Текст книги "История кесарей. Тайны Древнего Рима"

Калигула

1. Таковы истории, которые тогда рассказывали о Тиберии. Его преемником был Гай, сын Германика и Агриппины, известный также, как я установил, под именами Германик и Калигула [1].

Тиберий, несомненно, оставил власть также своему внуку Тиберию; но Гай послал его завещание в сенат через Макрона и заставил объявить его не имеющим законной силы консулами и другими, с кем он заранее устроил дела, на том основании, что завещатель был не в здравом уме, о чем свидетельствует то, что он позволил управлять ими совершенному мальчику, который даже не обладал еще правом войти в сенат [2].

Таким образом Гай в то время быстро лишил юношу трона, и позже, хоть и усыновил его, предал смерти. Ничуть не помогло то, что Тиберий в своем завещании выразил указанную цель множеством способов, как будто это могло придать ему какую-нибудь силу, ни то, что оно все же было прочитано тогда Макроном в сенате. Но, конечно, никакие правовые формулы не могут иметь какого-либо веса против неблагодарности или энергии преемников.

Таким образом, с Тиберием поступили так же, как он обошелся со своей матерью, с тем только различием, что, тогда как он отказался от всех обязательств, наложенных в соответствии с ее завещанием в отношении кого бы то ни было, из его наследства было заплачено всем облагодетельствованным, кроме его внука. Это, в частности, сделало совершенно очевидным, что все, проделанное с завещанием, было изобретено из-за юноши. Гай, это верно, не имел необходимости оглашать его, поскольку он, конечно, был хорошо знаком с содержанием: но поскольку многие знали, что в нем было, и казалось вероятным, что сам он, в одном случае, или сенат, в другом, будут обвинены в его невыполнении, он предпочел, чтобы его отвергли сенаторы, нежели чтобы оно оставалось скрытым [3].

2. В то же самое время, заплатив все из наследственного имущества Тиберия, как будто оно было его собственным, и к тому же каждому, он приобрел у многих некоторую славу великодушия.

Итак, вместе с сенатом он осмотрел преторианцев во время упражнений и распределил среди них завещанные им деньги, составившие тысячу сестерциев на человека; и добавил еще столько же из собственных средств. Народу он выплатил сорок пять миллионов, завещанных ему, и, кроме того, по двести сорок сестерциев на человека, которые они не смогли получить по случаю получения им мужской тоги, вместе с процентами, составившими шестьдесят сестерциев [4]. Он также заплатил из наследства городским войскам, ночной страже, регулярным частям вне Италии, и всем прочим гражданам, служившим в войске, расквартированном в меньших крепостях; городская стража получила по пятьсот сестерциев на человека, а все прочие – по триста. И если бы он только потратил остальную часть денег соответствующим образом, то он считался бы великодушным и щедрым правителем.

Это было, что и говорить, из страха перед народом и солдатами, которые в некоторых случаях принудили его сделать эти подарки, но вообще они были сделаны из принципа; поскольку он заплатил из наследства не только Тиберия, но также и своей прабабушки, и завешанное частным лицам, равно как и общинам. Когда это было сделано, он, однако, стал расточать беспредельные суммы на актеров (он немедленно созвал их снова), на лошадей, на гладиаторов, и на вещи самого разного рода; и таким образом в самый краткий промежуток времени он исчерпал огромные денежные суммы, накопленные в казне, и в то же самое время корил себя в том, что сделал предыдущие дары вследствие бесхарактерности и недостаточной рассудительности.

Во всяком случае, он нашел в казначействе пятьсот миллионов шестьсот тысяч денариев или, согласно другим, восемьсот двадцать пять миллионов [5], и от них ничего не осталось в течение третьего года, но уже и на втором своем году у него возникла потребность в очень больших суммах сверх этого.

3. Он прошел тот же самый путь порчи также почти во всех других отношениях. Таким образом, он сначала показался приверженным народовластию в такой степени, что, воистину, он не станет посылать никаких предписаний ни народу, ни сенату[6], и не примет ни одного из императорских титулов; однако же он стал самым деспотичным, настолько, что в один день присвоил себе все почести, которые Август достиг трудами, вынуждаемый их принять, и потому только, что они были утверждены ему, по очереди в течение долгого времени его правления, и из которых некоторые Тиберий на самом деле отказался принять вовсе. Действительно, он не отклонил ни одной из них, кроме звания Отца [7], и даже его он приобрел недолгое время спустя. Хотя он оказался самым чувственным из мужчин, захватив одну женщину в самый момент ее брака и отбирая других у их мужей, он впоследствии пришел к тому, чтобы ненавидеть их всех, кроме одной; и он, конечно, и к ней стал бы испытывать отвращение, если бы прожил дальше.

