали только обратное тому, чего ожидали, они были сначала озадачены, а затем повергнуты в глубокое уныние.

Некоторые из находившихся возле него тут же встали и оставили его; поскольку теперь больше не хотели разделять ту же скамью с человеком, чья дружба ранее была предметом их вожделения. Тогда преторы и трибуны окружили его, чтобы не позволить ему бежать и вызвать какие-либо волнения, поскольку он, конечно, поступил бы так, если бы был встревожен вначале, услышав какое-либо общее обвинение.

Но так как по мере чтения он не придал сколько-нибудь большого значения последовательным упрекам, так как они были незначительны и разрозненны, и, главное, теша себя надеждой, что в лучшем случае никаких дальнейших обвинений, или, по крайней мере, ни одного, от которого нельзя было бы оправдаться, не содержится в письме, он упустил время и остался на своем месте.

Тем временем Регул вызвал его выйти вперед, но он не обратил на это внимания, и не из презрения – поскольку он был уже унижен – но из непривычки к тому, чтобы к нему обращались с приказами. Но когда консул, возвысив свой голос и вновь указывая на него, произнес во второй и в третий раз: «Сеян, выйди сюда!» – он просто спросил его: «Я? Ты зовешь меня?» Наконец, однако, он встал, и Лакон. который тогда вернулся, занял свое место подле него.

Когда, наконец, чтение письма было закончено, все единогласно осуждали его и угрожали ему, некоторые, потому что они были обижены, другие через опасения, некоторые, чтобы скрыть свою дружбу с ним, а все остальные – из радости от его крушения. Регул не испросил мнения всех сенаторов и никому не предложил смертной казни, боясь противодействия некоторой части и волнений вследствие этого; ведь Сеян имел многочисленных родственников и друзей. Он просто спросил одного единственного сенатора, не должен ли тот быть заключенным в тюрьму, и когда получил утвердительный ответ, вывел Сеяна из сената, и вместе с другими должностными лицами, а также Лаконом препроводил в тюрьму.

11. Вслед за этим можно было присутствовать при таком превосходном доказательстве людской непрочности, что оно могло бы навсегда предостеречь от надувания тщеславием. Ибо человека, которого утром они провожали в зал сената как высшее существо, они же теперь волокли в тюрьму, как не лучшего, чем худшие; на него, кого они ранее называли достойным многих венцов, они теперь наложили оковы; его, к кому они имели привычку обращаться как к господину, они теперь охраняли как беглого раба, обнажив ему голову, когда он хотел покрыть ее; его, кого они облачили в тогу с пурпурной каймой, они били по лицу; и его, которого они имели привычку обожествлять и приносить ему жертвы как богу, они теперь влекли на казнь.

Народ тоже нападал на него, выкрикивая многие упреки за жизни, которые он забрал, и многие насмешки из-за надежд, которые он лелеял. Они сбрасывали, разбивали и разрушали все его изображения, как если бы таким образом расправлялись с ним самим, и он, благодаря этому, стал свидетелем того, что было предназначено для него самого.

В тот момент, это верно, он был просто брошен в тюрьму; но чуть позже, в тот же самый день, сенат собрался в храме Согласия недалеко от тюрьмы, и когда они увидели отношение народа, и что рядом не было ни одного преторианца, осудили его на смерть [18]. По их приказу он был казнен, и его тело сброшено с Лестницы Стенаний, отдано на глумление толпы в течение целых трех дней, а потом выброшено в реку.

Его дети тоже были казнены в соответствии с постановлением, девочку (которую он обручил с сыном Клавдия), сначала изнасиловал государственный палач на основании того, что было бы незаконно казнить в тюрьме девственницу [19].

Его жена Апиката не была осуждена, это так, но узнав, что дети ее мертвы, и увидев их тела на Лестнице Стенаний, она забрала их, и написала показания о смерти Друза, направленные против Ливиллы, его жены, которая была причиной ссоры между нею и ее мужем, приведшей к их разводу; затем, отправив этот документ Тиберию, она покончила с собой. Случилось так, что Тиберий прочитал ее сообщение; и когда он получил доказательства его правдивости, он казнил Ливиллу и все прочих, там упомянутых [20]. Я, впрочем, слышал, что он пощадил Ливиллу из уважения к ее матери Антонии, и что Антония сама по собственной воле убила свою дочь, уморив голодом. Эти события, однако, произошли позже.

