Текст книги "Пострусские"

Огромный потенциал национальной революции не только в пассионарном подъеме масс, но и в возможности гибкой перестройки институтов государства, приведения их в новое эффективное состояние. Классическим примером является Великая французская революция. Велика она не тем, что казнила короля и пролила реки крови, а тем, что явила пример грандиозной быстрой модернизации государства на базе способности народа и новой элиты к самоорганизации и взаимодействию. Франция тех времен находилась в ситуации куда худшей, чем Украина сейчас, и никаких международных организаций тогда не было. Союзников вообще не было и французам пришлось рассчитывать только на себя. В этих условиях они смогли перейти от закосневшей профессиональной армии к концепции «вооруженного народа», выявить среди офицеров будущих маршалов и уже эти маршалы из вооруженной нации создали новую профессиональную армию на уровень выше того, что им могла противопоставить вся Европа. То же произошло в сферах управления и права. Украинцы проявили впечатляющие способности к самоорганизации, но были ли они использованы старой элитой? Ее стремление обуздать революцию в попытке сохранить привычный способ существования белковых тел привело к консервации ряда отживших постсоветских схем и институтов, по сути – к стагнации и контрреволюции. Потенциал масс слит в добробаты и волонтерство, контрэлита кооптирована в средний эшелон, пар революции стравлен в свисток патетической риторики. Осуществить насущную потребность омоложения начальствующего состава силовиков – отправить генералов на пенсию и выдвинуть способных полковников и так далее по цепочке, тем самым осуществив мечты всего офицерского состава на подвижку вверх – новая власть не в состоянии. Поэтому цвет нации гибнет в котлах, а старым советским генералам ничто не угрожает, и они воюют по-советски, рассчитывая на бесконечный людской ресурс, которого у Украины нет. ДЛНР демонстрировали куда большие возможности роста способных командиров, пока не началась фаза их отстрела.

Прямое военное столкновение с Россией для Украины фатально, холодная же война вылилась в соревнование политической и экономической деградации, где Киев имеет преимущество в виде поддержки извне, зато РФ сильнее концептуально. Геополитическая привлекательность Империи в том, что в её «цивилизационном проекте» уготовано место и Украине, и Приднестровью, и Абхазии, и Осетии, и всем прочим, она всеядна. Безнациональная евразийская Орда с необычайной легкостью может использовать и православие, и традиции, и панславизм, и пантюркизм, и исламский фактор, и русский национализм, и советскую реваншизу, и толерантность, и новооткрытый рашизм, меняя инструменты и покупая ключевых элитариев по мере надобности. В отличие от Украины в России существует единое мифологическое поле, разработанное в мельчайших подробностях. Это советский миф. В первые годы нового тысячелетия мы писали, что в РФ у власти правительство временщиков, которое совсем не заботится о новой школе, о новом списке классиков, о создании новых нациеобразующих мифологем, как это сделали большевики. Признаем свою наивность: зачем новое, когда есть укоренившееся старое? Надо только переждать. И вот перед нами реставрация советского мифа с измененными акцентами: ведущую роль коммунизма заменила ведущая роль Великой Отечественной войны и победы советского народа над фашизмом как метафизическое торжество добра над злом. Историко-политической адекватности здесь нет и быть не может, налицо религиозно-мифологическое восприятие одного из театров военных действий второй мировой войны. В сакральные праздники религия Священной Войны принимает в РФ надрывно-истеричный характер и выливается в ряд театральных постановок федерального, регионального и местного значения, и большинство населения уже воспринимает это как должное. Орда грамотно эксплуатирует этот миф, он весьма удобен империи: многонациональность, фанатизм, готовность к сверхусилиям и сверхлишениям и пр. Во внешней политике он позволяет ей вмешиваться во все события на постсоветском пространстве и в Европе двумя способами: убеждением – «Как же, мы же вместе победили фашизм» и принуждением – «Надо добить недобитый фашизм». Логика простая, как мычание, и народу понятная.