По отношению к своей матери, своим сестрам и своей бабушке Антонии он повел себя сначала самым наипризнательнейшим образом. Свою бабушку он немедленно приветствовал как Августу, и назначил ее жрицей Августа, предоставляя ей сразу все привилегии Девственных Весталок [8]. Своим сестрам он назначил те же привилегии Девственных Весталок, а также присутствие с ним на играх в Цирке на императорских местах, равно как включение их имен не только в ежегодные молитвы, возносимые магистратами и жрецами для благополучия его и государства, но и в присяги, которыми клялись в верности его власти [9].

Он сам переплыл море и собственными руками собрал и привёз кости своей матери и своих братьев, которые умерли; и, одетый в окаймленную пурпуром тогу, окруженный ликторами, как в триумфе, поместил их останки в гробнице Августа [10]. Он отменил все меры, утвержденные против них, и вернул тех, кто находился из-за них в изгнании. И все же, исполнив всё это, он показал себя нечестивейшим человеком по отношению и к своей бабушке, и к своим сестрам. Ибо он принудил первую искать смерть от собственной руки, потому что она упрекнула его кое в чем [11]; а что касается его сестер, то после того, как он их всех изнасиловал, двух из них он заключил на острове, а третья уже умерла.

Он даже потребовал, чтобы Тиберий, которого он называл дедушкой, получил от сената те же самые почести, что и Август; но когда они не были немедленно утверждены (сенаторам было невозможно, с одной стороны, заставить себя оказать тому почести, ни, все же, с другой стороны, осмелиться предать ею позору, потому что они еще не были точно знакомы с характером своего молодого господина, и потому откладывали всякое действие, пока он не смог бы присутствовать), он не предоставил ему никаких знаков отличия, кроме общественных похорон, после того как приказал принести тело в юрод ночью и выставить на рассвете. И хотя он произнес речь о нем, он говорил не столько в похвалу Тиберию, как чтобы напомнить народу об Августе и Германике и по случаю снискать его расположение к себе [12].

4. Поскольку Гай неизменно шел к противоположному в каждом деле, он не только стал подобен своему предшественнику, но даже превзошел его в распущенности и кровожадности, из-за которых имел обыкновение порицать его, тогда как из качеств, похвальных в том, он не подражал ни одному. Хотя он был первым, ставшим поносить его и первым, кто оскорбил его, так, что другие, полагая, что понравятся ему таким образом, довольно опрометчиво баловались свободой слова, он позже хвалил и возвеличивал Тиберия, и зашел так далеко, что покарал некоторых за то, что они говорили. Их, как врагов прежнего императора, он ненавидел за их оскорбительные замечания; и он ненавидел одинаково тех, кто как-нибудь хвалил Тиберия, как чужих друзей.

Хотя он положил конец обвинениям об оскорблении величия [13], он же сделал их причиной крушения очень многих людей. После того как, по его собственным словам, он забыл всякое зло, совершенное теми, кто злоумышлял против его отца, матери и братьев, и даже сжег их письма, тем не менее, он казнил множество людей на основании тех же писем. Он в самом деле приказал, это верно, уничтожить некоторые письма, но они не были оригиналами, содержащими несомненные доказательства, а скорее копиями, которые он сделал.

Кроме того, хотя он сначала запретил кому-либо ставить его изображения, он дошел до того, что сам заказывал свои статуи; и хотя он когда-то просил отменить постановление, предписывавшее приносить жертвы его Удаче, и даже повелел записать это деяние на таблице, он впоследствии приказывал, чтобы ему были воздвигнуты храмы и установлены жертвы как богу. Он восхищался по очереди большими толпами народа и одиночеством; он сердился, если его просьбам отдавали предпочтение, и вновь, если оно им не отдавалось. Он мог проявлять живейшее увлечение разными замыслами, а затем исполнять некоторые из них самым нерадивым образом. Он мог с величайшей щедростью тратить деньги, и в то же самое время показать себя упорнейшим противником таких требований.