12. В описываемое время в городе происходили большие волнения; народ убивал, по мере того, как узнавал, всякого, кого считал обладавшим большим влиянием на Сеяна и совершавшим дерзости, чтобы понравиться ему. Солдаты, тоже возмущенные, потому что их подозревали в дружелюбии к Сеяну, и потому что ночную стражу предпочли им как более верную императору, принялись жечь и грабить, несмотря на то, что магистраты в полном составе охраняли весь город по приказу Тиберия.

Больше того, даже сенат не остался спокойным; но те из его членов, которые заискивали перед Сеяном, были очень обеспокоены из страха мести; и те, кто обвинял или свидетельствовал против других, были полны страха из-за преобладавшего подозрения, что их жертвы были погублены в интересах Сеяна, а не Тиберия.

Было, впрочем, очень незначительное количество смельчаков, остававшихся свободными от этих опасений и ожидавших, что Тиберий станет умереннее. Ибо, как обычно случается, они возлагали ответственность за свои прежние несчастья на человека, который погиб, и винили императора в немногих или ни в одном из них; по поводу большинства этих случаев они говорили, что он либо был не осведомлен о них, либо вынужден был поступать против своего желания.

Таковы были частные мнения разных групп; но на людях они проголосовали, как будто были избавлены от тирании, не придерживаться никакого траура по покойному и установить на Форуме статую Свободы; должно было быть проведено также празднество с участием всех магистратов и жрецов, событие, прежде никогда не случавшееся; и день, в который умер Сеян, должен был ежегодно отмечаться конными состязаниями и травлей диких зверей под руководством членов четырех жреческих коллегий и августалов, еще одно дело, которое прежде никогда не делалось.

Таким образом, чтобы отпраздновать падение человека, которого они сами привели к крушению, награждая чрезмерными и неслыханными почестями, они установили обряды, неизвестные даже в честь богов. Настолько, впрочем, было ясным понимание того, что именно эти почести лишили его рассудка, что они сразу же прямо запретили оказывать кому-либо чрезмерные почести и, подобным же образом, клясться чьим-либо именем, кроме имени императора.

Однако, хотя они приняли такие постановления, словно по некоему божественному наитию, они вскоре обратились к прислужничеству перед Макроном и Лаконом. Они предоставили им большие денежные суммы, и также присвоили Лакону ранг квестория, и Макрону – претория; они, кроме того, позволили им смотреть игры с сенаторских скамей и носить окаймленную пурпуром тогу на справляемых по обету праздниках.

Эти двое, однако, не приняли таких почестей, ибо пример, все еще столь свежий в их памяти, служил средством устрашения. И при этом Тиберий не принял ни одной из многочисленных почестей, утвержденных ему, главной из которых было предложение именовать его Отцом Отечества, во всяком случае, теперь, а также то, чтобы день его рождения отмечали конными состязаниями с десятью заездами и пиром сенаторов. Напротив, он вновь уведомил, что никто не должен вносить подобных предложений. Таковы были события, произошедшие в городе.

13. Тиберий какое-то время был в большом страхе, что Сеян займет город и придет против него на кораблях, и потому держал суда в готовности, чтобы бежать, если что-то подобное произойдет; он также приказал Макрону, как говорят некоторые, привести Друза перед сенатом и народом в случае какого-нибудь мятежа, и провозгласить его императором [21]. Когда же теперь он узнал, что Сеян мертв, он обрадовался, что было естественно, но не стал принимать посольства, посылавшиеся поздравить его, хотя многие сенаторы и многие из всадников и народа были посланы, как и прежде. В самом деле, он отказал даже консулу Регулу, всегда преданному его интересам, который прибыл по личному приказу императора, чтобы обеспечить безопасность его поездки в город.

14. Таким образом погиб Сеян, достигнув перед тем большей власти, чем любой из занимавших то же положение и прежде, и после него, за исключением Плавтиана [22]. Кроме того, его родственники, его спутники, и все остальные, кто оказывал ему услуги и предлагал предоставлять ему почести, были привлечены к суду. Большинство их было обвинено за действия, ранее делавшие их предметом зависти; и их сограждане осудили их за меры, которые сами же перед тем утвердили.