Что же этому может противопоставить Украина? В начале 2015г мы видели два пути: атакующий и оборонительный. Атакующий – это цивилизационный проект Русь-Украина, позволяющий овладеть инициативой и стать не просто антагонистом, а альтернативой РФ. Это путь неимперский и нефедеративный, не захват земель и не добровольное присоединение территорий. Это новое понимание места Руси-Украины в прошлом, настоящем и будущем, новый восточноевропейский нацбилдинг на основе древнерусской традиции – построение национального государства с масштабом и возможностями империи. Никто такого еще не делал. Даже Китай остается империей, медленно приобретающей национальный окрас вследствие чудовищного демографического давления ханьцев.

Украинцы – часть древнерусского народа, которая де-факто за 600 лет стала другим народом, но лишь сто лет назад по политическим причинам приняла новое, территориальное самоназвание. Неслучайно мы выше взяли за точку отсчета пассионарного этногенеза украинцев именно 100—150 лет назад – время осознания украинцами того, что они – отдельный самостоятельный народ. Известно, что нация рождается в селе, а умирает в городе, именно в этом причина молодости украинского этноса – сотни лет он провел в селе, в своей колыбели, в то время как города заполнял сначала польский и еврейский, затем русский и советский элемент, а украинская элита ополячивалась и обрусевала.

Второй, оборонительный путь – путь украинского этнонационализма, антагонистическое отторжение Украиной России и всего русского. Это закономерный итог агрессии, но! Украинский этнонационализм при высоких качественных показателях страдает детской болезнью отрицания всего, чем он не является. В годы его становления и борьбы (те самые 150 лет инкубации по Гумилеву) это было необходимо, но теперь может стать помехой развитию народа и государства. Доходящее до пренебрежения невнимание современной Украины к целому пласту руских доукраинских смыслов от Киевской Руси через Ивана Федорова до Григория Сковороды – есть вредное самозашоривание, правка себя ножом по живому. Тенденция замены Давноруськой (укр.) истории на дискурс Стародавньої України из публицистики переходит в научную сферу и государственные документы. Заявления о том, что украинская культура началась с Шевченко (при всем уважении к этой титанической фигуре) носят резко ограничительный характер. В этой логике писавший в Петербурге великий Гоголь является предателем украинства наряду с писавшими во Львове Зубрицким и Головацким. Невнимание Киева к базовому пласту Руси отдает его Москве, как Крым. «Кто контролирует прошлое – контролирует будущее, кто контролирует настоящее – контролирует прошлое». И наоборот, принятие на вооружение идеи правопреемства Руси-Украины выдернуло бы из-под РФ ее «легенду», сорвало бы европейскую маску с ордынской физиономии.

На деле же официальный Киев, озабоченный лишь сохранением прежней власти у прежних элит, избрал третий, совершенно пассивный путь – ни нападения, ни обороны. Полагаем, финансово-экономическое мышление олигархов просто не воспринимает понятия войны и соперничества дискурсов и нарративов, отсюда полное игнорирование и провал такой работы. Попавший в капкан зверь отгрызает себе лапу. Оказавшаяся в ментальной ловушке Украина образца 2015 года отгрызает себе голову. Мощный драйв бунта и стремление к переменам, живая пассионарность и артистизм, настоящее гражданское общество и национальный подъем, страна понеслась вверх по дороге истории – но споткнулась о камень и упала в болото.

Камнем стала реальная демократия. Всеобщие выборы 2014г, где оказались равны голоса всех неравнодушных, ратующих за изменения к лучшему, с одной стороны; и племени «моя хата с краю», с другой. Огромный численный перевес вторых сыграл свою роль. Подавляющее серое большинство и есть болото, и это сравнение придумано не нами. Это пассивное большинство сидит дома перед ТВ, оно не выходит на акции протеста или одобрения, оно вообще не склонно к активности, его как бы и нет, и активисты, ведущие за собой ликующую толпу, часто поддаются обманчивому ощущению, что весь народ с ними, и надо лишь легализовать прекрасные порывы единственно верным демократическим путем. Вот тут-то к урнам выползает болото и наносит ответный удар. И к власти вместо ярких людей, весь политический капитал которых в будущих реформах, приходят порождения болота, заинтересованные лишь в его сохранении и распространении. Голоса надо не считать, а взвешивать, но это же недемократично, не так ли? Так равенство душит свободу.

Так пассивное болото, не предпринимая никаких активных действий и всего лишь оставаясь собой, используя демократию, затягивает в трясину и губит любые живые начинания. Закон трясины прост: чем сильнее бьешься – тем быстрее тонешь. Многие активные акторы революции замерли в этом болоте, стараясь не делать лишних движений и положившись на перемены к лучшему. Но время работает против них, ибо даже не шевелясь в трясине ты все равно медленно погружаешься.