Он бывал одинаково раздражен и удовлетворен и с теми, кто льстил ему, и с теми, кто говорил свое мнение искренне. Многих, виновных в тяжких преступлениях, он оставил безнаказанными, и многих, кто даже не подвергся никакому подозрению в проступке, он казнил. Своих близких он или чрезмерно захваливал, или непомерно поносил. Как следствие, никто не знал, что ему говорить и как с ним поступать, но все, кто имел какой-либо успех в этом отношении, достигли его вследствие случайности, а не проницательного суждения.

5. Таков был род императора, в чьи руки тогда вручили римлян. Вследствие этого поступки Тиберия, хотя их считали очень жестокими, были, однако, настолько же выше поведения Гая, насколько деяния Августа были такими по отношению к его преемнику. Ибо Тиберий всегда держал власть в своих собственных руках и использовал других как средства для исполнения своих желаний; тогда как Гаем управляли возничие и гладиаторы, он был рабом актеров и прочих, связанных с ареной. Действительно, он всегда имел при себе Апеллеса, самого известного из трагиков тех дней, даже на людях [14].

Таким образом, и сам он, и они делали без препятствий и помех все, что такие люди естественно смели бы делать, имея власть. Все, относившееся к их искусству, он устраивал и устанавливал по малейшему поводу самым роскошным образом, и заставлял преторов и консулов делать то же самое, так, что почти ежедневно давалось какого-либо рода представление [15]. Сначала он был на них всего лишь зрителем и слушателем, и принимал сторону за или против различных исполнителей как один из толпы; и однажды даже, раздосадованный на нее из-за противоположности вкусов, он не пошел на зрелища. Но с течением времени он дошел до подражания им, и состязался во многих случаях, управляя колесницей, борясь как гладиатор, давая представления пантомимического танца и выступая в трагедии [16]. Это стало почти обычным его поведением. Однажды он послал ночью срочный вызов виднейшим мужам сената, как будто для некоего важного совещания, а затем станцевал перед ними [17].

6. В году, когда умер Тиберий, и Гай унаследовал правление, он сначала проявил большое уважение к сенаторам, когда всадники, а также некоторые из плебса присутствовали на их встрече. Он обещал разделить с ними свою власть и поступать во всем так, чтобы им понравиться, называя себя их сыном и подопечным [18]. Он был тогда в возрасте двадцати пяти лет без пяти месяцев и четырех дней. После этого он освободил тех, находился в заключении, среди них Квинта Помпония, которого в течение семи полных лет после его консулата содержали в тюрьме и плохо обращались [19].

Он покончил с доносами об оскорблении величия, которые, как он видел, были самой главной причиной существующего тяжелого положения заключенных, и он собрал и сжег (или притворился, что сделал так), документы, которые имели отношение к таким случаям, оставшиеся от Тиберия, объявив: «Я сделал это, чтобы, независимо от того, насколько сильно я мог бы пожелать однажды припомнить зло всякому, злоумышлявшему против моей матери и моих братьев, я, однако, был бы неспособен наказать его» [20].

За это его хвалили, поскольку ожидалось, что он прежде всего остального будет правдив; ибо из-за его юности не считали вероятным, чтобы он мог быть двуличным в мыслях или на словах. И он еще более усилил их надежды, приказав, чтобы празднование Сатурналий было продолжено до пяти дней [21], так же как принимая от каждого из тех, кто получал хлебное пособие, только по ассу вместо денария, который имели обычай давать ему в Сигилларии [22].

Было решено, что он должен сразу стать консулом, заменив Прокула и Нигрина [23], занимавших тогда эту должность, и что после того он должен быть консулом каждый год. Он, однако, не принял таких предложений, но вместо этого подождал, пока действующие должностные лица не закончили шестимесячный срок, на который были назначены, а затем сам стал консулом, взяв Клавдия, своего дядю, в коллеги. Последний, который перед тем принадлежал ко всадникам и после смерти Тиберия был отправлен как посланник к Гаю от имени этого сословия, теперь впервые, хотя он был в возрасте сорока шести лет, стал консулом и сенатором – обоими одновременно. Во всем этом поведение Гая казалось тогда удовлетворительным, и в согласии с ним была речь, которую он произнес в сенате при вступлении в должность консула. В ней он осудил Тиберия за всякое и каждое преступление, в которых тот обычно обвинялся, и дал много обещаний относительно своего собственного поведения, так что в итоге сенат, опасаясь, что он мог бы передумать, издал постановление, что эта речь должна читаться ежегодно.

