Текст книги "Почему Вселенная не может существовать без Бога? Мой ответ воинствующему атеизму, лженауке и заблуждениям Ричарда Докинза"

Как предсказателя опасности, Харриса постигла неудача. В 2004 году, когда вышел в свет «Конец веры», он, основываясь на трагических событиях 11 сентября в Америке, предсказал различные беды, которые якобы ждут нас в будущем от рук террористов. Эти террористические акты, случись они в действительности, прекрасно вписались бы в его модель религии, якобы создающей растущую угрозу обществу. Но террор не пролиферировал в этой стране, и если оглянуться назад, то окажется, что голоса, которые исподволь внушали страх, были более чем нелепыми в общем хоре угроз, которые уже стали явью. Когда исламские экстремисты были обращены в бегство, а «арабская весна» явила миру обратное движение, которое привело к принятию внутренних реформ, а не распространению джихада, оказалось, что «Аль-Каида» не является монолитным представителем арабского мира. И, что еще более важно, экстремизм – это не лицо ислама, как пытается представить его нам Харрис.

«Арабская весна», беспокойная и тревожная по своим последствиям, принесла надежду туда, где нормой жизни для бесчисленных поколений были гнет и подавление. В любом месте арабского мира молодежь жаждет влиться в современный мир. Сегодня iPad стал конкурентом мулле, и между ними, как между светскими силами, впервые в жизни идет своего рода состязание, кто первый верно предскажет будущее, не повязанное религиозными традициями. (Говорят, что во время катастрофической иракской войны число сотовых телефонов в этой стране возросло в 244 раза. До начала конфликта их число оценивалось на уровне 80 тысяч, а к 2009 году их стало 19,5 миллиона.)

Вот и предостережения Харриса по поводу угрозы, которую якобы несет обществу религия, столь же необоснованны и ненадежны. В Соединенных Штатах религиозное правое крыло сильно сдало – и по численности, и по влиянию. Среди молодежи упадок веры может объясняться инерцией или резким неприятием ценностей поколения родителей. Статистический бюллетень, опубликованный в 2006 году газетой «Нью-Йорк таймс», глубоко встревожил евангелистов, поскольку показал, что только 4 % американских подростков вполне уверены, что, став взрослыми, они будут называть себя «верующими христианами». Молодежь, как и взрослых, тоже оттолкнула позиция религиозно-правого крыла, ратующего за аборты и гомосексуальные браки.

Политика эпохи Буша, основанная на вере, была пересмотрена в 2008 году, когда президентская власть сменилась. Харрис так и остался на своей пожарной каланче, но теперь он мог немного ослабить бдительность. Бюллетень, опубликованный в 2012 году Исследовательским центром Пью, показал резкий спад религиозных убеждений среди молодых американцев, так называемого «поколения второго тысячелетия»: всего за пять лет число людей до тридцати лет, заявивших, что они никогда не сомневались в существовании Бога, упало до 15 %. Среди фундаменталистов так вообще царит повальное разочарование, ибо их дети все более склоняются к тому, что быть верующими христианами – это не для них. В связи с этим многие мега-церкви поменяли свою идеологию: вместо адского пламени и вечных мук они теперь проповедуют позитивное мышление.

Все это доказывает ту истину, которой Харрис не видит, ибо слеп: общество может успешно развиваться, даже несмотря на то что питающие его потоки религиозного невежества все еще сильны. Это же справедливо и для отдельных индивидуумов. Молодые «верующие» христиане начали мало-помалу игнорировать незыблемые ценности своего воспитания в духе фундаментализма, уделяя больше внимания, например, филантропической работе, нежели проигранным судебным процессам вроде того, где речь шла о преподавании креационизма в школах.

Вряд ли альтернативой невежеству в духе Харриса может стать этакое ленивое «живи сам и дай жить другим». Нет, нужно что-то делать, нужно что-то предпринимать, чтобы исправить те серьезные огрехи, которые были совершены во имя религии. Первый шаг на этом пути – отказаться от мышления «они против нас». Подобного рода мышление типично для Харриса, поскольку суть всех его доводов сводится к тому, что разум ведет войну против неразумия. И точно так же мыслят религиозные фанатики, на которых он нападает. В истории человечества не впервые, когда явные враги оказываются тайными союзниками. Вот почему фанатики так нужны атеистам, хотя они и ненавидят друг друга. Что касается противопоставления науки и религии, то ведь это противопоставление по большому счету недействительно. Ибо реальная ревизия человеческого мозга показывает, что он являет собой полную противоположность тому полю битвы, где разыгрывается сражение между силами света и тьмы. По сути дела, величайшая способность человеческого мозга – сплавлять воедино все аспекты человеческого существования – остается тайной нашей эволюции как вида.