Еще недавно бурлящая Украина вновь покрывается тухлой водой и кочками, затягивается тиной и ряской, зарастает камышом, над ней кричат выпи и загораются болотные огни, а в омутах сидят тихо или бьются пока живые звери революции, причем иные еще и дерутся меж собой. Надолго ли? Скоро вода сомкнется и только пузыри поднимутся вверх с характерным звуком. Болото вообще не терпит крупных животных, его формат – гады и жабы, в лучшем случае – птицы. И всякий, кто не знает об опасности болота – обречен.

2. Русский песок

Оставим Киев украинцам и поговорим о Москве не как городе, а о том, что она собой олицетворяет, о мифе Москвы, о смысловом и идейном его наполнении в современном русском сознании, о том, что говорит Москва.

Веками русские с первыми буквами азбуки впитывали в себя сверхценность Москвы. Москва говорила с народом сначала с Лобного места устами приказных дьяков, потом письменными указами государей, затем печатными, Москва говорила голосом Левитана по радио, теперь она говорит и показывает, говорящие головы и картинки сменяются поминутно, но одно неизменно. Москва тщится подменить собою не только государство РФ, не только страну Россию, но и такие понятия как Родина или Отчизна (непременно с большой буквы, иначе Ваня может счесть родиной свое Травино или Урюпинск), говоря от совокупного имени государства-страны-родины-отчизны. Меж тем даже живущие в Москве иностранцы знают, что Москва – не Россия. Но то иностранцы, а десятки миллионов русских до сих пор мыслят пословицей «Это моя страна, даже если она неправа», уравняв Москву с государством, государство со страной, а страну с родиной. Поддерживается необходимый уровень москвомании.

Абсолютная встроенность в каркас государства и паралич этнической самоорганизации приковали русский народ к госаппарату, сделав инвалидом-колясочником: вроде и руки есть, и ноги, и голова на месте, но все расслаблено, ничего не работает от долгого безделья, уже просто страшно встать, даже попытки приподняться вызывают испуг. Размер государства подается властями как величайшее достижение и безусловный повод для гордости. Пусть тяжелое и косое, но большое, а другого-то нет. И кругом враги. Сами-то мы с ними не говорили, за нас всю жизнь говорит Москва, на то она и Москва – говорит, значит, знает. Наличие большого государства мгновенно примиряет русского с любым беззаконием и несправедливостью, унижением и подавлением. Ориентируясь на родную Москву, он быстро находит в вопиющих фактах признаки государственной силы и начинает ею гордиться – вот какая у меня крутая и мощная коляска, а зафиксирован я в ней для безопасности, чтобы не дай бог не вывалился. Едет самобеглая коляска сама, да все быстрее и у тела ничего не спрашивает. Если вдруг явится святой Йорген и велит народу-колясочнику «Встань и иди!» – ничего не выйдет. Не сможет наш инвалид. Сначала нужно ту бешеную коляску остановить, а как это сделать на такой-то скорости? Летит птица-тройка, только флаги развеваются. А кругом канавы, овраги да столбы. Того и гляди – катастрофа, и придется нашего инвалида вырезать из мятого железа по кускам, да был бы жив.