7. Вскоре после этого, одетый в триумфальное облачение, он посвятил святыню Августа [24]. Мальчики из благороднейших семей, чьи оба родители были живы, вместе с девами того же положения пели гимн, сенаторам с их женами, а также народу был дан пир в честь этого, и состоялись зрелища всякого рода. Были не только показаны все виды музыкальных развлечений, но также имели место двухдневные скачки, с двадцатью заездами в первый день и сорока – во второй, потому что тот оказался днем рождения императора, будучи последним числом августа. И он показал то же самое количество во многих других случаях, так часто, насколько это ему нравилось; ранее того, следует пояснить, не были обычны больше, чем десять заездов. Он также приказал затравить по этому случаю четыреста медведей вместе с равным числом диких животных из Ливии. Мальчики благородного происхождения исполнили конную игру «Троя», и шесть лошадей влекли триумфальную колесницу, на которой он ехал, нечто, чего никогда не было прежде.

На соревнованиях он не давал сигналы возничим сам, но смотрел зрелище с переднего ряда со своими сестрами и своим товарищем – жрецом священнодействий Августа. Он всегда очень сердился, если кто-либо избегал театра или уходил в середине представления, и для того, чтобы ни у кого не было оправданий, что тот не имел возможности присутствовать, он отложил все судебные процессы и приостановил всякий траур. И так случалось, что женщинам, потерявшим своих мужей, разрешали жениться ранее обычного времени, если они не были беременны.

Кроме того, чтобы позволить людям приходить без излишних церемоний и избавить их от необходимости приветствовать его (ибо прежде этого всякий, кто встречал императора на улице, всегда его приветствовал), он запретил им приветствовать себя таким образом в будущем. Любой желающий мог прийти на игры босиком; на самом деле, с очень древних времен было общепринято для тех, кто соревновался летом, делать так, и такому образу действий часто следовал Август на летних празднествах, но его оставил Тиберий.

Это было то время, когда сенаторы стали сидеть на подушках вместо голых досок, и им позволили носить в театрах шляпы фессалийского образца, чтобы избегать неудобств от солнечных лучей. А в то время, когда солнце особенно палило, вместо театра использовали помещение для раздач [25], которое снабдили рядами скамей. Таковы были дела Гая во время его консулата, который он имел в течение двух месяцев и двенадцати дней; ибо он отдал остаток шестимесячного срока лицам, предварительно определенным для этого [26].

8. После этого он заболел, но вместо того, чтобы умереть самому, причинил смерть Тиберию, надевшему мужскую тогу, получившему звание предводителя юношества [27] он молился и ожидал, чтобы Гай умер [28]; и он также многих других казнил по тому же обвинению. Так случилось, что тот же правитель, который дал Антиоху, сыну Антиоха, область Коммагены, находившуюся во владении его отца, а также район побережья Киликии, и освободил Агриппу, внука Герода [29], заключенного в тюрьму Тиберием, отдав ему в управление область его деда, не только лишил своего собственного брата, или, по закону, своего сына, его отчего наследства, но в действительности приказал его убить, и это, не посылая никакого сообщения о нем сенату.

Калигула. Римский бюст I века н.э.

На восьмом месяце правления Калигула заболел. В Риме был распространен слух, что причиной болезни Калигулы стало приворотное зелье, будто бы приготовленное его будущей женой Кесонией из нароста на лбу новорожденного жеребенка. Болезнь привела к помрачнению рассудка Калигулы, и оставшаяся часть его правления была отмечена явно нездоровыми поступками императора.

Позже он предпринимал подобные действия во многих других случаях. Таким образом Тиберий погиб по подозрению в том, что ждал своей возможности извлечь пользу из болезни императора. С другой стороны, Публий Афраний Потит, плебей, погиб, потому что в порыве безрассудного раболепия пообещал не только добровольно, но также и под присягой, что отдаст свою жизнь, если только Гай выздоровеет [30]; и таким же образом некий Атаний Секунд, всадник, ибо объявил, что в том же случае будет сражаться как гладиатор [31].