Наш мозг развивался на протяжении нескольких миллионов лет, начиная от первых человекообразных, живших в Африке. Часть мозга, унаследованная нами от пресмыкающихся (она расположена в задней части головы и переходит в спинной мозг), до сих пор наша неоспоримая принадлежность. Она символизирует тотальное неразумие в его полной бессмысленности. Пресмыкающиеся едят, сражаются, выводят потомство. У них черные зрачки, и в них не отражается ни малейшего намека на мысль, связывающую их с другими животными или с их собственным видом. Когда вы реагируете на провокацию бессмысленным страхом или гневом или когда вы сражаетесь с конкурентом или соперником за любовь всей вашей жизни, со дна сознания вами движут примитивные инстинкты. Однако человеческий мозг – не пешка, которой управляют атавистические импульсы. Он – и в этом тайна нашей эволюции – хранит все этапы истории человечества, в том числе и самые примитивные. Вместо того чтобы отторгнуть неразумие, мы сделали его частью себя.

Первый эволюционный скачок, сделавший нас людьми, можно проследить на уровне лимбической системы, которая размещается чуть выше «ящерного» мозга и перед ней. Этот участок мозга, известный как эмоциональный мозг, свободен от примитивных инстинктов, ибо они на этом уровне уже преодолены. Эмоции бросают нас то взад, то вперед, но они открыли перед нами огромное пространство для более высоких чувств, таких как любовь. Мир становится значительно шире, если на него глядеть влюбленными глазами. Возникают привязанность и сопереживание. Агрессия умеряется нежностью. «Я хочу тебя» у пресмыкающихся выражает грубое вожделение, а в устах человека влюбленного это означает: я хочу твоей красоты, твоего изящества, всего того, что я так люблю в тебе. Половой инстинкт в нас не угас, он просто стал одним из волокон в гобелене эмоций. Но в этом переплетении волокон, образующем узор, есть узелки. Любовь, например, порождает уязвимость, а это ведет к возникновению проблемных конфликтов.

Каждый, кто любил, знает, сколь мучительно это состояние. Экстаз обретается ценой романтической любви. Два самца – две ящерицы с гребнем на голове на раскаленном солнцем камне ведут между собой непримиримую войну. Но война, ведущаяся в любви, – это война внутренняя, утонченная, невыразимая. Это знаменует эволюционный скачок, ибо, как только эмоции заставляют нас обратиться внутрь самих себя, у нас появляется возможность выстроить свое «я». «Я» ведает моими эмоциями и тем месторождением, откуда они мной овладевают. Персональный выбор – это позитивный итог эмоционального конфликта.

Результатом относительно недавнего эволюционного развития является рациональный мозг, представленный корой, которая заведует высшими функциями, такими как разум. Кора головного мозга (по-латыни cortex) самим своим названием указывает, что это внешний слой мозга, напоминающий испещренную глубокими бороздками кожуру или кору дерева, закрывающую все остальное. Опять же, наличие коры не означает, что мы искоренили или отторгли все предшествующие стадии мозга. Мы не превратились в «компьютеры, сделанные из мяса» и не пользуемся описанием, созданным искусственным разумом. Но мы и не рациональные существа, эволюционирующие в сторону еще большей рациональности, – идеальное будущее, как его себе представляет воинствующий атеизм. Вместо этого мы продолжаем наращивать все аспекты человеческих возможностей.