Сознание русских притянуто к Москве задолго до появления России. Она не в клозетах, она в головах, эта московия головного мозга: «выразители русских интересов могут быть только в Москве». Русские в этой логике намертво привязаны к Москве, разотождествление смерти подобно. Кто не под Москвою, тот под США или другими внешними центрами силы, а стало быть враг и национал-предатель. Русскую провинцию московит воспринимает как задворки, подсобки, огороды и иные хозяйственные службы Москвы: Астрахань – сарайчик на бахче и рыболовная база, Кубань – поле подсолнухов и бассейн, ХМАО – буровая вышка, Ярославль – палатка шиномонтажа и т. д. Схема проста и знакома: русские – народ казенный, прикреплен к земле. Стало быть, в краях и областях РФ барыня ему – Москва. К республикам отношение другое – это особые дома со своими хозяевами – «титульными нациями». И тамошние русские прикреплены уже не к Москве, а к Уфе, Грозному и Ташкенту, и те вольны ими распорядиться. Они и распорядились, каждый по-своему. Многие изгнали русских, и Москва смолчала – это же их русские. Грозный и Ташкент сопроводили изгнание русских эксцессами, и тут Москва бы смолчала, как в случае с Ташкентом, оставшемся в ее орбите, но чеченцы захотели уйти из-под Москвы, а это уже нестерпимо. В логике московитов уход из-под Москвы означает примыкание к враждебному центру силы и значит – война. Кадыровы признали формальную власть Москвы, и война закончилась, им отдали Чечню в лен, а чеченцам, как компенсацию, Россию в охотничьи угодья. Кто смел, тот и съел, ничего, чай Москва не обеднеет. Главное – статус центра силы сохранить. В той же логике и «Русская весна»: уходящая из-под Москвы Украина поплатилась землями с прикрепленным населением, Крым-то наш, а вот Новороссию разменяют на вассалитет Украины в любой день. Для того и держат.

Ревизия роли Москвы в истории должна начаться с осознанием факта, что отношения Москвы и России вовсе не являются отношениями центра и провинций. Это отношения метрополии и колоний. Ярче всего это проявлялось во время войн, обнажающих суть вещей.

Потеря колоний для метрополии огорчительна, но не критична. За века истории «третий Рим» выработал даже своеобразную военную доктрину, которая первому Риму и присниться не могла. Пока противник двигался к Москве, ее задача состояла лишь в его задержке, т.е. активной постановке помех, и сборе колониального пушечного мяса. Величина людских и территориальных потерь никогда не принималась в расчет, пока дело не доходило до самой Москвы. А дело доходило.

В 1611—12гг занявшие Москву «поляки» (на самом же деле другие русские, русские европейцы – русины, литвины да казаки) вызвали панику ордынской элиты, понявшей, что альтернативные паны пришли ей на смену. Земля зашаталась под ногами московитов – отсюда и письма патриарха, и вояжи князей в колонии, где спешно сколачивалось ополчение против законной власти королевича Владислава, и призыв шведов, и попытки перекупить атаманов.

В 1812г снова сдали Москву, пусть с боем. Но абсолютная монархия могла себе такое позволить, ибо метрополией в ней был даже не город, а двор – в СПб.

Партия московской защиты была разыграна еще два раза. Ленин готов был отдать в 1918г немцам (и финнам) Петроград, лишь бы удержать метрополию – Москву.

Фатальность сдачи Москвы понимал и Сталин. Именно потому он пошел на огромный риск, сняв с Дальнего Востока практически все войска, стянув их к Москве и оголив границу с миллионной Квантунской армией. Сталин был готов к утрате любых колоний ради удержания метрополии. Классическая фраза, ставшая частью государственного мифа «Велика Россия, а отступать некуда – позади Москва!» содержит много смыслов. Здесь и то, что размер России не имеет для Москвы особого значения, и подпирающие сзади заградотряды, и семьи бойцов и офицеров – традиционные заложники Москвы и многое другое.

Сам распад СССР в 1991 году был своеобразным бунтом Москвы против президента Горбачева за сброс лишней периферии. Неслучайно этот бунт возглавил Ельцин, в ключевые годы перестройки (1986—87) занимавший должность первого секретаря Московского городского комитета (МГК) КПСС и снятый с нее Горбачевым.

В каждом выросшем в СССР/РФ русском говорит Москва, нас так учили, так растили, так программировали. Помните?

 
«Москва! Как много в этом звуке
Для сердца русского слилось!
Как много в нем отозвалось…»
 

Зададимся простым вопросом: Является ли современная Москва русским центром? Довольно с нас исторических изысков, поговорим о современном, животрепещущем, болезненном и крамольном. Если при Пушкине Москва в пику Петербургу еще сохраняла статус русского консервативного центра, то в СССР этот ее статус инерционен и сомнителен. В РФ с ее многонациональностью как главным политическим принципом Москва растратила остатки русского содержания в считанные годы, попытавшись возместить эти потери казенным православием и спекуляциями на былом. Насколько русское то, что сейчас Москва содержит и вынашивает в себе, а затем транслирует в Россию, внутрь? Наружу Москва выдает картинку защитницы и поборницы интересов русских, сплотившихся вокруг нее. Часть этой картинки россияне видят на ТВ-экране. А что же идет для внутреннего употребления?