Ведь эти люди вместо денег, которые они надеялись получить от него за обеты отдать свои жизни в обмен на его, были вынуждены сдержать свои обещания, чтобы не быть обвиненными в лжесвидетельстве. Таковой была тогда причина смерти этих людей. Кроме того, тесть Гая, Марк Силан, хотя и не давал никаких обетов и не приносил никакой присяги, покончил с собой ввиду крайних оскорблений, потому что его добродетель и его родство сделали его обузой для императора, пока он жил [32].

Тиберий, говорят, держал его в такой чести, что всегда отказывался слушать дела о жалобах на его решения и передавал все такие случаи к нему назад; но Гай собрал все способы унизить его, хоть и был высокого мнения о нем, вплоть до того, что назвал «златорунным бараном». Некогда Силан в силу своего возраста и положения [33] получал от всех консулов честь первым подавать свой голос; дабы предотвратить такой порядок в дальнейшем Гай отменил обычай, согласно которому некоторые из консуляров голосовали первыми или вторыми по усмотрению тех, кто ставил вопрос, и установил правило, что такие люди, как и остальные, должны подавать свои голоса в порядке, в котором они заняли должность. Он, кроме того, оставил дочь Силана [34] и женился на Корнелии Орестилле, на деле похищенной на брачном празднестве, которое она справляла с обрученным с нею Гаем Кальпурнием Писоном [35].

Прежде, чем прошли два месяца, он сослал их обоих, утверждая, что они поддерживали незаконные отношения друг с другом. Он разрешил Писону взять с собой десятерых рабов, и затем, когда тот попросил больше, позволил использовать столько, сколько он захочет, заметив, впрочем: «С тобой же будет столько солдат».

9. В следующем году Марк Юлиан и Публий Ноний [36], предварительно назначенные, стали консулами. Обычные присяги о поддержке деяний Тиберия не были принесены[37], и по этой причине не употребляются даже до настоящего времени, таким образом, никто не считает Тиберия среди императоров в связи с этим обычаем присяг. Но что касается деяний Августа и Гая, они принесли все присяги как обычно, так же как другие в том смысле, что они будут проявлять к Гаю и его сестрам большую любовь, чем к себе и своим детям[38]; и они подобным образом вознесли за всех свои молитвы. В самый первый день нового года некий Махаон, раб, поднялся на ложе Юпитера Капитолийского, и после произнесения оттуда многих страшных пророчеств, убил небольшую собаку, которую привел с собой, а затем убил себя.

Следующие добрые и достойные похвалы дела были сделаны Гаем. Он издал, как делал Август, все счета государственного казначейства, которые не обнародовались в течение времени, пока Тиберий находился вне города [39]. Он помог воинам гасить пожар и предоставил помощь тем, кто потерпел от этого ущерб. Поскольку сословие всадников оказалось сократившимся в численности, он созвал людей, выдающихся в том, что касается семьи и богатства, со всей империи, даже извне Италии, и записал их в это сословие.

Некоторым из них он даже разрешил носить сенаторское платье прежде, чем они заняли какую-либо должность, вследствие которой мы получаем допуск на сенат, на основании их вероятности стать его членами позже, тогда как ранее только тем, кажется, кто родился в сенаторском сословии, разрешали делать это. Эти меры понравились всем; но когда он снова отдал выборы в руки народа и плебса, изменив таким образом сделанное по этому поводу Тиберием, и отменил однопроцентный налог [40], и, кроме того, даже разбрасывал жетоны на гимнастические соревнования, которые устроил, и раздал большое число подарков тем, кто участвовал в них, такие действия, хоть и восхищали толпу, огорчили благоразумных, которые пришли к мысли, что если должности должны снова попасть в руки многих, и имеющиеся в распоряжении средства исчерпываются, а частные источники дохода отсутствуют, могут последовать многие бедствия.

10. Следующие его действия встретили всеобщее осуждение. Он заставил многих людей сражаться в качестве гладиаторов, вынуждая их бороться и отдельно, и группами, составленными в своего рода боевом порядке. В этом случае он испросил разрешения сената, что не мешало ему делать то, чего он желал, вопреки закону, и таким образом обречь на смерть многих людей, среди прочих, двадцать шесть всадников, из которых одни распрощались с жизнью, в то время как другие просто участвовали в гладиаторских боях. И не так внушало величайшие опасения число тех, кто погиб, хоть и оно было достаточно велико, как его чрезмерное восхищение их смертью и его жадное вожделение к виду крови.