У Харриса та же проблема, что и у Докинза: его теория о том, что религия представляет собой примитивный импульс, пуста и ничем научно не подтверждена. Мозг обрабатывает религию на самых различных уровнях: низменные импульсы (такие, как агрессия по отношению к тем, кто верит в Бога-конкурента) смешиваются с более тонкими эмоциями (такими, как любовь к Богу и привязанность к Отцу Небесному) и контролируются высшей рассудочностью (это когда рассудок верующих сомневается в той вере, в которой их воспитали). Что и говорить, узор очень сложный, запутанный и постоянно ставит нейронауку в тупик, когда та пытается его распутать. Все, кто по-настоящему религиозен, интегрировали свою веру в гораздо более масштабный проект строительства «я». Уравнивать религиозную веру с примитивными инстинктами – это худшая из наук, ибо такая наука ни на что не годна. Опыты с буддийскими монахами, которые десятилетиями медитируют на сострадание, показывают, что у них очень повышенная мозговая деятельность, и эта деятельность сосредоточена в префронтальных отделах (в лобной гранулярной коре) головного мозга, а не в низшем его отделе. Эволюция духовности идет полным ходом, что очевидно каждому, кто питает к ней хотя бы немного симпатии.

Харрис нигде не упоминает о своем раннем опыте приобщения к духовности. Будучи еще молодым человеком, он много времени пробыл в Индии и хорошо знаком с индийскими гуру и буддийскими доктринами. Это оставило в его памяти неизгладимые впечатления, даже теперь, когда он всячески отмежевывается от всех гуру, а свое увлечение буддизмом держит глубоко при себе; но в недавнем интервью, данном журналу «Атлантик», он признался, что занимался медитацией три десятка лет. Это были особые виды медитации, такие как буддийская практика «метта» («любовь-доброта»), и они наполнили его таким состраданием, что их воздействие можно сравнить, пожалуй, только с воздействием экстази, клубного наркотика. (Что и говорить, трогательное признание со стороны такого драчливого бойца словесного фронтa!) Последняя глава книги «Конец веры» посвящена экспериментам с сознанием (она так и называется «Эксперименты с сознанием»); в ней автор пытается представить этот предмет с чисто научной точки зрения. Харрис настолько не доверяет внутреннему опыту, что жаждет проверить и перепроверить его с помощью контрольных исследований, в результате чего начинает флиртовать с научно-фантастическими измышлениями, в которых машины берут верх над святыми и бодхисатвами: «Возможно, мы еще доживем до тех времен, когда увидим технологическое совершенство всех визионерских лучей медитационного мистицизма». Если передать это более простым языком, то он говорит: «Мистицизм – это рациональное предприятие».

Здесь уже, по меньшей мере, в раковине воинствующего атеизма наметилась трещина. Все, что происходит вокруг Бога, признает Харрис, происходит в уме. При этом однако он пытается примирить две непримиримые возможности, ибо они исходят из двух противоположных миров. Своей буддийской стороной он понимает, что чем больше погружаешься в свое собственное осознание, тем больше индивидуальное «я» тяготеет к исчезновению. В буддизме «я», которым человек определяет сам себя, не существует. Это чисто умственное творение, маскирующее то, что является доподлинно реальным, – уровень сознания, которое открыто, ничем не связано и свободно от страданий. Как только оказывается очевидной иллюзия «я», остается только сознание само по себе, то есть пребывающее в состоянии, которое в буддизме обозначается как «пустота». Вторя буддизму, Харрис наконец находит духовную причину отрицать – или не принимать, не имея в том нужды, – персонального Бога. Такой Бог существует только как поддержка иллюзии личного «я».

Своей другой стороной, ультрарационалистической, Харрис с подозрением относится ко всему, что выходит за рамки его представлений, вроде чистого сознания Будды. Он убежден, что жизнь – это то, что происходит прямо сейчас, по мере разворачивания событий. Нет, да и не может быть таких реалий, как вечный или трансцендентный ум. Что касается великих духовных подвижников, постигших трансцендентное, то Харрис едко потешается над ними: «А почему, собственно, мы должны им верить?» (Он совершенно глух к очевидному возражению: мы должны им верить хотя бы потому, что они это постигли.) При этом он уверяет нас, что хочет быть честным. Если чему и следует верить, то лишь донесениям нашего «я». Когда кто-то говорит: «Мне грустно», то это свидетельство происходящего есть «золотой стандарт». То же самое относится ко множеству вещей, в которые мы хотим поверить: «Донесения “я” остаются нашим единственным поводырем», ведущим нас в реальность существования «депрессии, гнева, радости, зрительных и слуховых галлюцинаций, снов и даже боли». Тогда почему же Харрис не приемлет я-донесения всех святых, мудрецов и визионеров, сколько их ни есть в истории человечества?