Культура и политика, исходящая из Москвы, образ жизни, дискурсы – насколько они русские? Какие вообще русские смыслы хранит и генерирует Москва? Русский мир с вереницей гробов? Третий Рим, обернувшийся Новым Вавилоном? Интересно, что инволюция Москвы как русского центра сопровождалась ростом ненависти к ней в провинции. Многие ездили в столицу в начале 1990-х за мясопродуктами и ширпотребом, пытаясь обойти «карточку москвича». Колбасные поезда из голодных депрессивных городов любви Москве не прибавили. Последняя экономическая экспансия Москвы в Россию (2005—2015), сверхконцентрация ресурсов, власти и средств, показное сверхпотребление и феодальная региональная политика привели к тому, что даже в позднем СССР не так ненавидели Москву, как сейчас ее ненавидит Россия от Махачкалы до Владивостока.

Кризис державности РФ связан с кризисом Москвы как столицы и ее несостоятельностью как русского центра притяжения и ретрансляции. Подспудные центробежные тенденции в РФ сейчас сильнее, чем центростремительные. В этой связи москвацентричные рассуждения о консервативной эволюции, особом пути, культурных императивах, финансовых центрах и прорывных технопроектах, построенные на логике Калиты, видятся анахронизмом. Все эти изменения господа с бородами мыслят происходящими из метрополии – из Москвы. И рамки государства и судьбы русских тоже должны решаться в Москве: что-то отрезать, что-то пришить и т.д., все видится взором московита, кичащегося ханской пайцзой. Даже приближающуюся катастройку наиболее чуткие из них мнят очередным распадом империи и возвращением к началу цикла, к Московии времен Грозного, в худшем случае – того же Калиты. Суть останется прежней, и они начнут снова. Но нужно ли это другим?

Вы спросите: а где же альтернатива? Где другие русские центры, где вырабатываются и транслируются русские национальные смыслы? Их нет, и не могло возникнуть, ибо утратившая способность генерировать их Москва замыкала на себя любые поползновения русской мысли, бесплодно выхолащивая их, подобно старику, согревающемуся в постели теплом молодых наложниц. Московская идея сверхконцентрации ресурсов в себе имеет астрофизический аналог в виде маскона – концентрата массы, сосредоточенного под поверхностью лунных морей. Маскон за счет сверхплотности вещества вызывает гравитационные аномалии и способен отклонить движение космических аппаратов на сотни метров от расчетного маршрута, что при посадке может привести к катастрофе. Негативный эффект маскона Москвы уже не раз сказывался на нашем пути русских, нарушая расчетное развитие и опрокидывая планы и прогнозы.

Все новые ростки заглушены этим бесплодным, гнилым изнутри исполином, но если его выкорчевать, мы, возможно, еще увидим новые всходы. Новая этническая доминанта на западе пока дает нам надежду на Киев. Есть некоторая надежда на Новосибирск. Меж ними – тьма и пустота. И пока в наших головах говорит Москва, нам никогда не удастся ни осветить, ни заполнить великие пространства России. Пока жива идея московитства – все то, что мы зовем страной, родиной, отчизной, останется задворками хищного мегацентра-спрута.

А что же русские? А нет никаких русских! – заявила на всю страну известная теледива несколько лет назад, озвучив наконец выводы «нацменов» России. Тогда разразилась настоящая буря в стакане воды, ибо русским это как бы не понравилось, но поделать они ничего не смогли. Это был еще один тест в ряду, описанном С. Кара-Мурзой: «И реальные, и символические вызовы, перед которыми оказался русский народ с конца 80-х годов ХХ века, не привели к мобилизации его этнического самосознания. Оскорбления национальных символов русских доходили в некоторые моменты до крайности, что даже наводило на мысль об использовании этих оскорблений для экспериментального измерения „порога“ национальной чувствительности. На эти демонстративные действия не было ответа не только адекватного, но и мало-мальски заметного. Попытки русских националистов апеллировать к национальному самолюбию не находили отклика. Это явление, видимо, интенсивно изучается этнологами и социологами, однако в открытой печати результатов не публикуется. Очевидно, однако, что те культурные средства, которые пытаются применить для мобилизации этнического чувства националисты, неадекватны культуре современного русского общества». Но все встанет на свои места, как только мы пересмотрим привычные (слишком привычные) термины «русское общество» и «русский народ». Наше общество задано и построено сверху по государственным, а не этническим шаблонам, и характеризовать его следует как российское. Специфически русского общества не существует. Замеченное Кара-Мурзой бессилие культурных средств в русском нацбилдинге объяснил Олег Неменский в статье «Рустикализация русскости» (Вопросы национализма, №19). Теперь о народе.