Та же самая черта жестокости привела его однажды, когда не хватило осужденных преступников, чтобы отдать их диким зверям, к тому, чтобы приказать схватить и бросить им часть толпы, стоявшей возле скамей [41]; а чтобы предотвратить возможность их криков или каких-нибудь упреков, он приказал сначала вырвать им языки [42].

Кроме того, он заставил одного из видных всадников сражаться в поединке но обвинению в том, что тот оскорбил его мать Агриппину, а когда этот человек вышел победителем, передал его обвинителям и заставил казнить. А отца этого человека, хоть и невиновного ни в каком преступлении, он заключил в клетку, как, впрочем, он обходился и со многими другими, и там прикончил. Он устраивал эти соревнования сначала на поле для народных собраний [43], раскопав целый участок и заполнив его водой, что бы иметь возможность ввести туда единственное судно, но позже он перенес их в другое место, где он уничтожил очень много больших зданий и установил деревянные трибуны; ибо он презирал театр Тавра.

За все это его подвергали порицанию, из-за трат, а также устроенного кровопролития. Его обвиняли равно в том, что он принудил Макрона вместе с Эннией покончить самоубийством, не помня ни привязанности последней, ни услуг первого, который, между прочим, помог ему приобрести престол для себя одного; и обстоятельство, что он назначил Макрона управлять Египтом, не имело ни малейшего значения. Он даже впутал его в постыдное происшествие, в котором сам был более всех замешан, приводя после среди других обвинений против него то, в чем был пособником.

Вслед за этим были казнены многие другие, некоторые, будучи приговоренными, а некоторые даже прежде, чем были обвинены. На словах они были накачаны из-за зла, причиненного его родителям или его братьям или другим, кто погиб в связи с ними, но в действительности это было из-за их собственности; поскольку казна оказалась исчерпанной, а ему никогда не хватало средств. Эти люди были обвинены на основании не только свидетельских показаний, которые появились против них, но также и бумаг, которые, как он когда-то объявил, он сжег. Иные, кроме того, были обязаны своим крушением прошлогодней болезни императора и смерти его сестры Друзиллы [44]; с тех пор, между прочим, любой, кто развлекался или приветствовал другого, или даже купался в течение тех дней, подвергался наказанию.

11. Друзилла была замужем за Марком Лепидом [45], одновременно любимцем и любовником императора, но Гай тоже имел ее сожительницей [46]. Когда в то время случилась ее смерть, муж произнес хвалебную речь, а брат предоставил ей общественные похороны. Преторианцы с их командующим и сословие всадников по отдельности прошли перед ее костром, и мальчики благородного происхождения устроили конное упражнение, называемое «Троя», над ее могилой.

Все почести, которые были дарованы Ливии, были утверждены и ей, а далее декретом было установлено, что она должна быть обожествлена [47], что ее золотое изображение должно быть поставлено в здании сената, и что в храме Венеры на Форуме должна быть воздвигнута ее статуя, что она должна иметь двадцать жрецов, женщин так же как мужчин; женщины, всякий раз, когда они свидетельствовали, должны были клясться ее именем, и в день ее рождения должен был отмечаться праздник, равный Мегалесийским Играм, а сенату и всадникам следовало устраивать пир. Соответственно, она теперь получила имя Пантеи, «Всебогини», и была объявлена достойной божеских почестей во всех городах. Действительно, некий Ливий Геминий, сенатор, объявил под присягой, призывая гибель на себя и своих детей, если он говорит ложно, что видел, как она вознеслась в небеса и беседовала с богами; и призвал всех других богов и саму Пантею в свидетели. За это заявление он получил миллион сестерциев.

Помимо ее возвеличения таким путем, Гай пожелал отменить праздники, которые тогда должны были справляться, и либо отмечать их в назначенное время чисто внешне, или в любое более позднее. Все люди подвергались осуждению одинаково, скорбели ли они о чем-нибудь, будучи огорчены, или вели себя, как будто они были рады; так как их обвиняли или в недостаточном оплакивании ее как смертной, или в пренебрежении к ней как к богине. Одно единственное происшествие даст ключ ко всему, что тогда происходило: император обвинил в оскорблении величия и казнил человека, который продал горячую воду [48].