Разница, как он ее видит, состоит в том, что если реальность очевидна, ибо ее можно измерить с помощью томографии и сканирования мозга, то явления, которые кажутся реальными, неочевидны, ибо это личные переживания человека. Они реальны только для человека, их испытавшего. Поэтому, хотя волновая дельта-активность в коре головного мозга буддийского монаха действительно нарастает, когда он медитирует на сострадание, мы можем полагаться только на слова самого монаха, что он испытывает это сострадание. Есть ли в этом хоть какой-нибудь смысл? То есть, приемля медитацию одной рукой, другой Харрис ее отбрасывает, когда говорит: «А почему, собственно, мы должны верить медитирующим, когда они говорят нам, что такое медитация?»

Если подходить к этому с его собственными мерками, то различие между «реальным» и тем, что «кажется мне реальным», исчезает полностью. Я-донесения – это сама реальность в том виде, как она действует постоянно. На надежность этих сведений не влияют ни депрессия, ни радость, ни боль, ни различные состояния галлюцинации. После хирургической операции на сердце, например, у многих пациентов наблюдаются зрительные галлюцинации и иллюзорные мысли. Они могут видеть, например, как по их ногам бегают маленькие зеленые человечки (их видел, в частности, один уважаемый судья Верхового суда из Калифорнии; об этом мне рассказал его хирург). Но когда обычный человек в обычной жизни говорит: «Я вижу зеленую траву» или «Небо голубое», это признание или свидетельство его «я» считается «золотым стандартом». В коре головного мозга, отвечающей за визуальное восприятие, нет маленьких зеленых человечков, но нет там и зеленой травы. Внутри мозга нет ни цвета, ни красок, и если кто-то говорит, что он видит зеленое, мы верим ему по одной причине – потому что он это говорит. Но тот же стандарт, согласно которому мы верим утверждению, что небо голубое, может быть легко отброшен, когда мы выходим из привычного круга тем и понятий и говорим: «Я ощущаю присутствие Бога». Только полное предубеждение может отнести духовный опыт к другому стандарту.

Сканирование мозга, сделанное во время духовных переживаний, показывает усиленный приток крови к определенным участкам мозга, и ничего больше. Измерять реальность, полагаясь на сканирование, – такое исследование сопряжено с большими ограничениями, ибо если кто-то говорит, что он видит маленьких зеленых человечков, то скан не может этого подтвердить, как не может подтвердить и того, что человек их не видит. Все, что можно сказать, исходя из показаний прибора: визуальный отдел коры головного мозга пребывает в состоянии активности. Если применить этот стандарт к слепым, то окажется, что и они могут видеть, ибо ментальный глаз (или «око ума») тоже стимулирует визуальный отдел коры головного мозга. Слепые не живут в полной темноте. Некоторые из них наделены даром внутренних визуализаций. Один австралиец, ослепший в результате несчастного случая на производстве (ему в глаза попала кислота) начертил и сконструировал сложную коробку передач, замысловатые функции которой он увидел ментальным зрением. Сканированием мозга нельзя определить, сочиняет ли кто-то великую поэму или варганит плохонькие стишки. Сканированием нельзя измерить «бесчисленные» (словечко из арсенала Харриса) переживания, которые можно затем перевести в данные. В конце концов, игра или инсценировка битвы на поле сражения между ви́дением Бога и ви́дением зеленой травы завершится вничью.

Поэтому попытка разоблачения субъективности, которую предпринимают Докинз и компания, не заслуживает доверия. Они не принимают во внимание целую область ума, которой мы доверяем ежедневно. Мир «внутри» инициирует все познания мира «снаружи». Это и есть наш настоящий дом как мыслящих существ. Но скептицизм тоже сослужил нам добрую службу на духовном пути. Мы нашли лучший или более приемлемый способ размышления и обдумывания всех относящихся к делу вопросов, касающихся не только Бога, но и науки и разума, равно как видимости и реальности. Сталкиваясь с враждебными выпадами со стороны воинствующего атеизма, мы становим только сильнее и еще упорнее ищем Бога.

Следующая стадия – исследование веры; ее можно охарактеризовать как доверие к внутреннему доминиону. Подобное доверие начинается с гораздо более простых и повседневных реалий, нежели Бог. Но если посмотреть глубже, то вера в Бога столь же надежна и так же заслуживает доверия, как и ваша убежденность в том, что после того как вы ляжете в постель и заснете этой ночью, на следующее утро вы проснетесь.