Вопрос «Есть ли русские?» не так прост. Сами русские уверены, что они есть и их очень много. Но взглянем с системных позиций. Народ, национальность, этнос – это система, состоящая из элементов и связей между ними. Создадим условно экспертную комиссию из Тины Канделаки, Рамзана Кадырова и Шойгу Кужугета, и они скажут нам, что народ – это плотность и качество связей между элементами, а не их простая сумма. Поэтому не приходится сомневаться в существовании таких народов, как, например, евреи и цыгане. Даже экзотические ассирийцы или езиды в России вполне существуют именно как народы, сохраняя сплоченные жизнеспособные сообщества и поддерживая связи между ними. Несвязанные же элементы, будь их хоть сто миллионов, системы не образуют и претендовать на статус народ/национальность/этнос не могут. Эту нехитрую истину знает каждый шашлычник, но для русских это откровение. Они настолько свыклись с положением дел, что воспринимают свою атомарность как норму и продолжают считать себя великим народом, игнорируя вопиющее отсутствие русской этносистемы. Они никогда в ней не жили, ее распад давно завершен и сейчас идет следующая фаза – депопуляция.

Негодование националистов по поводу того, что в «Стратегии государственной национальной политики Российской Федерации на период до 2025 года» русские названы скрепляющим элементом, а не государствообразующим или хотя бы стержневым, смехотворно. На деле государственная формулировка – это комплимент, реверанс в сторону русских. Скреплять многие этносы воедино может народ, предрасположенный к образованию связей, подобный цементу. И это уж никак не русские. Ранее и мы полагали их субстратом, питательной средой для других этносистем, растущих подобно колониям бактерий на агар-агаре в чашках Петри. Но жлобская позиция «мы всех кормим» стала анахронизмом уже в позднем СССР, не говоря уж о РФ. Страну, имитирующую сельское хозяйство, промышленность, науку и прочее кормят деньги с продажи сырья, а вовсе не русские. Развивая аналогию, мы обнаружим, что питательной средой для растущих колоний (не только этнических, а, например, гбшных, чиновных и др.) является не гипотетический русский народ, а богатейшая страна при забитом обществе. Покопавшись далее в чашке в поисках русских, мы увидим, что к росту здоровых этнических организмов на субстрате они отношения не имеют и найдем их на дне чашки в виде слоя инертного талька или песка.

Тальк не просто безвреден, он весьма полезен растущим организмам – это знают все, у кого есть дети. Тальк уменьшает трение – это его главная характеристика. Им пересыпают трущиеся поверхности тел, чтобы избежать потертостей. Известно, что представители враждующих меж собой народов Кавказа, оказавшись в России, прекращают вражду. Возможно, именно об этом думал экс-полпред Хлопонин, планируя переброску излишков населения Северного Кавказа вглубь России и встречный поток русских. Пересыпав ими агрессивные местные организмы, можно добиться реального снижения напряженности за счет расхода талька. Но нас сейчас интересует не биология, а нацбилдинг, строительство, и потому мы обновим ассоциативный ряд, сменив тальк на песок.

Русские не составляют ни политической, ни этнической общности. Это куча песка, многократно промытого, просушенного и просеянного. 120 миллионов песчинок, лишенных связей и самой потребности в них. Она вымыта из русских в ходе исторического регресса. Своих национальных и политических институтов они лишены минимум со времен образования империи, т.е. лет триста; русский язык стал общеимперским тогда же, а Советы его окончательно обобществили, сделав советским, русскую высокую культуру оторвали от народа, а вместо нее русским дали соску и погремушки: водку-матрешку-балалайку. Городскую культурную традицию подменили фольклором (часто высосанным из пальца или грубо подделанным) и пыльной этнографией, а сверху залакировали казенным православием. Но подмена очень поверхностна и глубоко депрессивное понимание того, что «Всё не так, ребята!» стало основой творчества русских писателей-деревенщиков и не только их.