12. По истечении нескольких дней, однако, он женился на Лоллии Паулине, после того как принудил ее мужа, Меммия Регула, самому обручить ее с собой, так, чтобы он не нарушил закон, беря ее безо всякой помолвки [49]. Но ее он также скоро оставил.

Тем временем он предоставил Сохему Итурейскую Аравию, Котису Малую Армению и некоторые земли арабов, Реметалку – владения Котиса, а Полемону, сыну Полемона – его наследственные области, все с одобрения сената [50]. Церемония состоялась на Форуме, где он сидел на трибуне в кресле между консулами; некоторые добавляют, что он использовал шелковый навес. Позже он заметил много грязи в переулке, и приказал, чтобы ее бросили на тогу Флавия Веспасиана, который был тогда эдилом и отвечал за поддержание чистоты улиц. Этому делу тогда не придали никакого особого значения, но позже, после того, как Веспасиан принял правление в то время, когда все было в беспорядке и смятении, и восстановил всюду порядок [51], это, казалось, происходило благодаря некоторому божественному побуждению, и показало, что Гай поручил ему Город именно для его улучшения.

13. Гай тогда вновь стал консулом [52], и хотя воспрепятствовал жрецу Юпитера принести присягу в сенате (ибо в то время они постоянно приносили ее каждый за себя, как в дни Тиберия), сам, и вступив в должность, и оставив ее, принес присягу как и другие на рострах, которые были надстроены. Он занимал пост в течение всего тридцати дней, хотя позволил своему коллеге, Лукию Апронию, шестимесячный срок; а за ним следовал Санквиний Максим, бывший префектом Города [53].

В течение этих и следующих дней многие из выдающихся людей погибли во исполнение обвинительных приговоров (ибо немало освобожденных из тюрьмы были казнены по тем же причинам, какие привели к их заключению Тиберием), и многие другие, менее видного положения – в гладиаторских боях. На самом деле там была только резня; ибо император более не проявлял никакого расположения даже к плебсу, но противился абсолютно всему, что тот желал, а народ в свою очередь соответственно сопротивлялся всем его желаниям.

Разговоры и поведение, которое могло бы ожидаться при таком соединении разгневанного правителя с одной стороны, и враждебного народа – с другой, были налицо. Состязание между ними, впрочем, было не на равных; поскольку люди могли разве что поговорить и показать кое-что из своих чувств жестами, тогда как Гай уничтожал своих противников, хватая многих даже в то время, когда они смотрели игры, и еще многих задерживали после того, как они уходили из театра.

Главные причины его гнева были, во-первых, что они не проявляли воодушевления в посещении зрелищ (поскольку сам он имел обыкновение появляться в театре сначала в один час, а потом в другой, независимо от предыдущего оповещения, иногда приезжая на рассвете, а иногда только днем, гак, что они изнывали и утомлялись в его ожидании), а во-вторых, что они не всегда приветствовали исполнителей, которые ему нравились, и иногда даже оказывали почет тем, кого он не любил.

Кроме того, его очень досаждало слышать, как они приветствовали его «молодой Август» в своих усилиях расхвалить его; поскольку он почувствовал, что его не поздравляют в связи с тем, что он является императором, будучи все еще столь молодым, но скорее порицают за управление такой державой в таком возрасте. Он всегда делал вещи того рода, о которых я рассказал; и однажды сказал, угрожая всему народу: «Вот если бы у вас была одна шея» [54].

В то время, как он показал свое обычное раздражение, плебс из неудовольствия прекратил посещать зрелища и обратился против доносчиков, в течение долгого времени и громкими криками требуя их выдачи. Гай рассердился и не дал им никакого ответа, но, поручив другим проведение игр, ушел в Кампанию. Позже он возвратился, чтобы отпраздновать день рождения Друзиллы, доставил ее статую в Цирк на колеснице, влекомой слонами, и позволил людям свободно обозревать ее два дня. В первый день, помимо скачек, были убиты пятьсот медведей, а во второй день было добавлено множество ливийских животных; кроме того, атлеты соревновались в панкратионе во многих разных местах одновременно. Народ пировал, а сенаторам и их женам были сделаны подарки [55]…