Путь к Богу. Стадия II: Вера

За нулевой точкой

«Я – Смерть, разрушитель миров». Даже те, кто никогда не читал Бхагавадгиту, с дрожью вспоминают эту ставшую знаменитой фразу. Ее произнес Роберт Оппенгеймер, руководитель Манхэттенского проекта, сразу после первого испытания атомной бомбы в пустыне Нью-Мексико. С таким же успехом он мог бы сказать: «Я – человек, ниспровергатель Бога». Дата 16 июля 1945 года ознаменовала нулевую точку веры. Перед безумной, ничем не сдерживаемой яростью атомного разрушения вселюбящий Бог-покровитель утратил все свое правдоподобие. Лишь очень немногие люди, за исключением разве что самых пылких верующих, считали, что Бог еще может что-то сделать, чтобы остановить наше скатывание в бездну самоуничтожения. Чтобы выйти из этой нулевой точки, из этого надира веры, нужны фокусировка и усилия. Веру необходимо отстроить заново, так сказать, от основания. По инерции она может легко улетучиться, и тогда одна из самых мощных сил человеческого бытия будет предана забвению. Что делает веру столь замечательной, так это то, что она действует вопреки нашему знанию об эволюции, в основе которой, как известно, принцип выживания. Выжить – эта неистребимая потребность движет всеми живыми существами. И только у людей эта потребность приобрела столь многочисленные формы, что они смешиваются в какую-то темную, спутанную массу. В одних случаях мы сражаемся за пищу, кров и семью. А в других, когда эти вещи у нас уже есть, мы не уделяем им ни единой мысли. Вера – совершенно незаурядное явление, и делает ее таковой то, что мы порой живем ради призрачных, непостижимых реалий, которые невозможно даже облечь в слова. (Можете ли вы определить разницу между «Он выказывает много сердечности» и «Он выказывает много душевности?»)

И все же дела религиозные подчас могут возобладать в жизни над всеми прочими нашими инстинктами, даже над инстинктом выживания. В том же году, когда была взорвана атомная бомба, – событие, которое навсегда изменило мир, – союзные войска заняли концентрационные лагеря и освободили томившихся там узников. Миру предстали не только сцены невыразимого ужаса и страдания, но и сцены высшего проявления человечности – таковыми были истории о пленных, добровольно пошедших на смерть вместо других.

Одной из самых трогательных историй такого рода был случай с польским францисканским монахом, отцом Максимилианом Кольбе, который погиб в Освенциме в 1941 году. Гестапо арестовало его за то, что он укрывал евреев в стенах основанного им монастыря Непокалянув (Непорочной Девы), который был центром издания и распространения религиозной католической литературы на польском языке. На фотографиях это волевой, решительный человек в очках с черными дужками и с коротко остриженными волосами. Один из самых страстных прозелитов веры, он одно время был даже миссионером в Японии, где основал католическую миссию на склоне горы, неподалеку от Нагасаки; удивительно то, что, когда на Нагасаки была сброшена атомная бомба, которая разрушила практически весь город, миссия уцелела и осталась нетронутой. Приверженцы Кольбе потом утверждали, что основать миссию на склоне горы, противоположном тому, где располагался город, – чтó, собственно, и защитило ее от смертоносного ядерного вихря, – видимо, надоумило Кольбе само Божественное Провидение.

Вскоре после того, как в мае 1941 года он попал в Освенцим, несколько заключенных устроили побег, который оказался успешным. Комендант лагеря решил для острастки как следует наказать оставшихся. Охранники отобрали десять человек, чтобы заточить их в подземные камеры и там заморить голодом. Когда один из отобранных в страхе закричал, Кольбе выступил вперед и предложил себя вместо него. Он провел в подземелье две недели, молясь, читая проповеди и оказывая моральную поддержку другим осужденным; своих палачей он неизменно встречал смело и мужественно, глядя им прямо в глаза. Остальные девять человек умерли, а Кольбе все еще оставался в живых. В конце концов его казнили, сделав ему инъекцию карболовой кислоты, а тело сожгли в одной из печей Освенцима, который ныне служит мемориалом, напоминающим о страшных преступлениях против человечества.