Рустикализация дала интереснейшие сдвиги. Изначально ущербная русская идентичность, подвергнутая Советами вивисекции, подобна изжоге: не губит, но и покою не дает. Большая часть русских предпочитает вообще не заморачиваться, немногие думающие спешат избавиться от ментального дискомфорта и тут есть два пути.

1. Способные абстрагироваться и оценить ситуацию часто отписываются от негативной русскости, уходя куда угодно: в общечеловеки, в ингры и карелы, в неформалы и радикалы, кто-то воскрешает в себе бабушку-украинку и деда-латыша, кто-то принимает ислам, кто-то подается в нацию националистов или «малый народ», утверждая, что вот они-то и есть настоящие русские, а большинство – бяки, ментально или расово неполноценная биомасса.

2. Другие, в основном поборники величия, мнят песчаную гору Эверестом, теша свои комплексы неполноценности различной тяжести: от сравнительно безвредных Даарий-Тартарий до казаков-разбойников ДЛНР. Одним из маркеров тут служит упоминание 1/5, 1/6 или 1/7 части суши, что к действительности относится так же, как навигацкая картографическая проекция Меркатора к реальным площадям.

Неизбывная тоска, безнациональная безысходность и ощущение подмены живого национального организма кучей песка заставили многих русских пассионариев предпочесть смерть на Донбассе гниению заживо в РФ. Соорудить из русских пескоструйный аппарат для быстрой абразивной обработки Украины – об этом шла речь на известной встрече Рогозина с избранными представителями националистов в феврале 2014. Если хотя бы четверть состава тех организаций пошла в добровольцы – Путин бы выиграл. Но не вышло, песок не поехал эшелонами на Украину самовывозом, как планировалось, пришлось кидать его вручную лопатами, как уголь в топку. В итоге забросать огонь Майдана сырым русским песком не вышло, даже для спасения ДЛНР пришлось задействовать боевые группы «отпускников».

Просеянный песок не восприимчив к формовке и планы творцов идеологического симулякра «Русский мир», практиков спецоперации «Русская весна» и националистов неосуществимы. Нельзя мобилизовать этническое самосознание несуществующего этноса. Русские – отчужденная от своего прошлого деэтнизированная масса с порванными внутренними связями, с отсутствующими политическими и гражданскими институтами, с дискредитированной РПЦ религией, с глубоким кризисом института семьи и негативной идентичностью. Блуждая в темной комнате в поисках черной кошки, они пытаются нащупать загадочную русскость – то, что их объединяет, но вместо этого находят лишь то, что их отличает. Они ставят себе метки на лбу (русский значит трезвый / православный / антисоветчик / родновер / патриот / антифашист / националист и т.д., нужное подчеркнуть) и по этим меткам ищут друг друга и пытаются объединиться. Понимают ли они, что такое объединение вторично? Осетины или калмыки, например, не создают таких конструкций, ибо их общность этнична и не нуждается в скрепах и надстройках. Этничность же русских сломана, она не работает. Подчеркнем: дееспособные группы русских основаны не на этничности, а на идеологии. Теперь так: дееспособны лишь идеологические, дискурсивные группы русских.

Патологическое изобилие русских организаций, враждующих меж собой из-за идейных разногласий, и даже воевавших друг против друга на Украине, прямо-таки кричит о том, что в русском национализме первично, а что надумано. Мы отброшены на полторы тысячи лет назад, во внеисторическое безвременье, в донациональное, дохристианское и доэтническое состояние. Мы – дезинтегрированное белое множество, рассеянное на большом пространстве, сохраняющее общий язык и менталитет, но не способное к этнической самоорганизации. Разорваны все виды связей, даже родственные серьезно ослаблены. Если пролетариату было нечего терять, кроме своих цепей, то в нашем случае отсутствуют и цепи. Для того, чтобы использовать это в строительстве, надо осознать, что русские – сырье, куча рыхлого песка, в которой вязнут любые попытки на нее опереться. Меж тем песок – важнейший строительный материал, но не сам по себе, а как наполнитель. Располагая одним лишь песком – много не наваяешь: попытки строить из песка на песке обречены.