Рассказ о смерти отца Кольбе всегда трогает мое сердце, ибо она, на мой взгляд, является частью сложной судьбы современной веры и тех католических мучеников, которые приняли смерть во имя Божье. Он быстро был приобщен к рангу святых. К 1950 году были зарегистрированы два случая чудесного исцеления, которые приписывались ему. В 1971 году он был причислен к лику блаженных, а в 1982 году канонизирован указом папы Иоанна Павла II, который тоже был поляком и немало пострадал от рук нацистов. Мне довелось читать выдержки из религиозных отчетов, в которых говорилось, что святой Максимилиан (так он теперь называется) излучал свет, когда молился, а евреи в Освенциме, перед тем как идти на смерть, оставляли под досками пола в своих бараках маленькие записки, свидетельствовавшие о его сверхъестественной вере.

Этот рассказ о незаурядном человеке полон парадоксов, связанных с верой. И один из них в самом деле не поддается логике. Ибо того, кто выказывал самую сильную и несгибаемую веру, Бог не защитил, а довел до смерти. Не жизнь, но смерть стала той величайшей благодарностью, которую Кольбе принес в дар Богу. Так должны ли мы верить в такое божество? Детям внушают, что почитать Бога естественно, однако истории о чудесах превращают неколебимую веру во что-то сверхъестественное. Огромная брешь между рациональным и магическим кажется здесь непреодолимой. Именно чудотворный аспект святых – как противопоставление их праведному поведению – вот что больше всего привлекает верующих, а у скептиков вызывает презрение.

История отца Кольбе свидетельствует о том, что во всех нас присутствуют зерна веры и неверия. Я встречал на своем пути людей, чья вера делала Бога мощной крепостью, как это было в случае с Мартином Лютером, и людей, которые понимали, сколь нежной и хрупкой может быть вера – то, что выразил Тагор в своей поэтической метафоре: «Вера – это птица, которая предчувствует свет и поет, когда заря еще не пробудилась». Если эти слова тронули ваше сердце, значит, вы приблизились к одной из самых сокровенных духовных тайн: что нежно и хрупко, то бессмертно. Пока живет сердце, будет жить и религия.

Случается, что человек утрачивает веру, а случается – обретает ее. Для меня вера – это срединная стадия возрождения Бога. Именно срединная, а не конечная, поскольку вера есть убеждение, а убеждению не хватает знания. Но в некоторых ситуациях эта срединная стадия не нужна вовсе. Так, например, когда вы заказываете в ресторане шоколадный мусс, вам нет нужды испытывать вашу веру на предмет того, подадут его или нет. Но все мы можем ощутить ту надежду, с которой жертвы концлагерей ждали, что Бог спасет и освободит их, и тот ужас, который они испытывали, когда этого не случалось. Вера ослабевает, когда Бог не поступает согласно нашим ожиданиям; но она ослабевает фатально, когда Бог полностью нас игнорирует и не обращает на нас никакого внимания.

Но какой бы путь вы ни избрали, когда подходите к нулевой точке, вас неизменно постигает одно и то же – разочарование.

Нулевая точка веры

Каким образом Бог подвел вас?

● Проигнорировал ваши молитвы.

● Подверг вас опасности и не защитил.

● Вы перестали чувствовать Божественную любовь.

● К вам не проявили милосердия.

● Вы заболели и никак не можете выздороветь.

● Вы видите, как процветают плохие люди, а хорошие остаются невознагражденными.

● Вам пришлось испытать в жизни грубое обращение и насилие, и никто не положил этому конец.

● Умер невинный ребенок.

● Несчастные случаи и травмы случаются с вами без всякой видимой причины.

● Вы прошли через горе, тревоги, депрессию, вы психически много выстрадали, и Бог не дал вам утешения.

В жизни каждого были подобные ситуации – у одних несколько, у других больше. История – это кладбище оставшихся без ответа молитв миллионов людей, бессмысленно отстрадавших и умерших. Правда, теология выступает с различными оправданиями подобного положения вещей: то это Deus otiosus («праздный Бог»), чья роль якобы завершилась после творения, то это Deus absconditus («незримый Бог»), который в одно и то же время здесь и не здесь, – но даже она бессильна и не способна утешить, когда мы находимся в отчаянной ситуации, а Бог нам не отвечает. Большинство людей верят – и это понятно, – что Бог выказывает любовь, милость и покровительство, когда дела совсем уж из рук вон плохи, ну, а с менее серьезными кризисами мы можем и сами справиться.